Стенфорд спит. Он видит сон, который продолжается на протяжении всей его жизни. Неважно, он маленький, подросток или взрослый, сон снится и не прекращается. А там – он совсем другая личность, немой палач, исполняющий приказы безумного президента Аллена Уокера. Как стыкуется его настоящая личность и личность из сна? Он пытается решить загадку, пока взрослеет и встречается с жизненными тяжёлыми испытаниями. И, как назло, почти никто не верит в его продолжительные сны.А в сновидениях Стенфорд казнит людей, ничего при этом не чувствуя. Но чем дальше, тем больше смятений, непониманий, зачем он всё это делает. И уже начинает замечать, что президент отдаёт приказы не ради благих побуждений, а ради собственного удовольствия.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Путь палача предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
1 глава
С самого детства я жил во сне как в другой жизни. Каждый сон посвящался моей второй личности. В очередной раз засыпая, я думал о том, что на этот раз покажет мне сон? Какой кровью я снова измажусь? Как я на этот раз согрешу? И если выдавалась возможность не спать — я старался не спать. Изо всех сил. Серьёзно.
Я боялся. Страх, похожий на дикого зверя, схватывал за горло. Во сне я перевоплощался в совсем другого человека, у которого иные цели и желания. Его восприятие мира было более мрачным, суровым. И чувства ощущались так, как будто сердце окаменело за множество лет.
Я опасался спать. Но я не мог избежать сковывающих снов.
Мне снова приходилось погружаться в самые потаённые места в своём подсознании, где так рьяно мысли издевались надо мной. Реальность сна захватывала и каждый раз обманывала. Иногда я даже забывал о том, что я сплю. В серости сгущающихся красок возникали мрачные картины и сюжет. Как и всё остальное в царстве Морфея, я тоже являлся настолько призрачным существом, что порой не замечал самого себя — в основном, обращал внимание только на происходящее вокруг. Я наблюдал за теми людьми, что разговаривали со мной. Когда им что-то нужно было от меня, они меня замечали. А в остальное время, без взаимодействий со мной, я становился невидимым духом.
Я не разговаривал с людьми. Не потому, что не переваривал их, а потому, что не мог. Во сне я был немой. Некогда в одном из сновидений у меня отрезали язык. Но когда и при каких обстоятельствах это произошло, мне неизвестно. Память превратила это событие в туманный и сокрытый клубок.
Когда я становился «им», я понимал многие вещи, которые когда-то происходили в «его» жизни и не ощущал ни стыда, ни сожаления, ни горечи от проделанных ужасный вещей.
«Он» — это я. Я понимал это чётко, но в реальной жизни не мог принять факта. Всеми фибрами своей души отторгал «личность» из сна.
В царстве Морфея меня называли тенью. Потому что умел скрываться и оставаться незамеченным, вне зависимости от того, я пребывал с кем-то наедине или утопал в толпе. При любых обстоятельствах я мог входить в такое состояние скрытности, что порой сам забывал о собственном существовании. Но кто и зачем меня этому научил?
Меня называли молнией. Я ловко появлялся в необходимых мне местах и тратил минимум времени. Любой мой приход оказывался неожиданностью. Никакой системы. Только хаотичное мышление и нелогичное выстраивание планов.
Меня опасались только те, кто знал меня в лицо и понимал, с чем связана моя деятельность. Но в неимоверном ужасе от меня содрогались те, кто не представлял, как я выглядел, но был уверен, что я существую.
Пожалуй, только «существованием» и можно назвать мою жизнь во сне. В реальности, просыпаясь, я подвергался самому настоящему кошмару при мысли о второй личности. Я отказывался понимать мотивы того, что я совершал. И старался забывать эти действия.
Правитель Тасмагонии, Аллен Уокер, практически руководил мной и моей жизнь. Моя жизнь зависела от него приказов. Он поручал мне задания — я их выполнял. В этом и состоял сам смысл жизни. Да и вообще смысл моего существования состоял только в том, что он давал мне очередной листок с именем человека, жизнь которого сразу же начинала зависеть только от меня.
И сегодня я вновь получаю приказ.
