Очень готический роман

Мария Старко

Маргарита давно забросила бывшую некогда популярной субкультуру. Единственное, что еще вызывает в ней теплые чувства – готические романы давно любимого писателя, внезапная встреча с которым заставит Марго заглянуть в самые черные уголки ее черного-пречерного сердца.

2

Я подтянулась повыше, напрягла пальцы. Следующая ветка была точно над головой, так что я уперлась носком кеда в ствол и подняла себя на правой руке. Села поудобнее и осмотрелась.

Я обычно не поднималась слишком высоко: достаточно усесться на крепкой ветке и свесить ноги. Лазить по деревьям я приучилась еще в старших классах, когда другие дети лазать заканчивают. Возможно, дело было в удобных спортивных тапках, которые с чего-то подарил отец, и мне непременно захотелось поразить его успехами; может быть, в желании уединения.

Недалеко от квартиры, что мы снимали с Алексом, был парк, и я опробовала его в первый же день. Несколько сосен в глубине его и я — о, мы были созданы друг для друга. Однажды Алекс упросил меня показать, как я лазаю, но уже с высоты трех метров увидела, как он жмурится и смотрит на меня сквозь пальцы.

— О нет, слишком быстро, слишком опасно, — бормотал он.

Каждый день до злосчастной субботы я думала о предложении Алекса. Он не говорил Лизе о том, что Генрих Вайсман — мой любимый писатель, и я хотела упомянуть об этом как-нибудь вскользь, чтобы она не подумала, что мы общаемся с ней только из-за него. «Вайсмана может и не быть дома», твердил Алекс, «я просто прошу тебя пойти со мной. Ты так хорошо разбираешься в людях! Ты сразу все поймешь про Лизу по ее жилищу»… Алексу просто нужен был «второй пилот», хоть он этого и не признавал.

Я воображала, как мы с Алексом поднимаемся по ступеням шикарного готического особняка — белые ставни, кирпич, статуи львов, черный мрамор — и на пороге нас встречает Лиза в фиолетовом манто и Вайсман. Его лицо испещрено морщинами, он смотрит на меня сквозь очки холодно и равнодушно. Я мямлю что-то вроде «я такой ваш фанат», а он достает золоченый «Паркер» и подписывает мою потрепанную «Десятую ночь». Мы проходим внутрь и видим фонтаны вина и шоколада, и тут я замечаю объемистое пузо Генриха и ужасные золотые кольца на его пальцах, а потом между делом выясняется, что все последние хиты писали «литературные негры»… Я бросаю ему в лицо устриц, которыми нас угощает Лиза, и сбегаю с криком «я так любила тебя, а ты!».

Эта фантазия преследовала меня всю неделю. Я повторяла ее в разных вариациях, стараясь сделать как можно более смешной, но не переставала нервничать.

В субботу утром, когда я твердо решила, что Алекс будет устраивать свою личную жизнь сам, он поскребся ко мне в комнату. Деликатно, как нашкодивший кот.

— Марго, я умоляю тебя, — бурчал он из-за двери. — Я повезу нас на машине. Возьмешь велосипед. Ретируешься в любой момент.

Я устала ему отказывать и придумывать отговорки.

Я согласилась.

Я одевалась долго, выбирая между нарядами «черное платье готической юности без дырок», «офисная крыса» и «мне плевать», который включал в себя Алексов худи и ушатанные в хлам «мартинсы». Я стояла перед зеркалом, бормоча «какая честь» и «не могу поверить, что вижу вас».

— Алекс, можно я открою ту бутылку виски, пожалуйста, — Алекс надел свой синий пиджак и даже начистил туфли, а посему казался неприступным и физически поражающим своим великолепием.

— Слабачка, — фыркнул он. — Нет! От тебя будет нести алкоголем. Позорище. Тем более я буду за рулем и не смогу составить тебе компанию.

