Тайны Лиардреда. Часть 1. Цена счастья

Мария Мекельская, 2022

Она – самая обыкновенная девушка, жизнь ее спокойна и однообразна. Но однажды все изменится. Неожиданная командировка в Санкт-Петербург, встреча с мужчиной ее мечты и внезапно вспыхнувшая взаимная страсть – все это поначалу кажется простым стечением обстоятельств, подарком судьбы, превратившим ее жизнь в сказку, которая переносит ее в Париж, Норвегию, на Средиземноморские курорты. Однако постепенно она начинает понимать, что ничего не знает о своем возлюбленном, которого окружают многочисленные тайны и загадки. А тем временем с ней самой происходят странные и пугающие происшествия, не раз чуть не стоившие ей жизни, и она начинает осознавать, что все происходящее с ней, включая ту роковую встречу, – не случайность. Она сама – часть какой-то тайны, тщательно скрываемой от нее, и ей предстоит узнать, кто же она такая, с виду обычная девушка, а на деле… избранная? И какую цену придется заплатить за недолгое счастье быть с любимым.

Париж

Париж встретил нас занудным моросящим дождиком, и хотя это было самое нелюбимое мною состояние погоды, сейчас оно совсем не портило настроение. Такси довольно быстро домчало нас от аэропорта до городских улиц, где пришлось немного сбавить скорость. И вот, миновав здание Оперы, мы неспешно выехали на Вандомскую площадь и почти сразу остановились перед отелем «Ритц».

Поспешивший к нам, но при этом не растерявший ни капельки своего достоинства швейцар открыл передо мной дверь такси, портье подхватил чемоданы.

Я уже почти привыкла к образу жизни Алекса, к неброской роскоши, богатству, дорогим вещам и тому, что он имеет столько средств, чтобы позволить себе это, и была готова к тому, что может меня ожидать. Но все же шикарный номер поразил меня. Здесь были гостиная, спальня, два санузла и огромный гардероб. Вся мебель из дерева, обитая дорогим тисненым бархатом, хрустальные светильники, бронзовые канделябры, картины на стенах, мраморные камины, в общем, роскошь в каждой детали. Еще в номере была просторная терраса с видом на площадь.

К вечеру дождь прекратился, и на короткое время, пока не пришла пора уходить за горизонт, выглянуло солнце. Пока мы ужинали в ресторане отеля, мебель на террасе просушили, принесли шампанское в ведерке со льдом и закуски — разнообразные сыры и фрукты.

Алекс наполнил бокалы. Пузырьки весело лопались за запотевшим стеклом. Чуть влажный воздух доносил до нас запах цветов и зелени.

— За тебя, моя девочка! — бокал Алекса легонько звякнул, коснувшись моего.

Я сидела на мягких подушках кресла, поджав под себя ноги, вдыхая чуть прохладный после дождя воздух и наблюдая за тем, как на площади загораются фонари, а на зданиях включается подсветка. Мы молчали. Алекс глубоко задумался, глядя куда-то вдаль, а я размышляла о том, как стремительно перевернулась моя жизнь: еще какой-то месяц назад я и представить себе не могла, что буду сидеть на террасе роскошного номера дорогого отеля в Париже, а главное, рядом с любимым мужчиной. Еще какой-то месяц назад я была уверена, что перемены в моей жизни уже невозможны.

— Мне нужно будет заняться делами. Я не смогу уделять тебе много времени.

— Ничего страшного, — я сладко потянулась, — я найду, чем себя развлечь здесь, в Париже…

— У тебя будет своя машина с водителем. Он говорит по-русски и отвезет тебя, куда пожелаешь. Ни в чем себе не отказывай, развлекайся, гуляй, ходи по магазинам. Только прошу тебя, будь осторожна и всегда будь со мной на связи.

— Хорошо, — согласно промурлыкала я в ответ и поставила свой бокал на столик, глядя на Алекса. Он усмехнулся. Даже не будь мой взгляд таким выразительным, он все равно бы безошибочно угадал мои желания. Подошел, подхватил меня на руки и внес в комнату, уложил на кровать, склонился надо мной. Я потянулась к нему, протяжно вздохнула в предчувствии наслаждения.

Но Алекс приподнялся, взял меня за подбородок и заставил посмотреть в глаза:

— Послушай меня, пожалуйста, я говорю серьезно. Очень важно, чтобы я всегда знал, где ты.

— Тебя что-то беспокоит? — я взглянула на него с удивлением.

— Нет, просто я должен быть уверен, что с тобой все в порядке.

— Не волнуйся, — я погладила его по щеке и нежно поцеловала в губы, — я буду очень внимательна и осторожна.

Алекс, убедившись, что я вняла его словам, опять, наконец, склонился надо мной, уже изнемогающей от нетерпения ощутить его прикосновения и ласки.

Утром меня разбудил стук в дверь. Алекс поднялся, накинул халат и, подпоясываясь на ходу, пошел открывать. Принесли завтрак. Официант вкатил сервированный столик и, насколько я поняла, не зная французского, пожелав хорошего утра, удалился. А утро и в самом деле обещало быть хорошим, предвещая чудесный день. Алекс, приняв душ и быстро позавтракав, ушел, поцеловав меня на прощание и напомнив о том, чтобы я всегда была на связи. А я не спешила вставать, обдумывая планы на день.

