Нота После

Мария Фомальгаут

Тетя Таня живет в соседнем дворе, поэтому мы летели самолетом. Еще когда мы сели в самолет, я вспомнил, что забыл дома свою левую ногу. Я хотел вернуться, а мама сказала, что собираться надо лучше. Тогда я вылетел из самолета, прилетел домой, взял ногу, вернулся в самолет. А мама сказала, чтобы это было последний раз. У нас во дворе было лето, а у тети Тани была зима и ходили белые медведи. Белый медведь спросил меня, как я себя веду, я сказал, что хорошо. И тогда белый медведь дал мне конфету.

Как люди

Дымка просачивается в комнату. Дымка. Ну да, я правильно сказал. Дымка. Главное, не забыть, Дымка, Дымка его зовут, Дымка… Дым-Ка. Очень просто запомнить, дым-м, так бомбы падали, когда столицу бомбили, ка-а, так эти кричали, черные, пернатые, которые сидели на трупах.

— Ну чего тебе?

— А ты не в курсе, как галстук увязывать?

— А это что такое?

Дымка смотрит на меня, тэ-экс, с вами все ясно. Чувствую, что краснею, так-то я готовился, меня только на прием званый. Галстук, галстук… что-то из мореплавания, левый галс, правый галс, галс-тук…

— Оставь… не надо.

— Шеф сказал, обязательно. Кто без галстука, того не возьмет.

Холодеет спина.

— А ты где галстук взял?

— Сам сделал.

— А покажи… — смотрю на тряпку, ничего мореплавательного не нахожу, — ну… а ты не увязывай… просто с собой возьми… в руке.

— Тоже верно, ну ты вообще гений…

Дымка усачивается в дверь, спохватываюсь:

— Стой, не увязывать надо говорить, а подвязывать.

— Да ну?

— Точно тебе говорю.

— Врешь всё, увязывать…

Надо будет посмотреть в словаре… бросаю одежду, иду в словарную, там уже сидит добрая половина наших, кто-то отчаянно вопит, так все-таки, щавель или щавель? Ты откуда такое слово вообще выискал, нет такого слова. Есть такое слово, вот, смотри…

Галстук, галстук… от нем хальс тух, шейный платок. Что такое нем, так до сих пор и не знаем, неместное что-то… нем, нем… шейный платок, а Дымка что накрутил, смотреть страшно… А вот, написано, повязывать галстук, по-вязывать, не у, не под, не над, не в, не на, — по.

По… шеф как-то понимает все эти правила, где мне до него, просто запомнить, и то хорошо будет…

По…

Кто-то в словарной переходит на звериный рык, тут же получает затрещину, тоже правильно, нечего тут… В словарную просачивается Дымка, ну что, что опять, не видишь, заняты люди…

— А… а рубашку как застегивать?

Смотрю на него. Оторопело.

— Что, не знаешь, как с пуговицами управляться?

— Не-е…

Шеф объяснял, ты куда смотрел?

— Да… не понял как-то.

Перевожу дух, хоть не я один не понял, и то хорошо. Затравленно оглядываю наших, у кого как рубашка надета, ни у кого никак не надета, вон двое что-то пытаются напялить, застежка спереди, нет, сзади, это на покойниках сзади, а я кто, покойник, или нет? а я почем знаю, кто ты…

Обреченно смотрю на список дел, что еще, а да, перечитать, перечитать все, время еще есть, успею. Иду в читалку, странно, что никого нет, ну правильно, все уже прочитали все и разошлись, я один как всегда в последнюю минуту…

Оглядываю фолианты, понимаю, что ничего я не прочитаю. Имя им легион… Напарываюсь на шефа, как-то некстати, вот сейчас спросит, как успехи, а никак…

— Как успехи?

Понимаю, что не могу врать. Этому до сих пор не научился, а шеф говорит, в первую очередь надо было…

— Слушайте… я это все… не перечитаю.

— Верно.

— Так что же…

— Хоть сколько-нибудь. Сколько можете. Страницу, две, три…

Перевожу дух. Страницу, может, еще осилю.

— Стой-стой… вы когда врать научитесь?

— М-м-м… я вчера Дымке петарду в штаны положил.

— Ну, вас на хрен. Вас только на переговоры.

Киваю. Это точно, нас всех только на переговоры. Раскусят в два счета.

