Ведро, тряпка и немного криминала

Мария Самтенко, 2023

Эта история началась с того, что на меня упал труп.Ну, не совсем на меня. Рядом. Все же, скажу я вам, ощущения просто незабываемые.Потом, правда, стало еще интересней. Новые трупы, полиция и расследования, увольнения и разборки. И я ведь не виновата, оно само…

3

М-да. Подумать только, всего одно слово — скелет — а какой эффект! Доблестные стражи правопорядка, а также примкнувшие к ним личности округлили глаза и удивлённо разглядывают меня, и только неожиданно напавший на директора нервный кашель мешает этой сцене превратиться в немую как в «Ревизоре».

Кстати, директор почему-то смотрит не на меня, а куда-то в сторону, и взгляд у него тревожный и подозрительный. Припоминаю, что в той стороне у нас расположен кабинет биологии, где тоже хранится скелет на подставочке. Директор, наверно, боится, что я могу его умыкнуть. Вот ведь зараза!

— Марина Васильевна, — это уже Фёдор Иванович. — Вы… кхм…

Опять этот кашель! Похоже, в наш город наконец-то пришла осенняя эпидемия. Вернусь домой — наверну чеснока с «бомжатиной» (другой еды в доме нет).

— А можно спросить, — влезает любопытный стажёр, — зачем вам понадобился скелет?

Складываю руки на груди. Не хочу отвечать. Менты и так могут запросить моё личное дело, а директор, в свою очередь, в состоянии обойтись без этой ценной информации. Мне в этой школе ещё работать, и не хочется прослыть идиоткой — а ведь история и вправду слегка идиотская.

Значит, так. Давным-давно, ещё при Союзе, я мирно трудилась в одном НИИ над Очень Секретным Проектом. Одним из обитателей нашей уютной лаборатории был полноразмерный макет скелета, подаренный нам на каком-то протокольном мероприятии. Скелет состоял на балансе НИИ и имел инвентарный номер, а мой тогдашний начальник питал к нему совершенно непостижимую симпатию и ласково называл Гамлетом. И вот однажды скелет потерялся, а череп нашли в моих личных вещах. Потом уже следствие, суд, поганая статья про хищение государственного имущества, вину по которой я не признала, и реальный срок в тюрьме: частично из-за отказа «сотрудничать» (а много я насотрудничаю, если мне ничего не известно), частично из-за закрытого статуса нашего НИИ. Неслабый причём такой срок.

— Ну так зачем?.. — торопит Вадим.

— Да! — вякает наш не менее любопытный директор, и я решаю пойти в отказ.

Но тут на помощь приходит Фёдор Иванович:

— Вы не обязаны отвечать про скелет, — сухо произносит следак в сторону своего стажёра. — У нас объяснение по другим фактам.

— Спасибо, — бормочу я. — Ну что, мы приступим?..

Следак вооружается ручкой; директор нервно теребит свой пиджак и поочерёдно моргает обоими глазами. Похоже, что он пытается подать мне какой-то сигнал, вот только менты просекают это на раз, а ваша покорная слуга — с некоторым опозданием. В итоге Фёдор Иванович бормочет что-то про тайны следствия и настоятельно просит директора выйти. Тот ощутимо бледнеет и медленно, по стеночке, выползает в коридор.

В процессе сердобольный стажёр Вадим предлагает ему валидольчик, но мой непосредственный начальник благородно отказывается. Что, в принципе, понятно — Донцова пишет, что все эти успокоительные здорово замедляют скорость реакции.

Следак переглядывается со стажёром (точнее, сурово сверкает глазами, чтобы тот не отвлекался), кладёт ручку на стол и вновь фокусирует взгляд на мне:

— Для начала, Марина Васильевна, опишите педагогический коллектив.

Ну что ж, по крайней мере, они отошли от темы скелета. И это не может не радовать!

Я начинаю выкладывать сплетни о том, что трудовик мутит с химичкой, физрук ненавидит детей, физик загадочно связан с учительницей литературы, а муж нашей биологички работает в каком-то медицинском вузе, и та то и дело приносит на работу списанные макеты венерических заболеваний со всеми соответствующими частями тела и ужасающими подробностями. И как-то весь этот кошмар разглядели две пятиклассницы… ох, шуму-то было…

Заботливо просвещаю ментов о том, что все парты исписаны сверху и залеплены жвачками снизу; и что учительница русского языка временам читает надписи на столах и иногда даже что-то дописывает (пространно и нецензурно), но детишки об этом пока не догадываются, потому что в тетрадях она пишет правой рукой, а на партах левой.