Алекс нанял для меня машину класса «люкс» с водителем, который говорил по-русски и приезжал по моему вызову. Вручил несколько банковских карт. Я попыталась возразить — все-таки я вполне самостоятельный человек, и у меня есть собственные средства, конечно, более чем скромные на фоне финансовых возможностей Алекса, но их вполне хватило бы на мои нужды, однако Алекс пресек все мои возражения раз и навсегда.

— Я буду обеспечивать тебя полностью, так, как считаю нужным, и будет только так, смирись с этим.

Я не стала возражать, для меня абсолютно не принципиальна финансовая независимость от мужчины, если он решил иначе. Я подчинилась и с радостью окунулась в суетливую и жизнерадостную атмосферу французской столицы.

В это время — в начале лета — Париж утопает в цветах. Весенняя зелень еще молода и свежа. Улицы и площади наполнены благоухающими ароматами. Я, наслаждаясь всем этим великолепием, в первые дни много гуляла, почти не обременяя своего водителя.

Мы жили в самом центре города, откуда в пешеходной доступности были основные достопримечательности и парки французской столицы.

Потом, изучив интернет, я стала намечать более длинные маршруты. Вызывая с утра своего водителя, отправлялась за город. Я посетила Версаль, а прочитав о Шато-де-Мальмезон, доме Жозефины Бонапарт, съездила и туда. Я побывала в поместье Во-Ле-Виконт и в замке Пьерфон. Водитель мой оказался весьма общительным, но без навязчивости, профессионалом в своем деле. Часто он вносил свои корректировки в мой маршрут, предлагая, как можно сделать его более интересным.

Я увлеклась фотографией. Сначала просто снимала на телефон. Потом Алекс, посмотрев мои снимки, подарил мне фотоаппарат, небольшую по размеру, но очень дорогую фирменную цифровую камеру. И мои просто прогулки приобрели смысл. Я снимала, выбирая интересные, как мне казалось, кадры и ракурсы. Это доставляло мне удовольствие.

Экскурсионные поездки я разбавляла шопингом. Адреса магазинов и бутиков мне предоставил Алекс. Все они были брендовыми и очень дорогими.

Каждый день Алекс возвращался вечером, и, если было еще не очень поздно, мы гуляли, взявшись за руки, просто не спеша бродили по улицам, ужинали в уличных кафе или ездили в магазины, где я показывала ему понравившиеся вещи, которые не решилась купить, и он, как правило, одобрял мой выбор. А потом, устроившись на диване в номере, мы рассматривали мои снимки, сделанные днем.

Однажды Алекс вдруг задержался на одной из фотографий, и, взяв фотоаппарат у меня из рук, стал увеличивать фрагмент снимка. На заднем плане был виден человек, совершенно не знакомый мне случайный прохожий. Хотя я старалась делать снимки так, чтобы в кадр не попадали случайные люди, это удавалось не всегда, как и в этот раз. Но почему-то именно этот человек, привлек внимание Алекса.

— Ты встречала его еще где-нибудь?

— Нет, ты его знаешь?

Алекс помедлил минутку:

— Нет, не знаю. Мне показалось, что он мне знаком. Но это не так.

Проходили дни, и, возможно, когда-нибудь это состояние безмятежного роскошного отпуска и надоело бы мне, но не сейчас. Сейчас его омрачало лишь то, что мы с Алексом не так много времени как раньше проводили вдвоем. Но все же мы были вместе. Я понимала, что просто не имею права укорять его в том, что он уделяет мне мало внимания.

Постепенно Алекс стал возвращаться все позже, и я замечала, что все чаще и чаще он выглядит каким-то уставшим и как будто замыкается в себе. Он стал молчаливее. Нет, отношение ко мне не изменилось, оно было, как и прежде, нежное, заботливое, ласковое, но покровительственное. Однако мы реже стали заниматься сексом. Теперь чаще он просто обнимал меня, крепко прижимая к себе, и так засыпал. Я ни о чем не спрашивала. За время нашего знакомства я хорошо усвоила, что спрашивать его не имеет смысла. Если Алекс посчитает необходимым, он сам все расскажет, а если нет — никакие расспросы ни к чему не приведут.

Легкий вечерний ветерок гнал прохладу с Сены. Деревья слегка шевелили листвой, отбрасывая длинные причудливые тени. А я вдыхала волшебный воздух — воздух Парижа. Говорят, он особенный. Его даже запечатывают в металлические бутылочки и продают. Туристы охотно покупают такие сувениры, чтобы увезти домой. Сначала я, конечно, смеялась над этим, как и все здравомыслящие люди. Но прожив здесь некоторое время, я сама вдруг ощутила, что это правда. Воздух Парижа — его нельзя описать, его нужно почувствовать, впитать. Я почувствовала. Может быть, это и есть запах романтики. Хотя, скорее всего, он ощущался так остро и кружил голову лишь благодаря состоянию счастья, в котором я пребывала, счастья находиться рядом с любимым мужчиной, чувствовать его заботу и надежность, утопая в роскоши, которой он меня окружил.