Тут он был прав. Я-таки надела худи и забилась на заднее сидение, сжимая в руках сумку с «Десятой ночью». Меня начало немного подташнивать, и Алекс заметил, что ехать пятнадцать минут: частный сектор, в котором стоял дом Лизы, находился совсем недалеко от нашего района. Дома скоро сменились грандиозным сосновым лесом; мы въехали в помпезные жестяные ворота. Наконец Алекс притормозил у двухэтажного дома в скандинавском духе: большие окна на втором этаже, светлое дерево и общее ощущение изящности — в таком доме и должна жить Лиза. Весь участок также был пронизан Лизой — над входом нависали гигантские кусты роз, по бокам от дома стояли узкие стеклянные теплицы.

Алекс уже набирал номер Лизы на телефоне, как она выпорхнула с крыльца, и, широко улыбаясь, понеслась к нам навстречу.

— Наконец-то вы приехали! Проходите. Я как раз испекла печенье. А Генри дурак, торчит в своем Хельсинки и не попробует, — тараторила она. Мое сердце, которое всю неделю болталось, как на веревочке, ухнуло вниз.

Вайсмана здесь нет.

Лиза повела нас с Алексом на террасу. Просторное помещение будто сошло с типичной доски «Пинтереста», посвященной «уюту». Тут были и полароидные фотографии цветов и бабочек, и вышивка, и винтажные тарелочки, и деревянная мебель, покрашенная белой краской. Мы уселись на крошечный диванчик, обитый цветастым ситцем, и сложили руки на коленях, как детишки в гостях у бабушки.

— Марго, надеюсь, мы не утомим тебя разговорами о садоводстве, — сказала Лиза и поднесла мне чашку с чаем. — Алекс упоминал, что ты увлекаешься скалолазанием?

— Просто… Лазанием, — промямлила я. — По деревьям.

Лиза отреагировала также, как все остальные: ее правая бровь дернулась, а губы поспешили растянуться в улыбке. «Вот это она странная… Улыбайся-улыбайся!».

— У нас сзади дома начинается лес. Если хочешь, можешь потом погулять там, пока мы будем возиться с теплицей, — предложила Лиза. Я подумала о том, что она действительно чертовски мила. Алекс не отрывал от нее взгляда: неслучайно говорят, что в любовь «проваливаются» — так вот Алекс в этой любви уже был с головой. Он тонул и пускал пузыри.

— Я сейчас практически не вылезаю из издательства, — со вздохом сказала Лиза, — Генри все хочет нанять садовника, но я не желаю, чтобы тут хозяйничал кто-то кроме меня. Я такая собственница!

Мне захотелось чуть пнуть Алекса, но он старательно вытягивал ноги в сторону. Если Лиза «собственница», она вряд ли собирается расставаться с Вайсманом. У Алекса нет шансов.

— Вы давно тут живете? — спросила я.

— Раньше мы снимали квартиру в центре. Потом купили этот дом… Точнее, Генри купил.

Алекс все еще молчал, и я чувствовала, как нарастает неловкость. Поэтому продолжила расспрашивать Лизу:

— А ты давно увлекаешься садоводством? Наверное, трудно совмещать…

— Да, трудновато, — протянула Лиза и рассмеялась, — самая моя сложная работа…

Она вдруг приложила палец к губам и сделала заговорщицкий вид. Алекс напрягся.

— Самая моя сложная работа — это жить с Генри, скажу я вам. Я уже говорила Алексу, что он довольно известный писатель, Генрих Вайсман.

Я кивнула, чувствуя, что моя шея стала точно у Буратино. Деревянная.

— Он не общается с моими друзьями, запрещает выкладывать свои фотографии в социальные сети, часто ведет себя как параноик, — Лиза вдруг перестала улыбаться и, кажется, поняла, что зашла слишком далеко. Она мгновенно переключилась «обратно», растянула малиновые губы в улыбке и продолжила, — но в целом, конечно, он потрясающий человек!

— Удивительно, что можно поддерживать анонимность столько лет, — пробормотала я.

— Все мое окружение умеет держать языки за зубами, — сказала Лиза. — Генрих всегда был очень закрытым человеком, с самой юности. Я давно поняла, что с этой его чертой сражаться бесполезно.

Алекс молчал и очень широко улыбался. Наконец он раскрыл свой рот и невпопад спросил что-то о малиннике, который рос у террасы. Я решила оставить их наедине и отпросилась погулять в лесу.

