Нота После

Мария Фомальгаут

Тетя Таня живет в соседнем дворе, поэтому мы летели самолетом. Еще когда мы сели в самолет, я вспомнил, что забыл дома свою левую ногу. Я хотел вернуться, а мама сказала, что собираться надо лучше. Тогда я вылетел из самолета, прилетел домой, взял ногу, вернулся в самолет. А мама сказала, чтобы это было последний раз. У нас во дворе было лето, а у тети Тани была зима и ходили белые медведи. Белый медведь спросил меня, как я себя веду, я сказал, что хорошо. И тогда белый медведь дал мне конфету.

Нестиранный дворец

Прачка дворец сожгла.

Вот ужас-то какой.

И все на прачку смотрят, и головами качают, осуждают, значит — ох, нехорошая какая, шуточка ли дело, целый дворец сожгла.

И прачка смотрит, слезами заливается, не виноватая я. Да как это не виноватая, виноватая и есть, вот растяпа-то…

Прачка говорит: я не виновата. А её никто не слышит, она уже триста лет как умерла.

И тут министр выходит и говорит:

— Не виновата она.

Но министра тоже никто не слышит, даром, что он не просто министр, а целый премьер-министр.

Все равно не слышит никто. Потому что он уже полвека как умер. И никто-никто его уже не слышит.

Дрожит земля.

Город дрожит.

Небо дрожит, гнется под тяжестью самолетов.

Министр… да не министр, а целый премьер-министр — смотрит в раскаленное небо. Кто-то окликает его, кто-то говорит прятаться под землю.

Люди боятся неба, люди под землю прячутся.

Министр (целый премьер-министр) замирает, останавливается, вроде дворец, да нет, быть не может здесь никакого дворца, показалось, померещилось, а нет, не померещилось, и правда, дворец…

— Ай, ах!

А это еще что… а это прачка, а вот это что, вот она, бадью с водой тащит, а тут министр, да не просто, а целый премьер-министр, откуда взялся, только что не было, а тут на тебе, стоит на дороге, и небо дрожит под тяжестью чего-то стального, раскаленного, небо горит… Вот прачка бадью с водой и…

— Ай, ах!

Министр (целый премьер-министр) вежливо приподнимает шляпу:

Ничего страшного.

Ну и дальше там что по протоколу полагается, прекрасная погода сегодня, и всё такое.

Прачка в замке белье стирает.

Это она может.

Премьер-министр смотрит на карту, строит планы.

Это он тоже может.

Туристы ходят, смотрят на город.

И это они могут.

А прачке холодно, еще бы не холодно, зима все-таки.

А вон министр. Идет куда-то со своими людьми, волнуется. Ну, еще бы не волноваться, небо горит и дрожит.

И прачку видит. И людям своим кивает, не поленитесь, налейте даме чашечку кофе, и чего у нас еще есть. Люди в растерянности, да как так, да нельзя же так, мы же когда — вот сейчас, а она когда — триста лет назад, или сколько там. Министр (целый премьер-министр) не понимает, почему нельзя, где написано, что нельзя, люди смотрят — и правда, нигде не написано, значит, можно. И прачке кофе подносят, прачка пробует — ух, гадость — ничего, виду не подает, как такое господа пьют, а вот хлеб ничего, знатный хлебец, и сыр знатный, всю жизнь бы ела…

— А что у вас случилось?

Это прачка у министра спрашивает. Видит же, случилось чего-то, небо огнем горит…

Он только руками разводит, не положено людям будущее знать.

Прачка больше не спрашивает, да правда что, чего тут спрашивать, кто она, и кто он, нечего прачке в такие дела соваться, её дело белье во дворце стирать.

— Враги в городе.

Это министру говорят.

Вот так.

Враги.

В городе.

Скоро здесь будут.

Министр под землю идет речь готовить, мы все как один, и все такое.

Прачка смотрит на министра, он ей два пальца показывает, так лучники показывают, что есть у них пальцы, чтобы из лука по врагам стрелять.

Враги приближаются.

Видят дворец.

А убежище министра не видят.

Враги во дворец заходят, лучники по врагам стреляют, только что им лучники, у врагов такое оружие, что лучникам и не снилось.

Вон они, лучники, все лежат. Кровь стекает со ступеней дворца.

Враги заходят, повару велят ужин нести, чужеземный воевода прачку за грудь щиплет.

Темнеет.

Прачка ждет.

Враги в зале сидят, вино пьют, прачка белье вешает, близко-близко к огню…

— Файр! Файр!

— Фойер!

Дворец пылает.

Враги бегут.

Министр (целый премьер-министр) своим знак дает, стреляйте.

Падают подстреленные чужеземцы.

Целый премьер-министр прачке снова два пальца показывает. Тает в тумане дворец, расходятся, расползаются времена, премьер думает, надо бы прачку сюда, вон пусть хоть… э-э-э… полы моет… А поздно, поздно, разошлись времена, разъехались…

Ну вот, а вы говорите, прачка, прачка… И туристы ходят, говорят, прачка, прачка. А премьер возражает, что прачка, прачка. А прачка-то… а и не знает никто, не слышит никто, она же давным-давно умерла. И премьера не слышит никто, он же давным-давно умер. И туристов никто не слышит, они тоже давным-давно умерли, погасшее солнце смотрит на руины мертвого города.