Имиджмейкер. Книга + кино

Марк Агатов

Их пути никогда не пересекались. Депутаты парламента принимали законы и безнаказанно пилили бюджет. А конкретные пацаны обкладывали данью местных бизнесменов и регулярно пополняли почетный сектор городского кладбища. И так продолжалось бы вечно, если бы одному из бандитов не захотелось сменить малиновый пиджак на строгий костюм депутата. Идея эта понравилась не всем, и в Крыму началась настоящая война за депутатские привилегии с показательными расстрелами, взрывами и заказными убийствами. Книга содержит нецензурную брань.

Отрава для французов

После обеда Семен Водкин внимательно изучил содержимое папки. Заявление в суды и избиркомы, подписанные Пекарем, привели Семена к мысли, что автор был, мягко говоря, не совсем нормальным.

— Он не страдал манией величия, он ею наслаждался, — пробормотал Семен, переходя к опубликованному в газете рассказу, который назывался: «Невыдуманная история «Пекарь химзавод не купит».

«Был холодный февральский день. От нечего делать я забрел на деревянный старый причал. На стульчиках сидели трое скукоженных мужиков. Временами они извлекали из воды рыболовецкие снасти, меняли на крючках наживку и, поплевав на извивающегося в предсмертных муках червяка, забрасывали его в холодное море.

Тишину нарушил мужик в рваной фуфайке и теплых солдатских брюках:

— Пекарь теперь завод к своим загребущим лапам прибрать надумал, химический, а у меня опять одна зеленуха клюет.

— Это какой Пекарь-то? — спросил сидящий рядом толстый мужик в роговых очках. — Не Василий?

— Он самый, стервец, — старик приподнялся и вытащил из-под себя изрядно помятую газетку с разрисованным чернильной пастой портретом местного предпринимателя. — Харю-то, смотри, какую отъел на чужих харчах! Все хитростью да подлостью заимел: и машину, и деньги, и рыбозавод.

— Гнусный тип Пекарь, — подтвердил очкарик. — Ворюга, по роже видно.

Рыбаки перестали смотреть на поплавки и начали активно обсуждать героя газетной заметки.

— А первые деньги он у меня украл, — продолжил старик. — Кабак на набережной «Три пескаря» видели? Так это моя точка была, и если б не этот прохиндей, имел бы я стабильный доход.

— На тебя Пекарь с бандитами наехал? — заинтересовался тощий мужчина в драной солдатской шапке-ушанке.

— Тогда у него еще бандитов не было, — достал из кармана махорку старик. — Дело это происходило в начале девяностых. Я тогда другим человеком был. В духовом оркестре играл на похоронах да на свадьбах. А тут кооперативы в городе появляться стали. Предложили нам в аренду танцплощадку в парке. Со ста рублей выручки трояк надо было отдавать исполкому. Подсчитали мы с лабухами будущие доходы, и давай танцплощадку в порядок приводить. Первым делом асфальт новый положили, чтоб танцевать людям можно было, не спотыкаясь, забор покрасили, за все про все тысчонку пришлось выложить. По тем временам это были большие деньги, но мы надеялись за первый же месяц их «отбить». Вначале все шло, как по маслу. Народ к нам валом валил. По полтинничку с носа — за вечер до ста рублей набегало. При таких темпах до конца месяца все расходы могли бы покрыть, а с июля и на себя поработать. И тут на нашу беду Пекарь нарисовался. Он тогда начальником первого ЖЭКа работал, а наша танцплощадка на его территории оказалась. Походил он вечером вокруг, посетителей посчитал, и после закрытия ко мне с разговором. Я, говорит, по линии ЖЭКа за эту территорию отвечаю, дворники там, мусор, так что давайте — каждый вечер на коммунальные нужды наличкой по чирику. Я, понятно, в амбицию, за какие такие коврижки жэковской крысе платить буду по триста рублей в месяц? Короче, послал Пекаря куда подальше, но он не успокоился, телегу в исполком накатал, мол, из-за нашей музыки у курортников мигрень одна на нервной почве, спать им вечерами мешает духовой оркестр со своими трубами и барабаном. Жэковскую бумагу в отдел культуры переслали, заведующий меня вызвал и открытым текстом: «Ты бы с Пекарем договорился, а то он жалобами замордует тут всех». Я, конечно, послушался шефа, пошел в ЖЭК, а Пекарь с меня двадцатку за вечер потребовал. Я музыкантам рассказал о вымогателе, все орать стали: если мы одному давать на лапу начнем, то завтра их целая очередь выстроится.

Очкарик, внимательно слушавший рыбака, многозначительно произнес: «Судя по твоему прикиду, платить Пекарю вы не стали, и он разорил ваше предприятие».

