Земля белых волков

Мария Сергеевна Родионова

Давным-давно на остров пришли боги. Услышав людские молитвы, они явились из иного мира и установили гармонию между природой и человеком.Однако это не принесло желаемого успокоения. Вскоре на людей обрушились новые, еще более тяжкие испытания, положившие начало нашей истории. Все обитатели острова стали каждую зиму погружаться в глубокий сон. Объяснений этому не было, пока девушке по имени Лилит не представилась возможность разобраться в самых страшных тайнах, сокрытых богами от людей.

Глава 2. То, о чём никто не просил

В таверне всегда было полно народу, так как это было единственно место в городе, где подавали вишнёвый эль. Однако в предзимние дни даже такое шумное место превращалось в безжизненную пустошь. Обычно отражавшийся от стен свет фонарей придавал таверне загадочный вид, но теперь, когда свет погас, было видно старое облезлое покрытие мышиного цвета. Железные решетки на окнах придавали всему этому особенно жуткий вид.

И всё же это не останавливало людей, толпившихся на входе. Лилит замерла чуть в отдалении и поморщилась от мысли, что нужно лезть в эту кучу. Вилла вполне могло внутри не оказаться. Но не проверить было бы глупо. По крайней мере, в это место точно не заглядывает мать, что делает его весьма привлекательным в глазах сбежавшего мальчишки. Дворянка постаралась осторожно вклиниться между двумя тучными женщинами, и они тут же взорвались колкостями и возмущениями. По мере продвижения девушка выслушала о себе столько нелестного, что хватило бы на целый год.

Внутри было тепло, стремительно перетекающее в «душно». Хотя, к удивлению девушки, в воздухе не стояли запахи алкоголя и табака, обычные для подобных заведений. У дальнего столика двое что-то негромко обсуждали за кружкой пива. Лилит кинула на них быстрый взгляд, концентрируя внимание на том, что привлекло сюда сегодня такую кучу людей: облокотившись на деревянную столешницу, у барной стойки стояла хозяйка таверны и вела напряженную беседу с незнакомой посетительницей лет тридцати. Сначала дворянка не поняла, что в ней такого особенного, за исключением малого количества одежды для столь холодной погоды. Оголенные плечи и едва ли скрываемые юбкой ноги всегда привлекали мужское внимание. Однако, приглядевшись, Лилит заметила особенности внешности женщины: смуглая кожа, темные волосы, золотые браслеты и кольца. О’Фаррелл охнула и попятилась, наступив мужчине, стоявшему позади неё, на ногу. Мысли о брате сразу вылетели из головы.

«Южанка».

Нет, иностранцы не были редкостью в Антисе, и людей с такой экзотичной внешностью можно было, хоть и редко, встретить на улице. Но внимание Лилит привлекла другая деталь. Пройдя чуть вперёд, так, чтобы наблюдать за женщиной сбоку, девушка убедилась в верности своих предположений: посетительница была гадалкой. Её глаза на протяжении всего разговора с хозяйкой были закрыты, а руки в толстых кожаных перчатках лежали поверх рук собеседницы. Поговаривали, что кисти гадалок исписаны руническими письменами, благодаря чему они читают будущее человека. Более того, у незнакомки отсутствовала обувь. Лилит даже огляделась по сторонам, надеясь заметить пару осенних сапог, но ничего не нашла. Теперь всеобщий ажиотаж себя оправдывал.

— Ну, что ты артачишься? — сухой и скрипящий голос гадалки почти утонул в гуле чужих перешептываний, и О’Фаррелл напрягла слух, чтобы разобрать слова.

Стоило гадалке открыть рот, хозяйка таверны непроизвольно вздрогнула. В её глазах читался ужас, она рада была бы выдернуть руку и броситься прочь, но кому охота злить такую особенную гостью?

Гадалка с весёлым огоньком в глазах наблюдала за своей собеседницей. Её забавляла такая реакция. Тактичностью эти люди точно не отличались. Лилит не доводилось раньше видеть гадалок, но слухи об их предсказаниях гудели по всей стране, и даже дальше. Всегда говорят, что вздумается, и даже не спрашивают, нужно ли это человеку. Обращение к гадалкам негласно осуждалось, однако любопытство чаще всего было сильнее. Хотя хозяйке таверны, судя по всему, интересно не было.

