Постучи в мою дверь. Шепот демона

Маша Моран, 2020

Иногда желания имеют силу. Но мечтать нужно осторожно – кто знает, как повернется жизнь. Олеся пожелала, чтобы любовь постучала в дверь. Мир услышал ее просьбу, и… она умерла. Крампус уже близко. Его шепот пробирается в кровь, затрагивая душу, вонзаясь в кости, выворачивая наизнанку. Он идет за Олесей, ведь та предначертана ему и обязана последовать за ним в преисподнюю, испив демоническую кровь. Ее крики, боль и ужас лишь веселят его, всемогущего и бессмертного. И лишь один мужчина может рискнуть вырвать Олесю из его окровавленных лап.

Глава 4

Габор ненавидел себя. Он допустил самую худшую ошибку из тех, какие мог совершить, — привел Олесю сюда.

Какого демона он согласился?! Почему уступил там, где должен был оставаться непреклонным. Его слово — закон. Во всем и всегда. Но с ней… С ней все летело в демонскую пропасть. С ней он не мог себя контролировать: мечтал то свернуть ей шею, чтобы больше не мучила, то прижать к ближайшему дереву и насадить на себя.

Всю дорогу до Бражены его раздирало на части. Такое впечатление, демоны все-таки добрались до него и теперь вгрызались зубами и глодали кости.

Олеся… Она стала его проклятием. Он просто не мог сдерживаться. Почему она сомневалась в нем? Почему не хотела признать его силу? А когда все же сделала это и сказала те слова… Он едва сдержался. Это было подобно буре. Только не снежной, а огненной. Горячей волной ее опрометчивых признаний его сносило с ног.

А он был уверен, что они именно опрометчивые. Она наверняка еще не раз пожалеет о своих словах. Потому что его мир был слишком чужд для нее. И Габор испытывал почти физическую боль из-за этого. Из-за ее желания вернуться домой.

Только вот он ее никуда не отпустит. Он за двоих будет бороться за их будущее. И если придется посадить ее на цепь и приковать к кровати, то он так и сделает. Ей дано выбрать: быть его женой или его пленницей. Его рабыней.

Мысль об Олесе в этой роли возбуждала до горячей испарины. Посреди холодного мрачного леса его жгло раскаленным металлом от фантазий о ней. Ведь вчера она так сладко изображала из себя покорную наложницу… Он почти поверил в то, что она больше не будет ни в чем сомневаться.

Хуже всего было то, что его одолевали не только физические желания. Он ненавидел себя, но признал, что мог бы взять ее даже силой, если бы она отказала. Хуже всего было то, что он действительно хотел жизни с ней. Видел ее хозяйкой крепости. И всерьез думал, что покажет ей в Ибранье в первую очередь, какие развлечения будут ей доступны, какие драгоценности и одежды он бросит к ее ногам. Он планировал их жизнь. И ведь видел все так четко и ясно, что казалось это не мечты о будущем, а нечто реальное.

Он так хотел увидеть ее в серьгах, которые заказал, и в новых платьях, сшитых специально для нее. Но увидев в мужской одежде, едва не кончил от одного только зрелища обтянутых мягкой кожей бедер. Ни одна женщина не действовала на него подобным образом. Ни к одной он не испытывал такого желания обладать. Сделать своей. Навечно привязать к себе.

Он хотел… хотел, чтобы она была слабой с ним. Чтобы нуждалась в его защите. Чтобы признала своим господарем и даже не думала, что теперь что-то может быть иначе. Разве это так ужасно: принадлежать ему?

Он может дать ей все. А она сомневается…

Габор пытался понять ее страхи и сомнения. Нелегко забыть о том, как с ней поступила собственная мать, как дважды предал отец, как изменил муж.

Но он выходил из себя, стоило подумать, что она могла сравнить его с ними. Он просто не знал, что еще сказать или сделать, чтобы она наконец поняла. Наверное, именно поэтому он намеренно унизил ее. Пусть думает, что без него ей здесь не выжить. Пусть думает, что обязана ему всем. Пусть считает себя пленницей и потеряет всякую надежду на то, что сможет сбежать от него в свой мир.

