Зеркала

Мария Николаевна Покусаева, 2018

Шкаф, зеркало, кроличья нора – что угодно может стать дверью, которая откроется в мир, полный чудес. Так случилось со мной. За волшебной дверью меня ждали – и встретили как почетную гостью. Они пообещали добрые чудеса, безобидные приключения и пару коньков в придачу, всё – лишь бы я осталась на пару месяцев при дворе златовласого принца. Но у чародеев и принцев есть свои секреты, глубины зеркал прячут чудовищ, а законы магии жестоки и злы, если ты их не знаешь. Когда погаснут волшебные огни, когда мир повернется ко мне своей темной стороной – кем я стану?

С той стороны стекла

План приставить канделябр к чьему-нибудь горлу и узнать все, что нужно, успешно провалился: с утра я уже не была столь смелой и злой, как думала о себе вечером. Сильвия, явившаяся на мой зов так быстро, словно ходила сквозь стены, с ласковой насмешкой посоветовала мне искать знания там, где их должно искать.

То есть в библиотеке.

И вот я оказалась здесь, среди шкафов и старых книг.

Было прохладно и тихо, очень светло и так же пыльно.

А еще у меня обнаружились ровно две проблемы с доступом к знаниям.

Для начала от заклинания, которое давало возможность читать на незнакомом языке, кружилась голова, стоило открыть книгу и коснуться взглядом строк. Это было… печально и очень затрудняло поиск, потому что мне то и дело приходилось садиться на стул, на ступеньку стремянки или даже на пол и пытаться дышать, не чихая то и дело от пыли.

Вторая проблема была серьезнее — я не знала, что мне искать. Где искать и как — я тоже не знала. Кем бы ни был владелец замковой библиотеки, он, кажется, не интересовался ею и не следил за ней. Книги словно сложили сюда просто, чтобы сложить, и так и оставили.

Конечно, здесь не лежала пыль слоем толщиной с палец, не свисала лохмотьями паутина, не было дохлых мышей, засохших мух, плесени и прочих радостей жизни. Но от всех этих полок, пустых мест на них и стопок рядом со стеллажами я чувствовала себя так, словно застряла посреди деталей головоломки, которую не могу собрать.

Географические атласы соседствовали с рецептами зелий, кулинарные книги — с заметками и воспоминаниями путешественников и первооткрывателей, исторические трактаты — с трактатами по медицине, полными не самых приятных гравюр. Я нашла девятый том некой “Истории мира для девиц, в десяти с половиной томах”, но как ни пыталась разглядеть среди сотен корешков, обложек, среди цветных, белых, золотистых и даже узорчатых обрезов остальные тома или хотя бы первый, увы, они словно провалились куда-то.

Если вообще существовали, в чем я начала сомневаться, как и в существовании владельца библиотеки. Точнее, того, кто был бы к ней неравнодушен. Следил бы за ней. Дополнял. Разбирал. Избавлялся от лишнего.

Разочарованно вздохнув, я прислонилась к стене — и чуть не подпрыгнула, увидев напротив себя силуэт.

Чертово зеркало.

Оно пряталось в нише между стеллажей, в тени, само по себе темное, широкое, похожее на тайную дверь. Можно было подумать, что это проход в соседнее помещение, из которого за мной кто-то наблюдал.

Другая версия меня.

Когда сердце снова стало биться ровно, я вернулась к книгам.

Правда, ненадолго.

— Доброе утро, Мари.

Я вздрогнула и обернулась с раскрытой книгой в руках — огромным тяжелым томом, озаглавленным «Ars Magica».

В отличие от большей части книг по магии, которые попадались мне, этот был хотя бы не на латыни.

На латынь заклинание чтения не распространялось, а мои собственные знания ограничивались терминами, тремя пословицами и призывом выпить.

Кондор стоял рядом с той самой нишей, в которой пряталось зеркало, расслабленно привалившись плечом к одной из полок. Он был спокоен, как человек, который выспался и потому чувствует себя готовым к любым неприятностям. Только черная одежда делала его как-то по-особенному худым и бледным, еще более худым и бледным, чем я запомнила.

Я захлопнула книгу и прижала ее к груди, словно попыталась отгородиться, и застыла, сжав губы, потому что не знала, что сказать. Чувствовала я себя как школьница, которую поймали за курением или рассматриванием похабных картинок в журнале.