— Боишься? — женщина расплылась в улыбке, больше напоминающей оскал. — А что толку? Думаешь, я не скажу, и оно не сбудется? Милое заблуждение, — она сжала руку собеседницы. Все замолкли и затаили дыхание, — хотя, знаешь, я передумала, — с этими словами гадалка открыла глаза, подтянула перчатки и встала, собираясь уходить.

Люди, не скрывая разочарования, стали расступаться.

«Вот ведь показушница», — подумала О’Фаррелл, тоже направившись к выходу. Вилла в таверне не оказалось. Однако гадалка вдруг замерла у самого выхода и, не поворачиваясь, указала пальцем в дальний угол заведения. Все обернулись. Там было темно, но Лилит всё же разглядела знакомый силуэт.

— Пожалуй, я всё же ненадолго задержусь. Отчего-то мне очень захотелось прочесть твою судьбу, мальчик. — Она развернулась, заставляя толпу снова изменить положение. — Может, подойдёшь ко мне? Или тоже боишься?

Силуэт дрогнул. На свет появилось худое мальчишеское лицо Вилла. «Значит, прятался от меня», — раздражённо подумала Лилит. Ему, похоже, всё равно, что мать им потом жизни не даст.

— И вовсе я не боюсь, — Вилл вышел вперёд и присел рядом с женщиной.

Хозяйка уже успела куда-то исчезнуть. А вот зрителей только прибавилось. Теперь все молчали. В тишине было слышно, как звенят браслеты на руках женщины. Лилит теребила подол юбки, думая, как теперь быстро и без происшествий увести отсюда брата. Она прокрутила в голове слова Имира и городские сплетни, и поняла, что ничем хорошим ситуация не закончится. Но ведь и её семье конфликт с гадалкой мог выйти боком. От такой чего угодно можно ждать.

— Что ж, и как же тебя зовут?

Мало кто мог себе позволить обращаться в такой манере к дворянскому сыну. Вилл выпрямил спину и, посмотрев гадалке в глаза, с легким надрывом произнес:

— А вы сами мне не скажете?

— Милый чертёнок, — словно бы случайно произнесла вслух южанка. — Видения не называют имён. Я читаю людское время: вижу его образы, слышу голос. Заинтересован?

Вопрос не имел смысла. Лилит с другого конца таверны видела, как у брата заблестели глаза. Да будь его воля, он тут же бросил бы всё и уехал с этой проходимкой, куда глаза глядят. Лилит осторожно протиснулась вперёд, пока плотное людское кольцо окончательно не сомкнулось. Она постаралась незаметно для остальных привлечь внимание Вилла, но тот даже не взглянул на сестру.

У них будут большие неприятности. Даже исключая наказание матери, сложно оценить, какой вред нанесёт общение детей аристократов с гадалкой. Очернить дворянское имя можно, даже не имея повода, а тут такая благодатная тема для сплетен. Нужно было всё это прекратить, но Лилит не могла двинуться с места, горло словно что-то сдавило. Тяжелый запах чужих тел мешал думать.

— Ну и отлично. Раз никто здесь не против, заглянем немного в твое будущее. Надеюсь, твои родители потом не объявят на меня охоту? — беглый взгляд в сторону. О’Фаррелл показалось, что женщина смотрит прямо на неё.

— Да они и не узнают, — заверил Вилл, не отводя глаз от южанки.

— Самонадеянное заявление на глазах такой толпы, — женщина усмехнулась и закинула ногу на ногу, обнажив часть бедра.

Затем последовал ещё один приводящий в ужас взгляд. Все сделали шаг назад. Лилит инстинктивно повторила движение за окружающими. Кто-то в задних рядах уронил кружку с выпивкой, и дышать стало совсем нечем.

— Уверен, никто им не скажет.

Всеобщее молчание было тому подтверждением. Гадалка придвинулась ближе и накрыла ладони Вилла своими. Закрыв глаза, она с минуту сидела, не двигаясь. Наплыв людей спал, внутрь больше никого не пускали. Двое крепких мужчин подпирали собой дверь. Кто-то прижался спиной к окнам, закрывая зевакам снаружи обзор. Внутри стало неуютно темно, но никто не решился зажечь свечи.