Этим неконтролируемым желанием он едва все не разрушил. Когда она призналась, что хочет за него замуж и даже готова убить принцессу… В этот момент вены лопнули, и кровь затопила все нутро. Обжигающая, горячая, вскипающая от одной мысли, что она неравнодушна к нему. Что он для нее кто-то гораздо больший, чем просто защитник. Он ее мужчина.

В тот момент, когда она сказала, что ей интересно, какое из Страшилищ придумал он, Габор понял, что сходит с ума. От желания обладать ею. От необходимости удержать ее рядом. На всю жизнь. Потому что больше такой, как она, нет и не будет.

Его подарок. Его награда за годы одиночества. Он был окружен людьми, толпой людей, но всегда один. Он привык к этому. Меньше предателей. Никто не мог подобраться к нему достаточно близко, чтобы нанести удар. Никто, кроме Олеси.

А он привел ее сюда. И это после признания демона, что Крампус желает ее получить.

Габор уже знал, что обнаружит в доме Бражены. Еще с того момента, как увидел следы демонов. Именно тогда нужно было повернуть обратно. Нужно было. Но поздно. Старая ведьма выяснила что-то такое, из-за чего демоны всполошились. Или же… или она специально заманила их с Олесей в ловушку. Но ведь он и сам не знал, что возьмет ее с собой и до последнего сомневался. Западня предназначалась только для него?

Нет… Тут что-то не то. Пробравшийся в замок демон сказал, что Крампусу нужна Олеся. Она — причина всего происходящего. И он должен как можно скорее выяснить, что хитрые твари задумывают.

Габор обернулся к Олесе. Она пыталась скрыть дрожь, но было слышно, как стучат ее зубы. Он снова почувствовал вину за то, что привел ее сюда. Оставалось лишь надеяться, что, сделав свое дело, демоны ушли. Судя по формам и размерам лап, их было трое. С этим количеством он сможет справиться. Но вступать в бой — последнее, что Габору сейчас было нужно. Не тогда, когда он затащил Олесю в самую чащу.

Так хотелось ее обнять и поцеловать. Согреть ее холодные посиневшие губы своими — Габор был уверен, что весь горит в демонском огне. Этого жара хватит, чтобы они оба долго сгорали. Но не на костре. А в их постели. Или в любом другом месте, до которого хватит терпения добраться.

Вместо поцелуя он лишь тихо приказал:

— Успокойся. В доме их нет. Идем.

Она кивнула и тут же перевела взгляд на кровавые следы.

Они быстро пересекли поляну. Габор остановился рядом с грубой деревянной дверью. Она была сколочена из нескольких досок, рассохшихся от времени и сырости. В огромных щелях зияла пустота. И тьма, которая выползала наружу. Впервые дом Бражены встречал его так. Обычно в печи у ведьмы горел огонь, из трубы вырывался столб то белого, то черного дыма, а в единственном окне мелькали тени.

Габор поддел кончиком сабли ржавое дверное кольцо. Его покрывали замерзшие сгустки бордовой крови. К ним прилипли волоски шерсти.

На самой двери алели длинные алые мазки. Почти вся она была исполосована следами когтей. Бражена пыталась защититься. Но вряд ли ей это удалось.

Габор потянул саблей кольцо, и дверь, тихо скрипнув, неохотно отворилась. Наружу вырвался спертый запах. Приторный и горьковатый — так пахнут засушенные травы и цветы. А еще немного металлический — как кровь. К ним примешивался стойкий запах воска.

Габор открыл дверь шире и, пригнувшись, вошел внутрь. Олеся шагнула за ним, как ребенок вцепившись в его плащ. Этот жест доверия разлил внутри горячее масло. Она училась доверять ему, полагаться на него. Неужели так сложно забыть о проблемах и заботах, предоставив разбираться с ними тому, кто может?! Ничего, постепенно она научится и привыкнет.