Мы с Алексом сидели за металлическим столиком на улице, через дорогу от набережной Сены. Парижане предпочитают устраиваться не в самом помещении кафе или ресторана, а располагаться именно за такими выставленными прямо на тротуаре столиками. Никого ни капли не смущает, что тротуар при этом зачастую полностью загорожен, и места пройти просто не остается. Прохожие вынуждены пробираться, обходя стулья и столы, заглядывая при этом в тарелки посетителей. Французы, любящие показать себя и просмотреть на других, общительные и вполне жизнерадостные люди, именно в этом видят всю прелесть. А приезжие, не привыкшие к таким неудобствам, пусть привыкают или просто смиряются.

Я доела последнюю каплю божественно вкусного мороженого и отодвинула креманку. Алекс не спеша пил кофе, задумчиво глядя куда-то.

Сегодня мне было не по себе, потому что я явно видела состояние любимого. Сейчас за столиком кафе, в этот прекрасный вечер Алекс выглядел слишком уставшим и подавленным, и я не выдержала. Я больше не могла молча делать вид, что все хорошо и не о чем беспокоиться.

— Алекс, скажи мне, что-то случилось, ты…, — я не успела закончить свою осторожную фразу.

— Тебя это не касается.

Хоть я и не ждала, что он все расскажет мне, он ответил так резко и неожиданно грубо, что я вздрогнула.

— Прости, — голос его стал значительно мягче, и он погладил меня по щеке, — прости, но это действительно тебя не касается. Все в порядке.

Но теперь для меня стало абсолютно очевидно, что все далеко не в порядке. Никогда еще Алекс не повышал на меня голос. Я молчала.

— Давай-ка завтра съездим куда-нибудь вдвоем, только мы с тобой. Во Франции много красивых мест, я покажу их тебе.

— А как же твои дела, ты сможешь оставить их?

— Это не важно. Я хочу побыть с тобой, сейчас это важнее.

Алекс протянул ко мне руку, собираясь опять дотронуться до моей щеки, но вдруг резко ее отдернул. Взгляд его стал напряженным, затем окаменел, зрачки потемнели. Он смотрел мимо меня на проезжую часть. Я обернулась, потому что сидела спиной к дороге. Столик наш стоял почти на самом краю тротуара, и около нас, прямо напротив, остановился большой роскошный тонированный седан. Стекло задней дверцы автомобиля опустилось как раз в тот момент, когда я повернулась, и передо мной в темном прямоугольнике окна предстало лицо мужчины, пожилого, с приятными чертами киношного аристократа. Он улыбался. Но улыбка его была недоброй, в ней явно сквозило какое-то злорадство.

— Алекс, — произнес мужчина, несколько растягивая слова. Из его фразы я поняла только это, потому что остальное он сказал по-французски. Но реплика явно касалась меня, потому что незнакомец несколько раз кивнул в мою сторону и снова улыбнулся уже мне, чуть наклонив голову, как будто в шутливом поклоне. В этот момент из-за плеча мужчины в глубине салона показалось еще одно лицо. Это было лицо обворожительно красивой женщины — несколько старше меня, брюнетки, с ярко накрашенными губами и громадными глазами в обрамлении густых длинных ресниц. Стрельнув взглядом в меня, она задержала его на моем спутнике, но ненадолго, потому что Алекс что-то не очень вежливо ответил, мужчина рассмеялся, и медленно поднявшееся стекло скрыло его в глубине автомобиля. Вместе с ним исчезла и женщина. Машина плавно двинулась вперед.

— Кто это?

Алекс усмехнулся, помедлил с ответом.

— Один знакомый. — Женщину он совсем не упомянул, хотя я успела заметить, что он прекрасно видел ее.

Алекс поднялся и бросил на стол несколько купюр:

— Идем.

В тот вечер Алекс долго не ложился. Он много разговаривал по телефону, звонил сам, отвечал на звонки. И хотя он не мешал мне, говорил негромко и находился в гостиной номера, я тоже не могла уснуть. Чувство необъяснимого беспокойства не давало сделать это. А когда, наконец, я все-таки задремала, он разбудил меня, довольно бесцеремонно повернув на бок, и сразу без прелюдий вошел в меня сзади. И сделал это так, как будто воспринимал меня лишь как средство удовлетворения своей похоти. Он не причинил мне боль, но мне было неприятно такое отношение. До этого момента ничего подобного он никогда себе не позволял. Я попыталась воспротивиться, но он лишь крепче прижал меня, прошептав в ухо:

— Ничего, девочка моя, потерпи.

Когда он закончил, я отодвинулась от него, и лежала спиной к нему, не поворачиваясь. Алекс молчал и больше меня не трогал, хотя я чувствовала, что он не спит. Через некоторое время он сказал:

— Нашу поездку по Франции придется отложить.

Я ничего не ответила ему. Но он и не ждал, что я что-то скажу.

В эту ночь мне опять приснилась пугающая фигура в плаще с капюшоном. Колеблющийся в какой-то дымке силуэт стоял, как будто изучая меня, а потом просто растаял. На этот раз я не испытала такого всепоглощающего ужаса, хотя неприятное чувство дискомфорта присутствовало.