Рассказываю, что учительница по рисованию в контрах с учительницей по черчению, и если ты вдруг получишь пятёрку по одному предмету, вторая училка посмотрит журнал и влепит двойку из вредности. Поэтому хитрые детки безбожно хватают «лебедей» по ИЗО и тут же получают «заслуженные» оценки по черчению, хотя и то и другое они знают примерно на одном уровне — нулевом.

Сообщаю о том, что отличникам постоянно завышают оценки, потому что они — надежда и гордость. И если десятый класс ещё ничего, но одиннадцатый совсем обнаглел — детишки изволят ходить почти исключительно на предметы с ЕГЭ, а если случайно придут на другие, то всё равно ничего не делают…

Следак прерывает мой бурный рассказ (я с возмущением замечаю, что на листе «объяснения» до сих пор пусто) и приступает к конкретным вопросам.

Девятые классы.

Их всего два, «а» и «б», но в каждом человек тридцать. Куратор у них один на двоих — суровая, мрачная «англичанка». Она обожает классическую литературу и гордо носит на обесцвеченной голове жутковатого вида начёс; не слишком-то любит нашего физика, но дружит с биологичкой. Детишки её боятся. Две трети девятиклассников курят, отдельные личности балуются пивом. Примерно с месяц назад один ученик (нет-нет, не убитый) изволил прийти в состоянии алкогольного опьянения. Сначала его стошнило в туалете, потом сия безответственная личность зачем-то решила пойти на урок и ухитрилась столкнуться с директором. Шуму-то было…

Денис Костылёв, покойный девятиклассник.

О нём я почти ничего не знаю. Нет, правда. Об отношениях в коллективе меня любезно просвещает скучающая на вахте Галька, но промывать кости ученикам она пока что не начала. Каких-то, конечно, я знаю и так, но этот несчастный к ним не относится. Нет, ну, в лицо я его узнаю, но если передо мной посадить десять человек… точнее, положить десять трупов, едва ли смогу понять, который из них Денис.

Зарплата.

А им-то какая разница? Ладно, ладно… зарплата нормальная. Конечно, могла быть побольше, но, в принципе, я довольна. На детективы хватает. На еду — не всегда, но разве я виновата, что нежно любимая мною Дарья Донцова так быстро пишет. Ну а тех пор, как я выпнула Петьку с его перманентным алкоголизмом, мои финансовые дела пошли в гору, и денег стало хватать на конфетки. Со следующей зарплаты, может, и куртку куплю…

Директор.

При всех своих недостатках это хороший мужик. Он взял меня на работу, стабильно выплачивает зарплату, почти не пристаёт… Что? Часто ли ко мне пристают? Да не, не в том смысле! Хотела сказать, не прессует. А в первом смысле… да он же не извращенец! Наверно… Откуда мне знать?

Хотя в последнее время мне кажется, что директор какой-то подозрительно нервный. Эмоции он, похоже, не скрывает вообще! Захотел — наорал, захотел — побледнел…

Само происшествие.

Ну вот, началось. Вздыхаю и начинаю рассказывать, что и зачем. Тёзка любимого мопсика Даши Васильевой Фёдор Иванович довольно щурит глаза и торопливо записывает, изредка подкидывая вопросы: как меня занесло в кабинет физики, куда я так торопливо помчалась, зачем захватила с собой ведро, не видела ли Дениса, где в это время был физик.

Отвечаю максимально развёрнуто и подробно, молчу лишь о странном поведении физика — мне не хотелось бы обсуждать с ментами мои отношения с этим типом.

Потом я просто сижу и жду. Следак торопливо дописывает объяснение и суёт мне его на подпись. Ага, щ-щас! Мне его жуткий почерк в жизни не разобрать. Прошу зачитать. Хучик исполняет мою просьбу без особых восторгов. Хватаю предложенную ручку, секунду раздумываю, а не снять ли перчатки, а то подписывать неудобно и…

Шарах!

Менты нервно вздрагивают, их взгляды скрещиваются на двери. Тихонечко хмыкаю и оставляю на бланке свою закорючку. Потом ещё и ещё — на каждом листе.

Вахтёрша Галина рассказывала, что года четыре назад, когда в каморке потребовался ремонт, дражайший директор опять ударился в экономию, и дверь устанавливал трудовик. Мужик он, конечно, хороший, а столяр так вообще выше всяких похвал, но установка дверей, по-видимому, не его — мало того, что она из железа, к косяку прилегает неплотно, да ещё фиг пойми, в какую сторону открывать. Я, помнится, путалась где-то месяц, следак ухитрился открыть с первого раза, а кто-то с той стороны… похоже, не угадал.