Габор заставил себя на время отвлечься от этих мыслей, спрятал их в потайной комнате своего разума, куда никому не было хода. Об Олесе он будет думать потом. Сейчас нужно сосредоточиться. Он должен собраться. Забыть обо всем, что может отвлечь. Но как забыть об Олесе? Как не отвлекаться на ее присутствие рядом?

Сквозь спертый воздух пробивался ее свежий запах. Едва уловимый аромат волос и кожи. Она пахла потрясающе. И здесь, в самом эпицентре опасности, этот аромат проникал Габору глубоко в душу, превращая в наркомана и отвлекая от того, что он должен сделать.

Скудный свет из грязного квадратного окна осветил единственную комнату. Печь с заслонкой, подвешенные к потолочным балкам пучки трав, пузырьки и склянки, птичьи перья и белые кости. Но больше всего здесь было свечей. Толстые и тонкие. Высокие и низкие. Они стояли на полках, на столе, на книгах и на полу. Оплавившийся воск застыл причудливыми фигурами.

Олеся едва слышно прошептала за спиной:

— Где Бражена? Она… куда-то ушла?

Габор принюхался, пытаясь определить, откуда сильнее всего разило кровью. На дощатом полу белели вмятины от демонских когтей. Странно, что здесь почти ничего не тронуто. Никаких следов борьбы.

На столе все так же лежали стопки толстых книг, стояли ступки с вонючими смесями и свечи. Ничего не изменилось с того раза, когда он здесь был.

— Нет. Она здесь. — И, кажется, он даже знал, где именно.

Габор обернулся к Олесе и прижал ее к стене.

— Стой тут и не ходи за мной.

Ее глаза расширились от страха, когда она поймала его взгляд, и Габор быстро моргнул. Проклятье! Иногда было трудно это контролировать. Чем старше он становился, тем меньших усилий требовалось, но рядом с Олесей… Рядом с ней он терял способность сдерживаться и не мог обуздать отравленную кровь, копившуюся в нем веками.

Отстраняясь, Габор снова повторил:

— Стой. Тут.

Он отвернулся от Олеси, ощущая что-то странное: как будто даже не смотреть на нее было больно. Каждая секунда, когда он не знал, что с ней, превращалась в пытку. Такая зависимость пугала. Это не было чем-то прекрасным, о чем так любит писать поэты, рассчитывая побольше продать своих сказочек наивным девушкам. Это ощущалось… ужасно. Габор обошел стол, следуя за царапинами на скрипучем полу.

Заслонка печи оказалась приоткрыта, на каменной кладке темнел кровоподтек. Он опоздал. Опоздал и сам сделал шаг в расставленный капкан. И привел сюда Олесю.

Габор осторожно отодвинул саблей ржавую заслонку. Из покрытого золой углубления на него смотрели остекленевшие глаза Бражены. Ее голова была отгрызена. На обрывках шеи запеклась кровь. Она же покрывала седые слипшиеся космы. Рот навсегда застыл в крике. Вывалившийся язык почернел от золы. Морщины обозначились глубокими бороздами. Ее лицо походило на деревянную маску Крампуса.

Позади послышался шорох, скрипнула доска. Он резко обернулся, подгоняемый мыслью, что демон сумел застать его врасплох. Но за спиной стояла Олеся.

Габор дернулся, загораживая собой нутро печи, вот только Олеся успела разглядеть. Она побледнела и покачнулась. Проклиная себя за очередную ошибку, он бросился к ней, подхватил, прижал к себе. Олеся уперлась ладонями в его плечи. Расширившимися от ужаса глазами она смотрела то на него, то на печь.

— Она… мертва… Мертва?.. Кто ее убил?

Габор чувствовал, как она дрожит. Дрожь маленького хрупкого тела причиняла ему боль. Он отодвинул грубо сколоченный стул, смахнул с него стопку книг и усадил Олесю.

