Лирика. На русском и аварском языках

Махмуд из Кахабросо, 2009

Мое поражение

Перевод С. Липкина

Средь ровесников вижу притворно влюбленных,

Вижу много отвергнутых и оскорбленных,

На уме у них только свиданье и страсть,

Весь порядок нарушили, чтоб им пропасть!

Обольщая, они обольщаться готовы,

Их влекут к роднику круглобедрые вдовы,

Там и девушек виден заманчивый круг, —

Я туда не хожу, не ищу я подруг:

Только обуви порча да времени трата!

Понял я, наконец, что любовь глуповата,

Мне томленье и страсть опротивели вдруг.

Я подальше держусь от любви, хоть и молод,

Словно в сердце покойника, сумрак и холод

Ныне в сердце моем…

О, пускай упадет,

Пусть раздавит ее голубой небосвод!

Подошла — и вступила в беседу со мною:

«Ты расстался, слыхала я, с негой земною?»

И безумным я сделался с этого дня!

«От любви ты отрекся? Не любишь меня?»

Да не будет ей в радость ее долголетье!

«Без любви разве хочется жить нам на свете?

Лишь любовью, — сказала, — земля мне мила!»

И внезапно и жарко меня обняла.

Обещала, клялась, говорила о встрече,

И меня обольстило ее красноречье:

«Пожалей ты меня, я в тебя влюблена,

Прояви ко мне милость, добро человечье,

Видишь, таю, как лед, ибо в сердце — весна!

Так подай ты мне знак неприметный глазами,

Чтобы мы не словами слились, а сердцами!

Если имя случайно твое назову,

В нашем доме тотчас начинается ссора.

Без тебя, мой любимый, погибну я скоро,

О, поверь, для тебя одного я живу!»

«Я согласен, но будь мне верна, — я ответил, —

Хороша ли погода, укажет нам ветер:

Погляжу, как слова ты исполнишь свои!»

Нрав мой огненный, я сотворен для любви,

Так представьте себе, как душа закипела:

Я пылал, поглощенный любовью всецело.

Горький опыт и прежний обман я забыл:

Я лишился ума, я любил, я любил!

Я пропал от несбыточных гордых мечтаний:

Обещанья любимой и клятвы навек

На меня совершили победный набег, —

Войско стало владычествовать в Дагестане,

Войско сладостных слов разместилось во мне,

Я понес поражение в этой войне.

Вы послушайте, люди, печальную повесть.

В ожиданье подруги стоял я, как шах,

Но она потеряла, обманщица, совесть,

Но она позабыла о жарких речах.

Отказалась подруга от встреч, разговоров,

Только изредка виделись издалека,

Разговоры вели мы при помощи взоров,

Робкий знак подавала порою рука.

В это время ифрит у меня был слугою,

Он подслушивал тайны земли и небес…

Оскорбленный возлюбленною дорогою,

Я, мечтая о встрече, на крышу полез,

Там я место нашел, где струилась прохлада,

Где я знал, что дождя мне бояться не надо.

И слова о любви я запел, что не раз

Исторгали горячие слезы из глаз.

Я вздыхал, еле слышно стихи напевая.

Эти вздохи, познав дуновения рая,

Словно белые голуби, ринулись ввысь,

Нет, как души умерших они вознеслись,

Очарованы пеньем пророка Давида!..

Сердце бьется, из клетки умчаться спеша.

То волнуется, то замирает душа, —

В ней смешались надежда, восторг и обида.

Наконец, появилась, легка и стройна,

Аульчан ослепляя блестящим нарядом.

Вот прошла, проблистала, совсем она рядом,

Но, увы, на меня не взглянула она.

Вот ступает по улице тихо и плавно,

От меня отворачиваясь благонравно.

О любовь, твой смертельный удар узнаю,

В этот миг отняла ты и сердце, и разум!

Бросил камешек я в чаровницу мою,

Подмигнул чуть заметно прищуренным глазом.

Тонкостанная вдруг оглянулась, и разом

Джинны бросились прочь: этот взгляд их страшит!

В реку спрятался, струсив, мой верный ифрит,

Чуть она, чтобы камень поднять, наклонилась.

На меня посмотрела она — удивилась,

Мол, зачем ты стоишь? Не пойму я никак,

Почему подаешь мне таинственный знак…

Не бранит меня, лишь, возмущаясь притворно,

Говорит свысока: «Разве ты мне жених?

Я ношу твой платок? И тебе не зазорно?

Как, бросаешь ты камешки в женщин чужих?

Моего не поняв удивленного взора,

Ты решил, может быть, что смутил мой покой?

