Соленые часы

Мария Фомальгаут

Подробный рецепт, как засолить часы, чтобы они сохранили свой неповторимый вкус и аромат. Кроме того, вам предстоит увлекательное путешествие на человека, охота на суши и на кое-что поинтереснее, а также оригинальное решение задачи о пяти домах.

Работа такая…

— Подбросите?

Заглядывает в машину, маленькая, шустрая, глазешки черненькие, как две ягоды.

— Куда подбросить? На Луну, или дальше?

Улыбаюсь, подмигиваю.

— Да ну вас…

— Да садитесь, садитесь, барышня, куда скажете, туда и подброшу. Хоть до неба, хоть выше…

Неловко забирается в мой жигуленок, долго дергает ремень, не может пристегнуть, да ты его тихонечко-тихонечко тяни… вот так…

— К Торговому вам?

Смущается, смотрит на меня, маленькая, юркая, в черной шубеечке.

— А вы откуда знаете?

— А я все знаю… работа у меня такая, все знать.

Выворачиваю жигуль — правее, правее, в переулки, мимо пятерки мусорных ящиков с надписью «Продается пятикомнатная квартира со всеми удобствами», мимо облетающих кленов, каких-то школ-садиков, огороженных решетками, за которыми резвятся ребятишки, детки в клетке…

— А вы куда едете, вы же сказали, к Торговому… — смотрит на меня, маленькая, напуганная, блестят глазешки.

— И еду к Торговому, в обход-то быстрее. Там на проспекте две фуры друг в друга врезались… встретились… два одиночества. Так что там сейчас не пройти, не проехать…

— А вы откуда знаете?

— Да говорю вам, работа у меня такая… все знать.

Смотрю на нее, маленькую, тоненькую, стрижечка какая-то замысловатая, что они там, на голове себе делают, прядочка рыжая, прядочка красная, прядочка синяя, реснички в километр, такими ресницами хлопнет, полгорода ветром сдует. Все про тебя знаю, что тебе своих ресничек мало, еще и наращивать их ходила, подружайка тебя какая-то в салон красоты позвала, на тебе учиться ресницы клеить… Ты еще думала, она тебе бесплатно ресницы приклеит, как бы не так, один глаз сделала, тут же снова все отклеила, спасибо, Иришка, всего хорошего…

Это я о чем…

Ну да, что все про тебя знаю. И как ты в Торговом на кассе сидишь, платы за интернет собираешь, боссы твои тарифы задрали, а с людей по старинке плату взяли, теперь у всего района интернет не работает. Они сейчас все к тебе доплачивать придут, и ругать тебя будут на чем свет стоит, хоть ты тут не при чем…

Только ты того еще не знаешь.

А я знаю.

Работа такая, все знать…

Выезжаю со двора, что-то щекочет в голове, притормаживаю, резко, как-то слишком резко, прохожие оглядываются, ты, мол, чего. А я чего, а я ничего… пропускаю юлящий за мной розовый матиз, он резво вырывается вперед, тут же летит кувырком, сбитый черным джипом на перекрестке.

Довольно киваю — самому себе.

— Как это вы… успели… — шепчет, маленькая, напуганная, глазки блестят.

— Что хочешь, Ириска, работа такая, все знать…

— А откуда знаете, что я Ириска?

Говорю тебе, работа такая… и не Ириска ты, а Иришка, а подруги тебя Ириской зовут…

Смотрит недоверчиво, думает, не выскочить ли из машины. Думай, думай, мне все равно… и вообще, я знаю — не выскочишь, не надумаешь, я все знаю.

Работа такая. Еще когда все знал… еще когда этот, Пулий Патриций расхаживал передо мной, заламывал руки, обижался, видно было, и правда на меня крепко обижен…

— Не понимаю, Лукий, что за неуместная гордыня подстрекает тебя отвергнуть мое приглашение, что за нелепая леность мешает тебе посетить мой прекрасный дом. И даже не забивай мой слух оговорками про неотложные дела, знаю я, нет у тебя никаких дел…

— Как-нибудь… в другой раз, — говорил я, — в следующем месяце непременно.

