Глеб, отпусти!

Марта Зверева, 2020

Моя мама продала меня. А он выкупил и забрал себе. Слишком красивый. Зачем ему покупать любовниц? Слишком жестокий. К нему можно испытывать только ненависть. Слишком странный. Что такого случилось в его прошлом, что сделало Глеба таким?Содержит нецензурную брань.

***

Глеб тяжело шагнул ко мне, разом вытолкнув весь напоенный сладковатым паром воздух из ванной и заместив собой и тяжелым душным запахом алкоголя. Завернул краны, подхватил меня под мышки и сдернул белое полотенце с крючка. Я вцепилась в него пальцами и мгновенно завернулась с ног до головы, закрепив так, что оно стало выглядеть как платье. От слов Глеба, от его напряженного волчьего взгляда внутри натянулась и дрожала болезненная струна. Вот оно и пришло.

Было не страшно. Только как-то горько.

Хотелось уже скорее избавиться от этого женского проклятия и будь что будет. Может быть, тогда стервятники оставят меня в покое?

Глеб подхватил меня на руки, вынося из ванной, а я отчаянно подумала про себя, что когда-нибудь буду вспоминать эту ночь именно так: красивый мужчина отнес меня на руках в постель. И никогда-никогда о том, что происходило дальше.

Его даже не шатало, пока он преодолевал пару метров до кровати, и руки не дрожали. Очень сильный и красивый. И даже пахнет приятно: кожей, табаком и острой, яркой ментоловой свежестью. Под запахом алкоголя, конечно. Но я уже так увлеклась, сочиняя себе новую реальность этого вечера, что получалось все лучше и лучше.

Пусть уж так, чем в подвале. Пусть так, чем с тем бандитом. Пусть так, чем на оргии с жирным уродом.

Глеб усадил меня на кровать и зачем-то сел рядом. Я сложила руки на коленях, по привычке поддергивая край полотенца вниз. Оно и то было длиннее, чем платье, в котором я летела много километров до Москвы. И чувствовала я себя в нем защищеннее, хотя что меня могло защитить здесь?

В спальне вовсю работал кондиционер, разгоняя ледяными волнами воздуха тяжелый запах перегара. Оставался только легкий намек. Намек на то, что рядом со мной мужчина. Но после горячей воды в ванной меня начало потряхивать от озноба. И странное поведение Глеба добавляло нервозности.

Он сидел рядом совершенно расслабленно и никак на меня не покушался. Только глубоко дышал и, казалось, о чем-то думал.

— Сколько тебе лет? — Вдруг спросил он. Пальцы его щелкнули и сложились в фигуру, словно он держит сигарету, но он не стал закуривать.

— Восемнадцать.

Зачем он спрашивает? У него же есть мой паспорт.

— Ого. А выглядишь на пятнадцать максимум.

— У нас дома было мало еды.

— Совсем беда?

Глеб аккуратно, даже нежно, отвел волосы от моего лица и убрал влажную прядь за ухо. Он всматривался в мои глаза, но я старалась не ловить его опасный взгляд. Знала, еще с детства знала, с тех пор как, несмотря на недоедание, у меня лихо отросли грудь и попа, что хищники могут и помиловать, если сделаешь вид, что тебя нет. Но встретишься взглядом, и тебе конец.

— Угу. Но я собиралась пойти учиться и работать.

— Куда учиться?

— В кулинарный.

— Готовить любишь?

Какая-то ненормально нормальная беседа. Вовсе не то, что случается перед тем, как берут силой. Хотя я не собиралась сопротивляться. Без толку.

Глеб склонился ко мне и шумно втянул запах с моей шеи.

Чуть не коснувшись губами кожи. Но все-таки не коснувшись.

— Нет, но это нормальная работа в нашем го…

Он впился губами в мою шею, не дослушав. Резко сгреб рукой грудь под тремя слоями полотенец и сжал со всей силы, так что я ойкнула. Случайно, качнувшись, оперлась о его бедро и задела… что-то очень твердое и большое. Он уже был готов.

Давно был.

Только отвлекал разговорами, как волк Красную Шапочку.

Какие такие пирожки у тебя в корзинке? А я с яблоками больше люблю.

Глеб потянул вниз обматывающее меня полотенце и пальцы его нащупали сосок, легонько сжали и потеребили, пока губы оставляли пылающие огнем поцелуи на шее. Каждый злой, острый, как укус. Горящий даже после того, как он переместился на другое место.

Я сглотнула и прохрипела:

— Не… пожалуйста. Глеб… отпусти.

Он оторвался от меня, тяжело дыша и снова посмотрел мне в глаза, но теперь вместо опасной остроты в его взгляде была только тупая похоть. Такая же, как у отцовских дружков, провожавших меня липкими взглядами, когда я проходила мимо лавок, на которых они приходили подбухнуть и поддержать друга при смерти. Они словно ощупывали меня в своих грязных мыслишках. Глебу этого было даже не нужно. Он щупал меня вживую.

— Нет? — удивился он. — Боишься, что ли?

Он откинулся назад и потянулся за бутылкой виски, стоявшей на столике у кровати. Наполовину пустой. Они больше не пили пиво и перешли на что-то покрепче?

Квадратная и тяжелая, она угнездилась в моей руке, а Глеб кивнул:

— Пей. Анестезия будет. И трястись перестанешь.

Его голос был низким и дребезжал, а рука легла на выделяющийся в тесных джинсах член.

Немаленький. Совсем немаленький.

Не то чтобы передо мной не махали членами. Всякое бывало, когда парни нажрутся. Но этот был явно побольше. Ох, и он будет во мне.

Трясущимися руками, обливаясь, я сделала несколько глотков. Бутылка ударилась о зубы, горячая жидкость прокатилась огненным пожаром по горлу, а Глеб тянул полотенце все ниже, потихоньку его пытался разматывать. Его голова маячила в районе моей груди. Он то лизал, то посасывал, то тянул зубами мои соски. Это не было больно или приятно, только странно и страшно.

— Пей, пей… — бормотал он. И я пила глоток за глотком, чувствуя, как ватное тепло разносится по всему телу.

Мужская грубая рука задрала нижний край полотенца, вдвинулась под него и зашарила у меня между ног.

— Ложись на спину, — сказал Глеб. — Раздвигай ноги.