Русалка

Кристина Генри, 2018

На холодном скалистом берегу жил-был рыбак. Он и представить не мог, что когда-нибудь найдется женщина, которая согласится переехать к нему в такое мрачное место. Однажды вечером он вытянул свои сети и обнаружил в них девушку. С черными волосами, глазами, серыми, как штормовое море, и блестящим рыбьим хвостом вместо ног. Буря ее глаз проникла в сердце рыбака. При звуках его голоса девушка перестала биться и трепыхаться, хотя и не понимала ни слова. Но ее глаза заглянули ему прямо в душу, и одиночество рыбака пленило ее надежнее, чем сеть. И она осталась с ним, и любила его, хотя по прошествии лет он состарился, а она – нет. Слухи об этой странной и необычной женщине передавались из уст в уста, пока не достигли ушей человека, чей бизнес заключался в продаже всего странного и необычного. Его звали Ф. Т. Барнум, и он искал русалку.

Посвящается Коре — на суше и на море.

Часть первая

Рыбак и Русалка

Глава первая

Давным-давно на промозглом скалистом морском берегу жил да был рыбак, одинокий как перст, и всё никак ему не удавалось заманить в эти суровые места ни одну женщину, чтобы коротать вместе век.

Море ему было дороже любой живой души, вот и не получалось обзавестись супругой, ибо женщины гораздо проницательней, чем хотелось бы мужчинам.

Как ни нравились ему фонтаны ледяных брызг в лицо да плывущие на горизонте облака, а без любви одолевала сердце тоска. Однажды вечером после долгого дня вытянул он невод, и оказалась в нём то ли женщина, то ли диво какое в женском облике — волосы как смоль, глаза, словно бурное серое море, да переливающийся рыбий хвост.

Жалко стало рыбаку бедняжку, и попросил он прощения, хотя отголоски шторма в её глазах глубоко запали ему в душу. Услышав его голос, она тут же затихла, хоть и не ведала, о чём речь. Отпустил рыбак добычу на волю, и в мгновение ока скрылась русалка в родной стихии. Он только проводил её взглядом.

Но перед тем успела проникнуть женским чутьём в сиротливую душу, и засела его тоска занозой в сердце, и лишилась она покоя, попалась крепче, чем в сети.

Как ни старалась русалка поскорее убраться подальше, его одиночество связало их прочными узами. Не желала она поддаваться слабости, возвращаться к рыбаку, и всё била серебристым хвостом, устремив взор прямо перед собой, не смея оглянуться.

Но даже ни разу не оглянувшись, она чувствовала на себе его взгляд и запомнила силуэт лодки, и крутой скалистый берег неподалёку, и морщинки вокруг глаз, тёмных, как бездна морская в лунную ночь. Никак не могла выбросить из головы и всё возвращалась на него поглядеть.

У Русалки было имя, на её родном языке оно означало «Пронзающая морскую гладь». Она так спешила появиться на свет, что родилась гораздо быстрее шестерых старших братьев и сестёр, и к немалому изумлению повитухи, принимавшей роды, даже порывалась уплыть прочь, не дожидаясь, когда перережут пуповину, связывавшую с матерью.

Пока она росла, вся родня только тем и занималась, что разыскивала, куда же эта непоседа запропастилась в очередной раз, её постоянно предупреждали об опасностях, подстерегающих на поверхности, о сетях, что расставляют люди, и о том, как жестоко они обходятся с морскими обитателями.

Уж лучше бы помалкивали, ведь их слова только разжигали любопытство, а жажда знаний уводила всё дальше и дальше от родного дома.

Дом находился в океанских глубинах вдали от суши, со всех сторон окружавшей воду, и неспроста, ведь её сородичи опасались людей с крючками и сетями, словно по волшебству рассекающих волны на судах. Много ходило жутких историй о том, как грубое железо пронзает серебристые плавники и тащит морской народец на палубы кораблей, где алая кровь льётся рекой обратно в море, и на запах собираются хищники, что вечно рыщут в поисках жертвы.

