Золушки для холостяков

Маша Царева, 2010

Жизнь современной москвички, небогатой, амбициозной и одинокой, – это ежедневный золушкин бал. Роль доброй феи исполнит утренний бокал шампанского, каретой станет переполненный вагон метро, фейк с Тушинского вещевого рынка сойдет за хрустальные туфельки, вот только принцев все равно на всех не хватит. И чтобы заполучить хоть одного, не превратившегося в тыкву, иногда приходится быть беспринципной и придумывать свои сказочные правила. Ранее это произведение выходило под названием «Разыскивается мужчина мечты, или Три золушки в мире холостяков».

Глава 3

Вечером, почувствовав в своем настроении тонкие депрессивные нотки, я позвонила Татьяне. Как-то так вышло, что к Але мы с Татьяной относимся немного снисходительно. Все же между нами возрастная пропасть в целых восемь лет. Восемь лет непрерывного поиска приключений на собственную филейную часть — это для женщины ох как много. Поэтому мы всегда не прочь за глаза обсудить Алину жизнь, и эти разговоры, как правило, проходят под девизом «О времена, о нравы!»

Как выяснилось, позвонила я не вовремя — по ее кокетливому утробному похохатыванию я сделала вывод, что либо я потревожила ее в самый разгар обещающего быть страстным свидания, либо Танька просто-напросто пребывает в самой веселой стадии легкого алкогольного опьянения.

— Настюха! — рассмеялась она. — Ты знаешь, что жизнь хороша?!

— Догадываюсь, — осторожно согласилась я, одной рукой прижимая телефонную трубку к уху, а другой пытаясь выдавить уже доставший меня прыщ.

— Так что ты позвони мне завтра, и мы это подробно обсудим!

— Постой, постой. Как это завтра? Ты что, не одна?

— Одна, не одна, какая, на фиг, разница, — веселилась Танька, — вчера одна, сегодня не одна уже. Ты же знаешь, как это у нас, свободных девушек, обычно бывает!

Кажется, я права на все сто и даже двести процентов — поскольку Танька и пьяна, и находится в обществе очередного претендента на ее интимные ласки.

— А я хотела об Альбине поговорить, — разочарованно протянула я, уже понимая, что беседы в жанре оживленной сплетни не получится.

— А, ты об этом ее Гришке, что ли?

— Ты уже знаешь? — поразилась я. — А я-то думала, что она мне первой сказала.

— Да нет, Алька всегда сначала ко мне со своими проблемами бежит, — немного самодовольно заметила Танька, как будто бы Альбина была не нашей общей подружкой, а мужиком, на которого мы обе навесили несмываемый ярлык «лакомый кусочек».

— И что ты обо всем этом думаешь? — осторожно поинтересовалась я.

— Я так за нее рада, — разочаровала меня накачанная каким-то веселящим пойлом подруга. — Алька ведь — это совсем не то, что мы с тобой.

— В смысле?

— Алька — романтическая барышня. Ей замуж надо, а не с нами гулять, — нравоучительно сказала Татьяна и, понизив голос, добавила: — Настена, я с таким мужиком познакомилась вчера! Мне кажется, что я скоро тоже перейду в другой лагерь!

— Что ты имеешь в виду? — В военной терминологии я была не сильна.

— Ну мы сейчас находимся в лагере девушек, пытающихся устроить свое моральное и материальное счастье с помощью мужчин, так?

— Материальное — это больше по твоей части.

— Да ладно, — хихикнула Татьяна, — просто я в этом смысле более конкретна. Уверена, что ты бы тоже была не прочь сесть к кому-нибудь на шею.

— Вообще-то…

— Но сейчас речь идет не об этом, — перебила она. — Понимаешь, я впервые в жизни увидела мужика, ради которого я согласна перебежать в лагерь домашних куриц!

Я представила, как Татьяна в плюшевом халате читает, сдвинув брови, кулинарную книгу, а потом звонит мне и спрашивает, сколько граммов ванильного сахара соответствует обычному кусочку рафинада, и мне стало страшно.