Взгляд Кондора скользнул по моей фигуре, задержавшись на книге. Волшебник прочитал название, и на его лице появилась на миг кривоватая улыбка. Он шагнул вперед, к столу, который стоял у окна.

— У тебя такой вид, словно ты что-то натворила, и я собираюсь тебя отчитывать, — сказал он и сел боком на один из стульев, а потом кивнул мне на второй. — Но нет. Сядь, пожалуйста.

Я послушно кивнула и, стараясь не двигаться слишком резко, села. «Ars Magica» легла на стол между нами — я просто не подумала вернуть ее туда, где взяла. Я натянула рукава толстовки на ладони и поежилась.

Мы сидели рядом с окном, сквозь мелкие стекла в библиотеку проникал холодный зимний свет. Кондор не то нахмурился, не то сощурился, а я заметила, что глаза у него какие-то странно светлые, и тут же смущенно уставилась на неровный книжный край.

Рассматривать людей так пристально, конечно, это невежливо.

Особенно, когда при этом начинаешь краснеть и выдаешь себя с головой.

Кондор, кажется, воспринял это все чуть иначе.

— Не трясись так, словно я тебя сожру, — насмешливо сказал он. — Для начала я пришел извиниться.

Я удивленно посмотрела на него. Он же приложил правую ладонь к груди, наклонил голову, словно кланялся мне, как вчера, и по-доброму улыбнулся. То есть совсем по-доброму. Не так, как должен был бы улыбаться самоуверенный красавчик барышне, к которой накануне зашел в не самый подходящий момент.

— Хорошо, — сказала я хрипло. — Извинения приняты.

Наверное, получилось сухо, но слова застревали у меня в горле.

Кондор моргнул. Улыбка исчезла, уступив место серьезному и хмурому выражению. Он вздохнул, кажется, с сожалением и протянул руку к книге. Красивые длинные пальцы осторожно коснулись края обложки.

— Можно?

Он что, у меня разрешения спросил?

Наши взгляды встретились, и я поняла, что глаза у него не светлые, а желто-оранжевые, с тонкой темной каймой вокруг радужки.

Когда мы встретились в первый раз, было слишком темно, чтобы разглядывать такую мелочь, как чей-то цвет глаз. Вчера, конечно, вообще было не до этого, и вот сейчас, когда дневной свет исключал любую ошибку, я застыла, как напуганный кролик, под едким, острым взглядом, похожим на взгляд хищной птицы.

Видимо, все, что я подумала, отразилось у меня на лице.

Волшебник, конечно, понял.

— Фамильная черта, миледи, — пояснил он с кривой полуулыбкой, от которой на его лице проступило что-то неприятное. — Почему так — долгая история. Мой цвет глаз не самое странное, что здесь можно увидеть, поэтому предлагаю перейти к более важным вопросам.

Он убрал руку с книги и даже сам, кажется, отодвинулся, мгновенно став каким-то закрытым и отстраненным.

— Что же касается книг, — продолжил Кондор прохладно, — то я бы советовал начать с истории или этикета. Это сейчас куда полезнее.

— Именно так я и сделаю, — ответила я и демонстративно осмотрелась. — Как только пойму, где мне искать список обязательной литературы для попаданок.

Кондор хмыкнул и тоже осмотрелся.

— Я подумаю, что здесь можно сделать, — ответил он куда вежливее, чем я ожидала. — Твои предшественницы не проявляли к библиотеке особого интереса.

— Поэтому прислуга расслабилась?

— У местной прислуги есть свои недостатки, — сказал Кондор. — И своеобразное представление о порядке вещей. Но ближе к важному, Мари. Я, кажется, обещал тебе кое-что. И если я не нарушу твои планы в столь, хм, интересном занятии, как изучение магии по сомнительным источникам, — Кондор почти брезгливо ткнул пальцем в корешок книги, которая все еще лежала между нами, — то у меня как раз есть время и силы, чтобы приоткрыть завесу и показать тебе твой мир. И то, что ты хочешь там увидеть.

Я буквально вскочила, чуть не ударившись коленом о стол.

— Да, конечно! Спрашиваешь еще! — сказала я, боясь, что он вдруг возьмет — и передумает.

— Замечательно.

Маг снисходительно улыбнулся и сделал мне знак сесть на место.

Он, в отличие от меня, никуда не торопился, поэтому пришлось плюхнуться на стул. От шумного вздоха я не удержалась.

Кондор снова нахмурился, словно моя порывистость разочаровала его.