Иногда налетал шторм, разнося корабли в щепки, люди падали в воду и тонули, погружаясь на дно, — этим, считай, повезло. Невезучих пожирали бродячие морские охотники с серебристо-серыми телами, чёрными глазами и белыми-белыми зубами.

Найдя затонувший корабль, Русалка с любопытством осматривала останки, собирала всякие странные вещицы и дивилась, чего только не придумают люди. И тут её находил кто-нибудь из родных и, распекая за бестолковость, тащил за руку домой. А она всю дорогу тоскливо оглядывалась через плечо.

Однажды плавая у самой поверхности океана, — родные бы сказали, чересчур близко — она встретила огромный-преогромный корабль, такого ей видеть ещё не доводилось, с какой-то странной штукой на носу. Совсем как она сама, как русалка, только неподвижная и прикрепленная к кораблю.

Она долго кружила вокруг корабля, пытаясь понять, как моряки привязали ту русалку к судну. Дело непростое, ведь на таком расстоянии приходилось остерегаться, чтобы не попасться людям на глаза, и она лишь мельком бросала взгляд на ту русалку, высунувшись из воды, и тут же ныряла обратно, пока никто не заметил.

Корабль мчался по волнам с надутыми свежим ветром парусами, и вскоре русалку одолела усталость. Но так уж хотелось всё разглядеть, хотелось узнать, что она из последних сил гналась за тем кораблём, даже когда тягаться стало уже невмоготу. Хвост свело судорогой, она замешкалась — и вот корабль уже где-то вдали, и вскоре скрылся за горизонтом.

Русалка оказалась одна-одинешенька вдали от родного дома и не знала, как найти дорогу назад.

Тут бы ей впору пригорюниться, а то и ужаснуться, и всё в таком духе, но как ни жаль ей было, что может никогда больше не увидеть родных, русалка не слишком расстроилась по этому поводу.

Напротив, она поняла, что можно плыть, куда захочется, и делать то, что вздумается. Ясное дело, за свои ошибки придётся расплачиваться. Русалка была не настолько глупа, чтобы смотреть на мир сквозь розовые очки, но лучше уж набивать собственные шишки, чем плясать под чужую дудку.

Но куда там осторожности до пьянящего чувства свободы.

Тоскливо было русалке на дне морском, хотелось повидать и узнать чего-то большего, и поплыла она вслед за кораблём, ведь рано или поздно пристанет он к берегу, а русалка никогда на суше не бывала.

Вот и приплыла она к берегу через весь океан. Русалка много дней наблюдала за людьми на берегу и за теми, кто выходил в море на лодках. И всегда, всегда была начеку, чтобы не оказаться ненароком на крючке, в садке или сети, потому что дорожила обретённой свободой, не желая более подчиняться ничьей воле.

Но однажды отвлеклась, пытаясь снять рыбку, что билась и извивалась на крючке. Русалка старалась помочь, но глупая рыба в панике только мешала. Неожиданно сверху их накрыло сетью — так она попалась.

От страха она совсем потеряла голову, ну точь-в-точь, как та рыба, которой пыталась помочь — молотила хвостом, вырывалась изо всех сил, но как ни билась, лишь сильнее запутывалась, и наконец разъярённую, в фонтанах брызг, её вытянули на сушу.

Увидев необычный улов, рыбак опешил и широко раскрыл темные глаза, полные удивления и восхищения с налётом тоски, которую не сразу и заметишь. Сверкнуло лезвие ножа, и русалка уже была уверена, что сейчас её выпотрошат, но рыбак лишь только что-то сказал на непонятном языке и рассёк путы.

Русалка кинулась наутёк, удивляясь, что человек отпустил её на свободу.

