Земля белых волков

Мария Сергеевна Родионова

Давным-давно на остров пришли боги. Услышав людские молитвы, они явились из иного мира и установили гармонию между природой и человеком.Однако это не принесло желаемого успокоения. Вскоре на людей обрушились новые, еще более тяжкие испытания, положившие начало нашей истории. Все обитатели острова стали каждую зиму погружаться в глубокий сон. Объяснений этому не было, пока девушке по имени Лилит не представилась возможность разобраться в самых страшных тайнах, сокрытых богами от людей.

Глава 3. Новая жизнь

Прошло десять минут, а может, и полчаса, прежде чем Лилит смогла прийти в чувство. Взгляд прояснился, и она огляделась вокруг. В ту же секунду пришло осознание холода. Пальцы на ногах заметно посинели и онемели, руки неприятно покалывало, а глаза сильно щипало. Малейший порыв ветра причинял телу жуткую боль. Накатывала тошнота.

Лилит развернулась и, поднявшись по ледяным ступенькам, зашла обратно в дом. Она, наконец, начала догадываться, что произошло. Сердце стучало невероятно быстро, к горлу подступали слёзы. В голове бушевал нескончаемый поток мыслей, но в нём были одни вопросы — и никаких ответов.

Следуя первому порыву, Лилит побежала к лестнице, но тут же была вынуждена сбавить шаг. Подниматься было невыносимо тяжело. Тело тянуло вниз, голова кружилась, ноги скользили по ступенькам… Её бледные тонкие и слабые руки не выдерживали тяжести тела. Наверно, это было одним из неприятных побочных эффектов пробуждения. Новых и потому пугающих.

Второй этаж стал с трудом покорённой высотой. Здесь легче дышалось, и девушка поспешила в комнату брата, почему-то надеясь застать его сидящим на кровати с перепуганными от непонимания глазами и с такими же дрожащими руками, как у неё. Ей очень хотелось услышать его голос. Молчаливые взгляды портретов на стенах сводили с ума.

Открыв дверь, Лилит тихо подошла к кровати. Было слышано, как за окном ветер треплет кроны деревьев. Вилл спал. Смуглая прежде кожа выглядела такой бесцветной, что Лилит не удержалась и прикоснулась ладонью к щеке брата: она была ледяной. Но его спокойное равномерное дыхание успокоило девушку.

Родители, вопреки ожиданиям, тоже крепко спали. Значит ли это, что она ошиблась в планах матери? Адриана О’Фаррелл не будила дочь. Тогда почему она проснулась? Лилит пошатнулась, прислонилась к стене и стремительно съехала по ней вниз, уже на полу обхватив колени руками. Её била дрожь. Она терялась в догадках и боялась подтверждения своих самых жутких мыслей.

Прошло ещё несколько часов, прежде чем Лилит поднялась и бесшумными шагами спустилась на кухню, а оттуда — вниз по лестнице — в подвал. Её одолевал нестерпимый животный голод. Банки с едой располагались строго по порядку, отмеченные цифрами, которые означали дни после пробуждения. Сначала шла лёгкая пища, в основном, фрукты и разные напитки, далее стояли более питательные мясные блюда.

Девушка недолго колебалась с выбором. Её руки дрожали, пока она пыталась отодрать кусок от заледенелой тушки (обычно этой работой занималась кухарка). Чтобы разогреть еду, следовало затопить печь, на что у девушки попросту не было сил. Пришлось приложить немало усилий, чтобы всё же утолить голод. Ледяная безвкусная пища не лезла в рот, но только так можно было заглушить мысли о будущем. Плана не было. Спать не хотелось, напротив, организм сопротивлялся сну, боролся с ним, боялся. И что же дальше? Еды не хватит на зиму. И сколько вообще ещё будет длиться эта зима?

Паника вернулась, и Лилит всячески старалась её унять. Первой пришла в голову мысль разбудить родителей. Она была настолько эгоистичной, что у юной О’Фаррелл тут же пропал аппетит. Если она так поступит — погибнут все. Но что же, теперь умирать одной? Жить и умереть так бессмысленно — слишком жестоко. Тут же мелькнула мысль о брате. Стало даже немного смешно, ведь именно он не хотел погружаться в сон, а проснулась та, что боялась зимнего мира больше всего на свете.