— Сначала выслушай меня, чтобы не было неприятных сюрпризов, — ворчливо сказал он и на секунду замялся, будто готовился сказать мне что-то не очень приятное. Его пальцы отбили на обложке книги несложный ритм. — Может быть, ты уже успела отсюда вычитать, что иногда для волшебства нужна весьма определенная жертва. Зеркало, через которое ты будешь смотреть на свой мир, потребует крови. — Он пристально посмотрел на меня и добавил, как будто бы я и без того не поняла: — Твоей крови, милая.

Он замолчал, давая мне время понять и осознать сказанное. Наверное, это правильно, мало ли, как непосвященный человек отреагирует на предложение поделиться собственной кровью.

Я пожала плечами и скривила губы, мол, тоже мне. Обещание боли меня не пугало, в моей жизни были вещи, куда более неприятные, чем пара часов под машинкой у тату-мастера. Но живот все равно свело от волнения, это был не страх перед болью, скорее, предвкушение чего-то такого, непосредственного участия в чем-то настолько… необычном?

— Проколешь мне палец булавкой? — спросила я.

— Можно сказать и так, — ответил Кондор, не слишком довольный моей бравадой. — Только прокалывать будешь сама. Считай это частью ритуала.

Он криво улыбнулся моей смелости и встал, протягивая руку, за которую я не взялась.

— Куда мы… — начала я, когда поняла, что он и не собирается воспользоваться дверью.

— Храм находится в другом месте, Мари, — ответил Кондор, остановившись у той самой ниши с зеркалом. Значит, моя догадка, как он пришел в библиотеку, была верна. — Пытаться попасть туда через дверь было бы скучно и долго, но, к счастью, особым гостям доступны особые пути. — Он снова предложил мне руку ладонью вверх, на этот раз сопроводив жест почти глумливым поклоном. — Если ты не возьмешь меня за руку, боюсь, я не смогу провести тебя с собой, милая, — добавил маг серьезно и прохладно.

— А… это не опасно? — уточнила я, опасливо вкладывая свою ладонь в его.

Одно дело — магические светильники щелчком пальцев включать, а вот через зеркала шастать — это совсем другое. Я ж не знаю, что там, с той стороны, и что именно я сейчас почувствую. В книжках тоже разное пишут.

— Это не более опасно, чем все остальное, Мари, и не страшно. — На лице Кондора появилось выражение нетерпеливого раздражения. — Ты быстро привыкнешь. Идем.

Рука волшебника была прохладной, как я и запомнила. Сильные пальцы крепко обхватили мою кисть, и меня повели за собой.

Я затаила дыхание, как перед прыжком в глубину, и закрыла глаза, покрепче вцепившись в руку Кондора и чуть не поранившись об одно из его колец. Никакого головокружения, никакого ощущения падения или чего-то еще, о чем я читала в фэнтези, не было, только легкое сопротивление пространства, словно проходишь сквозь сильный вертикальный поток воздуха.

После этого стало заметно холоднее, и я открыла глаза.

Под ногами у меня был вымощенный каменной плиткой пол, сквозь трещины в котором торчала бурая сухая трава. Длинный узкий коридор убегал вперед, мягко заворачивая влево, его потолок терялся в вышине. В стене то тут, то там темнели ниши, а в нишах — колонны и статуи, увитые побегами какого-то растения, высохшими, черными, но все еще цепкими.

Свет падал из узких окон, лишившихся стекол.

Кое-где лежал снег, труха опавших листьев, осколки цветного стекла и птичьи скелеты, распластанные на камне.

Я переступила с ноги на ногу и обхватила себя руками.

За моей спиной в отполированной поверхности черного камня стояло мое сумрачное отражение.

— Это и есть храм? — спросила я, вглядываясь во тьму внутри этого странного зеркала.

Не про него ли?..

— Да, это и есть храм, — сказал Кондор и коснулся моего плеча. — Пойдем.

— А это…

— А это обсидиан, — ответил он, не оборачиваясь.

Пришлось догонять.

Мы прошли мимо высоких ворот, запертых на засов, обвитый стеблями так, что, пожалуй, не разрубив их, сдвинуть его не получилось бы.

Это место напоминало не то заброшенное гнездо, не то вымерший волшебный дворец, погруженный в чары сна. Ни жрецов, ни армии служек — только пустота и зимний холод вокруг.

Кондор уже не держал меня за руку, он молча шел вперед, а мне приходилось на каждые его шаг совершать два. Краем глаза я замечала и разбитые витражи, и выщербленные барельефы, и еще много чего такого, и думала, что за такое отношение к храму я бы по голове настучала, будь я на месте их богов.