— Какой пылкий юноша, — наконец подала голос южанка и рассмеялась. Мальчик тут же напрягся. — Да не нервничай ты так. Ты всё равно, скорее всего, не поймёшь сейчас моих слов. Но у тебя большое будущее. Я почувствовала это, как только ты вошёл. Хм, — протянула она, переходя на шёпот. — Вижу девушку. Холодную… мёртвую. Люди… много людей. И все смотрят. Они ждут от тебя ответа. Похвальны и твоя храбрость, и преданность, и вера, но как печальны последствия их сочетания в тебе. Внутри есть всё, что тебе необходимо, а ты всё ищешь что-то вовне. Когда придёт время принять решение — побойся собственных мыслей.

Гадалка резко убрала руки и с минуту смотрела на Вилла, не моргая и, похоже, обдумывая сказанное. Её глаза в полутьме стали совсем черными. В них читалось любопытство и смятение. Наконец женщина натянула перчатку на левой руке и переменила ноги.

— Запомни лишь то, что считаешь нужным. Я сама редко разбираюсь в своих предсказаниях.

— Вот как? И как мне тогда с этим разбираться? Не то чтобы я вообще хотел что-то из этого запоминать. Скорее всего, ничего, — откликнулся Вилл.

— Ну, я и не говорила, что будет приятно. Мои предсказания, честно говоря, вообще мало кому нравятся. Но я разве виновата, что ваша жизнь ужасна, м?

— Моя жизнь не ужасна, — мальчик вскочил со стула и свёл брови к переносице.

— Ну да. Чего не скажешь о бедной мёртвой девушке из твоего будущего. Не вини меня за собственные ошибки, — женщина тоже поднялась и натянула правую перчатку.

— Кто эта девушка? Я убью её?!

— Я не знаю, — медленно проговорила южанка. — Не мои проблемы.

Лилит видела, как у брата на лбу проступила пульсирующая вена. Она сжала подол платья так крепко, что даже сквозь ткань ногти больно впивались в ладонь.

— Скажи мне! Ты должна сказать мне!

Гадалка окинула мальчика безразличным взглядом, видимо, уже потеряв интерес к разговору. Отвернулась и внимательно посмотрела на собравшихся. Все молчали, боясь пошевелиться. Женщина сухо усмехнулась и снова потянула правую перчатку вверх.

— Пойду, пожалуй, пока у меня снова не появилось нестерпимое желание погадать кому-нибудь ещё из вашей трусливой компании. А тебе, Лилит, — она повернулась лицом к дворянке, — советую лучше следить за своим братом. Связь с гадалкой — не то, от чего его стоит оберегать. Впрочем… ты ведь даже на это не способна, — женщина подошла к Лилит практически вплотную, чтобы последнюю фразу услышали только они двое:

— У таких, как ты, даже нет времени, которое я могла бы прочесть. Печально.

Южанка отстранилась, и лишь тогда Лилит нашла в себе силы выдавить:

— Вы не имели права. Он ещё ребёнок. Как вы вообще можете так легко разбрасываться предсказаниями?!

Женщина едва удержалась, чтобы не рассмеяться. Затем в её глазах отчего-то на секунду отразился ужас. И снова — ироничный прищур.

— Ребёнок? Хах! Ну, конечно. И что же тогда никто меня не остановил? Ах да, не захотели ссориться с гадалкой. А я ведь вам добро делаю. Лучше услышать то, чего знать не хочешь, и подготовиться, чем услышать то, что хотел. Я ведь не желания исполняю, а судьбы читаю. Уважайте мой труд, — она провела пальцем по толпе, — все вы. Хотя я не против и запоздалой благодарности. Так что найди меня, юноша, как предсказание исполнится. Или же, когда твоя сестра захочет получить своё.

Толпа снова расступилась и затаила дыхание в надежде, что теперь-то гадалка, наконец, покинет таверну. Так и случилось. Женщина в очередной раз подтянула перчатки, и с морозной сладкой улыбкой скользнула в открывшуюся дверь, бросив напоследок: «Передайте хозяйке, что она найдет сына в воде».

Мрачное молчание наполняло таверну ещё почти десять минут, пока не сменилось тихим убаюкивающим голосом хозяйки:

«Путник, хочешь, я согрею, унесу твои печали,

Чтобы больше не грустили по тебе чужие дали?…»

Постепенно ей стали потягивать другие голоса. Песня многим была хорошо знакома:

«…Я — волшебна мастерица, дом мой ты найдёшь в камине.