Лилит отдернула штору и снова посмотрела в окно: ветер у дома играл со снегом. Она собралась с мыслями и уже спокойнее, чем в прошлый раз, вышла во двор, перед этим предусмотрительно накинув пальто и надев сапоги. Снег показался девушке иллюзией, мимолетным видением. Он покрывал все вокруг, окрашивая все деревья и дома в свой цвет, словно на свете осталась всего одна краска. Девушка вытянула руку, и на её ладонь стали падать снежинки, мгновенно тая. О’Фаррелл вздрогнула и, отдёрнув руку, зашла обратно в дом. Этот холод был ей неприятен.

Чуть позже в голову стали приходить мысли о докторе Нильсоне. Может, он сейчас тоже не спит? Лилит показалось, что перед самым пробуждением она слышала его голос. Доктор звал её. Как? И почему? Дворянка не хотела выяснять, не хотела никуда идти. За окном — зима, а значит, по улице наверняка рыщут отшельники, безумные и кровожадные. А за городской стеной — дикие звери, готовые разорвать любого.

Девушку снова затрясло, и она, крепко держась за перила, поднялась в комнату брата. Грудь мальчика равномерно вздымалась и опускалась, так привычно, словно он задремал на минуту. Это успокаивало. Лилит надеялась, что брат не проснется раньше положенного срока. Вилл был намного сильнее своей сестры, но всё же, столкнувшись с такой пугающей реальностью, не смог бы её принять.

«Закрой глаза и просто дай себе забыть. Когда ты проснёшься, всё исчезнет», — так всегда говорил отец, когда случался на редкость противный день. На секунду это показалось лучшим решением — сделать вид, что ничего не было. О’Фаррелл прилегла на кровати рядом с братом и закрыла глаза. Спать не хотелось, но девушка заставила себя забыться на несколько часов. Желаемого успокоения это не принесло. Лилит осталась там же, где была. Ничего не изменилось. Этот мир по-прежнему существует, он не оказался кошмаром, иллюзией, или хотя бы вчерашним днём.

Снова осторожные шаги по лестнице, чтобы не свалиться вниз. Только звук шагов и тишина — ею была пропитана каждая комната. Вилл был прав на этот счёт — невыносимо. А еще осуждающие взгляды портретов. Девушка закрыла тканью те, что висели в коридоре. Позже она доберется и до остальных. Но страшнее был холод, пробравшийся в ничем не утеплённый дом. Даже камин в отцовском кабинете не мог согреть, как когда-то в детстве. В итоге Лилит стащила в кабинет как можно больше одеял и уселась в кресло с книгой, которую ей теперь никто не мог запретить читать. Ночь прошла, как в тумане, внутри мира, который, как и этот, был для Лилит чужим.

Утром О’Фаррелл встала с неким отрешением от реальности. Она довольно сытно позавтракала фруктами и выпила не меньше литра воды, совершенно не беспокоясь об иссякающих запасах. Раз всё решено, надо плыть по течению. Лилит плотно задёрнула шторы, позволив себе забыть о времени года, зажгла свечи и начала убираться. Вещи успели покрыться слоем пыли, и весь дом казался девушке давно заброшенным: в некоторых углах появилась паутина, а цветы, которые забыли выкинуть, завяли. Раньше Лилит никогда не занималась уборкой, ведь у неё была масса других важных дел: уроки истории, этикета, фортепьяно, скрипки, иностранных языков. Но сейчас это все казалось бессмысленным и бесполезным.

Девушка аккуратно прошлась тряпкой по полке с различными статуэтками. Многие из них принадлежали ещё прадедушке, однако отлично сохранились. Лилит они не нравились. Созданные из стекла вперемешку с каким-то благородным металлом, полупрозрачные статуэтки смотрели на девушку, словно мечтали, чтобы её здесь никогда не было. Сколько раз ей хотелось сбросить хоть одну из них на пол, но мать очень дорожила коллекцией и тщательно её оберегала.

Теперь же никто не мог ничего ей запретить. Тряпка невольно скользнула вбок, задев женщину в ярко-розовом платье с нелепым чепчиком на голове. Та слегка пошатнулась и как бы дотронулась своей стеклянной рукой до стоявшего рядом мужчины во фраке. Обе статуэтки, не удержавшись на своих пьедесталах, упали, с грохотом разлетевшись на сотни осколков. От этого Лилит испытала особое удовольствие и, осторожно обойдя россыпь полупрозрачного стекла, направилась в комнату отца.

У него всегда была отдельная комната. Это было настолько привычным, что девушка никогда не задумывалась, любили ли её родители друг друга. Когда-то отец был другим, но Лилит уже с трудом могла припомнить то время. В какой-то момент его жизнерадостное лицо побледнело, сам он осунулся, стал носить очки, жаловаться на боли в спине и вести занудные речи о политике. Словно лампочка перегорела, и никто не решился зажечь новую.