— Дурацкая дверь, — бормочет, переступая через порожек, эксперт.

Следом за ним просачиваются ещё две какие-то личности. Все трое размахивают руками, объясняют, рассказывают и показывают. Я вижу, как тёмные глаза Вадима становятся все больше, больше… в отличие от стажёра, Фёдор Иванович понимает, о чём идёт речь, и мрачнеет буквально на глазах.

Я закрываю глаза, машинально тяну ко рту ручку… а, вот, дурацкий практикум с первого курса. Помнится, я — отличница — сдала его с третьего раза. Баллистика явно не мой конёк. Хотя, наверно, это и не баллистика. Знания в голове сохранились, а название предмета почило в Лете.

Но вывод тут однозначен:

— Вы, что, хотите сказать, он не сам?..

Эксперт раздражённо кивает:

— Скорее всего. Экспертиза покажет.

Следак поворачивается ко мне, черты его лица слегка заостряются. Чуточку, самую малость — но мне вдруг становится жутко. Дешёвая синяя ручка предпринимает попытку вырваться из моих пальцев, по спине сползает капля пота.

— Откуда вы знаете? — ласково улыбаясь, интересуется Хучик.

Угу-угу. Знаем мы эти улыбочки… Я опускаю ручку на стол и пожимаю плечами. Выходит немного нервно.

— Ну, я же всё-таки физик…

Мент удивлённо расширяет глаза. Интересно, с чего это вдруг? Я же ему… а, нет, не сказала. В моём объяснении есть графа про образование, но там записано просто «высшее». Распространяться в подробностях почему-то не хочется, получится как со скелетом.

— Поня-ятно… — тянет Хучик.

Он забирает у меня «объяснение»… и, кажется, впервые обращает внимание на мои руки.

— Будьте добры, снимите перчатки.

Тусклые голубые глаза неожиданно вспыхивают, и я понимаю — не отвертеться. Снимать перчатки ужасно не хочется. В этом простом как тряпка желании нет ничего криминального, просто меня… ммм… слегка напрягает эта болезненная процедура.

— Ну-ну, — торопит следак. Похоже, ему не терпится покинуть каморку и отловить для допроса кого-то ещё.

Послушно киваю, изображаю улыбку и стягиваю перчатку с правой руки. Ну что сказать, рука как рука. Подумаешь, кожа не очень. У нас, уборщиц, это такая профессиональная травма.

— Ну.

Вздохнув, освобождаю от желтой резины свою несчастную левую кисть и демонстрирую следаку кривовато намотанные бинты. Дожидаюсь властного кивка, разматываю дурно пахнущую марлю (бальзамический ленимент по Вишневскому хорошо заживляет, но пахнет он гадостно) и осторожно складываю ладошки ковшиком.

— Твою ж… — бормочет стажёр.

Фёдор Иванович подходит поближе и сочувственно цокает языком. Слева склоняется любопытный эксперт: берёт мою руку в свои и внимательно осматривает четыре уже подживающие ранки.

Потом осторожно касается воспалённой кожи и уточняет:

— Чем это вы?..

Возмущённо фыркаю, отнимаю руку и снова наматываю на рану бинты. Чего сразу я? Вообще-то, это всё Петька.

— Да как сказать, чем… наверное, бывшим мужем. Он страшно не хотел разводиться и почему-то решил, что если воткнет в меня вилку, то суд нас поженит обратно.

Вадим удивлённо округляет глаза, в глазах мента и эксперта — естественный скептицизм. Спешу развеять сомнения:

— Да знаю я, знаю, в руке есть кости и сухожилия, их просто так не проткнёшь. Да он, в принципе, не проткнул, дырочки не сквозные…

Вздыхаю и снова натягиваю перчатку. И ладно бы кто-то помог! Но нет, всё сама…

Полюбовавшись на открытую рану, менты теряют ко мне интерес. Хучик небрежно сует объяснение в портфель, прощается и направляется к двери, эксперты вновь обсуждают что-то своё, и только стажёр, поднимаясь с Катькиной табуретки, с улыбкой интересуется:

— И что там суд, поженил?

Я на секунду перестаю ломать голову над сложной дилеммой (сослаться на шок и отпроситься до завтра или геройски вернуться к мытью полов) и рассеянно отвечаю:

— Угу. Восемь раз.