— Ты должна взять себя в руки, слышишь? Сейчас ты нужна мне сильной и спокойной. Продержись до дома…

Олеся кивнула, закусив губу, а Габора вдруг понял… Он впервые за много лет назвал крепость домом. Эта мысль ошеломила его больше, чем все происходящее.

Они оказались вдвоем, в самой чаще леса, в заброшенной хижине, а он думает о том, что только сейчас смог произнести это слово. Замок всегда его пугал. Давил. Да, он его любил — как свидетельство силы его рода, многовековой власти, богатств, надежности. Но не как дом. И только сейчас груда камней становилась важной и значимой. Причиной была Олеся. Там он мог спрятать ее ото всех бед. Там он мог ее защитить. Там он мог ее любить и владеть ею вечно. Неожиданно пришла и другая мысль: дом будет везде, где будет она.

В загадочной иномирянке было нечто, что делало его слабым, зависимым от нее. Но лучше об этом не думать. Не сейчас. Потом он изобретет какую-нибудь отговорку, наврет себе, что его покорил секс с ней, и будет спокойно жить дальше. Но сейчас нужно собраться.

Олеся повернула голову, чтобы снова взглянуть на печь, но Габор сжал ее подбородок, не давая пошевелиться.

— Не нужно туда смотреть.

— Это ведь сделали демоны? — От страха в ее голосе Габору захотелось что-нибудь сломать.

Так же она говорила, что была самой счастливой женщиной. И таким же голосом рассказывала о своей жизни в другом мире. Габор научился распознавать оттенки ее тона. Сейчас Олесе было не только страшно. Ей было больно.

— Да. — Он выпрямился и огляделся. — Наверное, она выяснила что-то важное.

— Важное? Она ведь должна была узнать, что со мной происходит? Как я оказалась здесь?! Выходит, ее убили из-за меня?!

Проклятье! Когда не нужно было, она соображала слишком быстро.

— Нет, не из-за тебя. Не смей так думать.

— Но…

— Олеся! — Габор раздраженно пнул свечи, устроившиеся на полу.

Он должен ей сказать. Хотя бы часть правды. Она наверняка рано или поздно сама все узнает. Лучше, чтобы узнала от него, а не от посторонних. Недомолвки и обман разрушили и так не очень счастливый брак его родителей. Он не хотел, чтобы то же самое произошло и у них с Олесей. Она не простит ему. А он не сможет ее отпустить. Они станут врагами, между которыми останется только ненависть. Он уже знал, как это будет. Олеся будет сопротивляться ему и отталкивать, а он, слишком погрязший в ней, не сможет держаться от нее в стороне. Там, где была их общая на двоих страсть, останется только насилие. Это будет хуже всех мук и всех пыток.

Только часть правды. Необходимая часть, которая сохранит их шаткое равновесие. Она никогда не узнает о его обмане.

Габор успокоился и взял себя в руки. Холод наконец проник в голову, очищая разум. Он наклонился, поднял с пола свечи и зажег их. Зажег почти все, которые увидел, чтобы прогнать ужас и смерть, чтобы Олеся почувствовала себя защищенной. Но золотистый свет не успокаивал. Наоборот — он высветил все тени, которые следили за ними из грязных, опутанных паутиной углов.

— Ты говорила, что в твоем мире ведьмы существуют только в сказках, что они вредят людям и… едят детей. В моем мире все не так. Люди боятся ведьм. Адрианна, например, всегда пыталась куда-нибудь спрятаться, если Бражена приходила в замок. Но ведьм и уважают. Потому что они… они кто-то вроде посредников.

Олеся куталась в его плащ, выглядя такой маленькой и беззащитной. В горле встал ком нежности. Он обязан ее защитить. Обязан.

Она вдруг начала вырисовывать пальцем узоры на пыльном столе. Нахмурив брови, неуверенно переспросила:

— Посредников?