Вопрос философский: а разве это не то самое счастье, изобилие которого я, по идее, должна искренне желать своей лучшей подруге? Разве слова «обустроенность» и «счастье» не являются в современном обществе синонимами?

Может быть, это и так, но что-то я не уверена в том, что отсутствие приключений может и вправду сделать мою Татьяну счастливой.

Так же как и не уверена я в том, что же нужно для полного счастья мне самой.

Однако на другом конце провода немного обиженно сопела Танька, она ждала какой-то реакции на шокирующее сообщение, и я постаралась ее не разочаровать.

— Поздравляю! — воскликнула я. — Ты тоже его из-под чьего-нибудь носа стырила?

Я и сама знаю, что реакция моя была несколько неадекватной. Но что бы вы сделали, если бы две ваши самые близкие подружки с интервалом в два часа торжественно объявили, что они встретили мужчин своей мечты, в то время как у вас прыщи, нет денег на приглянувшиеся туфли, почти три недели не было секса и в разгаре предменструальный синдром?

Но Танька так глубоко погрузилась в болото своей эйфории, что даже не обиделась.

— Его зовут Дима. Настенчик, я больше не могу говорить! Мы сидим в ресторане, он в туалет отходил, возвращается!

Даже не попрощавшись, никак не отреагировав на мое плохое настроение и не поинтересовавшись, не нужно ли мне чего-нибудь (а вдруг у меня закончилось мыло и нечем мылить веревку), лучшая подружка отсоединилась.

А я в сердцах выдернула телефонный шнур из розетки и отправилась в ванную, где в очередной раз решила:

Первое. С завтрашнего дня исключу из рациона все мучное и сладкое.

Второе. Мне определенно не идет челка, которой наградил меня на прошлой неделе парикмахер, когда меня угораздило задремать в его кресле и на минутку потерять бдительность.

Третье. Больше ни за что на свете не буду выдавливать прыщи. Только специальный корректор.

Впрочем, подобного рода обещания я даю себе почти каждое воскресенье. Чтобы с понедельника, по закону жанра, начать новую жизнь.

Объект моей страсти нежной, Сыромятин Борис, — бабник.

Это точно.

Позавчера он обедал с новенькой Аллочкой. А я мрачно вкушала сандвичи за соседним столиком и краем уха слышала, как он пригласил ее на фильм «Страсти Христовы». Только вот не надо думать, что я подслушиваю. Они просто слишком громко разговаривали.

А вчера я заметила его за тем же столиком, но уже с редактором по звездам Викулей. Боря что-то ей увлеченно рассказывал, а Викуля мелодично похохатывала и выглядела при этом, как сытый кот. А еще я заметила, что Боря постоянно запускает руку под стол, и именно в этот момент Викуля смотрит на него как-то уж слишком красноречиво. Руку на отсечение даю, что под укромной сенью заляпанной кетчупом скатерти подлец лапает коленку этой умело раскрашенной куклы. Я не завидую ей, нет. Мне вообще, может быть, кажется, что для настоящей женщины это унизительно — быть украдкой обласканной на глазах у десятка любопытных коллег. Но не будем о грустном.

И это еще не все.

Сегодня утром я столкнулась с Сыромятиным в курилке. Вообще-то курить я не люблю, но в верхнем ящике рабочего стола всегда держу пачку ментоловых сигарет «Вог». Я давно заметила, что жизнь (в лице главного редактора Юлиана Афанасьевича и его похожей на чучело очковой змеи заместительницы Елены Андреевны) несправедлива к приверженцам здорового образа жизни. Мы, девушки, которые отказываются от сигарет в пользу естественного румянца, вынуждены сидеть, не разгибаясь, за компьютером, кропая очередные гениальные статьи, или висеть на телефоне в поисках скандальной темы. В то время как заядлые курильщики каждые пятнадцать минут с озабоченным видом выбегают на лестничную клетку, предварительно хлопнув себя по карману, дабы убедиться, что зажигалка все еще на месте, а не сперта кем-нибудь из ушлых коллег. И все смотрят на такое возмутительное поведение сквозь пальцы. И сказать нечего — как не отнестись снисходительно к человеку, у которого руки трясутся от никотинового голодания? Так что с некоторых пор я тоже делаю вид, что курю.