Только два имени. Я уже знаю, как они выглядят и чем живут. В голове точно прорисована карта маршрута, я выудил ото всюду информацию.
Два имени. Листок размером А5, я сминаю его уголки и наслаждаюсь звуком трескающейся бумаги. Чёрт. Самый настоящий экстаз. Вглядываюсь в изученный почерк, в безобразные линии, насколько безобразен и написавший. Я здесь, я в этих буквах — между ними или над. Расплёскиваюсь сознанием по шершавой поверхности, пальцами глажу бумагу, с восторгом сминаю её. Я слышу каждую деталь, что лопается, рвётся и попадаю в такое состояние трепета и чувственности, что на время забываю и о чём-то говорящем Аллене и о рядом проходящих людях.
Я знаю эти имена не понаслышке. Мало того, я знаком с ними лично. Но воспоминания стёрты и даже на уровне чувств во мне ничего не ёкает, не колет. Я знаю их! Но помнят ли они меня?
Незаметно пролетает тот путь, который я преодолеваю. Я ориентируюсь в пространстве так, словно с рождения слеп и уже интуитивно ощущаю всех присутствующих, все вещи, как они расположены, на расстоянии. Вибрацией по кончикам пальцев: я знаю, что будет дальше. Поэтому меня никогда не волнует, что в городе могут произойти волнения и вспышки революции. Бунтарские выходки, которые так или иначе случаются каждые 2 недели, как по сценарию. А инициаторы подобных бунтов, как следствие, всегда внезапно исчезают. Удивительно, правда?
Я предстаю перед ветхим домом, расположенном в селе Тогант, и пытаюсь вспомнить, видел ли я его когда-то, был ли я здесь? Подходя к загнившей калитке, я вспоминаю свои ощущения, но сознание не раскрывает мне правды. Я абсолютно уверен — если меня здесь никогда и не было, я знаком с людьми, которым этот кусок земли принадлежит.
Опускаю плечи, забираюсь головой в капюшон, стараюсь выглядеть жалким. Медленными шагами, будто боль в ноге сковывает пол тела, дохожу до старой изувеченной двери и робко стучу по ней кулаком.
Минутная суета. Передо мной — старый костлявый мужичок, на вид лет под 75. Щёки впали, точнее сказать, провалились. Глаза обесцветились, будто всю жизнь только и смотрели на бледное голубое небо.
— Чем обязан, молодой человек?
Голос врезается в ухо как ястреб, налетевший на добычу. Я искривляю лицо и прячу глаза, скрывая своё смятение.
— С вами что случилось? — выплывает резко из дверного проёма старая женщина, выглядевшая немного моложе и светлее, чем её супруг.
Я указываю на свои губы и скрещиваю руки в знак того, что я нем. Несколько секунд они вглядываются в меня и анализируют на предмет, можно ли мне доверять. А я всего лишь показываю, что мне бы только стакан воды — и всё.
— Ну что, не видишь, что человек измучился жаждой? Пропусти его, не злые же мы люди.
Недоверчиво мужчина раскрывает передо мной дверь:
— Проходи, раз нужна помощь. Меня звать, если что, Айзек, а супругу мою — Дженнис.
Я усаживаюсь за стол под рассуждения Айзека и уже оцениваю пространство, расположение вещей.
— Тебя-то как звать?
— Ты что, не видишь? Немой он! — сердится женщина и уже на плитку ставит сковороду и кастрюлю. Тут же включает заржавевший чайник и режет ловко хлеб, аромат которого заставляет меня вспомнить далёкие ощущения — но не ситуации.
Достав из кармана клочок бумаги, начинаю шарить в сумке в поисках ручки. Пока копошусь, все ошарашенно и с напряжением наблюдают за мной, но как только я пишу своё имя на бумаге и показываю её им, они радостно улыбаются, а Айзек продолжает разговаривать:
— Стенфорд? Ну надо же, какое сходство. Сынка-то нашего также звали. Хороший такой был, весь в меня. И на охоту сходить и сарай построить… Всё умел. Да как вырос, пошёл в большую жизнь. С тех пор мы его так и не видали.