Холод там есть, небылица — не бывать зиме-богине!

— «Не бывать зиме-богине!» — прошептали люди в унисон.

«…Век за веком знает каждый — я блаженная отрада

Нерадивейших матросов, дом свой вырывших в пустыне

Океанной, непроглядной; мне ведь вечная услада —

Дать им плавать и поныне…»

— — «Дать им плавать и поныне».

«…Пейте, ешьте, развлекайтесь, холод прочь гоните с хаты,

Этим месяцам разлуки мы дадим своей расплаты.

А я каждого согрею, отгоню мороза муку.

Что же, путник, остаёшься? Положи на сердце руку!»

— «Положи на сердце руку!» — уже кричали голоса.

Гнетущая атмосфера растворилась в тёплом смехе. Лилит и Вилл, мертвенно бледные, вышли из таверны под всеобщий хохот.

До дома брат с сестрой дошли молча. Говорить было не о чем. У Лилит в голове то и дело всплывали обрывки фраз гадалки, и девушку передёргивало. Места для беспокойства о наказании не осталось, так что дети появились на пороге дома тихие, словно привидения, и постучали, не думая о последствиях. Дверь открыл отец и окинул Лилит и Вилла долгим изучающим взглядом. Пропустив их внутрь, он закрыл дверь на ключ.

— Где мама? — сердце сжалось уже от того, что О’Фаррелл решилась задать этот вопрос.

Отец прошел в гостиную и сел на край дивана. Его руки сомкнулись в замок и сильно сжались. Мужчина смотрел в пол, словно ожидал найти там ответ. Лилит никогда не доводилось видеть отца таким.

— Она ушла к доктору Нильсону, — выдавил он.

— Что-то случилось? Она заболела?

Ирвин О’Фаррелл медленно покачал головой. Девушка не понимала, чего он тянет. Отец никогда не был резким, но такая медлительность выглядела пугающей.

— Доктор Нильсон пропал, милая.

Лилит упала на диван так резко, что чуть не промахнулась. Быть такого не может, подумала она. Никто никогда ещё не пропадал здесь. Доктор, правда, жил за пределами городских стен, но его дом всё же стоял на холме. Участившиеся случаи исчезновений происходили только с лесниками, охотниками или просто отчаянными, забиравшимися глубоко в лес. Что там делать доктору?

Мужчина прочитал вопрос на лице дочери.

— Прошло всего несколько часов с нашей встречи. Я считаю, что рано уверенно заявлять об исчезновении.

— Но мама так не думает? — подал голос Вилл.

Отец нехотя кивнул. В его взгляде на секунду отразилось что-то чужое и враждебное. Он вздохнул и почесал затылок. Только сейчас Лилит заметила, что его одежда была грязной и мятой.

— Она ушла с господином Хили, главой городской охраны. Доктор Нильсон назначил ему встречу у себя, но дверь сняли с петель, а внутри было все перевёрнуто. Ваша мать тут же сорвалась с места, чтобы лично убедиться.

Лилит слабо представляла себе мать, срывающуюся с места, но серьёзный голос отца не позволял усомниться, что все так и было. А это значит, что Адриана О’Фаррелл уже что-то подозревала. Это даже могло объяснить её странное поведение сегодня. И ходила она, возможно, вовсе не по магазинам.

— Ладно, не будем придумывать лишнего, — сказал брат, словно прочитав её мысли. — Дождёмся её возвращения.

Остаток дня прошёл в затяжной тревоге, которую каждый старался унять по-своему: глава семейства заперся в своём кабинете и наверняка перекладывал бумаги с места на место, Вилл ходил кругами по двору, а Лилит занимала свои мысли братом, просто чтобы не думать о другом.

Дом был уже окончательно подготовлен ко сну: одеяла лежали рядом с кроватями, шторы были завешены, а все окна — наглухо закрыты. В лёгкой панике юная О’Фаррелл перемещалась из комнаты в комнату, дёргая шторы туда-сюда и хлопая окнами. Пару раз она спускалась в подвал — проверить еду на весну. Во время сна организм не требовал ни пищи, ни воды. Все естественные процессы замедлялись. Зато после пробуждения требовалось огромное количество полезных веществ для возращения в привычное состояние. Аристократы в удобстве себе, конечно же, не отказывают, поэтому для них готовились специальные блюда, распределённые по дням недели на весь март. Лилит обвела взглядом запасы и подумала, что теперь будет с доктором Нильсоном зимой.