В ту ночь рыбак стоял на пороге дома, примостившегося на каменистом берегу небольшой бухточки, где привязывал на ночь лодку, и смотрел на море. В воздухе уже веяло леденящим дыханием грядущей зимы, впрочем, в северной Атлантике тепла по-настоящему никогда и не бывает. Спрятав руки в карманах штормовки, он вглядывался в морскую зыбь в надежде увидеть, не сверкнет ли в лунном свете серебристая чешуя. Но сколько ни оборачивался при каждом малейшем всплеске, так и не увидел тени плавника той, по которой тосковала душа.

Пожалуй, сглупил он, отпустив её на волю. Кому рассказать, никто не поверит этой истории, а он не собирается выставлять себя дураком в деревенской таверне. Времена ребяческого хвастовства уже позади, но он ещё не совсем старик и был бы не прочь удивить людей, принеся домой настоящую русалку.

Но на такое он никогда бы не отважился. Что правда, то правда. Не смог бы силой держать при себе это необузданное существо с таким неукротимым взглядом, превратить в узницу, воспользоваться её страданиями.

Она была совсем не похожа на сказочных русалок, о которых он наслушался в детстве — бледных обнажённых женщин с длинными развевающимися волосами, отличавшихся от людей только рыбьим хвостом вместо ног.

Та, что попалась в сети, выглядела по-другому, вся покрыта серебристой чешуей с перепонками между пальцами, и такими острыми зубами, каких у людей отродясь не бывало. Но взгляд был как у настоящей женщины, пронизывающий насквозь, и разглядела она ту тоску, что скрывалась в его душе.

И почудилось ему в тот миг, что даже его сердце у неё на виду, и стоило ей только захотеть, ухватила бы его длинными чешуйчатыми пальцами да забрала с собой.

Но вскоре рыбак опомнился и отпустил её на волю, ведь иначе нельзя, да и какое дело русалке до его сердечных мук.

А сам все смотрел на воду в тайной надежде, что сбудется заветная мечта всех рыбаков увидеть русалку, прикоснуться к чуду, глядишь, и ему передастся малая толика волшебства.

Но сколько ни вглядывался, так её и не увидел.

Когда луна начала спускаться к горизонту, он наконец отбросил мечты и пошел в дом спать. Он понимал, что не видать ему больше той русалки, но здраво рассудил, что хоть однажды уже посчастливилось. Другим рыбакам о таком лишь мечтать, а он прикоснулся к волшебству, чего ж ещё желать.

А тем временем русалка украдкой наблюдала за ним из-под воды, подплыв к самому дому, и поняла, что высматривает он именно её, сама не зная, с чего это взяла, может, из-за той тоски, что промелькнула во взгляде, когда он её отпускал. Запало его одиночество в душу и с тех пор не давало покоя.

До русалки иногда доходили слухи, что передавались по большому секрету, с глазу на глаз, о тех, кто покинул пучину морскую и вышел на сушу.

Если учесть, что русалки сами по себе волшебные создания, то в этом и не было ничего удивительного, вот и она не считала себя какой-то особенной, потому что всю жизнь прожила среди себе подобных.

В тех рассказах, тех тайных историях стоило только русалке коснуться суши, как рыбий хвост превращался в ноги, и она могла ходить. А если коснется снова морской воды, то плавник и хвост вернутся на место.

Русалке даже никогда раньше не приходило на ум пройтись по суше, но внезапно она почувствовала, что желает этого всем сердцем. Ведь она только и грезила о том, что скрывалось на берегу вдали от моря: столько людей и разных вещей, о которых она и понятия не имела, но хотела узнать, чтобы сохранить в памяти.

Среди скал в той бухте, где рыбак привязывал на ночь лодку, скрывался маленький клочок песчаного берега, окутанный тьмой, которую был не в силах рассеять тусклый свет луны.

Русалка решила, что поплывет к тому месту и коснется сухого песка, чтобы проверить правдивость историй. Сердце так и трепетало от волнения: как было бы здорово, какая свобода, если бы ей только удалось перейти эту грань между берегом и морем. Не так, как это получается у человека, конечно — в воде люди такие неуклюжие, барахтаются, молотят руками-ногами, только брызги во все стороны летят.