Дженнис глубоко вздыхает и хочет что-то сказать, но не решается. А тем временем передо мной стоят уже две набитые едой тарелки, ароматный хлеб и лесной чай.
В силу дефекта языка, к сожалению, не чувствую никогда вкуса еды. Ем рагу с фасолью и кусочками мяса… Казалось бы, должен наслаждаться вкусом, но не ощущаю ничего, кроме насыщения. Какая-то энергетика теплоты и защищённости сбивают меня с толку: зачем же я сюда пришёл? Пока беседуют пожилые люди, краем уха слышу их простые бытовые разговоры и осознаю, что когда-то они были кому-то родителями.
А есть ли такие у меня?
— Ты, милочек, смотрю я на тебя, а на сына нашего безумно похож, — неожиданно признаётся мне пожилая женщина, и я пристально начинаю осматривать её светло-русые, почти седые волосы, собранные в пучок. И ещё больше возникающие морщинки на лбу — от улыбки. — Ты знаешь, — продолжает Дженнис, — наедайся как следует. Мы не жадные, понимаем, что времена всегда были тяжкие. А сейчас особенно тяжелее — особенно с таким правителем.
— Согласен, согласен, — вставляет своё слово Айзек. — Уж анархистов в своё время много расплодилось. Да и мы сами никогда ни от кого не зависели. И поплатились за это. Дом-то наш, в котором мы пол жизни прожили, раздолбили проклятые из чёрной партии Аллена Уокера. Думали, и мы там окажемся. А мы почуяли опасность и — бежать.
— Может быть, поэтому-то наш сыночек нас так и не смог найти. — добавляет Дженнис, — А другой сынка вообще пулей в лесу был убит… Ох, как мы тогда горевали. Осталась только дочурка одна — уж не знаю, как она в Тасмагонии обитает, но к нам в гости иногда приезжает.
Я запоминаю каждое сказанное их слово, ловлю их эмоции и прячу в подсознании — так я делаю с каждым человеком, на которого в тот или иной раз выпадает задание.
Когда пустеют фарфоровые тарелки, а желудок становится полнее, я выпиваю залпом чай, а пожилая пара смеётся.
— Ну прям как наш Стенни… — замечает Айзек.
— Да что ты! — нервничает женщина и едва ударяет его по плечу, — Он не любил, когда его так называли.
— Да ладно тебе, старуха…
Тот встаёт из-за стола и сообщает, что идёт рубить дрова, недавно привезённые. Когда мужик хлопает входной дверью, Дженнис продолжает бранить его себе под нос, а потом обращается ко мне:
— Наелся, мой хороший? Давай-ка я тут приберу…
Странно, что они воспринимают меня как родного.
Я довольно киваю, но успеваю самостоятельно взять тарелки и поднести к раковине. Женщина охает, но не сопротивляется и рассказывает крайне неинтересную историю… В голове своей я уже расчерчиваю дальнейший мой план, что меняется с течением мысли, и, в конце концов, я уже сам не в силах предугадать, что буду делать дальше. Шершавыми пальцами ловко очищаю грязную посуду, высушиваю их полотенцем, складываю на деревянной полочке — я точно знаю, где что находится и как расположена мебель в доме. Дряблые зашорканные полочки с резьбой, висевшие на стене. Обеденный стол, прикрытый скатертью — так хотя бы не видно, насколько он уже стар. Возраст выдают только шатающиеся ножки.
В один момент я делаю вид, что неловко ударяюсь о стол, и одна ножка сворачивается так, что мебель наклоняется.
— Ничего страшного! Ничего. — приговаривает женщина и бежит исправить мою ошибку. Я растерянно отхожу и показываю всю свою неловкость.
Вечность. С этого момента моё сознание воспринимает происходящее, будто я в съёмке замедленного действия. Моя рука мгновенно неподъёмна — огромное усилие прилагаю, чтобы её поднять и положить на плечо Дженнис. Она придерживает ножку стола и пытается поправить. Глаза. Её тёплые глаза смотрят на меня так, будто узнают меня только сейчас. Будто до этого в ней вспышками кричало сердце, и только сейчас сердце начинает разрываться от осознания. Но женщина не понимает этого. Не понимает до конца…
Я делаю пару шагов назад, ищу в полках гвозди, топор — что угодно, чтобы этот чёртов стол не упал на бедную старушку. При этом, никаких чувств. Никаких волнений я не испытываю и даже не содрогаюсь — я действую так, словно каждый раз на меня падает случайность.
