Сохрани меня

Матвей Снежный

Джон Швецский никогда не отличался открытостью – главной страстью у мужчины оставались убийства и те, кто их совершает. Новое дело пришло в руки быстро – убиты четыре женщины, не связанные ничем, кроме католической веры и особых увечий. А следом за новым делом в жизнь Швеца вошла очаровательнейшая Маргарита, которая, казалось, должна быть защищена от мира любым способом… Книга содержит нецензурную брань.

Глава 6

Швец очнулся от яркого света, резко бьющего в глаза. Все тело ныло и болело, создавалось ощущение, что детектив совершил длительное путешествие пешком, а после по нему проехало несколько машин. Мужчина попытался вскочить, но что-то мешало. Как выяснилось позднее, его привязали армейскими ремнями к столу.

Попытка рассмотреть помещение наводила на мысль, что это подвал или склад — серые бетонные стены, какие-то бесконечные ржавые трубы, тяжелая железная дверь, и люди в белых халатах, мелькающие то и дело в разных местах. Один из них приблизился к Швецу, ухмыляясь.

— Ты меня слышишь? Ты понимаешь, что я говорю? Если да — кивни, — полнотелый брюнет склонился прямо над своим пленником, нагло рассматривая его лицо.

Джон кивнул, пересиливая боль в висках и сухость во рту.

— Отлично. Я зашивал твою спину. Поэтому ты привязан. Я отвяжу тебя, если ты будешь вести себя тихо.

— Кто ты такой? — прохрипел детектив, не совсем понимая, что произошло и какого черта его держат в подпольной больнице. Сознание постепенно прояснялось — драка, заточка в спину, темнота… Его привезли сюда, потому что невыгодно убивать. Прекрасно.

— Трупорез, — усмехнулся мужчина, и добродушно рассмеялся во весь свой беззубый рот. — Теперь ты должник, но не мой.

— Проклятая девица, — выдохнул Швец, закрыл глаза и задумался. Виктория поступила так, как мог бы любой другой на ее месте — забрала себе власть и оставила конкурента еще и в должниках. Теперь его жизнь принадлежит ей, пока он не искупит долг. Как и чем искупать детектив предполагал слабо, зато он точно знал, что если еще пролежит привязанным в этом подвале, то лишится не только возможностей, то и какой-нибудь конечности.

— Трупорез — это обращение? — прищурился Джон и попытался пошевелиться. Не вышло.

— Так точно, товарищ капитан! — снова расхохотался здоровяк, потихоньку развязывая ремни. — Ну и возни с тобой братец, ба! Думал — коньки отбросишь, пока доштопаю! Ух и прибавил ты мне седин!

— А почему такое имя? — бестактно поинтересовался Швец, через силу садясь и растирая запястья. Прежде чем он сможет сам выйти из этого помещения, пройдет какое-то время. Пустой желудок напомнил о себе зловредным урчанием и болью.

— Так хирург я, брат. А нас знаешь, как зовут в народе? Тру-по-ре-зы! Уж андцать лет на батюшку Августа работаю, та не жалуюсь! Ты сиди пока, задохлик. Я тебе хавки принесу, поешь — и гуляй на все четыре стороны!

— Благодарю, — кивнул Джон, не торопясь менять положение. Трупорез направился куда-то вглубь помещения и скрылся из виду. Вскоре он вернулся с миской, наполненной картофельным пюре и чашкой чего-то мутного, напоминающего чай.

— Ваша овсянка, сэр! — расхохотался мужчина и поставил все на стол рядом с Швецем. — Жри давай, ресторанных изысков у нас не подают. Бюджет-с не тот, батюшки!

Джон молча заглотил несколько ложек пюре, давясь им. На вкус оно напоминало известь, но жаловаться не приходилось — походу, другого ему предложить не могли, а возмущаться — остаться еще на неизвестный срок без пищи. Кое-как запив гадкое месиво, Швец смог встать. Стоять оказалось не так уж и просто — ноги слушались с трудом, заплетались, как у пьяного, то и дело спотыкались друг об друга. Трупорез подхватил несчастного, перекинул через себя и, проходя какими-то темными коридорами, вынес детектива на улицу.

— Дальше сам, у меня еще таких, как ты, задохликов, во! — хирург театрально ударил себя по шее, опустил Джона на землю и ушел.

