Правила челолова

Мария Фомальгаут

Уважаемый читатель, вам предстоят непростые задачи, подобрать правильный октябрь (или неправильный?), вернуть коту его цвет (или не его?), поймать человека (или не поймать?), увидеть кафедрал (или не увидеть?), вернуть украденный закат (а кто его украл?), послать письмо (или оно пошлет вас?), стать замком… или… или нет, здесь уже без вариантов…

Слишком тоскливые октябри

— А можете мне… подобрать?

— Что подобрать?

Мне кажется, я ослышался. Что-то другое подобрать, но не это, не это…

Повторяет. С легким нажимом.

— Октябрь… можете мне подобрать?

Нет. Не ослышался. Никакой ошибки. Так все и есть…

— Э-э-э… — буквально проглатываю слова, что ничем подобным не занимаемся, у нас здесь, в конце концов… ну… ну уж во всяком случае не контора по производству октябрей.

Не выдерживаю:

— Зачем вам…

— Ну, должна же я где-то остановиться, правда же? В конце концов, незнакомый город, я тут совсем одна… а вы даже помочь не хотите!

Чувствую, что заливаюсь краской, этого еще не хватало…

— Хотим, хотим… очень хотим… так вы говорите… вам октябрь?

— Ну да, остановиться где-нибудь…

— А почему бы вам не выбрать гостиницу какую-нибудь?

Вспыхивает:

— Вы мне еще указывать будете?

Снова чувствую, что краснею, тьфу ты, черт…

— Ну да, хорошо… октябрь… октябрь… а… какого года?

Смущается:

— Ой, а выберите сами… вот на ваш вкус, вот что выберите, то выберите…

— Х-хорошо, сейчас подберу… смотрю на неё, пытаюсь понять, с кем я вообще имею дело, неужели…

— Вы, простите…

— Что?

— Вы… вы кто, простите…

Она начинает сердиться:

— Неужели так непонятно?

Мне понятно. Мне очень хорошо понятно, но я все еще не верю себе, что передо мной…

–…ночь?

Она чуть сдержанно кивает:

— Ночь.

— Хорошо… я подберу для вас октябрь…

— Пожалуйста… какой-нибудь… особенный…

— Обязательно… это будет самый особенный из октябрей…

–…вы… вы мне что подсунули-то?

— А что такое? — страшная догадка, — не октябрь? Не… не октябрь?

— Отчего же, октябрь, еще какой октябрь…

— Так что же… что же не так?

Ночь хмурится, мне кажется, вот-вот заплачет:

— Да уж больно он тоскливый получился, октябрь ваш…

Развожу руками:

— Ну а как вы хотели, октябрь, он октябрь и есть, если вам веселенькое что-то нужно было…

— Да не веселенькое, да как вы не понимаете! Вы мне можете хоть… не такой тоскливый?

Сжимаю зубы:

— Ну… из-звините… октябрь, он и есть октябрь, что есть, то есть…

Уходит. Недовольная. Разгневанная. Хочет недовольно хлопнуть дверью, вот этого от неё никак не ожидал, что она будет хлопать дверью, нет, замирает на пороге, оборачивается:

— Вы хоть понимаете… вы бы на это на все посмотрели… растерзанные тела… кровь…

— А?

Вздрагиваю, не успеваю ни о чем спросить — она уходит, хлопает дверью,, все-таки хлопает дверью, сильно, громко, разгневанно.

Догоняю. По темноте, по пустоте, по залитым дождем улицам, ловлю кого-то, не знаю кого, кричу куда-то, не знаю, куда:

— Постойте! Подождите! Я… я найду для вас такой октябрь… хороший октябрь… я…

…ускользает.

Ну, еще бы, что я хотел, ухватить за хвост ночь…

— Вот… пожалуйста… возьмите…

Она недоверчиво смотрит на сверток.

— Опять что-нибудь страшное? Кровь, человеческие страдания, трупы?

— Нет, нет, клянусь вам, все будет по-другому… все будет иначе…

— Вы уже который раз клянетесь…

Даже не говорю, что только первый.

— Честное слово…

Удивляюсь себе самому, что нашел этот октябрь, из которого не льется кровь, что нашел её саму — а что тут искать, достаточно дождаться, когда стемнеет…

…подскакиваю, когда распахивается дверь, она врывается — торопливая, нервная, взволнованная, говорит быстро, отрывисто, как это на неё не похоже…

— Спасибо! Спасибо вам огромное! Это просто чудесно было, просто чудесно!

— Ну вот, я же говорил…

— Да вы просто волшебник…

— И как оно вам…

— Да замечательно просто, настоящее чудо!

Не выдерживаю:

— И… и что же там было?

Искренне изумляется:

— А вы не…

— Да я-то знаю, я про ваши впечатления…

— Ой, я так испугалась, когда меня подбросили куда-то, и я как будто куда-то лечу, и не как будто, а правда куда-то лечу, выше, выше, и… знаете, чудо такое, вот только что был день, и уже ночь, глубокая такая ночь, представляете — бесконечная! Там, над землей, высоко-высоко, я, оказывается, никогда не кончаюсь… здорово так было на штуке на этой круглой с тремя палками…

Поясняю ей, что это такое.

Она не понимает:

— Чей спутник?

— Ну… получается, что и ваш тоже…

Она уходит. Оставляет мне октябри, октябри, октябри, вон они тянутся и тянутся по бесконечному коридору за закрытыми дверями — октябри, в которых сидят ночи, ночи, ночи, плачут, терзаются, потому что там происходит что-то страшное, ужасное что-то, из-за дверей подтекает кровь, где-то тонкими струйками, где-то мощными потоками, где как… Я прислушиваюсь к тому, что за дверями, на меня наваливаться какие-то жуткие мороки, вот я сижу в театре, на меня нацелены пушки, и я знаю, они будут стрелять по-настоящему, вот я просыпаюсь в холодном поту, оглядываю стены гостиничного номера, вспоминаю жуткий сон, где я падаю с головокружительной высоты навстречу собственной смерти, вот я на корабле, разорванном бомбой, захлебываюсь в ледяной воде, вот…

Оглядываю бесконечно длинный коридор октябрей, уводящих в никуда. Отчаянно припоминаю, где у меня молоток, заколотить октябри, октябри, октябри, кровавые, пылающие…

Сжимаю зубы.

Распахиваю ближайшую дверь, где кто-то лежит в полумраке номера, смотрит в потолок, пытается отогнать от себя тревожный сон.

Я должен сказать ему что-то, чтобы не летел завтра, да что ему, я должен их всех найти, и сказать, и это только начало…

…а хотите октябрь?

Я для вас подберу…

Вместе мы их быстрее исправим…

…все…