Но она-то не такая, она и в воде ловкая как рыба, и на суше будет грациозной как люди, ей откроется весь мир, и она повидает все чудеса на свете до единого.

Пробравшись в бухту меж острых скал с обеих сторон, высунула она голову из воды и увидела лодку у маленькой деревянной пристани, а за ней узкий клочок берега, от которого к жилищу рыбака вели ступеньки.

В окнах хижины было темным-темно, и русалка решила, что рыбак уже спит крепким сном, наружу выглядывать не станет и её не заметит. А если и заметит, то лишь силуэт, шевелящийся в тени — луна в эту бухту не заглядывает.

Подплыла русалка к самому берегу, пока не оказалась на песчаной отмели, где воды оставалось совсем чуть, даже хвостом не взмахнуть. Потянулась она к сухому песку как раз за полосой прибоя, да призадумалась.

А вдруг ничего не произойдёт? А если все эти рассказы, что передавались с таким заговорщическим видом, пустая болтовня? Вдруг её мечтам о суше и том одиноком черноглазом рыбаке никогда-никогда не суждено исполниться?

Многие бы пали духом, опасаясь неудачи, и не стали рисковать, оставшись в своём болоте. Но русалка была не из таких. Ей надо было проверить, и единственный способ — дотянуться до берега.

Eё руки скользнули по сухому песку, и она упивалась этим новым чудом, тем, как каждая песчинка свободно ускользает сквозь пальцы. От прикосновения к ранее неведомому она звонко рассмеялась.

И вдруг живот свело жуткой судорогой, а хвост пронзила жгучая боль, от которой зародившийся было крик застрял в горле. Мука была нестерпимой, невыносимой, никаких чудес, только боль, а потом такой холод, какого испытать ещё ни разу не доводилось. Волны плескались у босых ног, обдавая океанской прохладой. Раньше океан никогда не был холодным, а теперь словно проникал через нежную кожу, возникшую вместо чешуи, в жилы до самого мозга костей, вытягивая последние остатки тепла.

«Как только люди выносят такую стужу?» — подумала она.

Русалка так заледенела, что казалось, только тронь — и рассыплется осколками. Песок, такой чудесный всего минуту назад, царапал до боли при каждом прикосновении, и плечи содрогались от холода.

Её так трясло, что даже зубы стучали, и вдруг показалось, что они как-то сплющились. Ощупав их покрытыми песком пальцами, она заметила — и правда не такие острые, как раньше, а плоские как у людей.

Чешуя исчезла, зубы тоже, а взамен появились эти подпорки — ноги, и не было в них ни лёгкости, ни изящества прежнего хвоста, лишь неподъёмная тяжесть, влекущая к земле.

Кажется, кто-то мечтал стать человеком? Думал, что перед ним откроется весь мир? Ну так мир не открылся. С этими ногами она словно попалась в сети, что не пускают на волю.

Она уже была готова сдаться и броситься в воду, чтобы снова покрыться чешуёй и отправиться в обратный путь через океанские глубины к заждавшимся родичам.

Русалка пересилила дрожь от холода и страха и яростно замотала головой. Ни за что она не явится с позором домой, чтобы смотреть, как они качают головами и говорят, что надо было сидеть дома.

Ей хотелось знать, каково это быть человеком. Люди ходят ногами. Значит, нужно встать.

Но как? Она даже не узнавала своего тела, не понимала, как действуют новые конечности, как их заставить шевелиться, чтобы добраться куда нужно.

Пожалуй, первым делом нужно убраться подальше от океана. Человеческому телу здесь не место. Запустив пальцы в песок, она медленно, с трудом отползла от воды, стиснув зубы от боли из-за впивающихся в кожу колючих песчинок.