Так вот, когда я деловито спустилась на облюбованный лестничный пролет, зажав в губах дымящуюся сигаретину, то обнаружила там Сыромятина, который, отвернувшись к окну, нежно вещал в мобильник:

— Зайка, я все понимаю. Я так перед тобою виноват. Но любовь — это прежде всего доверие. Поэтому ты должна верить мне: у меня никого, кроме тебя, нет.

В этом месте я интеллигентно кашлянула, но никто и не подумал обратить на меня внимание.

Борис продолжал распинаться перед невидимой мне Зайкой, предоставив мне возможность слепо гадать, кто — Алла или Викуля — зачислен им в отряд длинноухих.

— Я не позвонил, потому что задержался на работе, а в моем мобильнике села батарейка, — было в его интонации что-то нравоучительное, как будто бы он говорил с маленьким ребенком, а не с женщиной, обиженной, встревоженной и, судя по всему, искренне в него влюбленной. — Зайка, ну давай же не будем портить друг другу нервы. А я как раз сегодня собирался к тебе заскочить. Можно?

Я вздохнула — какие все-таки мы, женщины, наивные дурехи. Готова поклясться, что Зайка, поломавшись для видимости минуты полторы, гостеприимно впустит обманщика в свою постель и в свою жизнь.

И Зайка меня не разочаровала, потому что следующей фразой Сыромятина было:

— Танюша, ты умничка! Я счастлив. Уже мчусь!

Я криво усмехнулась: выходит, удача в виде брюнетистого плечистого Бориса обогнула стороной и длинноногую Викулю, и Аллочку, которая третий день подряд появляется в офисе с тугими, как у новозеландской овцы, кудряшками.

Ну и меня заодно.

Я всегда смутно догадывалась, что одинокие женщины под тридцать представляют некоторую опасность для увязшего в бытовом благополучии общества.

В последнее время я чувствовала себя так, словно по моим жилам плавно перемещалась невидимая другим шаровая молния, готовая вот-вот взорваться, наткнувшись на неожиданное препятствие. И вроде бы все было как обычно, я вставала по утрам, красила ресницы и плелась на работу, а вечером встречалась с кем-нибудь в «Джаганнате» или «Оги», и все-таки я постоянно чувствовала в себе эту внутреннюю молнию, буквально физически обжигаясь о ее обманчиво гостеприимное тепло.

Надо было что-то делать. Что-то срочно делать, чтобы окончательно не сойти с ума.

Вот я, недолго думая, и решилась на отчаянный шаг, о котором даже Альке и Татьяне постеснялась рассказать заранее.

Коллагеновые губы. Или силиконовые — а какая мне, в общем-то, разница? Главное, что я выйду из кабинета хирурга-косметолога обновленной, пухлогубой, сексуальной, и, может быть, хоть тогда к моим ногам падет кто-нибудь поприличнее тех типов, что обычно клеятся ко мне в метро и ночных клубах. Я достаточно взрослая, чтобы понимать, что дело тут не во внешности и тем более не в каких-то там губах, а в самооценке. Но что делать, если она катится вниз, как сани с крутой горы?

Телефон клиники мне дала приятельница по имени Арина. В свое время она прошла через все круги ада, уготованные богатым женщинам с неустроенной личной жизнью и растущей с каждым днем неуверенностью в себе: подтяжка век, откачка жира из подбородка и бедер, уколы ботокса, химический пилинг, татуаж бровей и губ. Все это делалось ради того, чтобы ее нефтяной супруг, не вовремя взявший курс на какую-то там секретутку, вернулся к постаревшей немного, зато до каждой черточки знакомой жене. А он все равно не вернулся, даже когда Ариша предстала пред его очами постройневшей, без лишнего подбородка и с новым платиновым цветом волос. Только покачал головой и пробормотал, что все бабы ненормальные.