Все-таки открываю книгу. Читаю. Еще. Еще. Не понимаю.

— У-лу-ко-мо-рья-дуб-зе-ле-ный…

Лукоморье… что за черт… море лука… или неприличное что-то… блин, вот сейчас спрошу у шефа, только огрызнется — стыдно не знать…

— Вопросы?

Обреченно смотрю на шефа.

— А… а лукоморье… это что?

— А-а, вы книжку эту взяли… поставьте. Никто не понимает. Лучше и не заморачивайтесь, а то спросят нас, а мы не знаем.

Открываю следующую книгу, вот здесь попонятнее будет.

— У-мер-о-дин-крес-тья-нин-и-ос-та-вил-сво-им-сы-но-вьям-стар-ше-му-мель-ни-цу-сред-не-му-ос-ла-а-млад-ше-му-ко-та…

Вот эта книга мне нравится, и сделана как, там потянешь, тут повернешь, и вертятся колеса у кареты, и страшный людоед превращается в страшного льва, и бежит по дороге черный кот в сапогах…

Кто-то одергивает меня, так и подскакиваю на месте, тьфу ты, я уже думал, людоед из книжки…

Дымка.

— А не знаешь… а штаны как?

— Ой, чучелко… вон, руки в штанины засунь, и готово.

— Неудобно.

— А что ты хочешь… вон, в книжках все герои жалуются, неудобно им в костюмах.

— Штанины длинные…

— Подверни, балда.

Помогаю подворачивать, ой, Дымка, Дымка, тебя только на званый прием. Задним числом вспоминаю, спохватываюсь, сначала же трусы надо, потом штаны…

— Вот так…

А, кстати, пока не забыл, у Дымки спросить…

— А вот это… куда вставлять?

— Эх ты, это в уши.

— И чего?

— И вот тут на кнопочку нажать.

Нажимаю. На кнопочку. Что-то непонятное, и в то же время родное, кажется, это и есть память предков…

— Прости-и-изем-ляа-а-а-ведь-мы-ещё-рас-тё-ё-ё-м…

Кусаю губы, только сейчас начинаю что-то понимать, что мы потеряли, вот так, продрали, профукали, много ещё что про, после того, как рвануло, да ещё до того, как рвануло, когда уже понятно было, что рванёт…

Подходит Дымка. Обреченно смотрю на него, ну не до тебя, не до тебя, иди, иди отсюда, что, кроме меня и спросить не у кого…

— А… а глаза куда?

— Эх ты, в глазницы.

— А глазницы, это где?

— На своем обычном месте, — вставляю Дымке глаза, заодно проверяю, все ли в порядке на лице, нос посередине, уши, губы, даже зубы правильно поставил… Нет, что-то не так, нет, что-то…

Ну да.

— Ты куда брови-то под глаза сунул, идиотище…

— А-а, их же под нос надо.

— Их над глазами надо, вот что… под нос…

— А я видел, у кого-то под носом…

— Мало ли что ты видел… и не такое померещится… чучелко…

Переставляю все, как надо. Интересно, когда нас раскусят, сразу или потом…

— А если совсем все не так пойдет? — спрашивал у шефа, с надеждой, с отчаянием.

Значит, переходим к пункту Цэ.

— Это… это что?

— Протокол не читали? Плохо, плохо… Пулю в лоб, если не так все пойдет…

— К-к-ому?

— Нам. Всем.

Холодеет спина.

Вот так. Пулю в лоб…

— Если не уверены, можете не ходить, — кивает шеф, мол, и без тебя тут отчаянные головы найдутся…

Собираемся во дворе, подтягиваемся, подстраиваемся, ловим какого-то придурка, который напялил штаны на ноги, придурок с пеной у рта уверяет, что так надо, да вы в книжках посмотрите, смотрим в книжках, а-а-а, точно, вот оно как надо-то, а то-то я смотрю, штанины длинные…

Идем через город, такой тихий, такой непривычный, когда никто не стреляет, никто никого не режет, не убивает, никто не сидит на площади среди руин, недоедает труп своего врага. И не верится, что так было, когда-то, чтобы никто не стрелял, чтобы вот так…