Выбравшись из воды, она обнаружила, что на воздухе ненамного теплее. Её обдувало студёным ветром, рвущимся с моря в бухту, от которого стыли капельки воды на покрывшейся мурашками нежной человеческой коже.

«Так вот почему люди кутаются в шкуры», — подумала она. Она видела на них меха или ботинки из моржовой кожи и считала это варварством. Но теперь поняла всю необходимость одежды — без неё им не выжить. В тот момент, казалось, что она замерзнет насмерть.

Холодно. Как холодно.

Она вытянула шею, чтобы рассмотреть дом рыбака. Внутри, наверное, не так холодно. А может, рыбак даст обсохнуть и укутаться в меха, и она наконец согреется в уюте и тепле. А потом он улыбнется, ведь она приплыла из пучины морской, чтобы скрасить его одиночество.

Рыбак. Надо добраться до него. А чтобы добраться, надо идти. Чтобы идти, надо встать на ноги, не важно, умеешь или нет.

Ноги посредине сгибались. Она чувствовала это, ощущала место, где сходились две отдельные части, как на руках.

Она приподнялась на руках, подтянула ноги и упёрлась коленями в песок, пыхтя от натуги, даже пар изо рта пошёл — дело оказалось не из лёгких. Как вообще люди умудряются стоять на этих негнущихся плавниках, которыми оканчиваются ноги, да ещё и передвигаться?

Русалка попробовала пошевелить ступнями, пальцами, и мало-помалу, пошатываясь, поднялась на ноги. Что делать дальше, она пока представляла довольно смутно.

Она видела, как люди ходят по палубе, и знала, что ноги нужно поднимать и переставлять по очереди. Даже подумать страшно, когда еле-еле держишься, чтобы не шлёпнуться лицом в песок, дрожа как осиновый лист.

Но рыбак-то жил наверху. Придётся подняться по лестнице.

Русалка приподняла одну ногу, и к величайшему удивлению ей это удалось. Она уставилась на ноги: одну, увязшую в песке, другую в воздухе — и рассмеялась.

Но тут же повалилась на четвереньки, и все пришлось начинать заново.

Она с трудом поднялась на ноги. Потом очень осторожно волоком переставила одну ногу вперёд, потом другую, и так левой-правой засеменила по песку, топ-топ, обхватив себя руками, которые казались такими худенькими и хрупкими, неспособными защитить от студёного ветра, леденящего кровь сквозь тонкую кожу.

Так она дотопала до лестницы и, подняв глаза, ужаснулась, ведь дальше волоча ноги не подняться. Деревянные ступеньки были высокими и без перил, и опереться не на что, кроме голой скалы.

Русалка жутко устала, и всё бы отдала, лишь бы не карабкаться по ступенькам. Но выхода не было, и каким-то чудом она их одолела, сама не зная как, помнила только, что плелась словно целую вечность.

Когда она забралась наверх, луна уже почти скрылась за горизонтом. По пути не обошлось без падений, и Русалка до крови ободрала о ступеньки руки и ноги и насажала заноз, а зубы стучали так сильно, что того и гляди растрескаются.

Русалка доковыляла до двери хижины и потянулась к ручке, как это делал рыбак, когда она наблюдала за ним из воды.

Дверь распахнулась, и русалка ухватилась за косяк. В хижине было полно диковинных вещей — потом она спросит рыбака, как они называются, — вроде котелка, кастрюли, банки с мукой, деревянной шкатулки с чаем, стол и один стул — ему понадобится второй, для неё.

В комнате, полной незнакомых вещей, был ещё один дверной проём без двери, оттуда слышались звуки, которые издают спящие люди, и поняла, что рыбак, должно быть, там.

Идти до того проёма было довольно далеко, да и по грубо отёсанным доскам на полу не пошаркаешь как по песку, все ноги изранишь, это она поняла, карабкаясь по лестнице, где коварные занозы впивались в новую нежную кожу.

Путь через комнату был долог и труден. Когда она дошла до цели, то наконец увидела рыбака. Он спал на боку, натянув одеяло до самого носа, так что виднелись только закрытые глаза и чёрная шевелюра.