— Да как хитро сделал, — в сердцах сплюнул на землю бывший музыкант. — Короче говоря, на следующий вечер заявляется Пекарь на танцплощадку уже не один, а с Гуревичем — инженером первого ЖЭКа. Походили они по площадке, асфальт пощупали для чего-то, а потом этот самый Гуревич тоном профессора заявляет, что положили мы, значит, неправильный асфальт, загрязненный всякими вредными примесями. Ты видел такое, чтобы асфальт неправильный был? Мы машину эту с асфальтом аккурат от стен горисполкома увели за двадцатку.

Я Гуревичу так и врезал тогда с юмором: «Мол, если у нас асфальт поменять надо, то и у исполкома снимай его немедленно, чтоб начальство не передохло».

Пекарь на мою речь тогда ничего не сказал, но неделю не появлялся в парке. Мы уж думали, что отстал лихоимец, да не тут-то было. Начали у нас на танцплощадке подлинные безобразия происходить. Только танцы начнем, женщины к выходу бежать, ноги из-под платьев красные, на глазах слезы, следом за ними мужики уходят, а у музыкантов к концу вечера глаза слезятся и чешутся. Что только мы не делали, чтоб от этой напасти избавиться: и скамейки сменили, даже шифер цветной с решеткой отодрали, ничего не помогло. А на шестой день заявился к нам Гуревич с Пекарем и врачи из санэпидстанции, пробы воздуха взяли, людей опросили, и даже кусок асфальта отодрали от пола на экспертизу. А танцплощадку до выяснения обстоятельств, опечатали. Я в отдел культуры, а заведующий мне шепчет: «Я ж предлагал тебе по-хорошему с Пекарем вопрос решить, а ты денег пожалел». Я из нашего разговора так ничего и не понял: ну какая связь между взяткой начальнику ЖЭКа и аллергией у танцующих. А тут еще из санэпидстанции предписание пришло: снести экологически опасный объект с лица земли.

Пекарь тут уж расстарался. На следующий день бульдозер в парк пригнал и площадку танцевальную в клумбу превратил, а к следующему лету на месте танцплощадки ресторан соорудил. Говорят, что у него в доле завотделом культуры Петров и санитарный врач вместе с Гуревичем.

— Ну а зуд-то, отчего возникал у танцоров? — спросил очкарик, извлекая из воды очередную зеленуху.

— От медуз, — зло сплюнул старик-музыкант. — Мне потом пацаны по секрету рассказали, что Пекарь, после того, как я не стал ему мзду платить, собрал беспризорников и предложил им работу не пыльную, но денежную. Каждое утро они должны были выловить в море по десять голубых медуз и принести в ЖЭК. Пацаны выкладывали медуз на жестяную крышу ЖЭКа и тут же получали свой гонорар, по двадцать копеек за штуку. За день эти морские твари усыхали на солнце и, все, что от них оставалось, малолетние негодяи рассыпали вечером на танцплощадке. Когда люди начинали танцевать, ядовитая пыль поднималась с земли и, оседала на открытые части тела танцующих дам…

— Здорово он тебя обул, — расхохотался очкарик, выбрасывая несъедобную зеленуху обратно в море. — За такие открытия Пекаря надо к премии представить Нобелевской.

— Убивать таких знатоков надо, — обозлился бывший музыкант. — Ты знаешь, что он в интервью журналисту наговорил: «Я, как член общества охраны природы, установил в море мидиевые ловушки, и эти санитары морских глубин теперь ежедневно очищают тысячи кубометров воды, а недавно я заключил договор с французами на поставку черноморских мидий в Париж на сто тысяч долларов». Представляете?

Сидевший у края причала сорокалетний мужчина повернул голову в сторону музыканта и спросил: «Пекаря вашего Василием Алибабаевичем зовут?

— А что, личность знакомая? — протянул газету музыкант.

— Значит, это он к нам на химзавод приходил. Я еще подумал, где он деньги возьмет на покупку завода? — пробормотал мужчина. — А он, оказывается, завод за счет мидий купить надумал.

— Пекарь ваш завод закроет, оборудование продаст, а в акватории бухты моллюсков выращивать станет. Он об этом по телевизору уже говорил, — обрадовал мужчину музыкант. — А ты по моим следам пойдешь в безработные, господин инженер.

Мужчина еще раз перечитал интервью Пекаря в газете и удивленно спросил: «А где это Пекарь здесь экологически чистых моллюсков выращивает? В заливе грязи больше, чем в канализации».

— Для французов этот прохиндей специальную плантацию мидий построил в открытом море. Лягушатники там пробы воды десять раз брали, чтоб ни металлов ядовитых, ни бактерий в их деликатесах не было. Пекарь в это дело все свои деньги вложил, кредитов набрал на полмиллиона долларов. Квартиру, дачу, машины — все заложил.

Инженер-химик некоторое время неподвижно сидел на краю пирса, прикрыв глаза, наконец, решившись, сказал: «Спорю на бутылку водки, что ваш Пекарь через два месяца пойдет по миру и будет прятаться от кредиторов».

— Ты еще Пекаря не знаешь, — возразил музыкант. — Этот глист через самую узкую щель выползет наружу, и ты водку проиграешь.