Так и запишем.

— Что здесь произошло? — выдохнула я и встала на месте.

Изо рта шел пар.

Кондор остановился и повернулся ко мне, наклонив голову набок. На его лице читалось удивление и очень въедливое любопытство, словно заданный вопрос стал для него сюрпризом.

— В смысле? — переспросил он.

— Здесь никого, — ответила я, вздрогнув от звука собственного голоса. — Ни слуг, ни священников, ни прихожан. Ворота закрыты. Все заброшено.

Говорить было сложновато, я замерзла, и губы переставали слушаться. Я обхватила себя руками и подумала, что кое-кто мог хотя бы предупредить, что нужна куртка. Или шарф.

Кондор вздернул острый подбородок, окинув меня задумчивым взглядом, а потом начал снимать то, что носил вместо пиджака. Не знаю, сюртук? Камзол? Пусть будет сюртук, дальше разберусь.

— Что ты…

— Прости, Мари, я не подумал, — сказал маг, набрасывая сюртук мне на плечи. Сам он остался в рубашке и жилете. — Я несколько рассеян в последнее время, как ты успела заметить, но, поверь, я не со зла.

Это было настолько неожиданно, что “спасибо” я буквально прохрипела.

— Не за что, — хмыкнул Кондор.

Ему, кажется, было совсем не холодно.

Так же, как Ренару, который вышел в одной рубашке на крышу башни.

У них тут что, магическая терморегуляция у всех?

— Что же касается твоего вопроса… — задумчиво продолжил волшебник. — Скажем, это особый храм. Он создавался не для того, чтобы пропускать сквозь себя толпы страждущих и ищущих, а тех, кто хранил порядок в нем, к сожалению, больше нет под этими небесами.

Он посмотрел на меня сверху вниз.

— У меня, увы, не было возможности узнать о тонкостях религии в твоем мире. Если у тебя возникнет желание поговорить об этом, я к твоим услугам. А сейчас пойдем, пока мы оба не замерзли.

И он снова легонько толкнул меня вперед.

— Мы почти пришли.

Мы и правда почти пришли. Коридор закончился тупиком, в конце которого стояла большая каменная чаша, полная воды, чуть подернутой корочкой льда. На стене за этой чашей еле-еле проступали контуры фрески — несколько кругов, расположенных по горизонтальной дуге.

— Луна, — выдохнула я.

Кондор покосился на меня.

— Все верно, — сказал он.

— Но… у вас же две луны…

Маг усмехнулся, но ничего не сказал. Вместо этого он взял меня за плечи, развернул налево, где в стене зияла арка проема — и мы оказались посреди большого круглого зала.

Высокий потолок заканчивался стеклянным куполом, каким-то чудом уцелевшим в этой разрухе. На стенах еще различались поблекшие фрески, в стрельчатых окнах — остовы витражей. Их было одиннадцать, по пять с каждой стороны и один впереди, над возвышением, к которому вели широкие каменные ступени. А на этом возвышении стояло огромное, очень яркое и чистое зеркало. Его металлическая рама блестела так, словно ни время, ни равнодушие людей, забросивших это место, ни холод, ни влажность — ничто не могло заставить ее потускнеть и поблекнуть.

Я чуть не споткнулась, засмотревшись, и цапнула Кондора за рукав.

Он истолковал это как-то по-своему.

— Здесь нечего бояться. И вообще. — Он посмотрел на меня и ухмыльнулся с этаким легким острым высокомерием. — Пока я не боюсь, не бойся ничего.

Я разжала пальцы.

— А если ты боишься? — спросила я, поднимаясь за ним к зеркалу.

Ступени были выщербленными и затертыми.

— О, тогда беги в ужасе и прячься под кровать, — фыркнул маг и провел рукой по металлической раме, словно смахивал несуществующую пыль. — Это дверь, — сказал Кондор, словно представлял мне важную персону. — Говорят, когда-то она выглядела иначе.

— Очень приятно, дверь, — ответила я с усмешкой. — Будем знакомы.

Мне показалось, что где-то вдалеке раздался еле слышный хрустальный перезвон, как будто бы ветер смахнул с крыши мелкое крошево льда.

Мое отражение в зеркале едва доставало макушкой до плеча отражению волшебника, и красные кеды на полу, на котором различался какой-то затертый узор, выглядели дико. Наверное, еще более дико, чем на паркете в украшенных гобеленами залах.