Нахожу два согнутых гвоздя и иду сквозь неимоверное усилие по направлению к Дженнис. Её руки дрожат, она устала. И она снова смотрит на меня, и вновь осознаёт. Я тоже пытаюсь вспомнить, где видел эти карие глаза и почему они, глядя на меня, полны бесконечного сожаления и печали?
— Нашёл гвозди, милочек? Дай-ка мне их и подай тот топор. Видишь? Стоит у входа.
Слова вливаются в меня медленной дозой адреналина. Больше никаких сомнений. Колесо фортуны поворачивается так, но я поступаю иначе. Другой цели нет. Только одна.
Я иду к двери и тут же разворачиваюсь обратно. Моя рука быстрее меня, она хватается за кухонный нож. Отсутствует ощущение непривычности и сожаления. Дрожит мизинец и непонятно почему — ведь я делал это уже столько раз. И сегодня получится всё, как надо. Несмотря на то, что я знаю этих людей лично.
Или знал когда-то давно.
Нож близко к старой сморщенной коже на передней стороне шеи. Я — позади. Ни звука от Дженнис — она настолько обескуражена и ошеломлена, что не может ничего сказать. И пока я в застывшем положении впитываю в себя нарастающий запах страха, она не смеет шелохнуться ни одной мышцей.
Да. Я питаюсь страхом. Наслаждаюсь. Плаваю в нём и не хочу выныривать.
Нож движется. Он режет кожу — медленно, протяжно. Ощущаю себя скрипачом и будто дёргаю смычком, заканчивая этюд. Под звуки капающей крови бросаю женщину на пол.
Больше не видно её лица. Горло перерезано. Запах плоти вонзается в лёгкие. В глазах — жжение, а изнутри меня начинает всё полыхать.
Её сотрясает минуты три. Всё это время я наблюдаю за Дженнис, что захлёбывается собственной кровью и издаёт глубоко омерзительные звуки. Это не то наслаждение, которое получают садисты, когда их жертвы мучаются. Я другой. И это — моя работа. Я присутствую здесь до самого их последнего вздоха, и ровно до того, когда сердце перестаёт стучать. Когда нет и признака жизни. Я выпроваживаю людей из нашего мира. И они идут в другой.
Агония длится ещё минут шесть. Крови так много, что деревянные полы уже ни за что не отмыть. Я проверяю отсутствие пульса и, убеждаясь, что женщина не дышит и больше не жизнеспособна, подхожу к раковине и умываю свои руки.
— Уболтала тебя жёнушка моя, небось? — спрашивает Айзек, как только я выхожу на улицу. Я вижу то, как он рад моему приходу — теперь и ему хочется вылить на меня весь поток своих мыслей. Я встаю рядом, улыбаюсь. Я благодарен ему за радушный приём. Точнее, делаю вид.
— Сегодня ночь будет холодной — жена сказала. Об этом в Интернете пишут. Я, конечно, не всему там доверяю, но про погоду они чаще всего не обманывают. Всё же профессиональные синоптики… Но и я не хуже их! Всю жизнь рядом с лесом прожил, уж знаю каждую травинку и пенёк… — разговаривает мужчина, расправив важно плечи и искренне улыбаясь.
Я пропускаю его слова мимо ушей, абстрагируясь от тёплых чувств, и бросаю взгляд на башню Тасмагонии — где, вероятно, сидит в своём кабинете Аллен Уокер и ждёт моего отчёта. Но он, конечно, не думает обо мне каждую секунду, ведь я всего лишь тень. Пешка в этой жизненной игре, следующая миссиям ради выживания.
— Колбасу-то я тухлую вчера купил… — продолжает свои размышления вслух Айзек и складывает дрова у калитки. — Вот, всю жизнь так живу. Мне уж соседи говорят, как же ровнёхонько они стоят!