Комната вся была в тёмных тонах и напоминала… ничего. В этом ограниченном четырьмя стенами пространстве не было ничего особенного или примечательного: старые обои, деревянная односпальная кровать, стол из тёмного дерева, изрезанный некогда ножом для изготовления свечей, пыльная люстра, до которой у горничной никогда не доходили руки. От всей этой обыденности становилось грустно. Даже пыль смотрелась здесь к месту. Отец всё так же лежал на кровати. Лилит не знала, зачем зашла к нему. Наверное, просто хотела убедиться, что он жив. К матери О’Фаррелл решила не ходить. Она боялась даже безмолвных обвинений.

На четвёртый день Лилит поняла, что медленно, но верно сходит с ума. По нескольку раз за день девушка молча вставала перед окном, всё ещё занавешенным шторами, и представляла себе далекий от реальности пейзаж. Иногда она настолько глубоко погружалась в фантазии, что могла простоять так несколько часов.

У тебя точно не всё в порядке с головой!

Лилит начала слышать собственные мысли. Это её не сильно удивило. Примерно так девушка и представляла себе отшельников: сначала в голове появляется тихий голос, а потом ты под его влиянием уже бредёшь в чащу леса в поисках жертвы… или собственной смерти. Лилит никогда не встречала ни одного отшельника, и потому не могла спросить, что лучше — чужая смерть или своя?

А ты как думаешь?

Да, однозначно своя. Лучше уж сохранить рассудок, пока его не поглотило безумие. Ведь так можно и на родных с ножом кинуться. Девушка на секунду представила, как собственными руками душит брата. От этой мысли её замутило, и она бросила кусок мяса недоеденным.

Беспокойный и короткий сон, как ни странно, помог ненадолго обо всём забыть. Но лишь затем, чтобы наутро вспоминать было ещё больнее. Девушка всерьёз подумывала отказаться от сна. Он только морочил ей голову различными картинками из прошлого, а иногда из будущего, показывая, какой могла бы быть её жизнь, если бы не это пробуждение. Лилит и сама всё понимала. Видения и фантазии смешивались с реальностью. Помимо недостатка сна, сказывалась и нехватка пищи, ведь юная О’Фаррелл стала есть всего раз в день, к чему она совсем не привыкла.

Интересно, хватит ли тебе смелости выйти наружу?

— Замолчи, — грубо ответила самой себе девушка, понимая, что в этом нет никакого смысла.

На самом деле, она действительно планировала уйти. Даже при всём желании и мнимой решимости такая трусиха ни за что бы себя не убила. Как ни старайся — бесполезно.

Идём?

Она собрала сумку ещё вчера, положив туда всё, что смогла найти: немного фруктов да бутылку воды. Тёплой одежды оказалось мало. Шерстяное приталенное платье чуть ниже колена из гардероба служанки, махровые чулки, тонкие кожаные сапожки, лёгкое пальто и перчатки едва ли могли должным образом защитить от холода. Но выбирать было не из чего. Лилит как можно туже завязала шарф, запрятав концы под воротник пальто.

Подоткнув Виллу одеяло, сестра поцеловала его в щёку, крепко сжав на мгновенье холодную руку. За прошедшую неделю — или больше — она твёрдо убедилась в том, что никто из родных не проснётся, и была этому рада. Стоя у лестницы на первый этаж, Лилит нерешительно теребила косу. Она не знала, куда идёт. Но чувствовала, что вряд ли вернётся обратно. Поэтому, развернувшись, всё же решила ещё раз распахнуть дверь и войти туда, где безмятежно спала Адриана О’Фаррелл.

Над этой комнатой время словно было не властно. Она была такой же, как и месяц, как и год назад — маняще прекрасной. Маленькая Лилит часто пробиралась сюда тайком, чтобы позаглядывать в разнообразные причудливые шкатулки и потрогать запретные фигурки, гораздо более красивые, чем те, что стояли в гостиной. Здесь, казалось, жила совершенно другая женщина: добрая, весёлая, милая — абсолютно не такая, как её мать. Сейчас девушка больше не ощущала ни ненависти, ни презрения. Грусть. Только и всего. Теперь казалось глупым бояться такого уязвимого человека.

Закрой глаза и просто дай себе забыть.