— Да. Между людьми и демонами.

Ее голубые глаза стали ярче. Они удивленно расширились, а рот соблазнительно приоткрылся. Габор снова проклял себя. В такой момент он думает о том, для чего созданы ее губы. Сумасшествие какое-то.

— Зачем людям и демонам посредник?

А вот это уже опасный вопрос. Он был почти уверен, что Олеся не поверит ни единому слову лжи, которой веками он и ему подобные пичкали народ Бергандии. Лжи, которая скрывала постыдную правду. И именно эту правду Олеся никогда не должна узнать.

Габор еще никогда так тщательно не подбирал слова. Обычно он молчал, давая возможность другим закапывать себя ворохом лжи. А теперь сам оказался в плену тысячи грязных секретов.

— Когда-то демоны раскрыли ведьмам многие из своих секретов.

— Зачем?

На секунду Габор замялся:

— Никто не знает. Возможно, чтобы ведьмы совращали тех, кто хочет заключить сделку.

Олеся вскочила со стула. В тесном пространстве дома она остановилась напротив. Их разделяли какие-то сантиметры, жалких полшага. Протяни он руку, и сможет коснуться ее, скинуть с головы капюшон и зарыться пальцами в шелковистые волосы. Намотать на кулак. Притянуть к себе.

Он не должен был привозить ее сюда.

— Я же вижу, что ты мне врешь. Никто, может, и не знает, но тебе известно. Так?

Габор сжал челюсти. Почему она не может довольствоваться тем, что он ей говорит? Почему ей необходимо ворошить грязные подробности прошлого?

Он знал, как ее остановить, и ненавидел себя за то, что собирался сделать.

— То, что мы с тобой спим, не значит, что ты меня знаешь.

Она снова отшатнулась от него. На лице застыла обида. Олеся совсем не умела скрывать своих чувств, и это его привлекало. Но это же делало ее уязвимой. Ее уязвимостью он и воспользовался. Намеренно обидел, лишь бы скрыть грехи своей семьи. Свои собственные грехи. Самым худшим было то, что ему придется и дальше ее обижать, потому что он не собирался ничего рассказывать. Но и не думал отпускать. Он прогнил насквозь. Он уже таким родился. Гнилым и испорченным. Виновата ли в этом кровь, или воспитание, или весь их род… Вопрос, на который он точно не знал ответа.

Губы Олеси дрожали. Она смотрела на него с ненавистью и болью.

— Возможно, принцесса тебе будет лучшей женой, чем я.

Почему-то он забыл, что она тоже может ранить словами.

— Значит, тебя больше привлекает роль моей любовницы?

— Я говорила, что меня привлекает. Больше повторять не буду. Тебе нравится меня унижать… Скажи, а те другие, с которыми ты спал, им тоже приходилось терпеть такие унижения?

Нет, совсем не Маргит была сумасшедшей в их роду. Сумасшествие одолело его. Когда увидел Олесю, выскочившую на его саблю.

— Им приходилось терпеть все, что я говорил. И они делали это с радостью.

Горячая пощечина обожгла щеку. Ледяная ладонь Олеси не могла причинить ему боли, но больно все-таки было. Душе. Сердцу. В существовании которых он уже давно сомневался.

Она даже не узнает, что он говорил все это, чтобы ее защитить.

— Тогда мне жаль тебя. — Губы Олеси презрительно изогнулись, а ему захотелось впиться в них грубым голодным поцелуем. Выжечь на них свое имя. — Хоть кто-то делал для великого господаря что-то искренне?

О да. Она попала по самому больному. Он всегда был окружен фальшью и ложью. Вся жизнь пропитана враньем. Но ей он открылся. Позволил узнать себя настоящего, показал ей свою жизнь. А теперь она превращает его откровенность в оружие и использует против него.

Но разве не то же самое делал он?

Габор не удержал признание. Оно вырвалось быстрее, чем он успел сообразить, что собирается сказать. Мысль даже не оформилась в слова — просто на каком-то инстинктивном уровне сорвалась с губ.