От его дыхания в этой комнате казалось теплее, чем в других, а ей так хотелось согреться, и она присела возле кровати и погладила его по голове. Чёрные глаза распахнулись, и она сразу поняла, что он её узнал, узнал ту самую русалку, что попалась в его сети.

Позднее он рассказал, что узнал её по глазам, какой бы облик она ни приняла, глаза оставались прежними, и заглянув в них, он понял, что русалка к нему вернулась.

Он откинул одеяло, и под ним оказалось ничем не прикрытое, как обычно бывало, человеческое тело. Она прижалась к нему, нежась в тепле, и сердце наполнилось его любовью, и больше никуда не хотелось идти.

Он научил её человеческому языку и рассказал, что его зовут Джек. Её имя по-человечьи даже не выговоришь, тогда несколько дней он называл ей разные имена, пока одно из них ей наконец не понравилось — так она стала Амелией.

Амелия любила Джека, но и без моря прожить не могла, и по ночам училась превращаться из русалки в женщину и обратно, пока не наловчилась легко переходить из одного состояния в другое без тех мучений, что пришлось перенести в первый раз.

Так и жила она долгие годы со своим любимым рыбаком, становясь на суше женщиной, а в море русалкой. По ночам, когда поблизости не было других рыбаков, она оставляла спящего супруга, сбрасывала на берегу платье, бросалась в чёрную воду и резвилась там, пока не одолевала тоска по возлюбленному и сердце начинало тянуть назад.

Крепко любила она рыбака, почти как море, и были они славной парой, ибо он её любил пуще моря. Никак не ожидал, что женщина может пленить сильнее океана, но в глазах русалки пенился прибой, кожа напоминала о солёных брызгах, а ещё Амелия отвечала ему любовью, чего не мог ни один океан.

Долгие годы прожили они в любви и согласии, только детишек так и не завели. Каждый держал свои надежды и печали при себе, но порой сядут они на порожке, глядя на волны, что бьются о скалы, и возьмёт он её за руку, и понимает она, что тоскует он о нерождённых детках.

Жили они неподалёку от деревни, довольно близко, где можно было выменять всё необходимое, чего не могли добыть сами, но не так близко, чтобы водить дружбу с соседями без особой нужды.

Джек любил Амелию и море, а Амелия любила море и Джека, но оба не любили назойливых соседей, сующих нос в чужие дела — откуда родом Амелия, да где её родня, да когда они поженились, и как никто о том не проведал, ну надо же!

Постепенно Амелия в деревне примелькалась, и к ней мало-помалу привыкли. Народ-то там жил незлобивый, но недоверчивый, а русалка свои прекрасные глаза прятать не привыкла, и как взглянет в упор, так людям становится не по себе. А где неловкость, там порой и зависть родится, и любопытство, так им и перемывали косточки местные длинные языки, да свыклись наконец.

— Говорят, Джека-то жёнушка в лунную ночь из дома уходит да с самим Дьяволом пляшет, оттого-то до сих пор и молода, и пригожа.

— Полно, Марта, что за чушь! Где же она может тут плясать? Хижина-то на голых скалах стоит, крепкий норд-ост того и гляди в море сдует, и никаких тебе лесных полянок, чтоб пляски устраивать, — с пуританской резкостью возразил кавалер.

Впрочем, дело было не только в пуританской нетерпимости, не говоря уж про слухи о ночных сатанинских обрядах. Многие с самого появления Амелии в деревне не обращали на неё особого внимания, но некоторым она была как кость в горле.

Годы шли своим чередом. Джек старел, но Амелия всё оставалась в одной поре, и в конце концов это стало бросаться в глаза даже тем, кто поначалу не верил слухам, что распускали злые языки.