Алекс проснулся рано. Поцеловал меня, нежно коснувшись губами, и ушел, не дожидаясь завтрака. Я больше не спала, но встала только, когда официант постучал в дверь и вкатил тележку с едой.

После завтрака я спустилась вниз и, миновав вестибюль, вышла на улицу. Яркое утреннее солнце растопленным золотом заливало все вокруг, радуясь, вопреки моему настроению. День обещал быть чудесным, хотя погода в Париже меняется очень стремительно и несколько раз за день.

Швейцар как всегда приветливо улыбнулся мне, и я улыбнулась в ответ. Остановилась, размышляя, куда направиться. Ехать никуда не хотелось, вернее, не хотелось ни с кем общаться, что было бы неизбежно в машине с водителем; но еще меньше хотелось оставаться в номере.

Я ступила на тротуар и остановилась, оглядываясь. Немного подумав, двинулась в сторону парка Тюильри. Там можно просто посидеть, наслаждаясь запахом цветов.

Посижу, подумаю. Иногда можно позаниматься и этим, тем более что я давно этого не делала. И не показатель ли это того, что все хорошо и просто нет причин усложнять себе жизнь самокопанием и размышлениями? Но что-то произошло, что-то, что изменило все. И хотя Алекс утверждал, что меня это не касается, коснулось этой ночью. Никогда раньше Алекс не позволял себе делать что-либо, что было бы неприятно мне, а сейчас позволил, просто воспользовался мною, чтобы снять свой стресс. И это было обидно. Но, с другой стороны, не сгущаю ли я краски?

Казалось, сама природа, словно сжалившись надо мной, прервала этот безрадостный поток моих мыслей. Заморосил мелкий занудный дождик, на который я сначала пыталась не обращать внимания. Но когда вымокла лавка, на которой я сидела, игнорировать его стало невозможно. Я поднялась и побрела, сама не зная куда.

Я просто шла вперед, не замечая, куда иду, и ноги сами принесли меня к стеклянной пирамиде входа в Лувр, и вот я уже на эскалаторе. Очнулась я, стоя с аудиогидом и планом музея в руках.

Я не собиралась идти в музей. Однажды я уже побывала там. Толпы людей, в основном азиатских туристов, и беготня за гидом, который, казалось, пытался не показать нам самое интересное, а пробежать как можно большее расстояние, полностью разрушили у меня все впечатление от шедевров и лишили желания когда-либо снова вернуться сюда.

Но сейчас как будто какая-то невидимая сила управляла мной, влекла, создавая беспрепятственные условия. Я, видно, была в полной прострации, когда покупала билет — я абсолютно не помнила этого.

Тем не менее я здесь, и раз уж так, решила посмотреть залы древнего Египта. Когда-то эта тема очень увлекала меня.

Я довольно долго бродила среди каменных глыб с высеченными на них письменами, сфинксов, статуй фараонов и египетских богов, развешанных на стенах под стеклом религиозных текстов, коллекций всевозможных саркофагов и предметов быта древних египтян, не останавливаясь около мумий. Сполна насладившись духом могущества и таинственности, я не спеша отправилась дальше. Еще пребывая под впечатлением следов некогда величайшей цивилизации древности, в других залах я лишь ненадолго задерживалась взглядом на картинах и скульптурах и не заметила, как вдруг оказалась в маленьком темном зале с единственной витриной посередине.

За стеклом в витрине на черном бархате лежал фрагмент пластины с неровным, словно обломанным краем с левой стороны. По мягкому мерцанию я предположила, что пластина золотая.

— Очень мало, кто заходит в эту часть музея, особенно в этот зал.

От неожиданности я вздрогнула, обернулась и увидела, как в зал вошел невысокий аккуратненький старичок. Он подошел почти вплотную к витрине.

— Это очень старинная вещь. Хотя она кажется не такой красивой, как другие, люди не осознают до конца ее значимость и ценность… Но это и хорошо… — старик замолчал и погрузился, казалось, в глубокие раздумья.

Говорил он по-русски, что лишь немного удивило меня. Я не до конца была уверена, что его монолог предназначался мне, не понимала его смысла и ощущала какое-то странное чувство дискомфорта и беспокойство. Я собралась тихонько улизнуть, но он вдруг заговорил вновь, повернувшись ко мне:

— Здесь почти никого не бывает, совсем редко, кто заглядывает… Но ведь ничего не происходит случайно, разве не так?

— Да, наверное, — протянула я, уже полная решимости удалиться, — вы извините, но мне пора, — и я повернулась к выходу.

— О, конечно. Вас, наверное, ждут, но все-таки, почему вы зашли сюда?

Я хотела объяснить этому довольно симпатичному старичку, что абсолютно случайно забрела в этот зал, но заметила, что он смотрит на меня очень странным пристальным взглядом, и лишь сказала, отступая к выходу:

— Мне в самом деле пора.