Я вдруг поняла, что там, в библиотеке, мне ничего не сказали про мой наряд. Кондору все равно или… или это такое проявление вежливости?

Кондор повернулся ко мне и бесцеремонно сунул руку в карман своего сюртука, ни капли не смущаясь тем, что этот самый сюртук в этот момент был надет не на нем.

— Держи булавку, — с усмешкой сказал он, протягивая мне небольшие кожаные ножны.

В них оказался нож, маленький, чуть длиннее моей ладони от запястья до кончиков пальцев. Загнутое лезвие, заточенное с внутренней стороны, напоминало не то серп, не то коготь хищника.

Совсем не булавка.

Я моргнула и поняла, что мне страшно.

Это тебе не кровь в больничке сдавать, дурочка.

— Что я… — я подняла взгляд на Кондора.

— Что ты должна делать? — мягко подсказал он.

— Ну… да. — Я дотронулась острым кончиком ножа до подушечки большого пальца. Страшно. — Чертить какие-то символы или…

Кондор покачал головой.

— Ничего такого. Просто положи руку на раму. Вот так. — Его пальцы легли на один из металлических завитков. — И попытайся представить то, что хочешь увидеть. Или кого хочешь. Найди свой маяк. — Кондор улыбнулся. — И сама к нему выйдешь.

Я моргнула.

— И все?

— Ну… — Его взгляд скользнул по ножу в моей руке. — Остальное — уже моя работа.

Я разочарованно хмыкнула, демонстративно взвешивая нож в руке.

— Что? — ласково спросил Кондор, наклонив голову набок.

— Я ожидала сложных ритуалов и заклинаний, — призналась я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

Почти дерзко.

— Сейчас в них нет нужды, — маг ухмыльнулся, чуть вздернув подбородок.

Кажется, он понял, что я болтаю, чтобы оттянуть неприятный момент, и нашел это забавным.

Стальной коготь замер над моей кожей.

— А если ты мне врешь? — спросила я. — И все, что я увижу, будет только иллюзией?

Кондор скрестил руки на груди, вздохнул и демонстративно закатил глаза, словно спрашивал у местных духов, за что ему это все. Будь его воля, он, кажется, еще бы и головой о зеркало побился.

— У меня нет причин тебе врать, — устало ответил волшебник. — Если бы я хотел задурить тебе голову, выбрал бы куда менее затратный для себя способ. Не потащился бы сюда в мороз. Не стал бы использовать сакральное пространство. И не заставлял бы никого резать руки, — холодно перечислил он и добавил почти обиженно: — Но, конечно, ты можешь мне не верить. Полностью твое право.

Направленный на меня взгляд был хмурым.

Я сжала лезвие ножа в руке и вытащила, рассекая себе ладонь быстро и глубоко, наверное, глубже, чем надеялась. Тут же стало горячо, липко и больно, алое проступило между пальцев, потекло по запястью, а я так и стояла с разведенными в стороны руками, сжимая в правой рукоять ножа.

Кондор забрал нож, не без труда разжав мои побледневшие пальцы.

Он ничего не сказал, но осторожно приобнял за плечи, подталкивая вперед. И руку мою, испачканную в крови, он тоже сам к раме приложил, накрыв своей рукой.

«Как трогательно, — успела подумать я. — Это он поддержать пытается или боится, что я сбегу?»

А потом я снова услышала звон, и мир начал меняться.

Цветные пятна уцелевших стеклышек в витражах, блики света, камень и металл, тени в углах — я видела это все, но каким-то другим, более четким, более ясным. Мое испуганное бледное лицо в зеркале показалось чужим. Мелькнула где-то под самым потолком тень, стремительная, как ласточка, и воздух вокруг застыл, замерз и замер весь, от пола до верхней точки стеклянного купола вместе со всеми пылинками, снежинками, бликами и тенями.

Мир вокруг рухнул, все пылинки, все блики, вся снежная взвесь, все полетело вниз — и я тоже рухнула туда, в глубину зеркала, уже не помня ни о боли в руке, ни о маяках, ни о том, что так и не спросила, как мне отсюда выбраться.

***

Мама что-то готовила на кухне.

Кухня была крошечной — три шага туда-сюда.

Часы на микроволновке показывали половину десятого.

Значит, это завтрак.