На выходе Лилит колотило, как при ознобе. Непослушная рука никак не хотела браться за дверную ручку. Во взрослом возрасте всё уже не так просто, отец. Закрыть глаза страшно, а забыть и вовсе невозможно. Тишина впитывает мысли и разносит их по дому, не давая покоя.

Идём?

Она опять повторила вопрос, как бы подтверждая своё решение. Может, безумие — это не так уж и плохо?

— Идём, — ответила девушка, широко распахнув дверь, за которой начинался новый мир.

Не прошло и получаса, как Лилит захотелось вернуться. Девушка и подумать не могла, что так скоро придётся самой принимать все решения. Она не была готова. Стоит ли вообще загадывать наперёд, если все твои планы и мечты всё равно разрушит какая-нибудь случайность? Что ж, безумие толкнуло её на этот шаг — оно пусть и ведёт дальше.

Снег уже перестал падать, но земля успела покрыться толстым белым слоем. Расчистить дорогу было некому, поэтому дорога давалась девушке с трудом. Взгляд девушки упёрся в лес — толстую полосу, разделяющую миры. Он проходил чётко по горизонтали южной части острова, скрывая за собой море и все его таинства. Ни для кого не секрет, что южный берег всегда славился более благоприятным климатом, особенно для рыбалки. Но с тех пор, как лес оккупировали отшельники и монстры, туда боялись соваться.

Пойдёшь туда?

На этот раз голос в голове прозвучал тихо и неуверенно. Похоже, Лилит сама не знала ответа. Но подумывать о самоубийстве было ещё рано. Необходимо найти еду — это девушка знала точно. Её организм, казалось, был готов приспособиться к приёму малого количества пищи, но причиной этому было лишь её отсутствие. Поэтому сначала О’Фаррелл направилась в город.

Впервые за то время, которое она помнила, город казался мёртвым. Все лавки были заколочены тяжёлыми дубовыми досками, скреплёнными между собой сосновой смолой. Правда, это мало чем помогало, если отшельники всё же наведывались. Запертые ворота их не останавливали. Прошлой зимой они совершили несколько довольно крупных набегов на продовольственные магазины и жилые дома. Из-за этого весной многим пришлось туго. Для маленького города такие убытки были критическими. Людей грабители трогали редко, однако всегда страшно заснуть — и не проснуться. В голову лезли разные темные мысли, и Лилит изо всех сил пыталась от них отвлечься.

За первые полчаса удалось найти лишь несколько разграбленных лавок. О’Фаррелл с тяжким сердцем зашла в одну из них, боясь встретиться с грабителем, но лавка была пуста. Повсюду на полу валялись куски ткани и невероятной красоты украшения. Зачем только отшельникам понадобилось громить хорошее ателье? Лилит вышла с пустыми руками и с тревожными предчувствиями на душе. Отшельники были здесь. Как давно? Вернутся ли они снова?

Наконец удалось добраться до нужного места: целого, и, в то же время, не защищенного от посягательств на своё содержимое. Владелец был стар, однако довольно хитёр. На витринах стояли различные бесполезные статуэтки и картины, скорее отпугивающие, чем привлекающие. В этом и состоял хитрый замысел.

Девушка распахнула незапертую дверь и вошла, оглядываясь по сторонам. Грабители особо не церемонились с выбором вещей, они всегда брали всё необходимое для выживания, и не тратили лишнего времени на поиски чего-то не очень важного.

Но Лилит знала, что и где искать. Она осторожна приподняла ковёр, висящий на стене одной из комнат, и резко дёрнула защёлку на тайной двери. Та тут же поддалась, и через секунду О’Фаррелл уже спускалась по ступенькам в тайное убежище старика Майкла. Он показал ей его много лет назад, больше в шутку, нежели с умыслом, так как маленькая девочка отказывалась верить в тайную комнату за ковром. Но сейчас это знание могло спасти ей жизнь.

Старик крепко спал на своей разваливающейся кровати. Он был бы крайне удивлён, если бы узнал, что Лилит проникла сюда. Когда эта кошмарная зима закончится — О’Фаррелл больше никогда не сможет смотреть старику в глаза. Не простит — она знала.

Девушка активно набивала сумку, когда наверху заскрипел пол. Старые доски сразу же выдали присутствие нежданного гостя. Кто-то массивный и тяжёлый, абсолютно спокойный. Человек зимы.

Лилит вжалась в стенку и постаралась не дышать, однако сердце стучало так сильно, что девушка начала задыхаться. В глазах помутнело. О’Фаррелл огляделась, пытаясь найти что-нибудь тяжёлое, но в этот момент наверху раздался грохот, и все мысли в голове перемешались.