От его взгляда мне стало совсем неуютно. Старик, как будто опомнившись, засуетился, шаря по карманам своего пиджака. Он торопливо заговорил:

— Позвольте сделать вам маленький подарок, мне так приятно было встретить вас здесь, и я хочу оставить вам эту вещицу на память об этом… месте.

Он улыбался, поспешно роясь в своих, казалось, бездонных карманах. Все-таки он очень странный, этот человек. Я потихоньку отступала к выходу, подсознательное чувство подсказывало мне, что надо уйти, но я не хотела оскорбить этого старого человека — повернуться и молча оставить его. Старик наконец извлек свою сжатую в кулак руку из кармана и, развернув ее ладонью вверх, раскрыл. Моему взору предстало тускло поблескивающее в полумраке зала украшение на цепочке из мелких витых колечек. Это был небольшой филигранный цилиндр примерно сантиметра четыре в высоту и около сантиметра в диаметре. Он был, казалось, соткан из тончайших металлических нитей, переплетающихся между собой в витиеватом узоре. Внутри цилиндр был полый. Вещь выглядела очень красивой и изящной. Мне показалось, что металл, из которого выполнено украшение, это золото, но точно сказать я не могла.

— Возьмите, прошу вас, — старик протянул мне свое сокровище.

— Нет, — я решительно покачала головой, — нет, спасибо…

Я ничего не беру у незнакомых людей. Может, это предрассудки и излишнее суеверие, но для меня это правило, не помню, откуда зародившееся в моем подсознании, но я всегда четко следую ему.

Старик засмеялся:

— Я понимаю, не стоит беспокоиться, эта вещь вовсе не драгоценная, — он шагнул ближе ко мне, — вовсе не драгоценная и не представляет никакого интереса, так, безделица. Но мне было бы очень приятно, если бы вы приняли ее.

Я не собиралась ее брать и раздумывала, как корректнее отказать этому человеку, когда музейную тишину безлюдного зала грубо нарушил резкий звон сигнализации. Он резал слух, ударял по барабанным перепонкам, заставляя зажать уши.

— Наверное, опять учебная пожарная тревога, здесь такое случается, — прокричал старик, — но надо выходить.

Он сунул руку с украшением в карман и знаками велел следовать за ним. Он уверенно шел вперед, и мы довольно быстро выбрались туда, где было светлее и многолюднее — в более посещаемую часть музея.

Паники не было. Люди под руководством смотрителей и охраны спокойно продвигались к выходам. Однако толпа была довольно внушительная, и людской поток разлучил нас со странным старичком. Заметив, что его рядом нет, я испытала облегчение, но вместе с ним и крошечный укор совести. Если бы не он, я бы, наверное, все еще плутала в поисках выхода.

Влекомая потоком разочарованных туристов, которым не дали насладиться знаменитыми шедеврами Лувра, так грубо прервав созерцание его сокровищ, я очутилась на улице, возле стеклянной пирамиды.

Дождь уже закончился, и порывы ветра разгоняли остатки хмурых серых туч, очищая синеву неба. То и дело проблескивало яркое, как будто умытое дождем солнышко. Я вдохнула свежий и чистый, но ставший значительно холоднее после дождя воздух. Раздумывая, куда направиться дальше, я сунула руку в карман куртки. Пальцы тут же наткнулись на то, чего там не должно было быть. Я потянула за тоненькую цепочку и вынула то самое украшение странного старика.

Глядя, как оно тихонько покачивается и сверкает на солнце, я соображала. Каким же образом оно очутилось у меня? Видимо, старик сумел в толчее незаметно подсунуть его в мой карман. Но к чему такая настойчивость в желании подарить мне эту вещь? В душе у меня был неприятный осадок. Я не хотела разгуливать по городу с этим «подарком» и решила оставить украшение в номере, благо отель располагался в двух шагах от Лувра. Вечером расскажу Алексу, он во всем разберется. И я направилась обратно через сад Тюильри к Вандомской площади.

Я шла не спеша, наслаждаясь усилившимся после дождя божественными запахами многочисленных и разнообразных цветов, заполнявших клумбы и газоны. Внезапно что-то, какое-то ощущение, пронзило меня. Настолько сильно, что я физически почувствовала укол в сердце, замерла на месте на секунду и тотчас же обернулась. Я тут же увидела его — без сомнения, источник странного ощущения. Оно исходило от фигуры в странном черном одеянии и в капюшоне, опущенном очень низко, так что лица не было видно. Я вздрогнула — это было видение из моего давнего сна-ужаса. Глаз человека я не видела, но ясно чувствовала впившийся в меня взгляд. Этот взгляд я ощущала всем своим существом, и он имел настолько неприятное, угнетающее воздействие, что мурашки побежали по моей спине. Но при этом я не могла оторваться от него, и он не отводил своих глаз, как будто насильно удерживая меня взглядом. В груди защемило, дыхание сбилось, и сердце пронзила боль. Каким-то невероятным усилием, преодолевая сопротивление, я подняла руку и провела ею по лицу, и в тот же миг все прошло: давление, боль и чувство угнетенности исчезли, как страшное наваждение. Когда я убрала руку, человек исчез. Оглядевшись, я поискала странную фигуру. Людей в парке было не много, и никого похожего я не увидела, как ни всматривалась. Я постояла еще немного, унимая бешено колотящееся сердце, и быстрым шагом направилась в отель. Я твердо решила позвонить Алексу, когда вернусь в номер. То, что произошло, очень не понравилось мне — необъяснимое, но настолько осязаемое.