Когда Амелия покинула океан ради Джека, они и не подозревали, что им не суждено состариться вместе и умереть в один день. Оказывается, русалочий век весьма долог, хоть они и не считают время как люди, вот и довелось Амелии увидеть, как её крепкого молодого супруга одолела немощь, пропал былой румянец, обветренное лицо избороздили морщины, словно потрёпанный нос корабля.

Но любовь ничуть не угасла, ибо любила она его доброе сердце и через много-много лет поняла, что люб он ей пуще синего моря.

И за это суровое море, которому тоже не чужда ревность, отняло у неё Джека, видимо, в надежде, что снова полюбит его Амелия больше всего на свете.

Стоял обычный хмурый день, лишь изредка проглядывало солнце, над морем гулял свежий ветерок. В который раз поцеловал Джек жену на прощание и медленно, с трудом заковылял по ступенькам к пристани.

Амелия с порога наблюдала, как лодка выходит из бухты. Завидев жену, Джек помахал рукой, и она взмахнула в ответ. И тут почудилось ей, что прощаются они в последний раз, и больше не суждено им повидаться.

Сердце тревожно сжалось, да так сильно, что она поверила в неотвратимую беду и кинулась из дома по лестнице к бухте, чтобы вернуть мужа.

Но было уже поздно, слишком поздно, её крик, подхваченный ветром с моря, не достиг любимого, а разбился о скалы.

С каждым взмахом вёсел Джек оказывался всё дальше и дальше от неё, и вот его лодка затерялась среди множества других, выходящих на промысел.

В какой-то момент в голове мелькнула шальная мысль обернуться русалкой, догнать его и вернуть домой. Эх, если бы не чужие лодки!

Там же повсюду сети, снасти с крючками. Не попадись она в сеть в тот раз, так и не узнала бы Джека, но повторять этот опыт всё равно не хотелось. А вдруг попадётся тому, кто её не узнает, не поверит, что она Амелия, жена Джека? Вдруг он распотрошит её и продаст на рынке?

Амелия слегка устыдилась собственных страхов, ведь она всегда была храброй. Храбрым быть легко, когда терять нечего. А ей нынче было что терять — семью, быт, счастье.

А вдруг ей это всё просто померещилось? Разве можно по таким пустякам рисковать своей — общей — тайной? Да и что могло случиться с Джеком? Море спокойное, ничто не предвещает шторма.

Только вот выглядит он плоховато в последнее время, видимо, поэтому она не находит себе места. Ну ничего, вот вернётся домой, она ему так и скажет, мол, чтобы в одиночку больше так далеко в море не выходил.

Целый день она старалась занять себя обычными домашними хлопотами, но то и дело замирала у окна, с надеждой вглядываясь вдаль. Солнце клонилось к закату, а рыбак на горизонте так и не появился.

Смеркалось. Амелия вышла на берег. Студёный ветер пронизывал до самых костей, как давным-давно, когда она впервые обернулась человеком, но Амелия не пошла в дом накинуть куртку или погреться у очага, а всё всматривалась в океанскую даль, словно от этого напряжённого взгляда зависело, появится ли Джек, пусть уставший, пусть обессиленный, лишь был бы цел да невредим.

Но всё было напрасно, Джек не возвращался, как бы страстно она этого ни желала, и когда с наступлением ночи остальные лодки пришвартовались к берегу до самого утра, Амелия спустилась к бухте, скинула платье и вошла в воду.

Мелькнув серебристой искоркой, помчалась она вслед за Джеком с такой прытью, какая людям и не снилась, прямо в открытое море, туда, где он обычно забрасывал сети.

Давно уж стемнело, и берег понемногу скрывался из виду, а она всё плыла и плыла без остановки, лишь изредка поднимаясь на поверхность, чтобы осмотреться, не видно ли где лодки, в полной уверенности, что вот-вот увидит виноватую улыбку своего ненаглядного, и скажет он, что просто потерял счёт времени.

Наконец заметила она лодку, ту самую, со своим именем на борту, значит, точно его. Но та оказалась пустой, лишь волны плескали в борта, а Джека и след простыл.