Я видела мамину спину, локти, бантик на поясе фартука, то, как двигается рука с ножом — вверх, вниз, вверх, вниз, как идет пар из-под крышек. Стол, такой же маленький, как и кухня, был накрыт на троих очень тщательно. Так делают люди, для которых важно собрать всех вместе в один момент, и не важно, каких усилий это стоит. Я знала, что будет дальше, очень хорошо знала, могла бы даже вести счет по секундам. Вот сейчас мать повернет голову — есть, крикнет что-то, не выпустив из руки ножа, — сделано, поднимет крышку, помешает, что-то поставит на стол, что-то с него уберет, что-то переложит, перепроверит — сделано. Все как по расписанию.

Я ненавидела это всю жизнь, все эти домашние ритуалы, салфетки, приборы, просьбы передать соусницу, которая вообще непонятно зачем нужна на этом крошечном столе, пустые разговоры, в которые тебя пытаются втянуть, но сейчас вдруг очень захотела туда. К салфеткам и соусницам. И даже к разговорам.

Ко всей этой игре в благополучную и дружную семью, в которой принято молчать за завтраком или говорить о погоде.

К неудобным для меня вопросам, к придиркам младшей сестры, к звукам телевизора, который за едой смотрел отец — деловые каналы, скучную и нудную болтовню об экономике.

Кстати, о сестрах.

Она появилась как обычно медленно, заполняя своим присутствием все пространство, и застыла напротив меня. Я поняла, что смотрю из зеркала на стене, над столом, оно круглое, декоративное, не слишком нужное, привезенное откуда-то из отпуска — бесполезная вещица, к тому же безвкусная и висит не на месте. И вот пригодилась, надо же.

Лицо моей младшей, очень похожее на мое собственное, было прямо перед моим лицом настолько близко, что я на секунду испугалась, а не видит ли она меня. Нет. Конечно, нет. Она смотрела на себя и только на себя, на четкие стрелки, от которых ее глаза казались хитрыми, а она сама — чуточку более взрослой.

Она налюбовалась, хмыкнула и отошла в сторону, поправляя бархатный чокер. Удивительно знакомый, надо сказать.

Она даже дома одевалась так, словно готовилась, как любила говорить, выйдя за хлебом, встретить свою судьбу.

В последние полгода эта судьба должна была воплотиться в готическом принце, и, кажется, в мое отсутствие кто-то набрался наглости и добрался до моих старых вещей на антресолях.

Не то чтобы мне было жалко, но…

Мир подернулся рябью и начал расплываться, словно кто-то кинул камень в воду, и пошли круги один за другим.

Один за другим — во все стороны от точки падения.

Все вокруг рассыпалось и собиралось заново, картинка сменяла картинку, искажались углы зрения, мелькали перед глазами цветные пятна, огни и силуэты.

Вот моя старшая сестра пишет что-то — я вижу это из зеркальца на ее столе. Тонкий кончик гелевой ручки скользит по тетрадным листам, растянутые рукава домашнего свитера прикрывают почти половину кисти, на ногтях — ошметки темного лака.

Вот моя работа и поток людей, очередь к кассе, вешалки, кто-то отбрасывает волосы за спину, кто-то улыбается и смеется — я не слышу смех, я вижу лица, жесты, запрокинутую голову, крупные серьги в ушах.

Вот моя подруга покупает кофе перед парой — я смотрю на нее из зеркала, висящего над головой бариста, вижу кошелек, цветную макушку, мех на капюшоне. Я знаю, что она не выспалась опять, я знаю, что у нее в стакане две порции эспрессо без сахара.

Вот человек, которого я любила, смотрит на себя в маленькое треснувшее зеркало над раковиной в ванной. Лампочка светит на него слева, и он чуть щурится, пытаясь пригладить непослушный вихор. Он постригся, и мне грустно от этого. Мне нравилось, что его волосы были длиннее моих. Я смотрю на его лицо и пытаюсь запомнить эти черты, словно и без того не помню их на взгляд и на ощупь: тонкий нос, прямые брови, крошечный шрамик от пирсинга на нижней губе.

Чья-то ладонь закрывает ему глаза, и он улыбается, ловит ее, кусает за пальцы…

…я исчезаю — кажется, во всех смыслах, падаю куда-то во тьму, в мельтешение снежинок, в колючую пургу, в ледяной ад.

И здесь, посреди снежного вихря, я смотрю на саму себя.