Прямо у дверей отеля я наткнулась на Алекса, который выходил из машины.

— Что ты здесь делаешь?

И тут же, не дожидаясь ответа, он подхватил меня за локоть и потащил за собой внутрь. Его поведение показалось мне по меньшей мере странным. Алекс был мрачен и всю дорогу до номера молчал. Я поглядывала на него, но тоже молчала. Войдя в номер, он прикрыл за собой дверь.

— Алекс…

Он перебил:

— Я прошу тебя сегодня остаться здесь и больше никуда не выходить. Тебя моя просьба не затруднит?

— Нет, — я пораженно смотрела на него. Впервые он говорил со мной в таком тоне.

В том, что что-то случилось, уже не оставалось никаких сомнений. Такое поведение любимого настолько поразило меня необычностью, что недавнее происшествие на фоне этого уже не казалось мне настолько важным.

— Алекс, что случилось?

Он не отвечал, а смотрел на меня каким-то странным взглядом, прочесть который я не могла, но он мне определенно не нравился. Я подошла к нему, осторожно спросила:

— Я могу знать, что происходит?

— Просто сделай, как я прошу, — ответил он раздраженно.

Я доверяла ему, и раз он сказал сделать это, значит так надо. Но обида на его странную манеру разговора и странное поведение, еще вчерашнее, опять начала одолевать меня.

— Хорошо, конечно. Я никуда не пойду больше сегодня. Я хотела кое-что рассказать тебе. Может, пообедаем вместе?

Я потянулась к нему и коснулась его руки. Он вдруг показался мне каким-то чужим и отстраненным, и мне захотелось прикоснуться к нему, чтобы избавиться от этого чувства. Но он довольно грубо стряхнул мою руку и отошел.

— Нет, мне надо идти. Еду закажи в номер. И ночевать я не приду. Не звони мне, я сам позвоню. И никуда не выходи…

Когда за ним захлопнулась дверь, я все еще продолжала ошарашено стоять посреди гостиной нашего номера, пытаясь осознать смысл этих нескольких брошенных им коротких фраз. Алекс вел себя со мной так, как будто я досаждала ему и раздражала. Я что-то сделала не так? Что такого могло случиться, что вдруг так изменило его отношение ко мне? Объяснений этому у меня не было.

Терзаемая мрачными мыслями, уснула я поздно. Алекс, как и сказал, ночевать не пришел. Первый раз почти за месяц я спала одна на этой громадной кровати, которая без него уже не казалась такой уютной. Было очень непривычно не ощущать его рядом. К тому же непонимание происходящего просто сводило меня с ума.

Проснулась я тем не менее тоже поздно. Завтрак уже принесли, и я ела, взяв поднос с едой в постель. Круассаны, от которых я обычно была без ума, казались сегодня мне пресными и безвкусными, кофе горьким. Я включила телевизор, чтобы хоть как-то развеять гнетущую тишину, царившую в номере.

За мельтешащими на переднем плане людьми, полицейскими машинами с включенными мигалками и захлебывающимся в желании вылить поток «экстренной» информации корреспондентом я отчетливо различила стеклянную пирамиду входа в Лувр. Мне совсем необязательно было обладать знанием французского, чтобы понять: что-то случилось в музее, а именно — ограбление. Картинка на экране сменилась. Люди в белых комбинезонах с одинаковыми чемоданчиками внутри помещений. Опять сменилась — и крупным планом перед моими глазами возникла та самая золотая прямоугольная пластина с неровным краем, единственный экспонат дальнего почти непосещаемого полутемного зала. Диктор продолжал что-то говорить, экспозиция опять сменилась, а я сидела, сжимая в руках чашку с кофе. Как странно: вещь, никому не нужная и неинтересная, по словам того странного старика, оказалась похищенной, и, судя по тому, что больше никаких экспонатов не показывали, украли только ее. Сработавшая сигнализация, и мы, последними вчера покинувшие зал, где она хранилась. Это странное украшение в кармане моей куртки. Я только сейчас вспомнила о нем. Вчерашнее поведение Алекса, горестные мысли непонимания — все это вытеснило случившееся в музее из моей памяти.

Я откинула одеяло, собираясь встать, и в эту минуту открылась дверь — в номер вошел Алекс. Выглядел он все таким же мрачным и невыспавшимся. Я замерла. Он прошел, не говоря не слова. Скинул пиджак, небрежно бросив его в кресло, взъерошил волосы на голове, подошел к столику с остатками моего завтрака и налил себе кофе, сделал глоток и только после этого посмотрел на меня.

— Ты должна уехать.

Словно удар молнии пронзил меня, дыхание остановилось, я замерла.

— Должна уехать? — эхом повторила я.

— Да. Сегодня же. Я закажу билет на самолет и такси.