— Да. Ты.

В ее глазах вспыхнула и погасла надежда. Плечи напряглись. Габор ненавидел себя все больше. За то, что лишал ее выбора. И за то, что, даже осознавая это, он не собирался ее отпускать. Он обрекал ее на жизнь с монстром. Но Олеся была ему нужна. А он был слишком большим эгоистом, чтобы от нее отказаться.

Губы Олеси изогнулись в горькую улыбку. Она приоткрыла рот, собираясь что-то сказать. Габор опять завороженно следил за каждым ее движением. Он не мог мыслить здраво рядом с ней. Желание обладать Олесей никак не унималось. Оно росло и с каждой секундой становилось больше. В душе расцветала жажда безумств. Он хотел чего-то дикого. Чего-то на грани. И чтобы Олеся была связана с ним по рукам и ногам. Без возможности вырваться. Мысль о том, чтобы связать ее, бросила в жар.

Словно издеваясь над ним, Олеся облизнула губы.

— Я не знаю, чего ты от меня хочешь… — Она неуверенно подалась ему навстречу, как будто пошатнулась.

Он не даст ей даже возможности думать, что теперь она свободна. Габор шагнул к ней и, сжав хрупкие худенькие плечи, притянул к себе.

— Я хочу, чтобы ты стала моей госпожой.

— Мне тебя не понять, Габор.

— Этого и не нужно… — Он провел пальцем по ее чуточку влажным теплым губам. — Просто будь со мной. Верь. И подчиняйся. У тебя будет все, что пожелаешь. Но в обмен ты должна принадлежать мне.

— Я не просила у тебя ничего, кроме тебя самого. — Ее ресницы дрогнули и печально опустились. В груди от ее слов стало больно и горячо. — Но ты не хочешь быть со мной честным…

Габор сжал зубы. Далась ей эта честность!

— Я честен с тобой в главном! Я верен тебе. И всегда буду. Все остальное…

Ему не дали договорить.

Громкий вой пронесся над окрестностями. И не звериный, и не человеческий, он распался на десятки голосов.

— Господи… Что это? — Олеся тихонько пискнула в его грудь.

Габор даже не осознавал, как крепко прижимает ее к себе — притянул и впечатал в свое тело, стремясь защитить и уберечь. Вой повторился. На этот раз он звучал ближе, перемежаясь с протяжным рычанием. Сиплые звуки доносились отовсюду.

Дом сотрясся от гулких ударов. С потолка посыпалась пыль и щепки. Крыша дрожала от ударов лап. Рычание стало громче. К нему прибавился остервенелый смех.

Демоны… Примитивные. Лишенные разума и умеющие лишь убивать, вгрызаясь в глотки жертв. Габор снова вытащил цепь и сжал саблю. Олеся неподвижно замерла, вцепившись в его одежду. Ее лицо побледнело, став белее снега, а пальцы дрожали. Габор огляделся, пытаясь придумать, куда лучше всего спрятать Олесю. Но уже знал ответ: некуда. В доме ведьмы не было других комнат, кроме этой.

Послышалось царапанье когтей. Олеся вскрикнула. В окне возникла морда демона. Грязная черная шерсть, на которой выделялись лишь белки глаз да длинный красный язык. Демон хохотал, срываясь на сиплое рычание.

Их загнали в ловушку. Как зверье. Провели, как детей. Габор быстро задвинул Олесю за спину. Ее можно спрятать только в доме. А значит, ему придется выйти наружу. Один демон пялится в окно, второй взобрался на крышу. С двумя он вполне справится. Но сколько их еще? Хватит ли ему силы?

Хватит. Он не отдаст этим тварям Олесю. Они пришли за ней. Она нужна Крампусу. А значит, в безопасности. Демоны сделают все, чтобы добраться до нее, но не навредят. Значит, он должен просто не подпустить их к ней.