Сосны начинали расти практически у низкого каменного забора, калитка в котором была распахнута. Газон сменялся жестким хвойником: желтые длинные иглы наступали на сверкающую зелень. Сосновый лес уходил вдаль, и я вдруг набрела на тропинку. Она шла параллельно участкам, и я подумала, что нужно будет попробовать вернуться домой по ней.

Когда пришла на террасу, Лиза и Алекс все еще торчали в теплице: Лиза смеялась, и ее розовые волосы касались огуречной рассады. Я спросила у нее, можно ли воспользоваться ванной, и она крикнула «на первом этаже, налево», и с террасы я вошла в дом.

Холл был пустым и прохладным, и интерьер его явно полностью придумала Лиза: сплетённый из лент ковер на полу, большая белая бумажная люстра под высоким потолком: она раскачивалась на слабом ветерке. Осознавать себя одной в пустом доме Генриха Вайсмана было жутко. Я быстро свернула из холла налево — мелькнула гостиная с черными стульями и отполированным сверкающим столом — и зашла в ванную.

Я в ванной Генриха Вайсмана. Вполне возможно, что тут на втором этаже еще одна ванная комната, но этой он тоже определенно пользуется. Слева от входа стояла роскошная ванная, аж сверкающая, в отличие от нашей с Алексом, засаленной и страшной, несмотря на все усилия; справа — унитаз. Я в ужасе зажмурилась. «Герои и гении тоже делают это, Марго», подумала я. В круглом зеркале виднелось мое отражение — я была красная как помидор. В стакане стояла одна идеально чистая белая зубная щетка, да и полотенца белые и чистые. Вероятно, эта ванна — гостевая. Я быстро ополоснула руки (Вайсман трогал это мыло!), вытерла их полотенцем (вытирал свои!). Я невидяще уставилась в белую махровую ткань. Я трогала то же полотенце, что и Вайсман, я наступала на тот же пол, что и он, я… Разговаривала о нем с его женщиной.

Черт побери, все это слишком смущало. Мне стоило уйти.

Я вернулась на террасу, распрощалась с Лизой, пока Алекс вытаскивал из багажника мой велосипед. Я разложила его, узнала у Лизы, можно ли по лесной тропе выехать к шоссе — можно! — и покатила.

На сердце у меня было легко, сосны потрясающе пахли, во рту все еще стоял привкус печенья с корицей. До встречи я бы оценила шансы Алекса как ноль, сейчас дала бы полпроцента или единицу. Лизе явно хотелось обсуждать своего возлюбленного, и она была готова делать это с первыми встречными. Они много лет вместе, но нет речи о свадьбе или детях… Хотя это зависело от того, сколько Вайсману лет. Википедия гласила, что он тридцать пятого года рождения, но это, конечно, невозможно. Готессы с форума, однако, в эту цифру верили, полагая, что Вайсман вампир.

Я приехала домой и поставила велосипед в прихожей, предварительно обтерев шины. От Алекса не было ни слуху ни духу. Он заявился, когда уже стемнело.

— Ну что? — пихая ему в руки какао, спросила я.

Алекс сиял.

— Она ангел. Никогда еще не встречал такой невероятной женщины.

— А как же я, — я села в кресло.

— Ты не женщина, ты ужас, летящий на крыльях ночи.

— Подробности, брат.

Я сделала вид, что ем попкорн из стакана. Алекс покряхтел, потянулся, заметил:

— Думаю, шансы есть. Я намерен увести ее у этого напыщенного ублюдка.

Я «подавилась попкорном».

— Лиза упоминала, что Вайсман все реже и реже появляется дома. Она раскрутила его, нашла переводчиков, вложила в него массу времени и сил… А он, кажется, просто воспользовался Лизой и охладел к ней.

Сосед горазд на скоропалительные выводы.

— У нее накопились претензии к Вайсману, — осторожно заметила я. — Еще она очень одинока.

Алекс энергично закивал. Добавил:

— Мы договорились встретиться через пару недель — я обещал ей ростки ежевики, ну и помочь с садом по мелочи. Так что… Начну с малого, а там посмотрим.

— Не рассчитывай на большее, чем помощь с садом, — сказала я и поставила какао на пол. Алекс смотрел на меня странным взглядом. Наконец он сказал:

— Мне нужна будет твоя помощь.