Я сидела, уставившись на него, и не верила тому, что слышу. Мне казалось, что чья-то безжалостная рука окунула меня в ледяную воду, а затем, не дав передышки, швырнула в огонь, доставать откуда не спешила.

— Ты хочешь, чтобы я уехала? — опять повторила я. Алекс смотрел на меня мрачным тяжелым взглядом, и я вдруг пришла в себя, осознав: он гонит меня, я больше ему не нужна.

— Я могу хотя бы знать почему?

Он молчал.

— Ты ничего не скажешь?!

— Я уже все сказал, — и он просто вышел в гостиную, больше ничего не добавив. Перед глазами у меня все поплыло. Я не могу потерять его! Мне ничего не нужно, только быть с ним! Я хотела все это сказать ему, но знала: раз он закончил разговор — все бесполезно, ничто не изменит его решений. Он достаточно ясно дал понять, что во мне больше не нуждается.

Чувство огромной несправедливости комом застряло в груди, сдавило горло так, что стало трудно дышать. Зачем надо было брать меня с собой в Париж, чтобы так жестоко порвать со мной здесь? Зачем все это, и как понять случившееся? В чем моя вина, что я сделала не так? Все это время, с первых минут нашего знакомства и до этого мгновения, пролетело как на одном дыхании. Я, не задумываясь, бросила все, всю свою прежнюю, возможно, не самую лучшую, но какую-то сложившуюся жизнь, и последовала за ним, с ним. И вот теперь все?!

Отлично себя зная, я понимала, что без обоюдных объяснений своим самокопанием просто сведу себя с ума. Но Алекс не собирался ничего объяснять, бросая меня наедине с моими мыслями. И это было еще более жестоко, чем если бы он просто, например, сказал мне, что я ему надоела. Или что у него есть жена, которая приехала сейчас в Париж, и нашим отношениям пришел конец… или еще что-нибудь, что угодно, но хоть какое-то объяснение его поступка.

Я посидела на постели еще несколько минут, закрыв лицо руками и пытаясь собрать воедино свои мечущиеся мысли. От боли и горечи внутри меня все как будто вымерло. Потом я принимала душ, пытаясь потоками воды остановить потоки слез, складывала чемодан. Я собрала только те вещи, которые привезла с собой, все остальное, купленное здесь, оставила в гардеробе. Возможно, это была просто глупая гордость или попытка мелкой мести, хотя я прекрасно знала, Алекс даже не обратит на это внимания, но я решила: раз я больше не нужна ему, значит и мне ничего от него не надо. Все это время Алекса не было. И когда я уже была готова, он вошел, держа в руках конверты. Он протянул их мне.

— Билеты и документы. На твое имя открыт счет в банке Швейцарии, он будет пополняться регулярно. Я хочу, чтобы ты была обеспечена. Ты ни в чем не будешь нуждаться.

Билеты я взяла, а второй конверт швырнула на кровать. Меня захлестнула горькая злость.

— Ты, видно, спутал меня с кем-то, мне плата не требуется! — я постаралась придать язвительность своему тону. Получилось плохо, горечь перекрыла ее, но мне было все равно. — Мне от тебя ничего не нужно, ты и так дал мне достаточно много.

Я имела в виду те впечатления, эмоции и чувства, что он подарил мне. А их, наверное, могло хватить на целую жизнь, которая теперь для меня заканчивалась.

— Я так хочу, — голос его звучал твердо. Даже сейчас, избавляясь от меня, Алекс пытался контролировать мою жизнь.

Он повернулся спиной и заметил мой фотоаппарат на тумбочке у кровати, подошел, взял его. Он стоял, держа камеру, как будто разглядывая ее, затем протянул мне:

— Возьми, забери ее.

В его голосе, в этой короткой фразе было столько неожиданной сейчас нежности, что мне вдруг показалось: все еще можно исправить, вернуть. Я попыталась заглянуть в глаза любимому и увидеть в них тот нежный и ласковый, мой любимый взгляд. Но в этот момент дверь в номер бесцеремонно распахнулась и вошла та самая бесподобная брюнетка, которую я заметила за стеклом автомобиля со странным мужчиной, после встречи с которым все так изменилось.

Она уставилась на меня, а я смотрела на нее.

Потом она подошла к Алексу и, ласково проведя рукой по его спине, что-то нежно прошептала ему прямо на ухо. А Алекс вдруг сразу изменился, опять став холодным и чужим. Нет, я ошиблась, ничего не вернуть. С появлением этой женщины все встало на свои места, с такой соперницей не мне тягаться.

— Конечно, такая женщина, Алекс, подходить тебе гораздо больше, — я сказала это очень тихо. Во мне достаточно самокритики, чтобы реально оценить, что я не соперница этой идеальной красотке. Вот и ответ, которого мне так не хватало.

— Ты мог бы просто сказать, я все понимаю и не стану мешать. Я не собираюсь цепляться за тебя.

Две пары глаз были прикованы ко мне, Алекс все еще держал в руках фотоаппарат. Подхватив за ручку свой чемодан и ни слова больше не сказав, я вышла из номера.

Такси уже ждало меня у дверей отеля. Водитель погрузил чемодан, швейцар распахнул передо мной дверцу машины.