Казалось бы, Арина должна была на этом успокоиться, затариться антидепрессантами, записаться в спортклуб, завести новых подруг, познакомиться с элитными городскими пушерами, которые по первому требованию снабжали бы ее кокаином и «травой», и попробовать мерзавца забыть, зажив своей, независимой жизнью.

Но не тут-то было — единожды попав под скальпель Пигмалиона, Ариша, словно на сильный наркотик, «подсела» на возможность быть красивой по мановению волшебной палочки скальпеля.

И вот теперь каждые полгода (иногда интервал сокращается) она привычно сдает анализы, чтобы на пару-тройку недель исчезнуть для мира, а потом появиться из операционной, точно Афродита из пены морской.

Арине тридцать восемь лет, но выглядит она моей ровесницей (когда я в форме). Она похожа на Лив Тайлер, только блондинка.

Вот она меня и предостерегла за чашкой травяного чая в каком-то бьюти-баре (повернутая на внешности Ариша не только не употребляла сомнительных продуктов, но даже и не заходила в те места, где их готовили, как будто бы от одного запаха мяса или пиццы можно поправиться):

— Ты молодец, что решилась. Но главное, вовремя остановиться.

— Да мне бы только губы, — улыбнулась я. В присутствии Ариши я всегда чувствовала себя немножко неуютно, потому что все вокруг на нее пялились, подозревая в ней кинозвезду.

— Все так говорят, — мелодично рассмеялась она. — Я вот тоже, когда впервые в клинику попала, хотела всего лишь убрать морщинки на веках. А потом хирург сказал, что я урод. Это была катастрофа.

— Разве они имеют право такое говорить? — удивилась я.

— Это его работа, — усмехнулась Ариша, — это все равно что ушлый кассир «Макдоналдса», подмигивая, интересуется, а не зажуешь ли ты еще и пирожок. Его задача — раскрутить тебя на бабки, а твоя задача, соответственно, — не поддаться. У меня не получилось.

— Мне кажется, что ты не жалеешь о том, что сделала, — сказала я, любуясь нежно-персиковой кожей Ариши и ее губами цвета созревающих вишен.

Не буду рассказывать о том, как я с опаской отправилась на первую консультацию и как пожилой армянин с бейджиком «Доктор медицинских наук» тщетно пытался убедить меня в том, что с такой рожей, как у меня, лучше выйти замуж за араба и приобрести паранджу. Не буду рассказывать и о том, как назначенная уже операция отменилась, поскольку утром я выпила для храбрости полстакана коньяку, а потом запоздало выяснила, что перед такими мероприятиями алкоголь категорически возбраняется.

Увеличение губ — операция совсем несложная. Уже через два дня я была дома. Правда, на прощание врач посоветовал мне неделю игнорировать зеркала, и, наплевав на его совет, я поняла почему. Вместо рта на моем утомленном лице зияла развороченная рана, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся раздутыми, как миниатюрные воздушные шары, губами. К тому же вместо контурного карандашика их окаймляли темно-фиолетовые синяки, что тоже не добавляло мне привлекательности.

К вынужденному мини-отпуску я отнеслась философски. Заранее мною был заготовлен стандартный набор праздной девушки, которой по каким-то обстоятельствам возбраняется покидать квартирное пространство. Стопка свежих модных журналов, ароматические свечи с запахом шоколада и корицы, замороженные тортики из супермаркета для гастрономического разврата, видеокассеты с моими любимыми романтическими комедиями и набор антицеллюлитных масок для бедер (потому что в обычные будни мне работать над бедрами лень).

Иногда меня навещали Танька с Алей.

Нет ничего хуже вынужденного домашнего заточения, когда две твои лучшие подруги приезжают к тебе не для того, чтобы привезти витаминов с рынка, а главным образом для того, чтобы поделиться подробностями своей феерической любви. А ты слушаешь их и делаешь вид, что тоже счастлива, а сама лежишь на диване дура дурой со своими коллагеновыми губами.

А однажды — вот этого я вообще никак не ожидала — мне позвонила Варенька, та самая, которую я случайно встретила на улице в День святого Валентина.