Чей-то голос зовет меня по имени очень настойчиво, у меня болит левая ладонь — я достаю ее из кармана, и на снег падают красные капли. Я отмахиваюсь от голоса и от боли в руке и пытаюсь догнать себя. Что-то идет за мной, за той, другой мной, что-то, отчего мне — обеим нам — страшно и хочется бежать.

Снежная пелена густеет, снежинки становятся острыми, как осколки, ветер безжалостно бросает их прямо мне в лицо, царапая кожу, словно пытается меня остановить, но я упрямо иду вперед, не теряя из виду собственную тень.

Иду до тех пор, пока мир снова не начинает расплываться.

***

— Хватит, — сказал Кондор. — Пора возвращаться.

Я решила послушаться его и вернулась — очнулась, хватая ртом воздух, словно только что решила испытать себя и задержать дыхание так долго, как могу.

Зеркало было все таким же сияющим и равнодушным, и ничего, кажется, не изменилось.

Только я почему-то плакала.

И еще стало темнее, самую малость, потому что там, над нами, за стеклом собирались тяжелые тучи, обещающие снегопад.

Моя кровь осталась на зеркале — красное пятно, портящее его совершенную чистоту. Я уставилась на глубокий порез, рассекающий ладонь посередине, и подумала, что из всех вещей, которые я сейчас сделала, порезать себя было самой простой задачей. Шрам, наверное, останется, но так даже интереснее.

— Не останется.

Кондор схватил меня за запястье и осторожно расправил раненую ладонь. Его пальцы прошлись вдоль пореза — было щекотно и тепло. Кровь исчезала, рана затягивалась, я удивленно смотрела, как срастаются ее края, и не чувствовала ни страха, ни отвращения.

Но взгляд в итоге отвела — куда-то в сторону и вниз.

— Если честно, — сказала я, удивляясь тому, что слышу свой голос, и он даже звучит не слишком хрипло, не срывается на плаксивые причитания, — я бы предпочла этого не делать.

— Чего не делать? — Кондор закончил с моей рукой и смахнул с нее засохшую кровь.

— Не смотреть.

— Увидела что-то не то?

Он все еще стоял близко, так близко, что если я упаду, успеет подхватить.

А на мне все еще был его сюртук. Или как оно называется?

Я кивнула, стирая ладонью слезы со щек, а потом поняла, что не могу больше играть в стойкого и смелого бойца, которому все нипочем. Я села прямо на каменную ступеньку, совсем забыв, что вокруг зима и пол холодный, и сжалась, стараясь не дышать, чтобы не разрыдаться. «Сейчас пройдет, — думала я, — всегда проходит».

К сожалению, не прошло, и я спрятала лицо в ладонях.

Когда Кондор со вздохом сел со мной рядом и слегка приобнял за плечи, я совсем перестала дышать. Это было последнее, что я сейчас ожидала.

— Мне очень жаль, — сказал он. Тепла в его голосе было не больше, чем раньше, но, кажется, он не спешил осуждать меня или напоминать, что я сама обо всем попросила. — Я не знаю, что ты видела и что именно из этого тебя расстроило, но мне очень жаль, что так получилось. — Маг как-то неловко погладил меня по голове, когда я, не выдержав, все-таки хлюпнула носом. — Ай-й, и я тоже тот еще болван, конечно!

Почему именно он болван — этого волшебник решил не говорить.

Это прозвучало как-то иначе. Не как все остальное. Растерянно. Со странной, не злой досадой на самого себя. Я, честно говоря, думала, что Кондор как следует меня встряхнет и заставит успокоиться, напомнив, что господин маг здесь не в роли моей мамочки… В общем-то, он совсем не обязан вытирать мне слезы.

Но судя по белому носовому платку, который мне протянули, когда я выпрямилась, выползая из своей раковины, именно этим он и намеревался заняться. Ну, как умел.

— С-с-спасибо, — едва не заикаясь, сказала я, сжимая платок в руке.

— Не за что, милая. — Маг снова вздохнул и попытался мне улыбнуться. — Не могу сказать, что я мастер в том, чтобы справляться с потоком женских слез, но, боюсь, именно сейчас у меня нет выбора.

— Прости, я… — начала было я, используя платок по назначению, то есть стирая им слезы, текущие по щекам и подбородку.

— За что мне тебя прощать, Мари? — совершенно искренне удивился Кондор. — Ты не сделала ничего дурного. Думаю, у тебя есть весьма понятный повод для печали. — он кривовато ухмыльнулся, отводя взгляд в сторону. — Я, признаюсь, совершенно не представляю, что с тобой сейчас делать.