— Что в следующем месяце, если сейчас жаждет сердце мое увидеть милого сердцу друга в моем доме! Для того ли купил я дом в Помпее, для того ли разбил вокруг дома цветущий сад, чтобы теперь лучший мой друг отвергал меня?

— Клянусь тебе, на той неделе непременно…

Что мне та неделя, что тебе мешает сейчас прервать свой путь на пару дней, разделить со мной кров? Я не видел тебя три года, и боги послали нам короткую встречу, чтобы ты снова исчез, только появившись на горизонте?

Кажется, я поссорился с ним тогда. Не помню. Помню, как он уехал прочь, на своей колеснице, нахлестывал раба, который в свою очередь нахлестывал тетриппу…

Я знал, что вижу Пулия Патриция последний раз.

Работа у меня такая — все знать…

— Давно там работаете?

Спрашиваю, уже знаю, скажет:

— Давно.

И знаю, что никакое не — давно, месяц ты там работаешь…

Все про тебя знаю.

Работа такая — все знать.

И что до работы ты сегодня не доберешься, тоже знаю, когда побежишь по Торговому к своей кассе, в зал уже войдет опоясанный человек, уже начнется отсчет времени на его поясе — десять, девять, восемь…

Все знаю.

Работа такая…

Да что у тебя за работа, уже и не видишь ничего кроме своей работы…

Голос — откуда-то из ниоткуда, из прошлого, кто мне это сказал, и когда, уже не помню имени этой женщины, да знал ли я ее имя… нет, знал, работа у меня такая — все знать…

Тоненькая, затянутая в корсет, вся какая-то водянистая, глаза блеклые, как у рыбы, волосы бесцветные… что в ней мужчины находили… но что-то находили, одна она никогда не оставалась, я был у нее не единственный, даже когда встречались — тайком от мужа — в каких-то отелях, когда она шептала мне — давай убежим, завала куда-то — за дальние горизонты к дальним берегам…

Да что у тебя за работа, уже и не видишь ничего, кроме…

Да, она мне это сказала — там, на причале, куда позвала меня — через каких-то посыльных, какими-то письмами, ни в коем случае не садись в первый кэб, езжай — до вокзала Ватерлоо, и в Саутгемптон, муж все знает, и все такое… муж все знает, знала бы она, кто из нас двоих все знает…

Работа у меня такая — все знать…

И я знал. когда стоял на причале, она протягивала мне билеты, эконом-класс, этот тиран нас не найдет, убежим, будем вольные птицы, начнем все сначала, там, за океаном… И я смотрел на корабль, бормотал какие-то отговорки, про работу, про дом, про родственников, еще про что-то там… Уже знал — не поплыву. Да что у тебя за работа, кричала она, были слезы, упреки, еще много чего, помню, как она порвала мой билет — в клочки, как поднималась по трапу, тонкая, вся какая-то водянистая, затянутая в корсет…

Я уже знал, что вижу ее в последний раз.

Работа такая — все знать…

Щекотно в голове, даже не успеваю толком прислушаться к себе, выворачиваю руль — левее, левее, делаю крюк, еще сам не знаю, зачем. То есть, как это — не знаю, что-то с треском и грохотом падает сзади, Ириска оборачивается.

— Прикинь, газелька под асфальт провалилась…

— Ага, знаю… еще прошлой весной под асфальтом там размыло все…

— А ты откуда знаешь?

— А работа такая, все знать…

Ириска улыбается — улыбайся, недолго тебе осталось. Лавирую в потоке машин, этот вот сегодня кувыркнется с моста, этот врежется в киоск, вон дамочка едет, руль крутит, с телефоном балуется, эта дамочка никуда не врежется, ее через пять лет убьет муж, в какой-то семейной ссоре… А этот вон, в гранд чероки, он свою жену убил два года назад, хорошо скрыл…

Торможу — за секунду до того, как из-за угла со звоном и грохотом вылетает трамвай.