Пока он сам себе рассказывает истории, я отвлекаю его, положив свою руку на его плечо. И мужчина вздрагивает. Мы встречаемся растерянными взглядами, будто уже виделись до этого… Время замедляется. Я беру топор, чтобы помочь. И мне не возражают.
Рассечение воздуха лезвием, врезающегося в дерево и разрубающего пополам. Во мне немерено физической силы, при этом, я помню, как держать острое орудие. И то, как им управлять.
Я расправляюсь с брёвнами так ловко, что Айзек только и успевает поразиться и высказать свой восторг. И мне хочется в ответ сказать ему много слов, которые почему-то никому никогда не хотелось сказать. Однако я просто молча стискиваю зубы и продолжаю рубить дрова.
Время поджимает. Оно кричит мне в ухо, а я морщусь, не в состоянии остановиться. Мои руки дрожат явно не от усталости. Айзек, подходя очень близко к пеньку, наклоняется, чтобы собрать валяющиеся щепки. Я приостанавливаюсь и пристально вглядываюсь в его горбатую спину, в клетчатую зашорканную рубашку. Прячу все сомнения, засовываю их куда-нибудь вглубь, чтобы ни капли не вышло. Зажимаю в руках внезапно возникшее сожаление.
— Вот так вот… — только и проговаривает мужчина, как я ему в спину врезаю топор, что почти разрубает его пополам.
Я стою, держась за деревянный наконечник. В лицо начинает беспощадно хлестать жёсткий ветер, но сквозь шум слышу ещё более ужасные звуки от умирающего мужчины.
Вот у него подкашиваются колени.
И вот он уже головой вниз летит в землю, неестественно изгибаясь. Ах, этот хруст ломающихся костей и звон лопающихся внутренних органов. Я слышу все эти знакомые звуки, и они — вы понимаете? — не трогают меня. Лишь доставляют приятные звуковые ощущения моим ушам.
Вынув топор из спины мужчины, я отхожу.
Смотрю на свои руки — больше они не дрожат. И на мне — ни единой капли крови, что действительно важно.
Готово.
Ветер усиливается ещё больше. В округе нет никого, кто мог бы стать свидетелем. Запах сырости земли сносит крышу, а из-за того, что небо мрачнеет, в глазах также становится темно. Холод проникает под одежду и морозит кожу. Вам кажется, что я не испытываю никаких эмоций, но на самом деле я — удовлетворён. Я настолько в экстазе, что больше я не в курсе, что такое стыд. Я только знаю, что испытывают люди перед смертью — и только это в действительности имеет значение.
Дело сделано. Остаётся только оставить метку, чтобы все знали, что здесь не орудовал маньяк, и что всё это было выполнено не по дурости. И не потому, что так захотелось лично мне.
И что это — не преступление. А я — не убийца.
Я иду в дом медленным шагом, зная, что спешка не сыграет мне на руку. Нахожу возле порога свою сумку, беру её, нацепляю на плечо и шарю внутри. Я достаю оттуда серые кармелисы — цветы, которые не умирают внешне даже тогда, когда их сорвали. Они увядают очень и очень долго, месяц, два, порой три. И я несу их сначала к Дженнис.
Её рука, дряблая, но всё ещё тёплая, вывернута так, что я прямо в ладошку складываю кармелис и уже спешу на выход. Меня встречает очень сильный ветер, поэтому я срываю травинку и ею привязываю цветок к руке Айзека, чтобы не улетел.
И на этом мои дела в селе Тогант заканчиваются.
Меня никто не замечает. Я — человек-тень. Я тот, кто вершит судьбы — тот, кто их обрывает. Тот, от которого может зависеть жизнь любого. Если он этого заслужит. И то, что я делаю — это не истинно то, что мне очень нравится. Это просто моя работа.
И серый кармелис — это символ, который я оставляю на том месте, где произошла казнь. Каждый, кто его увидит, будет знать, что ничего постыдного не произошло. Здесь просто орудовал палач.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Путь палача предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других