— Я тоже, — сказала я. — Не знаю, что теперь с собой делать.

— Вот видишь. — Кондор улыбнулся добрее. — У нас, оказывается, общая беда. И у меня есть предложение.

— М? — всхлипнула я.

Кондор встал со ступеньки и осторожно дотронулся до моего плеча, будто пытался разбудить. Я подняла голову, щурясь на него. Больше всего сейчас хотела оказаться у себя в комнате и спрятаться под одеялом.

— Я не уверен, что моя компания может считаться хорошей, — сказал волшебник, наклонившись ко мне. — И тем более не уверен, что ты решишь поделиться своими печалями с кем бы то ни было. Но я хочу предложить тебе выпить вместе — а дальше решай сама.

— Что? — не поверила я.

— Идей лучше, чем пьянка, у меня сейчас нет. Разве что какое-нибудь заклинание. Но это тебе не понравится, гарантирую.

Кондор протянул мне руку, я почти автоматически схватилась за нее, и мне помогли встать.

— Ты сейчас серьезно? — я моргнула, глядя на него.

— Абсолютно. — Кондор кивнул без тени улыбки. — Но если ты по каким-то причинам предпочтешь побыть одна, я пойму и найду для тебя легкое успокоительное.

— Нет, я не… — Я растерянно выдохнула, заправила за ухо выбившуюся прядь волос и поняла, что, наверное, он прав. Извиниться и уйти к себе, чтобы рыдать под одеялом, я всегда успею. — Ладно, давай… попробуем.

***

Черная гладь обсидиана. Туман. Шаг.

И мир изменился быстрее, чем я успела уловить и осознать разницу температур.

Я стояла, пялясь на свои ладони, пока Кондор не окликнул меня.

— Прекрасно понимаю желание побыть в одиночестве, — сказал он, — но спешу напомнить, что мы договаривались о чем-то совсем другом. Держи. — Он протянул мне полотенце. — Это мои личные комнаты… и там — ванная. — Он махнул рукой куда-то в сторону. — Умойся. Это поможет прийти в себя.

Я рассеянно кивнула.

— А ты куда?

— Загляну на кухню, — усмехнулся он, отодвигая меня в сторону. — Я, знаешь ли, предпочитаю закусывать.

Я моргнула, чувствуя себя в еще большей растерянности, чем до этого, и как-то упустила момент, когда осталась одна.

Кондор не шутил. И не передумал. Его предложение все еще было в силе, и, черт возьми, меня это вдруг испугало.

Я задумчиво стянула с себя сюртук, сосредоточенно и педантично сложила его, будто бы в этом простом действии был какой-то тайный смысл, и оставила на спинке кровати. Переброшенное через плечо полотенце казалось мне тяжелым.

Вокруг была чужая территория, на которую я проникла и потому чувствовала себя крайне неловко. Я очень старалась оставить как можно меньше следов и не смотреть по сторонам, словно бы могла наткнуться на какую-то тайну, обнаружение которое грозило проклятием.

Но я все равно заметила, к примеру, темно-синее покрывало на кровати, тяжелые гардины и ту необжитую пустоту, которая бывает в роскошных номерах отеля, куда приходят только ночевать.

Я подумала, что кабинет Кондора с завалом бумаг на комоде, со стопками книг и всем прочим, был куда более… теплым? Не в смысле температуры воздуха.

В ванной комнате тоже был витраж, но не с единорогом, как в моей, а с узором из листьев и цветов, похожих на цветы шиповника. Я подставила руки под воду, сделав ее ледяной, настолько холодной, чтобы пальцы начала сводить судорога, и посмотрела в зеркало, висевшее над раковиной. Зрелище было печальным во всех смыслах.

Ну, ничего удивительного, я бы себе тоже предложила сначала умыться, а потом уже все остальное.

Холодная вода действительно помогла, я перестала чувствовать песок под веками, перестала нервно дрожать, словно вместе со следами слез вода смыла и всю ту муть, которая поднялась в душе. Отражение, взлохмаченное и бледное, с намокшими тонкими прядями, прилипшими ко лбу и щекам, смотрело на меня зеленущими от слез глазами. Я провела рукой по волосам, пытаясь привести их в подобие порядка. Рука слегка дрожала от волнения.

Я согласилась напиться.

С едва знакомым мужиком, красивым настолько, что я боялась смотреть на него.

В другом, мать его, мире.

Я оперлась руками о раковину и рассмеялась.