Работа у меня такая — все знать.

Работа такая… тогда тоже на работу ссылался, когда спешно вышел из офиса, мистер Дженкинс еще вылавливал меня по коридорам, постойте, я хотел пригласить вас на лэнч, а контракт, а договор, а… Ссылался на какие-то неотложные дела, бедный Дженкинс подумал, что я потихоньку перетасовался к конкурентам… пусть думает, недолго ему тогда оставалось думать, я тогда думал о другом, как бы побыстрее выбраться из Всемирного Торгового Центра…

Работа у меня такая — все знать.

Я-то свою работу знаю…

— Учишься? — спрашиваю Ириску, как будто сам не знаю.

— Ага, на менеджера по кадрам.

Киваю. Все знаю. Что ничего ты не учишься, и не училась никогда, приехала поступать, провалилась с треском, матери до сих пор пишешь в е-мейлах, как сдаешь зачеты, экзамены, сколько вам задают, просто ужас… Знаю, и как ты вчера сидела на кассе, и тебе померещилось, что в толпе знакомое пальто, пальто твоей матери, ты чуть не сорвалась с места, не кинулась вон с кассы…

Все знаю…

И как пройдешь мимо подпоясанного человека — тоже знаю.

Работа такая — все знать…

Да что у тебя за работа, вечно как соберемся, так у тебя работа, говорили мне мудрейшие из мудрых, когда я собирал свои пожитки, что не сидится тебе на месте, говорили мне, когда я собирался в дальний путь. Что манит тебя в далекие страны, где дикари правят дикарями, где ты еще найдешь остров столь великий и прекрасный, как наш? Если ты покинул родимый дом в поисках мудрости, если ты скитался по свету, чтобы учиться наукам, где еще найдешь ты столько мудрости, как в нашем государстве? Я не знал, что им ответить, все ссылался на какую-то работу, на какие-то дела-дела-дела, а сам думал, как бы побыстрее сбежать с острова. Кажется, атланты обиделись, на прощание поклонились мне так сдержано, что я готов был сквозь землю провалиться…

Куда денешься…

Работа такая — все знать…

— Спасибо большое… с меня сколько?

Смотрю на нее, хочется сказать — нисколько, спохватываюсь:

— Двести.

00:15

Все равно уже, на что тебе теперь деньги…

Выходит — смотрю, как идет к бизнес-дому, переступает каблучками, вижу его, идущего чуть сбоку, не вижу на нем пояс, но знаю, что он есть, вижу, что будет потом, грохот, звон разбитого стекла, кровавые кусочки внутренностей — на стенах…

Включаю зажигание…

00:01

Бегу из машины — в сияющий холл, хватаю за шиворот — его, волоку по ступенькам…

— Ты че, мужик, охренел?

00:00

— Ну что сказать, жизнь-то вы предпоследнюю потратили…

Худое лицо врача наклоняется надо мной, узнаю одного из наших, который все знает.

— Потратил, — соглашаюсь я.

— На кой черт вы туда поперлись-то вообще? Не знали, что ли, что там случится, что там этот… с поясом…

— Знал.

— Или что погибнете, не знали?

— Тоже знал.

— Тогда какого вы туда ломанулись?

— Эту… девчонку спасать.

— Чего ради вам девчонка эта далась, спрашивается?

— Не… не знаю.

Пописываю заявление, кладу на стол, вроде, ничего не забыл, выхожу в темную улицу. Я знаю, она ждет меня на перекрестке, в свете фонарей. Ухожу — в ночь, в свет фонарей, а что мне еще остается, если сказал — не знаю…

Работа такая.

Все знать.

2013 г.