К счастью, стояла теплая безлунная ночь, и глазам не пришлось привыкать к слишком яркому свету. В карманах было пусто — кошелек остался дома, машины у Швеца не намечалось, а такси просто так не довезет. Хромая, проклиная все живое, и придерживаясь то за стены домов, то за крышки мусорных баков, мужчина вышел к освещенному участку улицы и плюхнулся под фонарем.

Невыносимо хотелось курить, руки предательски мерзли, тело упорно не поддавалось контролю. Сознание то и дело норовило помутнеть и оставить Джона где-то в небытие, но, пытаясь собраться, он хватался взглядом за все что мог, лишь бы не вырубиться. Фонари напротив, трасса, деревья… Какие красивые звезды…

Наконец, на его счастье или беду, рядом с ним затормозила машина. Дверь открылась, из старенькой черной иномарки вышло тело, смутно знакомое по запаху и очертаниям. Наконец, когда свет упал на незнакомца, Швец признал в нем Лори. Девушка усмехнулась, помогла другу встать и затолкала его в машину так, как обычно пихают мешки с картошкой или любой другой провизией. В салоне авто было значительно теплее, чем на улице, работала печка, играла тихая музыка, передаваемая по радио в столь поздний час.

— Ну что, на Третью улицу, за девочками? — попытался пошутить замерзший мужчина, подрагивая то ли от нервов, то ли от холода.

— Нет, в участок. Ты мне невероятно вовремя попался, у нас новая жертва. Живая. Твоя знакомая, с ней сейчас работает Стэн. — Лори осторожно переключила режим обогрева, то и дело поглядывая на Швеца. «Интересно, что же его занесло в Промышленный в такой час? Судя по виду, досталось ему прилично… Семейные разборки?» — думала брюнетка.

— Вики? — прохрипел детектив, перебивая своим голосом размышления Лори.

— Нет, Маргарита. Вся в грязи, крови и без пальцев. Говорить не может, то плачет, то смеется, глаза безумные. Бедная девочка, — вздохнула мисс Грей и завела машину. — Ехать будем долго, так что успеешь подремать. Устраивайся поудобнее там, под сидением даже где-то валяется плед.

Швец послушно закрыл глаза и задумался, не рискуя ковыряться под сидением у полицейской — в прошлый раз ему пропороло руку вещдоком-скальпелем, он наткнулся на целый склад фантиков, оберток, пустых стаканов и чего-то, напоминающего отдельную цивилизацию со своими устоями.

Больше всего мужчину беспокоила связь между маньяком и Маргаритой. Почему эта проклятая наглая журналистка стала жертвой? Разве она католичка? Ходила ли она в тот же костел, что и остальные жертвы? Каких пальцев она лишилась? Почему ей удалось сбежать и как? Не пошлет ли девица на ложный след? Остались ли у нее на теле следы борьбы? Сможет ли она показать, где именно на нее напали и куда увезли? Понятно, что посреди бела дня никто не нападает на известных личностей — тем более, на таких легкомысленных и любвеобильных. Вероятно, маньяк — ее знакомая или знакомый? Попробовать допросить ее лично? Но разрешение никто не даст. Оформлять официально бумаги… Законы Гротхена позволяют или нет?

Когда Лори толкнула Швеца, он не сразу понял, что она говорит.

— Выходим, товарищ детектив, — добродушно улыбнулась девушка.

— Да, мой капитан!

— Вообще-то, меня могут повысить до главы отдела, если мы закроем это дело, — проворчала Лори. Она давно претендовала на повышение, но все не попадалось возможности проявить себя.

Они вышли, оказавшись прямо у дверей участка.

В свете фонарей дома Карноби-стрит казались зловещими монстрами, мечтающими затянуть кого-нибудь в свои бесконечные пасти, закрытые решетками и клетками. Где-то в подворотнях приглушенно звучали голоса, любители ночных прогулок прятались от офицеров, скрывая в бумажных пакетах вино и дешевый портвейн, последние ночные бабочки суетливо искали клиентов.

Гротхен по ночам превращался в огромный и добрый дом для бродяг, воров, проституток, подростков, беспризорников и нищих. Каждый темный угол мог таить в себе временное пристанище для того или иного человека, не выходящего в слепящие лучи дня. Рассвет смывал собой толпу, одни расходились по домам, другие — по подвалам, кого-то же ждали на окраинах среди складов. Утро — время другой публики, вереницы школьников, студентов, рабочих и пенсионеров.