Амелия подплыла к лодке, ухватилась за борт, подтянулась и заглянула внутрь, не сомневаясь, что муж просто задремал. Но там не оказалось ни Джека, ни сетей, ни улова. Пусто, не считая аккуратно сложенных вёсел.

Испустив отчаянный крик, Амелия бросилась в воду и устремилась вглубь, ведь русалки умеют видеть во тьме океанской пучины.

Нет, она уверена, абсолютно уверена, он просто свалился в воду и пытается всплыть на поверхность. Надо только как следует поискать.

Наверняка он пытается вернуться к ней, не мог же милый Джек её бросить.

Он скоро найдётся, обязательно найдётся, совсем скоро. Просто его пока не видно, но он уже тянет к ней руки, и она его отыщет, спасёт, и они вместе вернутся домой, к родному очагу в хижине на прибрежном утёсе и станут любоваться милым сердцу океаном.

Но сколько ни рыскала она повсюду, как ни металась, так никого и не нашла, и наконец поднялась на поверхность к лодке. И снова осмотрела её от носа до кормы в поисках малейшего намёка на разгадку, что же могло случиться с милым Джеком.

Ничего, только пустая лодка да сложенные весла. Никаких следов Джека.

И поняла тут Амелия, что это океан их разлучил, поглотил её любимого, и вскипело сердце от гнева, и воспылала она лютой ненавистью к этим безжалостным необъятным просторам, отнявшим у неё Джека.

Скорей бы выбраться из этой воды, подальше от плеска волн и той лодки, что унесла её любовь и предала немилосердной пучине.

Русалки не плачут, но Амелия слишком долго жила в человечьем обличье, и на обратном пути, пока она плыла к берегу, по чешуйчатым щекам струились слёзы вперемешку с морской водой.

Добравшись до песчаного берега бухты, облачилась она в человеческое платье и побрела по ступенькам к опустевшей хижине, села у остывшего очага и залилась горючими слезами, покуда не выплакала всё без остатка.

Больше лодка Джека в бухте не появлялась, а рыбаки приметили опустевшую пристань и поведали соседям, как его чудная жена целыми днями глядит в море с вершины утёса.

Догадались они, что бедняга Джек сгинул в океанской пучине, как и многие другие рыбаки, а некоторые даже помянули добрым словом его супругу, что дожидалась его день за днём, но большинство всё гадало, когда же она смирится с утратой и отправится в свои родные края, ведь здесь без Джека ей делать нечего.

Но Амелия не уезжала. Год за годом она продолжала жить в домике на скалистом берегу. Стены дома выбелил солёный морской ветер, платья Амелии поизносились до того, что стали просвечивать насквозь, как и кожа на лице, но она всё не хотела уезжать.

А ещё она ни капельки не постарела.

Деревенских жителей так и подмывало почесать языки, ибо зимы в этих краях затяжные и суровые, и как же не посудачить о загадочной соседке долгими вечерами? И что она только нашла в этих скалах, да откуда родом, а вдруг явилась из пены морской?

Последнюю догадку уже не так подымали на смех, как пляски с дьяволом при луне, ведь эти люди жили морем, и всякий знал, что там водятся русалки. А русалка может влюбиться в человека.

И эта мысль людей ничуть не пугала, наоборот, ободряла, ведь так выходило, что Амелия с одной стороны порождение океана, от которого зависела их судьба, а с другой как бы своя, родная.

А своих в обиду давать не пристало, потому при её появлении, что нынче случалось всё реже и реже, народ становился гораздо приветливей. Это же своя Амелия, своё чудо, своя русалка.

Но слухи об этой удивительной женщине, над которой не властно время, возможно, русалке, ползли из деревни в деревню, из города в город, как и положено слухам, и наконец дошли до одного человека, чьим ремеслом была торговля чудесами да диковинами.

* * *

А звали его Ф. Т. Барнум, и он как раз интересовался русалками.