— Настька, привет, куда пропала? — звонко воскликнула она. Как будто бы мы расстались позавчера. Как будто бы я не бросила ее самым подлым образом в компании трех разгоряченных эротическими предвкушениями богатеньких пижонов. Странно, а ведь раньше Варвара была из обидчивых.

— Привет, — неуверенно поздоровалась я, подозревая подвох.

— Куда ты тогда делась? Люсик про тебя спрашивал, переживал!

— Прекрати. Я с ним за весь вечер и тремя словами не перекинулась.

— Ну и зря, что ушла. Мы потом поехали в пентхаус к Люсику, и там был еще мой знакомый разорившийся олигарх со своей новой девушкой, японский диджей, Закидонов (это жутко модный художник) и группа «Динамит» в полном составе.

От ее болтовни у меня почему-то заломило шею и разболелись измочаленные губы.

— Закидонов сказал, что напишет мой портрет, — похвасталась она. — Надо же, оказывается, Люсик с ним плотно дружит. Кстати, я тебе говорила, что теперь сплю с Люсиком?

— Слушай, Варь, у меня болит зуб, — соврала я, — и хоть вся эта информация о Люсике меня должна, видимо, впечатлить, но я даже не знаю, кто он такой. В первый и последний раз его видела.

— Насчет последнего — не зарекайся, — весело воскликнула она, — ты же светский хроникер, а таких людей не знаешь. Да его папе принадлежит сеть отелей, а сам он — всегда во главе тусовки.

— А мне показалось, что твой Люсик выглядит как чмо, — неизвестно зачем поддразнила я Варвару, ожидая, что теперь-то уж она точно пошлет меня на три буквы и я смогу с облегчением удалить из электронной записной книжки ее номера.

Но не тут-то было. Вместо того чтобы обидеться, эта странная особь громко расхохоталась:

— Насть, ты такая забавная! Я уже от твоих шуточек отвыкла… Знаешь, вообще-то я тебе по делу звоню.

— Кто бы сомневался, — пробормотала я, — что там у тебя, выкладывай.

— Просто в следующую пятницу в «Джаз-кафе» будет выступать бывшая жена Люсика, она певица. И Люсик пригласил меня, потому что хочет меня с ней познакомить. Она типа его близкий друг, а я — дорогой для него человек. — Вареньку так и распирало от гордости, как будто бы сам Мик Джаггер черкнул ей автограф на правой ягодице. — И с нами напросился Закидонов. Ну, художник. И вот Люсик считает…

— Меня уже тошнит от имени Люсик, — честно призналась я, — попробуй сформулировать конкретно, зачем тебе понадобилась лично я.

— Закидонову не с кем пойти, — вздохнула Варя, — и Люсик попросил меня подыскать ему пару на вечер.

— Ты что, работаешь у этого Люсика сутенершей? — фыркнула я.

— Вот вечно ты несешь всякий бред! — наконец оскорбилась Варенька. — Просто в такие клубы вроде как неприлично идти без пары. Закидонов недавно развелся, и у него сейчас никого. Вот Люсик и спросил, нет ли у меня симпатичной одинокой подружки? Я сразу же подумала о тебе.

— И что не так с этим Закидоновым? Почему ему пригласить на концерт некого? Он лысый коротышка, у которого воняет изо рта?

— Настя, какая же ты бестактная. Ты разве не понимаешь, человек развелся. Ему хочется вырваться из прошлого круга общения, вернуться к жизни. Между прочим, он молодой и красивый. И зарабатывает бешеные бабки.

— Если так, то могу порекомендовать свою подружку Таню. Она с удовольствием пойдет. А у меня что-то нет настроения.

— Эту крашеную выдру? — ощетинилась Варвара.

Я вспомнила, что когда-то, еще в далекую офис-менеджерскую пору, сдуру познакомила ее с Танькой. Ничего хорошего из этого не получилось. Раньше я и не подозревала, что женщины ревнуют своих подружек друг к другу. И Татьяна, и Варенька весь вечер просидели нахохлившись и почти не разговаривали друг с другом. А потом Танька сказала мне, что знакомство с Варей до добра меня не доведет. А Варвара была более конкретна: она попросту обозвала Татьяну потаскушкой, и все тут.

