Пара Ноя

Мария Свешникова, 2021

Брак 34-летней художницы по костюмам Яны рушится в одночасье о случайно открытый ноутбук мужа. И теперь то, что казалось паранойей, становится реальностью: измены, подставы, закулисные игры влиятельных людей, махинации и насилие, которое из морального мутирует в физическое. Далекая от мужских игр, она учится плавать в водовороте денег и страстей. Но можно ли победить зло, не обратившись им самой? Это больше, чем просто детектив с умело запутанным сюжетом. Здесь все пронизано глубокими размышлениями, способными перевернуть наш привычный мир. Что стоит за поступками, которые могут причинить боль близким? Кто скрывается за маской грешника, а кто примеряет роль праведника? И что, если в грешниках больше святого, чем в преподобных? А главное – есть ли место для каждого на спасительном ковчеге?

Глава 4

— Яна Константиновна, просыпайтесь! Давайте руку, вечернюю капельницу сделаем. Дневную уже проспали!

После капельницы Яна бродила по палате, ей не спалось, несмотря на вколотые седативные. Девушка поджала пересохшие губы, думая о завтрашнем дне, который потребует от нее много сил и решений. Кулер оказался сломанным — из голубого крана лилась неприятная теплая вода.

Забавно. Так же постоянно было и в спортзале недалеко от Новодевичьего, из-за чего Яна сначала ругалась с администраторами, а потом смирилась. И именно со сломанного кулера началось знакомство с Никитой.

— Да, блин, опять она теплая! — Парень среднего роста с тонкими чертами лица, острым носом, уверенным взглядом и намокшими волосами до плеч, зачесанными назад после заплыва, жал на кнопки кулера, пытаясь добыть прохладной воды. — Как это вообще можно пить?

— Давай отпинаем эту штуку? Может, купят тогда нормальный. — Яна вышла из зала для пилатеса и чуть задела плечом сухощавого мужчину в яркой спортивной форме, пробиваясь к воде. Яна сразу приметила, что за одеждой скрывается литой торс.

— Не думаю. Если в бюджет не заложена покупка нового, то будем мы вообще без воды.

— Логично. Если что, в кофейне у выхода есть холодная. — Яна, закидывая полотенце на плечо, направилась переодеваться.

— А на Усачевском рынке обалденные холодные фреши. Гоу со мной? — поймал он ее за полотенце на входе в раздевалку.

— Фигня все эти фреши! А вот от джанк-фуда я бы не отказалась… — Яна ходила на спорт не фигуры ради, а по наставлению врача. Вечно работая, зажимая булавки губами в скрюченных позах, чтобы усадить на актеров костюмы, она заработала защемление поясничного нерва, и после новокаиновой блокады (спектакли из-за болезней костюмеров не отменяют) невролог отправил ее заниматься пилатесом и плавать трижды в неделю, чтобы не допустить рецидива. Это Никита шлифовал свое тело до статуи Аполлона и сбрасывал вес, чтобы снизить нагрузки на колени и пробежать очередной марафон, раструбив о достижении через фотографию с медалью на весь интернет.

— Ну и пошли на Усачевский. Будет тебе и фреш, и лучшая шаурма в городе!

— А ты хорош, с козырей заходишь! — Яна была приятно удивлена, что ее новый знакомый поддержал шальную идею, которая противоречила всем заповедям ЗОЖ.

— Ну а то! Меня Никита зовут, кстати. — Парень в кислотно-желтой футболке дружественно протянул руку.