— Какая же?

— Социальные сети, — пробурчал сосед. Я отпрянула. Он уже заставлял меня собирать информацию про своих предыдущих пассий и «ангелов», и каждый раз я ненавидела себя за это. Я не ломала ящиков и не занималась социальной инженерией, но все эти «аккаунт на форуме о той-терьерах» и «шестьсот игр в Steam» вызывали у меня лишь тошноту. Алекс мог бы делать все это сам. Но хуже.

— Алекс, я…

— Пожалуйста, Марго! Мне нужна помощь с ней. Любимые группы, день рождения, цитаты… Ты сама, что ли, не знаешь, как это все важно?

— Ты же сам нашел ее в интернете на форуме. Что, так трудно поискать ее самостоятельно?..

Алекс выразительно смотрел на меня с невероятной скорбью во взгляде. Какой же он странный.

Я согласилась.

Я искала «компромат» на «ангела» все воскресенье, преодолевая скуку: аккаунт Лизы на «Фейсбуке» был забит рецептами, цветочками, платьями и вышивками. Ни на одной фотографии не было мужчин, кроме повторяющегося на снимках полного блондина (брат) и ребят с работы на корпоративных вечеринках «ОСТа». Для людей, которые стремятся показывать свою жизнь в красках при помощи интернета, такой скрытный партнер, как Вайсман — смерти подобно. Вечером я кинула Алексу архив по почте, и вошла к нему, чтобы прокомментировать. Он любовался на фотографию Лизы на телефоне.

— Там не так много информации. В лайках на «Фейсбуке» сериал «Аббатство Даунтон», в любимых книгах — все классическое «викторианство» с «Джейн Эйр» во главе. Две регистрации на форумах: «Частный дом» о бытовых делах и «Вышивка». Инстаграм ты знаешь, остальные социальные сети — заброшены. Нашла десятилетней давности блог на «Живом журнале», но там только стихи, да и то не ее.

Кажется, Алекс был разочарован.

В следующие выходные он лежал на диване и чах, и я, накормив соседа собственноручно приготовленной лазаньей, решила покататься на велосипеде. Я набросила дождевик — серые тучи висели низко — и поехала по нашей улице вправо. Я гнала под мелко накрапывающим дождем, пока не оказалась на шоссе. Поворачивать назад стало поздно, и я доехала до того самого бора, что был возле поселка Лизы.

— Что ты делаешь, Марго? — спросила я сама у себя. И сама себя оставила без ответа.

До дома Лизы и Вайсмана — десять минут. Я въехала в бор, и шины мягко зашуршали по сосновым иглам. Когда я свернула с тропы ближе к домам, холеные особняки замелькали по левой стороне. Я остановилась напротив дома в скандинавском стиле и замерла. Окна не светились; на участке никого не было видно. Я прислонила велосипед к дереву и пошла вперед, стараясь держаться за соснами. Я встала за ближайшей к дому и осмотрела участок.

В качестве забора от леса — довольно низкий каменный парапет; от дороги — живая изгородь. Кованые фонарики возле крыльца не горят. Я осмотрела крышу террасы и не увидела ни намека на видеокамеры.

Я холодно и отстраненно фиксировала информацию, будто Алекс сидит в соседней комнате и грустит о Лизе, а я безо всяких эмоций вновь и вновь вбиваю ее имя в Гугл. Лиза замечала, что Генри ведет себя как «параноик». Их дом не выглядит защищенным. Жилище параноика было бы набито камерами, а вдоль участка стоял внушительный забор. Загадка.

Я набрала Алексу смс: «Слушай, а Лиза работает в эту субботу?». Ответ пришел сразу: «Да, поэтому мы и встречаемся в следующую».

Бывают моменты, когда ты плохо осознаешь, что делаешь. Мысли останавливаются; темнота пожирает их одну за другой, а затем захватывает твое тело.

Что-то будто толкнуло меня в спину — видимо, прохладная, колкая лесная тьма. Я в два шага оказалась у забора и перебралась через него; затем — скользнула к стене дома.

Балкон нависал низко — и я подпрыгнула, подтянулась на руках и молниеносно залезла в комнату.