— Габор… — Ее тихий голос дрожал от страха. Но Олеся снова его удивила: — Дай мне свое оружие…

Она с ужасом смотрела в окно, за которым глумился демон. Он хохотал, корчил рожи, облизывал острым треугольным языком стекло и манил когтистым пальцем Олесю к себе.

Его Габор убьет первым.

Он развернулся к Олесе и скинул с себя плащ:

— Сиди здесь и даже не вздумай высунуться наружу. Ты нужна им живой. — Если бы он еще был в этом так уверен, как говорил… — Они будут пытаться выманить тебя наружу. Не поддавайся. Что бы ни случилось, и что бы ты ни увидела, не выходи. Понятно?

— А как же ты? Ты что, собрался выйти?!

Она переживала за него, волновалась. И от этого стало до боли приятно, чем бы ни была вызвана ее тревога.

Демон за окном провел когтями по стеклу, рождая жуткий до одурения звук.

Габор взглянул в глаза Олеси, нарочно игнорируя ее вопрос. Голубые. Какие же они голубые. Она еще никогда не была так красива, как в этот момент. Как только вернутся в крепость, сразу же поженятся.

Если вернутся… О, нет. Он не отдаст ее никому. Ни больному садисту Миклошу, ни орде демонов, ни Крампусу. Пусть хоть сам приходит. Олесю ему не получить.

По крыше запрыгали. Дом снова начал трястись, словно сооруженный из картона, а не камня. В печной трубе послышался жуткий сиплый голос:

— Где же ты-ы-ы, наш-ш-ш-ша-а-а будущ-щ-щая гос-спожа-а-а? Твой с-с-супруг уже ждет… — Отраженный стенками звук вполз в дом. — Идем с-с-с нами… Отдайс-с-ся наш-шему гос-с-сподину… Подари ему лас-с-ску…

В трубе что-то зашелестело. Сквозь заслонку наружу вырвалось черное облако золы.

Габор быстро поднял с пола свечу, открыл заслонку и подпалил волосы на голове Бражены. Пламя с радостью схватилось за грязные космы. К разгорающемуся огню отправились несколько пучков трав. Огненные языки взвились вверх, в дымоход. Тут же раздалось болезненное взвизгивание, завоняло жженой шерстью. Когти заскрежетали по камням. Но звук удалялся.

Демон снова запрыгал на крыше, безостановочно вопя. Тот, который кривлялся в окно, зарычал и со всего маху разбил тонкое стекло. Габор отшвырнул Олесю к противоположной стене, а сам бросился к демону, который пытался пролезть внутрь.

Взмах сабли, дикое рычание, и на пол шлепнулась отрубленная лапа. Демон заверещал, приходя в бешенство.

В проклятом доме было слишком мало места. Не развернуться. Габор вытащил нож и всадил демону в глаз. Алым фонтаном брызнула кровь.

Раздался оглушающий рев, и его подхватили десятки хриплых голосов.

Габор вытолкал извивающееся в судорогах тело из окна и быстро обернулся к Олесе.

— Бросай травы в очаг. Огонь не подпустит их.

Неожиданно она рванула к нему, и он едва успел убрать саблю. Тонкие пальцы накрыли ее плечи.

— Даже не вздумай туда идти. Я тебя не пущу.

Маленькая храбрая иномирянка. Он сделает для нее все, лишь бы всегда смотрела на него, как сейчас.

Габор старался сохранить рассудок ясным, но внутри уже все клокотало. Он не отдаст ее никому. Даже если придется сдохнуть у порога этой хижины.

— Здесь я — господарь. И я сам решаю, что делать. А ты сидишь здесь и ждешь.

Олеся помотала головой.

— Не пущу!

Он оторвал ее руки от себя и вложил в холодную ладошку нож с длинным лезвием.

— Жди меня.

Она растерянно посмотрела сначала на нож в своих пальцах, а потом на Габора.

Конец ознакомительного фрагмента.