К вечеру отец не выдержал и, выскочив из дома, быстрым шагом направился к выходу из города. Напряжение после этого стало почти невыносимым. Брат с сестрой уселись в гостиной. Лилит перебирала пуговицы, которые нашла на чердаке, а Вилл смотрел на это стеклянным взглядом, не притронувшись к книге, которую принес с собой. Они так толком и не поговорили после возвращения. За окном всё ещё бушевал ветер, и ветки неприятно царапали окно. Мальчик пару раз вздрогнул от неожиданного скрежета.

— Противная погода, — скривилась девушка, раскладывая пуговицы по цвету.

— А мне нравится, — задумчиво ответил мальчик. — По крайней мере, лучше, чем тишина. В ней бы только повеситься, — он сказал первое, что пришло на ум, но сестру всё же разозлил.

— Не говори так! Больше никогда! Нашёл тему, — она вздохнула. — И почему мы такие разные, — её голос прозвучал печально.

Ветка снова ударила в стекло, заставляя детей сжаться. Холодный ветер, проникший из дверной щели и стелющийся по полу гостиной, морозил ноги.

— Неправда. Просто я более честен перед самим собой, — огрызнулся брат.

— Не говори со мной таким тоном, понял? Я, знаешь ли, о тебе беспокоюсь. Как бы ты ни воспринял ту гадалку всерьёз, — она нахмурила брови.

— Всерьёз или не всерьёз — моё дело. Хоть ты не пытайся залезть ко мне в голову. Твоя забота мне не нужна. Тем более, просто на словах, — он знал, куда колоть. — Вечно перед зимним сном одно и то же. Нечего и начинать этот разговор.

И Лилит замолчала. Она не знала, как нужно правильно заботиться. На уроках такого не рассказывают. А в их семье с этим вообще тяжело. Каждый сам себе на уме, и заботится так, как сам это понимает. Да уж, подумала девушка, говорить и правда не о чем.

Они просидели в гостиной до поздней ночи, пока дверь не заскрипела, впуская внутрь людей вместе с промозглой погодой. Дети вскочили, но их резким жестом отправили по комнатам. Ни слова больше не раздалось в доме до самого утра.

***

Зимний сон висел над страной неизлечимым проклятьем уже более трёх веков. Пуская корни, оно разрасталось со страшной силой, подчиняя своей воле всё больше и больше людей. Даже боги ничего не смогли с этим поделать. В конце концов, страна потеряла слишком много рабочих рук, чтобы иметь способность прокормить себя зимой. Тогда королём было вынесено решение разработать препарат, ускоряющий распространение болезни, то есть помогающий организму погрузиться в длительную спячку. Так можно было избежать раскола в обществе.

Препарат изготавливался по особым технологиям, известным только самым искусным мастерам. Некоторые говорили, что на основе трав, другие — масел. Шла речь и про магию. Однозначного мнения не было, так как эти самые мастера не распространялись о способах приготовления. Знание дозировки было основополагающим. От самых первых неумелых экспериментов страна медленно перешла к необходимости врачебного образования. Многие целители, занимающиеся траволечением, спешно переучивались на мастеров, чтобы получать больше денег. Стариков, детей и особо нервных к работе не допускали. У аристократов в обязательном порядке был свой доктор, который знал особенности организма каждого члена семьи. Ведь при недостатке препарата человек мог проснуться раньше срока, при профиците — не проснуться никогда.

Сначала использование препарата носило лишь рекомендательный характер: каждый был вправе решить сам, засыпать или нет, и, в случае отказа, полагаться зимой только на себя самого. Однако чем дальше распространялась эта болезнь, тем больше страха у людей вызывало зимнее время года. Стали появляться различные, ранее неведомые этому миру, существа, бродившие по земле и нередко нападавшие как на скот, так и на людей. Из года в год увеличивалось число странных исчезновений. Однако спящие никогда не пропадали.