Это, видимо, была спальня Лизы — именно Лизы, а не совместная. Я вдруг осознала, что мне плевать на Лизу. Я не хочу рыться в ее шкафу (целая гардеробная), косметичках (очень красивое зеркало в кованой раме).

У окна стояли разнообразные комнатные цветы в горшках. Я заметила целую галерею ярких акварелек над узкой кроватью и старинные принты из книг по биологии в рамах над телевизором. Больше здесь не было ничего интересного, и я вышла в коридор. Коридор оканчивался окном, вниз уходила широкая лестница. Я толкнула одну из дверей наугад — это оказалась «общая спальня»: в кровати могли бы поместиться десятеро. Белье, разумеется, черный шелк.

Вот это уже было, как мне казалось, в духе Вайсмана; я закрыла спальню и зашла в следующую комнату.

Святая святых.

Кабинет.

Я будто оказалась дома. Каждая деталь этой комнаты кричала: «Я принадлежу Генриху!», и мне хотелось закричать то же самое. Маленькая готка Марго подняла голову, и с ее бордовых губ сорвался одинокий крик. Та Марго бы упала в обморок, завидев этот письменный стол — дубовый, основательный, с рядом разномастных «молескинов» на полке. Справа, возле окна стоял узкий книжный шкаф, где лишь одна полка была отведена под труды Вайсмана, остальное — прочие авторы. Стивенсон, По, Набоков, Воннегут, Уитмен. У книжного шкафа стоял черный кожаный диван, над которым на ремне висела акустическая гитара. На полированном гладком дереве остались матовые отпечатки пальцев.

Напротив дивана стоял еще один книжный шкаф и обычный, платяной.

— Уходи, Марго, уходи, — шепнула сама себе я. Часть меня слушала, не идет ли кто, но в доме царила оглушающая тишина. Другая часть меня провела пальцами по кожаному дивану; эта моя часть еще дружила с маленькой Марго, которая рыдала в черный кружевной платок. Я подошла к книжному шкафу и открыла его. Я сразу увидела первое издание «Самого большого осколка» — его главы Вайсман публиковал на форуме. Я вытащила книгу, раскрыла ее и поднесла к лицу. Глубоко вдохнула — мои губы пересохли, пальцы затряслись, и я вдруг поняла, что делаю что-то очень-очень плохое.

Я закрыла письменный шкаф и открыла платяной; маленькая Марго лишилась чувств, и я стала самой взрослой, самой испорченной из всех Марго сразу.

У Вайсмана вещей было немного — или по крайней мере, он не хранил здесь всю одежду. Пара теплых пальто, горнолыжная куртка, очень растянутый серый свитер, только теплые вещи — ни одной рубашки или футболки. Я потянула пальто за рукав — оно было длинным и довольно узким; какого роста ни был бы Вайсман, вряд ли он полный или раскачанный. Я ткнулась носом в растянутый свитер — и это была ошибка. Свитер часто носили и редко стирали; он пах мускусом, перцем и старыми книгами; я отшатнулась. Это чувство нельзя перепутать ни с чем, оно было темным и тянущим, зовущим, оно жило внизу моего живота. Я провела мокрыми ладонями по бедрам; захлопнула шкаф и опрометью понеслась прочь, назад к спальне Лизы.

Я выскочила на балкон, кое-как спрыгнула, подвернув лодыжку, и побежала лес. Я нашла велосипед и какое-то время, ничего не соображая, быстро шагала вперед, придерживая его за руль.

Наконец я замедлила шаг, отдышалась. Лодыжка болела, но терпимо.

В лесу дождь еле накрапывал, и я сняла капюшон. Если бы меня поймали, Алексу пришлось бы поставить на своих отношениях с Лизой крест. Он бы не простил меня. Так что рассказывать ему о вылазке нельзя.

Я нарушила закон. Как ни крути, я тварь. Как я вообще дошла до такого? Что со мной произошло?

В чем же дело?

Вайсман. Испортила ли я детскую готическую любовь? Волны космического ужаса не поднимались; ледяной колкий стыд не приходил. Я закрыла глаза и вспомнила все те запахи; фактуру дубового письменного стола, темные стены, простор и воздух. Даже поймай меня полиция, это бы стоило того.

Я залезла на велосипед и поехала домой.