— Ни за что! Закидонов — это не какой-нибудь разбогатевший безграмотный торговец рыбой. Это интеллигентнейший человек тончайшей душевной организации! Да его стошнит от этой твоей крашеной толстухи!

— Во-первых, Танька худее меня на размер, — рассмеялась я, — во-вторых, у меня тоже волосы крашеные. Я давно заметила, что женщины всегда очень нервно реагируют на крашеных блондинок, а вот крашеные брюнетки их почему-то не смущают ничуть. А в-третьих, я вовсе не считаю себя тонкой натурой. Я люблю «Макдоналдс», и магазины меня интересуют больше, чем, например, выставка античной скульптуры. И вообще, я ничего не понимаю в живописи. Так что от меня твоего Закидонова тоже, скорее всего, стошнит.

— Настька, ты гениальна! — неизвестно чем восхитилась Варвара. — Твои монологи можно записывать, а потом публиковать! Ты ему непременно понравишься, я точно знаю.

— А он мне — вряд ли, — капризничала я, — если он такой же, как твой Люсик.

Я ждала, что хоть теперь-то Варвара покажет свое настоящее лицо. Но ничего подобного — она продолжала добродушно похохатывать. А ведь было время, когда она мне чуть в волосы не вцепилась, когда я сказала, что поп-певец Даррен Хейс, от которого она была без ума, выглядит как типичный представитель сексуальных меньшинств. Надо же, как время людей меняет! Или же ей просто что-то от меня нужно? Но что?

— А даже если и не понравится, что такого-то? Сходим в «Джаз-кафе», жену Люсика послушаем. Пожрем по-человечески и мирно разойдемся. Тем более что я ему уже пообещала.

— Ну, не знаю… — засомневалась я.

С одной стороны, встречаться лишний раз с Варей мне не хотелось. От таких людей, как она, ничего хорошего ждать не приходится. С другой — я, пожалуй, была бы не против щегольнуть новой формой губ в таком модном месте, как «Джаз-кафе».

В конце концов, они же не прикуют меня наручниками к стулу. Если этот Закидонов будет меня раздражать (хотя я уже сейчас подозреваю, что носитель такой фамилии не может оказаться нормальным мужиком, да еще и в моем вкусе), я просто встану и уйду.

— Пошли, Настена, будет весело, — ныла Варвара.

И я сдалась.

— Ну ладно, можешь на меня рассчитывать. Только я тебя заранее предупредила, что я ненадолго. Чтобы потом, на всякий случай, ты не предъявляла мне глупых претензий!

Пить яичный ликер «Адвокат» прямо из горлышка бутылки в половине пятого утра, стоя на Софийской набережной лицом к Кремлю, — это перебор даже для меня.

Было так холодно, что я не чувствовала ни одного из двадцати пальцев. В мои замшевые сапожки от Балдинини набился снег.

Мы с Геной уныло ждали открытия метро, пытаясь согреться сладким ликером, который после запойной ночи казался нам невинным десертом и производил скорее не согревающий, а раздражающий эффект.

Какое идиотство — ждать открытия метро, когда тебе под тридцать и одни твои перчатки стоят больше, чем единый проездной билет на все виды транспорта. Но такова жизнь. Все наличные были нами безалаберно пропиты. А ведь начиналось все так цивильно!

Встретились мы, чтобы отметить мой первый «новогубный» день. Гена возжелал увидеть мое новое лицо и по этому поводу заказал столик в «Зебра-сквер». Ну а я, конечно, не могла упустить возможность щегольнуть перед богемной публикой в своей новой «памелоандерсоновской» вариации. Дабы не выбиваться из образа, я даже на пару размеров увеличила грудь с помощью чудо-лифчика с силиконовыми прослойками и напялила карнавально-алую блузу с весьма недвусмысленным декольте.