Исходя из всего этого, король издал закон, обязующий всех, кого болезнь еще не настигла естественным путем, стимулировать ее препаратом. В конце концов, человеческими устами проклятье было превращено в великое чудо, спасшее народ от жуткого «белого мира». На несогласных начались гонения. Даже знатные дома не смогли отказаться. Разве что один…

***

Утро наступило неожиданно, потому что солнце отказалось выглянуть из-за туч. Юная О’Фаррелл недовольно потянулась, ощущая сонную тяжесть. Доктор Нильсон должен был прибыть около восьми, но теперь это не имело значения. Оставалось только догадываться, что теперь будет.

— Лилит, ты проснулась? — монотонным голосом, но достаточно громко спросила миссис О’Фаррелл, поднимаясь на второй этаж. — Иди в комнату Виллема.

Быстро заплетя косу, которая уже доставала до локтя, девушка надела белое до пола платье с кружевными оборками по краю подола. От плеч по рукавам тянулась полоса голубой ткани. В народе довольно быстро прижилась традиция надевать на зиму одежду определённого цвета. Каждый цвет выражал ожидания человека в будущем году. Зима считалась временем отдыха, возможностью набраться сил для плодотворной работы.

Белый чаще всего являлся символом чистоты, нового начала. Его надевали те, кто только переступил порог молодости, чтобы после пробуждения вступить во взрослую жизнь. Голубой символизировал спокойствие и смирение. У женщин этот цвет был особенно распространён. Адриана О’Фаррелл его очень любила. Она в принципе любила традиции, поэтому платье было подготовлено заранее и лежало на кресле в комнате.

— Выглядишь, как тётя Тильда перед смертью. Такая же нарядная и с мертвенно бледным лицом, — пробурчал Вилл, когда Лилит вошла в комнату.

Она намеренно проигнорировала его слова. Это уже превратилось в традицию.

— Давайте без ругани хотя бы сегодня, — сказал отец, всё ещё пребывающий в ужасном расположении духа. Он стоял у кровати и смотрел в стену, даже не повернувшись к дочери.

Никто не заговорил о вчерашнем, но отсутствие доктора говорило само за себя. Миссис О’Фаррелл, похоже, вовсе не спала. Она впервые на памяти детей выглядела такой взъерошенной и неопрятной. Каждые пару минут её взгляд застывал на двери, словно в ожидании, что в неё вот-вот кто-то войдёт. Лилит грызла себя изнутри, желая задать повисший в воздухе вопрос, но боялась. Вместо этого она нещадно теребила юбку.

— Ладно, ложись, Виллем. Нечего больше ждать, — выдохнула мать. Её голос скрипел, как несмазанные петли.

Лилит никогда не доводилось видеть свою мать в роли доктора. Но теперь женщина сидела и внимательно вымеряла количество вязкой жидкости болотного цвета. Препарат сейчас использовали редко, так как надобность в нем уже давно отпала. Однако оставались ярые приверженцы «надёжных» методов, и мать была одной из них.

Адриана О’Фаррелл осторожно закатала сыну оба рукава широкой серой рубахи, похоже, ещё не решив, куда именно колоть. Вилл тут же машинально зажмурился.

— Не хочу засыпать, — громко и твёрдо сказал он.

— Ну что за глупое детское упрямство? — попыталась возмутиться мать. Однако было видно, как у неё задрожала нижняя губа.

Она выпустила пару капель и приставила шприц к вене на правой руке. И когда только успела научиться?

— Не упрямство, — серьёзно сказал Вилл. — У тебя ведь было вчера предчувствие чего-то плохого, да? Я тоже это чувствую.

Лилит вздрогнула, вмиг вспомнив гадалку и её предсказание. Родители тоже напряглись. Брат хотел сказать что-то ещё, но резко поморщился, когда игла вошла под кожу. Через секунду складка у него на лбу разгладилась, и он уснул. До самой весны. Хоть это время и пролетает, как один миг, девушке вдруг почему-то подумалось, что их следующий разговор произойдет очень нескоро.

— Пойдём, — скомандовала мать.

Если вчерашний день не принёс ничего хорошего, то этот был особенно жутким. Зимняя спячка — лишь жалкое мгновение, но Лилит шла и чувствовала, что надолго покидает свою привычную жизнь. Место, куда родители вели её, казалось странным и неправильным. Всё происходило так быстро, словно бы впопыхах. Взрослые хотели как можно быстрее разобраться с детьми, а потом… Что они будут делать потом?