Лилит вдруг вспомнила, что не ела уже больше суток. Тело изнывало от голода. Рядом лежала сырая индейка, и вызывала не меньше отвращения, чем желания. Было противно от самого ощущения того, что она может и хочет съесть это.

Наверху кто-то ожесточенно громил дом: были слышны звуки бьющегося стекла и ломающейся мебели. Грабитель не собирался уходить с пустыми руками. Судя по тому, как отдалялись и приближались шаги, человек ходил из комнаты в комнату.

Ждать было невыносимо. Животный инстинкт брал верх. Хотелось есть, хотелось жить. Лилит пододвинулась ближе к желанной еде. Голод притуплял остальные чувства. Мать бы сейчас укорила её во всех смертных грехах, но девушка впилась ногтями в индейку. Кусок мяса полетел ей в рот. Было противно и невкусно, но само осознание, что она раздобыла еду, доставляло незабываемое наслаждение, заставляя забыть обо всём.

Ты медленно превращаешься в животное.

Шаги стали громче. Он здесь. В этой комнате. Послышалось какое-то бурчание. Дыхание перехватило, и девушка схватилась за горло, пытаясь заставить себя успокоиться. Человек шагал медленно и размеренно, стараясь уловить малейший звук или шорох. Доски скрипели под тяжестью его веса. Он откинул ковёр, и тот глухо ударился о пол.

— Так и знал, — в голосе звучало неприкрытое торжество.

Лилит смотрела, как он медленно спускается, и не двигалась, парализованная ужасом. Всё тело дрожало, крик рвался с уст. Она должна была что-то предпринять, но не могла. Судорожно схватившись свободной рукой за платье, девушка смотрела прямо перед собой.

Он заметил её не сразу, а лишь после того, как оглядел комнату. Его лицо искривилось в гадкой усмешке, и Лилит захотелось закрыть глаза. Но она продолжала в упор смотреть на грабителя, стараясь впечатать себе в память то, чем она станет, если выживет. Вся одежда была выпачкана и порвана: рубаха потеряла форму и едва прикрывала грудь, штаны оборваны почти по колено, массивные сапоги затерты до дыр. Сальные, немытые, с застывшей грязью черные волосы вызывали отвращение. Пустой взгляд, смотрящий вперёд. Это было ужасно. И всё же он жил. Этот человек смог выжить. Юная О’Фаррелл испугалась восхищения, которое на секунду испытала.

Мужчина с минуту смотрел на девушку немигающим грозным взглядом, а потом неожиданно усмехнулся. То ли его позабавило ничтожное положение О’Фаррелл, то ли сырая индейка у неё в руках, но на секунду его взгляд стал отдалённо похож на человеческий.

Девушка вжалась в стену ещё сильнее, стараясь раствориться в ней. Она закрыла глаза и позволила себе выдохнуть. Потом вдохнула и снова посмотрела перед собой. В этот момент мужчина сделал несколько медленных шагов, приблизившись к Лилит практически вплотную. Он бесшумно наклонился, и девушка ощутила его затхлое дыхание. Отшельник снова расплылся в омерзительной улыбке и крепко схватил свою жертву за запястье, наслаждаясь её беспомощностью. Однако уже в следующую секунду его лицо переменилось. Он с серьёзным видом произнес:

— Посмеешь двинуться — умрёшь, — затем поднялся и долго стоял, думая о чём-то своем.

Его слова заставили Лилит едва слышно всхлипнуть, что грабителю не сильно понравилось. Рассудок девушки уже находился где-то на грани, и в любой миг грозил скатиться в бездну безумия. Она снова зажмурилась, ожидая худшего. Руки разжались, еда упала на пол. Было то душно, то холодно.

— Какое жалкое зрелище, — О’Фаррелл была уверена, что грабитель поморщился. — Ты человек или помойная крыса!? Может, я и выгляжу хуже, но всё же не опустился так низко, чтобы дрожать за собственную шкуру. Мерзость, — он поднял одну из стоящих на столе бутылок и со всей силы бросил в стену напротив. Осколки стекла посыпались Лилит на голову вместе с расплескавшимся повсюду содержимым. Мужчина выругался. В этот момент Лили закричала. От собственного крика заложило уши. Девушке казалось, что она вся в крови.

Мерзость.

Сознание заволокло туманом. Лилит провалилась в темноту, более блаженную, чем реальность.