Я вышла из дома самой красивой женщиной в мире. Самой красивой женщиной в мире я добиралась на метро до места икс. Самой красивой женщиной в мире я подкралась сзади к Генке, который ждал меня, сжимая в руках ветку орхидеи, и закрыла ему глаза ладошками.

Я перестала быть самой красивой женщиной в мире, только когда он обернулся и, отшатнувшись, вскрикнул:

— Что это за кошмар?

Моя улыбка сползла в декольте.

— Это не кошмар, а твоя подруга Настя, которую ты знаешь почти десять лет и которая до этого самого момента считала, что выглядит умопомрачительно.

— Это так. — Он отдал мне орхидею, а затем взял мое лицо в ладони. — Умопомрачительно. В том смысле, что у старушки Насти, похоже, помрачился ум… Что это за чертовщина?

— Я увеличила губы, — поведя плечом, вполголоса объяснила я, — и мне так нравится больше. Так что если не хочешь, чтобы я тебя возненавидела, немедленно заткнись.

Он и заткнулся — как и положено преданным воздыхателям, Геннадий был готов подчиниться любому, даже шуточному, моему приказу. Он послушно молчал, но весь вечер посматривал на меня странновато, и под этим взглядом моя окрепшая самооценка медленно плавилась, как кусочек сливочного масла на раскаленной сковороде.

Несмотря на то что я знала, что выгляжу потрясающе, а Гена — деревенщина и дурак, вечер был испорчен. Но все-таки я позволила ему довести меня до «Зебры», усадить за центральный столик и угостить шампанским, креветочным коктейлем, а потом еще и яблоками в кляре.

Алкоголь, как водится, подтопил лед моего разочарования, и мне захотелось продолжения банкета. И мы отправились сначала в какой-то малоизвестный бар на Лубянке, где администратором служил Генкин однокурсник и потому наливали нам бесплатно (пользуясь такой оказией, я не стеснялась заказывать самые дорогие коктейли), а потом догнались водкой со льдом в танцевальном баре «Фреш».

Нам было так весело, что, казалось, мы можем со студенческой ретивостью протанцевать всю ночь напролет. Но уже к половине четвертого дали о себе знать, во-первых, почти преклонный возраст, а во-вторых, шпильки от Балдинини. Мне мучительно захотелось скинуть сапожки, свернуться калачиком в глубоком уютном кресле и дремать под какую-нибудь мелодраму. И тогда Гена сказал:

— А поехали ко мне смотреть «Реквием по мечте» и пить ликер «Адвокат»!

Так мы и поступили. Однако, когда ликер был уже приобретен, а рука призывно вытянута в поиске такси, Гена вдруг заглянул в бумажник и побледнел. Выяснилось, что у нас неожиданно кончились деньги — все, до копейки. Нам не удалось ни уломать водителя отвезти нас в Коньково бесплатно, ни сдать ликер обратно в гастроном.

Вот так мы и оказались на стылой Софийской набережной в несусветную рань.

За те полчаса, что были потрачены на хаотичное согревание (путем подпрыгиваний на месте и вливания в себя сладкого пойла), мы раза три переругались почти до драки. Но потом поняли, что от этого все равно ничего не изменится.

— Это самая дурацкая ситуация из всех, в которых мне довелось побывать, — сказал дрожащий Гена, пытаясь закутаться в мохеровый шарф.

— Тогда ты из везунчиков, — криво усмехнулась я, — а я вот постоянно попадаю в такие.

— Да ты не в счет, ты у нас вообще девушка рисковая. Взять хотя бы твои эти губы. Ни за что не подумал бы, что моя Настена способна на такое.

Говорить тоном холодной светской львицы было непросто, потому что у меня зуб на зуб не попадал.

— Во-первых, я не твоя. А во-вторых, мы, кажется, договорились! О моих губах больше ни слова.

— Мне просто интересно, зачем? — У него был такой скорбный вид, словно я только что сообщила ему о своей неизлечимой болезни. — Неужели все из-за этого… как его там…

— Сыромятина, — услужливо подсказала я, — в том числе и из-за него. Завтра я планирую начать сезон охоты.