Они с Яной оказались ровесниками. Оба готовились встретить тридцатилетие. Он — в апреле, она — в июне. У него за спиной были ранний, скоропостижно скончавшийся брак с одноклассницей, семь лет стажа в небольшой компании, как-то связанной с «РЖД» (официально в документах было что-то про транспортировку нефтепродуктов, а по факту фирма занималась обычными микрозаймами), неудавшийся стартап, долги, корочка МВА, съемная квартира в пятиэтажке на Красногвардейском бульваре, которая давала ему возможность кичиться, что якобы живет в Сити. У Яны — склад отшитых костюмов на старой даче, исторический факультет с красным дипломом и курсы дизайнера одежды, после которых она освоила допотопную машинку «Зингер» и принялась делать костюмы для небольшого полуподвального театра. Мама, Галина Ивановна, никогда не хотела, чтобы дочь связала жизнь с искусством, поскольку искусство и материнство — две противоборствующие стихии. Для дочери она хотела тихого семейного счастья, чтобы по любви и как можно раньше. Но вместо этого та колесила по театральным фестивалям, ездила в экспедиции со съемочной группой и крутила романы со спивающимися режиссерами, вечно уходящими в чрево депрессии, с операторами, часто уходящими к актрисам, и иногда с молодыми актерами, чтобы забыться от первых и вторых. Таких, как Никита, Яна никогда не встречала. Обычно появление мужчины заставляло хаос воцариться в ее жизни, путая карты и волосы. А тут наоборот — он разложил ее жизнь по полочкам, помог рассортировать груды тряпья, написать бизнес-план открытия студии по аренде костюмов, чтобы и к тематическим вечеринкам можно было подготовиться, и вечерами актеров на примерки вызывать. Яна решилась на бизнес не сразу, только когда они с Никитой обменялись обручальными кольцами. Накопив наконец денег, она сняла помещение в переулках Арбата, наняла дизайнера — разработать вывеску и эсэмэмщика, чтобы разработать концепцию продвижения. Как только начала выходить в робкий плюс, упала с пьедестала успеха — грянул карантин, массовые мероприятия запретили, и ей пришлось продать недавно купленный после успешного исторического сериала внедорожник, чтобы покрыть расходы и не обанкротиться. Так к ней вернулся старый коллекционный «фольксваген-жук» и пришла финансовая зависимость. Яна в ней чувствовала себя неуютно и с трепетом ждала, когда смутные времена пройдут и все в московской жизни вернется на круги своя. Тем более что, как ей казалось, Никита всегда ее поддерживал и верил в ее успех за нее, даже когда она опускала руки.

Возможно, это была искусственная любовь, генно-модифицированная, выращенная из дружбы и мутировавшая в брак из взаимопомощи. И, несмотря на отсутствие животной страсти, Яна верила, что их союз — оазис в центре пустыни с холодным источником, к которому можно припасть и напиться, утолив жажду, и передохнуть.

Странно, сейчас, стоя у кулера, ни первый поцелуй, ни первый секс она вспомнить не могла. Только вкус шаурмы с крабом и как он все время клал телефон экраном вниз.

* * *

Пока воспоминания проносились в голове как перекати-поле, на пятки наступала ночь, толкая вечер за горизонт. Золотая монета солнца закатилась в копилку прожитых дней.

Больше не было страха, угрозы казались нереальными — просто глюком системы. Расслабленный препаратами мозг вернулся к своему привычному состоянию — созерцанию действительности. Сейчас важно было понять, как жить в этой новой реальности, где самый близкий человек предает, где банковский клерк оказывается мошенником и где не знаешь, кому можно доверять.

Яна накинула куртку и в кроссовках на босу ногу вышла из палаты. Подумав, прихватила сумку: может, удастся пополнить запас стиков для электронной сигареты. Не хотела прокуривать помещение, да и подышать воздухом, говорят, всегда полезно. У стойки на ресепшене никого не было. Дверь открыта. А еще хотелось ледяной колы. И чипсов. Ужин она проспала под капельницей.

Улица была незнакомой и абсолютно пустой. Яна бродила по переулкам в поисках круглосуточного магазина, стараясь запоминать дорогу. Сквозь закоулки она добрела до лазурно-голубого храма преподобного Сергия Радонежского на Николоямской, где возле ограды рядом ошивались несколько бродяг, распивавших чекушку по-братски.

Яна остановилась в стороне от них и подняла голову на подсвеченную фонарями трехъярусную колокольню. «Привет, Бог! Все мы неверующие до первой беды. Так что я к тебе».

— Заткнись, дура, спать мешаешь, — рявкнул бездомный тип с сальной бородкой, которого Яна изначально приняла за валяющийся мешок с мусором.