Я сидела, прижавшись лбом к стеклу, и глотала слезы. Я чувствовала себя такой маленькой и совсем одинокой, выброшенной и никому не нужной. Ужасное чувство, выжигающее изнутри.

Это была сказка с первых минут нашего знакомства, великолепная мечта, воплотившаяся вдруг в реальность. Наслаждаясь каждым мигом этой сказки, я забыла, как порой жестоко спрашивает с нас судьба за такие минуты счастья. И вот так неожиданно все рухнуло, разбилось на мелкие осколки, разбив при этом и мое сердце, которое теперь болело, и не так, как пишут об этом в красивых романах, а настоящей осязаемой болью сдавливая грудь, мешая дышать. Хотелось рыдать, кричать во все горло, но я не могла себе позволить этого и лишь тихонько всхлипывала, глотая слезы. Я пыталась разжечь в себе злость на Алекса, надеясь заглушить этим боль. Ведь это он просил меня ехать с ним, хотя, конечно, совсем не упрашивал, а, как всегда, просто принял решение, даже не сомневаясь, что я соглашусь. Приручил меня к себе, поиграл и выставил за ненадобностью, встретив новую или старую подружку, ничего не объясняя мне, так грубо и равнодушно после всего того, что было между нами.

Но возможно, все это так значимо только для меня, а для него — нет. Ведь на данный момент я все так же, как и при нашей первой встрече почти ничего не знаю о нем, о его жизни и его делах. Только тайн и загадок стало больше. Алекс не посвящал меня в свои дела, не впускал по-настоящему в свою жизнь.

Но гордость моя, как и достоинство, молчала, не желая помочь мне, злорадно усмехаясь где-то в глубине души. И я вдруг поняла, что мне все это безразлично, я просто хочу быть с ним рядом, быть частью этой его странной, непонятной мне жизни. Даже измену я простила бы ему, если бы в этом было дело! Но Алекс ничего не говорил, не оправдывался, не объяснял, и я чувствовала, что причина нашего разрыва кроется в чем-то другом. Но в чем — я не понимала. Горе и отчаяние с новой силой захлестнули меня.

Так уже было! При первом нашем расставании. И уже тогда, будучи знакома с ним всего каких-нибудь пару-тройку дней, я знала, что жить без него не смогу. Только просто существовать. Горе мое, конечно сильно, и осознание того, что я не в силах что-либо изменить, давит и угнетает меня, но до тех пор, пока я буду просто знать, что Алекс есть где-то на одной Земле со мной, я буду пытаться жить ради воспоминаний о нас. Это неправильно — настолько быть привязанной к кому-то, зависеть физически. Но я не могла изменить этого ни раньше, ни сейчас.

Я ясно понимала, что если продолжу и дальше копаться в своих мыслях, то просто сойду с ума. Сейчас ни к чему хорошему это не приведет. Все случившееся надо обдумать, но позже. Я попыталась выкинуть грустные мысли из головы и сосредоточиться на мелькавших за окном пейзажах.

Вернувшись из мира своего горя к действительности, я вдруг поняла, что едем мы не в аэропорт. Я всегда отличалась тем, что не способна была как следует запомнить дорогу, которой пользуюсь не часто, но сейчас сомнений у меня не было: мы едем не туда. Я помню, что сначала через город, потом поля, которые должны остаться слева, и там уже совсем недалеко до аэропорта. А за окнами такси сейчас мелькали поля по обе стороны трассы. Да и по времени, с учетом того, что пробок почти не было, мы должны были уже быть на месте.

— Куда мы едем? Куда вы меня везете? — я пыталась подавить зарождающиеся где-то внутри меня назойливые нотки паники и даже не обратила внимания, что говорю по-русски. Шофер, естественно, не ответил мне, лишь глянул через зеркало заднего вида.

Рука моя непроизвольно потянулась к телефону в кармане. Я еще точно не решила, что собираюсь сделать, как вдруг машина резко затормозила, да так, что я полетела вперед и, если бы не выставила руку, то ударилась о спинку переднего сидения. Водитель перегнулся и вырвал у меня телефон. Я опешила от неожиданности, а он с размаху ударил меня по лицу, и я отлетела назад.

— Давай без глупостей, а то получишь еще, — произнес он на чистом русском языке.

«Еще» я не хотела, поэтому затихла, забившись в угол подальше от него и приложив руку к разбитой губе. Убедившись, что я сижу тихо и ничего не предпринимаю, водитель отвернулся, и мы двинулись дальше. Я осторожно, стараясь не привлекать его внимания, нащупала ручку на дверце и попыталась открыть ее. Меня даже не волновало, что едем мы уже довольно быстро. Естественно, дверь не поддалась.

— Можешь не стараться, двери заблокированы. Открыть можно только снаружи.

Он все же заметил мои тщетные попытки.

Через несколько минут я смогла убедиться в его словах. Мы остановились на обочине рядом с другой машиной, из которой вышли три человека и уселись к нам, двое по бокам от меня, третий впереди, рядом с шофером. Мы тронулись. Сидевший рядом со мной положил мне руку на затылок и пальцами надавил на какую-то точку у основания черепа. Я потеряла сознание.