Шеф одергивает кого-то, кто опустился на колени, подбирает с земли какую-то падаль, чш, чш, потом, потом… Еще раз проверяем друг друга, отнимаем оружие, нечего туда с пушками, а если они на нас, тогда что… Да где это видано, чтобы люди…

Шеф идет в портал первым. Вот блин, я еще хотел отсидеться в задних рядах, пойти последним, или хоть предпоследним, а то, может, вообще до меня очередь не дойдет… Как же, щас, вытолкали в первые ряды, за шефом…

Мерзехонькое чувство, кажется, что я умираю. Так всегда бывает, когда идешь через портал, да сколько я ходил через порталы, раза два, не больше, но тут далековато получается, до Земли, где это вообще, Земля…

Шеф бы сказал — на своем обычном месте…

Смотрю на них.

А они смотрят на нас.

Перевожу дух, все-таки правильно, штаны на ноги, а вот галстуки… бли-ин, как-то держатся на них галстуки, как-то держатся…

Люди, живые, настоящие, не разучившиеся быть людьми. Смотрят на нас, на наши галстуки, зажатые в руках, фыркают, бормочут что-то про встречу без галстуков. Тоже срывают свои шейные платки неместные, вымученно улыбаются.

И, черт возьми, надо что-то говорить, чем-то доказать, что мы люди, люди, люди, знать бы еще, что…

— Умер крестьянин… — начинаю.

Все смотрят на меня оторопело, это еще что…

— Оставил сыновьям в наследство… старшему мельницу, среднему осла, младшему кота…

Люди растягивают губы. Кто-то подхватывает:

— Загрустил младший сын, как же мне жить, старший брат будет молоть муку, средний брат будет возить муку на торжище, а мне только и осталось, что пропадать с голоду… и говорит кот человеческим голосом…

Только теперь слышу, что такое этот человеческий голос, ровный, чистый, куда нам с нашими дурными акцентами… Говорим по ролям, они получше нашего эту сказку знают…

Шеф толкает меня под локоть. Не понимаю. Толкает снова. Ёкает сердце, неужели…

Похоже на то…

И не скажешь, не отмашешься, не отбрешешься, почему я, почему меня оставляют на земле, с ними, следить, слушать, понимать…

А ведь оставляют.

Тихонько киваю. Понял, поучусь у людей, что значит, быть человеком…

Банкет. Вилку в левой, нож в правой. С ужасом вижу у кого-то из хозяев вилку в правой, нож в левой, правда, этого кого-то тут же одергивают сородичи, ты еще котлету в правую руку возьми…

Шампанское.

Пьем за здоровье свое и не свое, пузырьки бьют в голову.

Договоры о чем-то там. Осторожно затягиваю.

— Прости-и-и земляа — аа… ведь мы ещё растё-ё-ём…

Хозяева смотрят на меня, будто ляпнул что-то неприличное, шеф тоже смотрит на меня, будто ляпнул что-то неприличное, а что такого, красиво же, берет за душу…

— Своих дете-е-е-й прости за всё, за всё-о-о-о…

Подхватывают. Все. Разом. У кого-то текут глаза, странно даже, текут глаза, никто не вызывает врача, будто так и надо…

— Поверь, Земля… люди найдут пути-и-и…

— Какую планету потеряли… какую планету… — шепчет кто-то из хозяев.

Прощаемся.

Я уже знаю, что я остаюсь.

Гости вежливо кланяются, уходят в портал. Гости… уже называю их гостями, уже чувствую себя своим среди своих… долго же мне придется учиться быть своим среди своих…

Учиться быть человеком…

— Всё, — выдыхает кто-то.

— Пережили.

Срывают маски, пиджаки, рубашки, а вот как у них ловко, рубашки прямо на тело натягиваются безо всяких застежек, и брюки тоже как-то так надеты, что спереди есть, сзади нет. Выпускают клешни, когти, щупы, зыркают фасеточными глазами. Уже кто-то кидается на кого-то, прокусывает горло, уже кто-то отбивается, визжит…

Разбегаются, расползаются, растекаются в руины, в обломки того, что было цивилизацией, кто-то подбирает с земли остатки падали, вылизывает что-то из черепа…

Смотрят в исчезающий портал, облизывают губы раздвоенными языками.

Живут же…

Люди…

Люди…

Оглядываю руины цивилизации, потерянной навсегда.

Перехожу к пункту Цэ.