В душу закралась непонятная тревога. Юная О’Фаррелл легла на кровать и глубоко вдохнула. Девушка закрыла глаза, и вдруг в голову ей пришла мысль, что она не проснётся. Глупости, конечно, но… вдруг препарат подействует не так, как должен? Может, его в организме накопилось уже так много, что её тело просто не выдержит. В конце концов, закон о принудительном употреблении отменили почти полвека назад. Думает ли об этом мать? О чём она вообще думает?

Лили покрутила головой, отгоняя дурные мысли. Мать наклонилась над ней, холодная игла царапнула кожу, но больше почему-то ничего не происходило. Девушка осторожно приоткрыла глаза. Отец остался стоять за дверью, и сейчас они с матерью были в комнате вдвоём.

— Что-то не так? — шёпотом спросила девушка.

Женщина долго молчала, но потом всё же произнесла:

— Это нечестно.

Сердце забилось чаще. Теперь Лилит была в полном смятении. Страх подступал к горлу. Почему её всегда уверенная и решительная мать так медлит?

— Я всегда хотела для вас с братом только лучшего, — Адриана опустила глаза и тихо продолжила:

— Тебе будет сложно понять это сейчас, но кем я буду, если не скажу? — её голос звучал приглушённо. Она боялась, что отец услышит. — За границей Никс-Аргоса есть очень много того, что не поддаётся описанию. Люди, живущее там, неподвластны чужому влиянию, в их крови течёт свобода, независимость, жажда приключений. Это завораживает и увлекает. Для одних это хорошо, для других — губительно. Там холодно, очень холодно, и я безумно боюсь, что ты не сможешь справиться с этим. Если бы я только смогла дать тебе больше. Если бы была хоть немного смелее в своих действиях и словах. Прости меня. Прости, что не сделала ничего, чтобы облегчить твой путь. Отыщи записи. И запомни: я люблю тебя, но найти своё время может только ты сама.

Дальше всё было как в тумане. Лилит не знала, когда мать успела вколоть препарат, но тело её стало неподвижным, веки опустились. Сон пробрался в самую глубь разума, не дав ни секунды на раздумья. Только обрывки фраз, только части слов. Всё смешалось. На секунду стало жарко. Бурлила кровь, жар подступил к горлу. Через мгновение тело покрылось холодным потом. Стало трудно дышать, словно дыхание заморозили. Боль прошла по всему позвоночнику. Пальцы рук и ног закололо. Ощущение близкой смерти не покидало. Потом всё прекратилось. Наступило затишье, длившееся минуту и год одновременно.

«Проснись, Лилит! Проснись и найди меня!»

Глаза открылись быстрее, чем девушка успела это понять. Она подскочила, резко сбросив с себя одеяла. Нестерпимо болела голова. Глаза лихорадочно бегали по комнате, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь. Осознание пришло лишь через пару минут. Удалось нормализовать сбившееся дыхание. Боль немного утихла, но всё ещё тошнило.

Всё в порядке, успокоила себя Лилит. Она была в своей комнате. Девушка осторожно встала с кровати, босыми ногами на ледяной паркет. Холод пронизал девушку до костей. Лилит не понимала, что происходит. От сна человек всегда отходил медленно.

Постепенно мысли начали проясняться. Всего секунду назад здесь была мама. Или всё уже закончилось? Но зимний сон никогда не ощущался таким коротким. Коснувшись заледенелыми пальцами штор, девушка рывком отдёрнула их. Яркий свет залил глаза. Затем прояснилось. Её бросило в дрожь.

— Что… это? — одними губами спросила Лилит, отшатнувшись от окна. — Что… это? — повторяла и повторяла она раз за разом.

Лилит слетела с лестницы, выхватила из кармана пальто ключ и вцепилась задеревеневшими пальцами в замок на двери. С третьей попытки она попала в замочную скважину. Дверь распахнулась. Девушка вывалилась на улицу, спотыкаясь о ступеньки. Остановилась. Закрыла глаза. Снова открыла. Вокруг ничего не изменилось. Лилит отказывалась верить собственным глазам: всё вокруг было белым, абсолютно белым.

Девушка стояла посреди двора одна, босыми ногами ощущая землю, полностью покрытую снегом…