Швец молча проследовал за Лори, обходя коридоры и кабинеты, в которых сонно и лениво передвигались офицеры. Наконец, они оказались в самом дальнем, угловом.

В глубоком черном кожаном кресле сидела Маргарита, молча глядя куда-то в пустоту. Белые волосы слиплись между собой, перепачканные грязью и кровью. Лицо, искаженное ужасом, казалось, постарело на годы вперед. Бледная кожа выглядела пурпурной из-за следов пальцев, веревок и царапин. То, что было когда-то прекрасным платьем, свисало бесформенной, грязной, вонючей тряпкой, скрывающей интимные места. Босые ноги чернели на общем фоне. Девушка дрожала, упорно пытаясь скрыть одной ладонью другую. Ее изящная, нежная девичья рука, кажущаяся прекрасной, несмотря на налет повреждений, лишилась мизинца и безымянного пальца. Аккуратно заштопанные места выглядели не так плохо, как могло бы смотреться голое мясо, открытое для гноя и инфекций. Убийца явно позаботился о том, чтобы жертва скончалась именно от его рук, а не болезни. Морфий в крови притуплял боль.

Швец посмотрел на нее — убитую шоком, растерянную, израненную, и почувствовал тот неясный порыв, который возникает у доброго человека при виде брошенного котенка — ему вдруг захотелось отмыть Маргариту, забрать ее с собой, согреть ее холодные ступни и укутать в плед. Подобные нежности застали детектива врасплох, он помотал головой, пытаясь отогнать от девушки образ несчастного животного, но не получилось. Швец сам был предан, растерзан и растерян, поэтому на секунду между ними возникла какая-то мифическая связь, какое-то странное понимание вещей, неведомое остальным. Джон попросил Лори сделать какао для потерпевшей, вручил чашку Маргарите и погладил ее по волосам.

— Мисс Блэнк, Вы можете не давать сегодня показаний, если это тяжело. Мне кажется, Вам нужно отдохнуть.

Девушка кивнула, а затем молча и благодарно посмотрела на Швеца. Ее хотелось защитить любым способом. Во всяком случае, сейчас, этой ночью, когда мужчина может позволить себе немного слабины. Утром, возможно, решение притащить женщину в свое жилище покажется абсурдным — она ему даже не половая партнерша, но это будет утром, далеко, очень далеко от настоящего.

Как в тумане Швец забрал Маргариту на руки под бурное возмущение Лори, что «не положено» и «есть же программа защиты, чем он думает, козел самодовольный», но все это казалось шумом и бредом. В конце концов, офицерша оплатила им такси и поехала с ними.

— Ты же женщина, ты можешь ей помочь хотя бы привести себя в порядок. Я ничерта не понимаю в ваших бабских штучках, — заявил Джон.

— Смотрите, наш дамский угодник вспомнил, что я женщина! Джонни, ты нарушаешь как минимум несколько законов сейчас!

— И ты меня покрываешь, — усмехнулся брюнет в ответ.

— Я спасаю девушку от твоих домогательств, — парировала Лори.

— Лори, я не такой козел, чтобы трахать потерпевшую. Тем более — живую.

Оставшийся путь они преодолели молча, вплоть до коридора в квартире Швеца.

— Боже, что за бардак! Ты вообще убираешься? Мог бы попросить помощи, раз не справляешься! — воскликнула Лори, переступив порог. На нее явно произвели впечатление разбросанные записи, бумаги, пепел и окурки. Джон не стал упоминать, что все это — следствие борьбы между ним и Викторией. Не обязательно же обо всем докладывать властям.

— Не ори и помоги ей, — проворчал мужчина, проходя до ванной, все еще держа на руках Маргариту. Давалось ему это уже довольно тяжело, и, когда добродушная брюнетка забрала журналистку себе в руки, он выдохнул спокойно. — Короче, все, что найдешь в шкафу — бери. Я оставляю вас, дамы.

Пошатываясь, проклиная все живое и мертвое, Джон дошел до дивана и упал лицом вниз. Спать, спать, спать. Больше никаких попыток состроить из себя героя, больше никаких походов. Спина болела, кости ломило, и цвета, показавшись неестественно яркими, вдруг погрузились во тьму.