Туристка

Мария Литошко, 2022

Елена – молодая художница из Беларуси, мечтающая о славе. Но не всегда путь к успеху бывает лёгким… Провал первой выставки заставляет задуматься о создании особенной картины. Вдохновение побуждает её отправиться в далёкий край… Таинственная страна, новые впечатления и даже любовь. Однако печальные обстоятельства рушат прекрасную сказку, превращая безмятежное путешествие в сущий кошмар.

Глава первая

Беларусь, Минск апрель, 2010 год.

— Елена! Елена! Давай скорее! — крикнула мама из кухни. — Ты же не хочешь опоздать на свою собственную выставку?

— Ни за что на свете! — Я улыбнулась в зеркало самой себе, закончив макияж.

— Но на часах ровно пять, — она подошла ко мне. — Мы должны выйти через минуту, а ты ещё хотела выпить чаю.

— Я перевела часы на пятнадцать минут вперёд, чтобы обмануть время, так что мы вполне успеваем.

Моя первая выставка — надежда на то, что многолетние труды были не напрасны. Четыре года назад я оставила университет ради творчества, ради шанса изменить свою жизнь. Теперь мне двадцать пять, и в сравнении с ровесницами, у которых есть высшее образование, мужья и даже дети — стабильность под ногами, — я всё ещё пытаюсь чего-нибудь достичь. Но никогда не жалела, что выбрала именно эту дорогу. Учёба в университете только отняла бы время и не принесла бы той радости, которую я испытываю, создавая свои творения — мои картины.

Мне нравится изображать на своих полотнах красоту во всех её проявлениях — будь то природа, вещи или лица людей. Я выражаю то, что вижу, по-своему: крупные экспрессивные мазки, как яркое определение моей страстной непокорной натуры. Импрессионизм с элементами современных идей и собственного стиля — именно так можно охарактеризовать мои работы. Но писать картины лишь для своего удовольствия — не входило в мои планы. Как и всякий художник, я очень надеялась заслужить всеобщее признание, мечтала стать известной, а потому возлагала на эту выставку большие надежды.

Популярная галерея в центре города — отличное начало. Однако за право выставить свои картины пришлось заплатить довольно много. Всего один короткий вечер обошёлся в приличную сумму, которую пришлось копить год. Разумеется, без помощи родителей не обошлось.

По вечерам я работала официанткой в дорогом ресторане, хозяином которого являлся мой лучший друг Александр. Доброта и понимание моей творческой натуры делали его одним из самых ценных людей в жизни, а таковых было немного. Сегодня он дал мне выходной по случаю великого дня, которого я ждала очень долго.

— Замечательно! По-моему, всё именно так, как ты хотела, — гордо отметила мама, когда мы вошли в светлый зал галереи. — Приятная атмосфера, лёгкая музыка, шампанское, и… — она обвела взглядом людей, — довольно много гостей.

— Да, но причин для радости пока нет, — с серьёзным озадаченным лицом я смотрела на вход, ожидая прибытия одного из критиков, которого сама и пригласила, бросив вызов собственным работам.

— Не волнуйся, Елена, твои картины прекрасны. Зря ты постоянно сомневаешься!

— Мам, они прекрасны для тебя, но другим они могут не понравиться.

— И почему все талантливые люди так не уверены в себе?..

— Буду не уверена до тех пор, пока профессионал не скажет мне об этом. О Боже! Кажется, это он… Пожелай мне удачи!

Взволнованная, но сдержанная, я направилась к человеку, от мнения которого зависело очень многое — практически всё!

Как и все критики, он заранее настроился скептически относительно неизвестной художницы. Я любезно поприветствовала его, а потом оставила одного, позволив наедине с собой прочувствовать глубину моих работ.

Мама, младшая сестра Роза, которой уже минуло восемнадцать, друзья и многие не знакомые мне люди — все они остались в восторге от картин. Кто-то из гостей даже пожелал купить некоторые из работ. Разумеется, это радовало, но… Я внимательно смотрела на лицо критика и не находила в нём ни малейшего проблеска благосклонности или одобрения. Это наводило на мрачные мысли. Его опущенные уголки губ «не сообщали» ни о чём положительном.

— Ему не нравится, — констатировала я, допив в бокале шампанское.

— Человеку за пятьдесят. В этом деле у него годы опыта и, полагаю, чего он только не видел… Его трудно удивить. Не делай преждевременных выводов! Я думаю, ты должна надеяться на лучшее, — подбодрила подруга.

— Пожалуй, должна. — Эмма помогла мне отбросить сомнения. — Подойду к нему. Сейчас — самое время.

Лицо критика было напрочь лишено эмоций. О чём он думал, глядя на картины? Этого мне не удавалось угадать. Я подошла и встала рядом с ним, надёжно скрыв подлинное волнение.

Мужчина решил заговорить первым.

— Что ж… — протяжно произнёс он. — Сносно… Вполне сносно.

Я недовольно поджала губы.

— У вас определённо есть свой стиль, неповторимая особенность. Но… — В этот миг моё дыхание замерло. — Сколько вам лет, Елена?

— Двадцать пять.

— Хороший возраст. Однако в ваших картинах ещё не хватает жизни. Вероятно, к тридцати годам вы сможете написать свой первый шедевр.

