Низушка айсберга

Мария Фомальгаут

С драконами придется сражаться, с призраками… дракона-то видели?– Видели, – шепчет бледнолицая худышка, Гришинский про себя прозвал ее Сосулей, – в кино.– Ну, в кино… а в жизни не доводилось?– Да… как-то нет…– Что ж вы так… хоть бы в зоопарке, что ли, глянули, я вот прошлой осенью лицензию получил, и с ружьишком в лес… на дракона…Девчонки смеются, это хорошо, есть контакт… шикарная блондинка ржет как лошадь, видно, душа компании…

Занавес

Цокают каблучки.

Этот звук ни с чем не спутаешь, цокают в переулке каблучки, все сжимается внутри, в джинсах становится жарко-жарко, знаю этот жар, хорошо знаю, еще с того, с первого раза, когда там, с Альфией, еще там, в степи, в безымянной деревушке, в холодном бараке…

Цокают каблучки. Кровь ударяет в голову, горячая, жгучая, кажется, вот-вот разорвет голову, брызнет фонтаном… схожу с ума, с ума схожу, да сойдешь тут с ума, когда я последний раз… не помню, когда я последний раз, в этом городе не то, что последний раз забудешь, тут самого себя забудешь, потеряешь в переходах метро, в переулках, на базарах, в море огней…

Выныривает из темноты, вон она, полуодетая, все они здесь полуодетые, лицо открыто, выкрашено чем-то ярким, манящим, перебирает голыми ногами, что ты делаешь со мной, исчадье шайтана, что ж ты со мной делаешь… Сама хороша, все они здесь хороши, глазками стреляет, только и ждет, кто бы ее…

Кровь разрывает тело, бьется, пульсирует, ищет выход.

Видит меня, ускоряет шаг, вр-рёшь, не уйдёшь…

Зажимаю ей рот, ты еще каблуками поотбивайся, коза ты драная, кидаю на асфальт, прижимаю к земле, лица она моего не видит, не видит, черта с два потом опознает, они вообще лица не различают…

Кровь колотит в голову, сильнее, сильнее, это не я, это кровь, кровь, кровь моя во мне говорит, ничего не слышу, кроме грохота крови, ничего, ничего…

— Ты чё делаешь, охренел?

Голос сзади, кто-то со всего размаху бьет по ребрам, а-ах, ты так, получай… Выхватываю верный свой кинжал, кто-то сжимает мою руку, кто-то вонзает мое же лезвие мне в грудь…

— Стоп, стоп, стоп…

Режиссёр хлопает в ладоши. Я так и знал, не понравится, и черт его пойми, что ему не так, кинжалом не так взмахнул или девку не так завалил…

— Нет. Не пойдёт.

— А… как надо?

Спрашиваю на всякий случай. Уже знаю, не ответит, он никогда не отвечает, делает вид, что не услышал, не увидел, что меня вообще тут нет.

— Не пойдёт… не пойдёт…

Сокрушается так, будто я невесть что натворил. Ну да, натворил, конечно, так что ж теперь…

— Может… по-другому попробуем? — спрашиваю с надеждой.

— Ну давайте… по-другому…

Выныриваю из метро, из толкучки, из давки, чего они все туда набились, мёдом, что ли, намазано… А я чего туда набился, чего я, того же и они все… В переходе полиция столпилась вокруг бомжа, вон он лежит, скукоженный, все верно, у нас про бомжей вспоминают только когда они умирают…

Все еще не могу привыкнуть к многоголосой толпе, к суете, к людям, откуда их столько… сколько их, куда их гонят, что так жалобно поют…

Ничего, живут же как-то люди… Есть ли жизнь после армии… Оказывается, есть, еще надо разобраться, какая, что, к чему… куда и зачем.

Сворачиваю в проулок, я здесь какой-то чужой в толпе, все спешат, все опаздывают, мне одному спешить и опаздывать некуда… Надо бы устроиться куда-нибудь, хоть куда-нибудь, просто неприлично в этом городе никуда не спешить и никуда не опаздывать…

Иду в проулок, поскальзываюсь на слякоти, ай-й, с-суки, опять своей соли понасыпали, в глотку бы вам этой соли насыпать… В проулке что-то шевелится, пьяные, что ли… нет, парочка, он и она, совсем уже… а чего в проулке-то, давайте сразу на Красной Площади… Уже хочу свернуть куда подальше, девчонка отчаянно брыкается…

Вот, блин…

Вот оно что…

Уже не я ору, уже что-то во мне орет,

— Ты чё делаешь, охренел?

И не я бью, нога на автомате впечатывается ему в рёбра, ага, подскочил, очи черные, очи страстные… И не я вижу нож, рука сама выворачивает ему руку, прихожу в себя, когда лезвие уже вонзается ему в грудь…

Ай-й-й, молодец, сержант, зря я его в унитазе утопить мечтал, хорошо натаскал нас…

Оборачиваюсь. Стадо парней смотрит на меня, ну то вытаращились, да, убил его, убил, а видели, что сделал… девчонка поднимается с асфальта, бормочет что-то про милицию…

— Это он её? — спрашивает здоровый качок с мутными глазами.

— Он…

— Охренели…

— Вооще…

Конец ознакомительного фрагмента.