Нет, подумала я: «Кто стоит предо мной?»

Ты сперва показался мне кучкою сора!»

И добавила, камень сжимая в руке:

«Ты — гусак, и смердишь ты в зловонной реке!

С ханской дочерью вздумал ты знаться, отребье,

А на теле твоем только рвань да отрепье,

Мне с тобой, оборванцем, беседовать срам!

Для чего же на крышу взобрался ты смело?

Ты напрасно доверился старым штанам:

Видишь, лопнули, всюду виднеется тело!

На тебя поглядишь, — ужаснешься, дрожа.

Ты свернулся в траве, ты похож на ежа!

Людям встреча с тобою не станет удачей:

Ты похож на попону из шкуры телячьей!»

«Ты права, подбирая такие слова,

Ты не в чем не виновна, дружок, ты права.

Ах, зачем я на улице, в день нашей встречи,

Вдруг поверил, глупец, в твои лживые речи!

Ты права, что ничтожным меня назвала,

Я поверил, когда ты меня обняла,

Что мы любим друг друга, любя, торжествуем.

Ты на улицу нагло меня повела

И на улице стала учить поцелуям!

Ты все время, повсюду гонялась за мной,

Ибо знала, что я отказался от страсти.

Но скажи: разве ты принесла мне покой?

Посмотри: я погиб, я теперь в твоей власти!

От любви я отрекся, от страшного зла,

Почему же, скажи, ты меня подвела?

Как цветок на холме, ты сверкнула нарядом —

И влилась в мое сердце губительным ядом.

Приласкай меня так, чтобы я занемог,

Чтоб тебя захотел я забыть — и не мог!

Для чего нам с тобой препираться без цели?

Ты местечко мне возле себя приготовь.

Не нуждаюсь в перинах, в роскошной постели,

Только жарко к груди ты прижми меня вновь!»

«Я подобна певунье из райского сада,

А со мною сова говорит про любовь!

Прочь, ворона облезлая, полная смрада,

Не преследуй меня, я тебя не боюсь,

Я слыву куропаткою золотоперой!

В небе лебедь белеет, а пес — у забора:

Неужели меж ними возможен союз?

Разве может лягушка с любовью и лаской

Обращаться ко мне — куропатке кавказской?

Старый ворон, да как же посмел ты дерзнуть —

Злые когти вонзить в мою белую грудь?

Жук навозный, повсюду слывущий уродом,

Насладиться решил красоты моей медом!

Для чего ты мне нужен, приятель осла,

Сотрапезник ослицы, родившийся в хлеве!

Заревели бы четвероногие в гневе,

Если б я у животных тебя отняла!»

Хоть одно возраженье пытался я вставить,

Но грозила мне камнем: «Не стой на пути!»

Я хотел с убеждением слово добавить, —

Замахнулась она, чтоб удар нанести.

Коль взгляну на нее после этого снова,

Буду я дураком, вот вам верное слово!

Вправду, с крыши смешно разговаривать с той,

Что на улицах любит пленять красотой!

Пусть глаза мои выклюет ворон жестокий, —

Совершил я воистину подвиг высокий!

Разве с крыши с такими ведут разговор?

Им бы только места потемней, закоулки!

Для чего же выходят они на прогулки?

Пусть отсохнет язык мой, погаснет мой взор!

Понял я: лишь такого она бы любила,

Кто считался б знатней короля англичан!

А сама-то, — спросите у всех аульчан, —

Топором обладала, не знавшим точила:

В бедном доме росла…

Посмотрите вокруг, —

Разве краше соседок она и подруг?

Разве чем-нибудь славится в нашем народе?

Одинаковы женщины все по природе:

Я другую такую же завтра найду!

Слез я с крыши и дал себе честное слово:

«Пусть я смерть обрету, пусть я буду в аду,

Если влезу на крышу когда-нибудь снова!»

Я подумал, когда я обратно побрел:

«Вот иду я, избитый камнями осел,

Посрамлен, и оплеван, и сердцем расстроен…

Тот, кто влюбится в женщину, смерти достоин!»

Эту песнь потому сочинил я для вас,

Что считаю зазорным скрывать пораженья.

Лишь победам своим посвящать песнопенья,

Чтобы всюду гремел мой хвастливый рассказ.

Если муж обладает душой откровенной,

Он все тайны свои открывает вселенной…

Не сердитесь, друзья, что я все разболтал, —

На меня за болтливость нельзя обижаться:

Нынче вечером стоит поесть мне хинкал, —

Завтра всем расскажу, не могу удержаться!