На этом наша встреча закончилась. Это были вовсе не те слова, которые мне хотелось услышать.

До закрытия галереи оставалось полчаса, и я провела их, полностью отрешённая от всего происходящего.

— Жаль, что твой отец не смог приехать… Выставка — просто потрясающая! — откровенно восхитилась подруга.

— Не думаю, что папа много потерял, — настроение было испорчено. — Позови, пожалуйста, маму и Розу. Поехали отсюда! Я заберу картины завтра.

Эмма пока не знала причину моего угрюмого тона, но спрашивать ни о чём не стала и тотчас же исполнила просьбу.

Дома меня ждала атмосфера уже обитавшей здесь тишины и разочарования, прибывшего вместе со мной.

— Ты всю дорогу молчала. Может, скажешь что-нибудь теперь? — потребовала мама. — Елена! Посмотри же на меня!

Я сложила руки на груди и отвернулась к окну.

— А говорить нечего.

— Ему не понравились твои картины? — осторожно спросила сестра.

— «Сносно, вполне сносно» — так он сказал. — Я налила в стакан воды, чувствуя, что уже не в силах сдерживать огорчение. — Сносно… Нет, ну вы слышали?

— К счастью, не слышали, — мама тяжело вздохнула.

— А я, к несчастью, слышала! Четыре года упорных трудов… Уйма денег — за рекламу, выставку… И всё лишь для того, чтобы узнать, что мои картины выглядят сносно? Это ужасно!

— Могу представить, дорогая, — мама нежно обняла меня со спины. — Но всё же не стоит делать выводы, исходя из мнения всего одного человека.

— Возможно, но мнение именно этого человека играет большую роль. Сегодня о его вердикте знаю только я, но уже завтра узнают все остальные благодаря его статье. Так что триумфа не будет.

Я отпила из стакана немного воды и, словно вспомнив нечто важное, быстро ушла в свою комнату. Она была большой, светлой и скорее напоминала мастерскую, нежели спальню молодой девушки: повсюду стояли стаканы с разными кистями, холсты с набросками, мольберт, масляные краски, палитры с разбавленной акварелью, и лишь наличие деревянного шкафа и кровати напоминало о том, что это всё-таки спальня.

Присев на стул, стала очень критично и внимательно рассматривать те несколько картин, которые решила не выставлять на выставке. Нет, они были отнюдь не плохи. Для них просто не нашлось места. Каждую из своих картин я любила особенной, трепетной любовью, ни одну из них не смогла бы назвать ужасной или неудавшейся, однако лишь глубокая критичность к собственной работе может помочь создать подлинный шедевр. Вероятно, я позволила себе забыть об этом, а потому упустила нечто важное, не заметила собственных ошибок, которые всегда видны профессионалу.

— Он прав, — констатировала я, вернувшись в кухню к маме и сестре. — Мои работы никуда не годятся! В них недостаточно эмоций, и, кажется, они становятся похожими одна на другую.

Поверженная собственной критикой, я в негодовании опустилась на стул.

— Нужно что-то с этим делать…

— Из-за слов всего одного человека ты решила, что твои картины — мусор? — с упрёком произнесла сестра. Её большие голубовато-серые глаза смотрели на меня с явным осуждением.

— Это не просто какой-то человек, Роза! Завтра об этой выставке выйдет статья не без его участия, разумеется. Не думаю, что она побудит всех любителей искусства скупать мои картины с бешеным ажиотажем.

— Но он просто сказал, что твои работы сносны. Это нельзя воспринимать, как полнейший крах. Вряд ли его статья будет такой уж плохой, — не теряя надежды приободрить меня, сестра по-прежнему пыталась найти нужные слова, тем временем как мама молча слушала наш разговор, помешивая овощи в сковороде.

— Ему не хотелось быть со мной излишне правдивым, однако для статьи он не станет подбирать щадящие слова. Это в духе всех критиков.

Часть меня искала жалости и утешительных слов. Впрочем, я могла бы обойтись и без помощников в этом деле: запереться в комнате, включить одну из печальных симфоний Бетховена и пожалеть себя, но это стало бы ошибкой — первая ступень уныния, с которой обычно и начинается крах некогда великих людей.

Эту ночь я провела в бессоннице, так и не сумев отбросить навязчивые мысли и воспоминания о минувшей выставке. К счастью, мой начальник и лучший друг Александр, понимая моё глубокое творческое потрясение, великодушно дал мне несколько дней, чтобы прийти в себя. Однако следующие два дня также не принесли ничего полезного. Я бесцельно бродила по квартире в поисках хоть какой-нибудь идеи. Гармония моей одинокой печали нарушилась только к вечеру, когда мама вернулась с работы, а сестра — из школы танцев.

За окном царил конец апреля — чудеснейшее время в году, как мне кажется. Снег уже растаял, и удивительная, пропитанная теплом солнца погода так и манила покинуть дом. Вероятно, всех… кроме меня. Часами «истязая» чистый холст, я пыталась изобразить на нём что-то новое, совершенно не похожее на былые пейзажи. Бессмысленный труд… Я то бросала кисти на пол, отшвыривая в сторону холст с неудавшейся мазнёй, то снова поднимала всё и пыталась начать заново. Но, казалось, вдохновение позабыло обо мне и сбежало к кому-то другому.