«Так-то я в тебя особо не верила, — продолжила она беседу, сделав несколько шагов в сторону. — Но ты же прощаешь все своим рабам, не так ли? И неверие в себя. Я впервые не знаю, что делать, и по ходу, кроме тебя, мне надеяться не на кого…» — Яна шептала, глядя в пустоту сквозь даже в ночи яркий фасад храма.

— Да ты, я смотрю, говорливая! — приподнялся бомж и попытался схватить ее за ногу. Яна взвизгнула, отскочила и под гоготание бродяги направилась в сторону Яузы. «Ладно, поняла, ты сегодня не в духе, потом договорим», — распрощалась она с Творцом, пробегая уже мимо стен Андроньевского монастыря. Возможно, тем, кто позволяет себе блуд в Великий пост, не дозволено общаться с Всевышним. А может, Бог тоже ее предал…

Яна вышла на набережную и села на щербатые ступеньки узенького моста через Яузу. Снова доставая из кармана электронную сигарету, она нашарила рукой выключенный телефон. Даже если за ней следят, что маловероятно, дать обнаружить себя здесь — вполне безопасно. Карта покажет, что она в воде, скрылась в Москве-реке так, что даже водолазы не отыщут. Или пока будут собирать профессионалов-спасателей, она успеет вернуться в полумрак больничных закоулков, где ее и не подумают искать. Никаких вывесок и опознавательных знаков. Серая зона на карте Москвы.

Экран загорелся. Спустя секунду начали сыпаться уведомления: от Крис, папы и МЧС — рабочие чаты с десятками непрочитанных сообщений трелью отзывались из динамика. И, конечно, Никита тут как тут — звонил больше двадцати раз за день. Интересно, что ему надо? Опять собирался угрожать или решил наконец извиниться и объяснить все? Да, у них отношения не под ключ, местами виднелись шероховатости и протечки. Как же все могло обернуться таким потопом и почему никто не подсуетился сколотить Ковчег?

А ведь он ей поклялся. Неделю назад. В Прощеное воскресенье. Когда Яна неожиданно для себя зашла в потрепанный временем храм с застиранным фасадом в Барашевском переулке, а после купила маленькую иконку с ликом Николая Чудотворца, что после казалось ей странным. Иконка так и осталась лежать на подоконнике на кухне, поскольку Никита к религиозным приблудам относился с ярко выраженной антипатией. Он верил в силу воли и что разум когда-нибудь победит, а посмертные странствия души его не волновали. Для него религия — способ выкачать из населения деньги и дополнительный инструмент управления, опиум для народа. Сколько бы Яна ни доказывала ему, что фраза «религия — опиум для народа» — кусок, вырванный из контекста, Никита был непоколебим.

Яна верила в высшие силы, а не в РПЦ, но любила заходить в крохотные церквушки, где пахло воском и ладаном, слушать песнопения и наблюдать за поклонами паствы на службах, пытаясь, как в спортзале, повторять движения вслед за инструктором. Исповедовалась Яна единожды и после долго чертыхалась. Она, как полагается, готовилась заранее, три дня постилась, исписала убористым почерком несколько листов А4, пытаясь уместить свои грехи. Но батюшка почему-то отказался слушать и сразу поинтересовался, кем она работает. Яна ответила, что делает костюмы для театральных постановок, что порой было некоторым богохульством в силу режиссерских задумок, но ничего постыдного в этом не видела. После ей устроили допрос с пристрастием, посещала ли она гадалок, отмечает ли Хеллоуин и занимается ли йогой. После слов «Хеллоуин» и «йога» Яна кивнула. И батюшка приказал каяться. За растяжку и асаны на коврике под видео на YouTube и то, как она потрошила тыкву, вырезая смешную мордочку и устанавливая внутрь свечку.

А как же то, что она годами ощущала ненависть к матери и непрощение за нелюбовь? Что жила во грехе с мужчиной, что стала крестной матерью, не причастившись и даже Евангелие не читав? Что косит от налогов и ведет черную бухгалтерию? А это статья УК РФ.

Из церкви Яна тогда вышла, не перекрестившись, шепотом матерясь на РПЦ как систему, где по факту никому нет дела до человеческой души, и Никита прав по сути. Бог съехал из храмов и прячется в более укромных местах, ибо иначе где молнии, пронзающие тела приходских попов с толстыми пузами?