— Разбивай, очкарик, — радостно закричал инженер. — Не увидят французы черноморских мидий.

Через два месяца троица встретилась на том же причале. Инженер-химик был в приподнятом настроении, при галстуке, а музыкант все в той же рыбацкой робе.

— За водкой беги, — как ребенок радовался инженер. — Обанкротился Пекарь. Милиция его в розыск объявила.

— Водку я принес, — забормотал музыкант униженно. — Но как тебе удалось это сделать?

— Василий Алибабаевич в школьном кружке бабочек изучал и медуз разных, а я химией увлекался с ранних лет. По барию научную работу писал.

— Ну и что с того? Я тоже с детства на скрипке играл, — обиделся музыкант.

— Скрипка — это баловство, а вот хлорид бария — очень серьезное вещество. И что интересно, на нашем химзаводе его как раз и производили до недавнего времени.

— И при чем тут Пекарь?

— Дело в том, что хлорид бария хранился у меня в лаборатории. Я набрал бутылёк трехлитровый, сплавал к мидиевым плантациям на шлюпке и нечаянно уронил его за борт. Месяц назад Пекарь собрал свои деликатесы и на самолете отвез в Париж. Там сделали анализ и поняли, что Василий Алибабаевич — особо опасный преступник, который надумал отравить французских гурманов хлоридом бария. Смертельная доза этого яда для человека 0,8 грамма, как раз столько идет на одну порцию мидий. Французы хотели Пекаря заточить в тюрьму, да он вовремя смылся.

Музыкант извлек из сумки бутылку водки, разлил по пластиковым стаканам и с горечью произнес: «И чего это я в школе химию не учил на уроках».

Семен, дочитав рассказ, сложил все бумаги в папку и вышел в холл. На диване, под портретом генсека Брежнева, его ждала повариха.

— Мадам, я готов к совершению подвигов во имя избирательной кампании шефа. Кто нас довезет до Скоробогатой?

— Я и довезу, — улыбнулась женщина, направляясь к выходу. У подъезда стоял черный «Мерседес». Женщина привычно заняла место водителя и, приоткрыв дверцу, пригласила в салон столичного имиджмейкера. Ворота им открыл сторож Иван.

— Какие еще обязанности вы исполняете в этом вертепе? — закурив сигарету, спросил Семен. — Повар, официант, водитель, секретарь…

— И начальник службы безопасности, на которую возложена функция контроля над ненадежными гражданами, пытающимися вешать моему шефу лапшу на уши.

— И где вас всему этому научили?

— Киевский университет культуры, — улыбнулась женщина. — У меня высшее образование: режиссер массовых зрелищ.

— А справка из дурки — это вранье, или…

— Шеф вам уже об этом рассказал, — напряглась женщина. — Она у меня есть, и я это не скрываю. Сегодня о такой справке можно только мечтать, особенно при моей работе.

— А Иван ваш муж или… — продолжил расспросы Семен. Ему хотелось побольше узнать об этой странной парочке. Да и женские прелести повара-секретаря продолжали волновать профессионального мошенника.

— Столь интимную информацию я предпочитаю не разглашать первым встречным, — кокетливо повела плечами женщина.

Через десять минут машина въехала во двор универмага. Госпожа Скоробогатая оказалась на рабочем месте. Это была женщина лет сорока-пятидесяти, с припухшим лицом, то ли от болезни почек, а может, и от злоупотребления алкоголем.

— Я к вам прямо из Москвы, как договаривались, — соврал Семен весьма убедительно. — Вот мои рекомендации от господина Кошмарова, руководителя нашей команды.

Письмо было набрано на компьютере самим Водкиным, а подпись знаменитого имиджмейкера — скопирована с какого-то документа.

Скоробогатая мельком посмотрела на текст письма, отложила его в сторону и стала задавать вопросы о том, как лучше ей войти в избирательную кампанию.

— Буду с вами откровенна, — продолжила Скоробогатая. — Нам, предпринимателям, нынче без депутатского мандата уже не прожить: пожарники, санитарные врачи, ветеринары, милиционеры задрали своими проверками. А вот если б я была депутатом, то и ко мне относились бы эти чиновники поуважительнее, потому что от депутатов зависит их благополучие.

— Правильное решение, и очень своевременное, — тут же подыграл директору универмага Семен, и пообещал стопроцентную победу на выборах, если, конечно, с ним будет заключен контракт. Свои услуги Семен оценил в 50 тысяч долларов.

Скоробогатой сумма показалась чрезмерной, и она, вспомнив весь свой базарный опыт, попыталась убедить московского имиджмейкера снизить расценки до… тысячи долларов. После долгих мучительных переговоров трижды судимый мошенник согласился работать на мадам Скоробогатую «за сущие копейки» — десять тысяч долларов.

Директор рынка пообещала выплатить всю сумму в три приема: 20% аванса в день заключения контракта, еще 30% после того, как ему удастся снять с выборов конкурентов, а оставшиеся пять тысяч только после победы на выборах.