Записки архивариуса. Сокровище Крезов

Мария Лисина (2024)

Рита никогда не умела держать свое мнение при себе, из-за чего и оказалась в Кусково — музейном комплексе на востоке Москвы. Теперь она является подчиненной милой старушки-архивариуса, ростом напоминающей подростка. Затянувшаяся реконструкция привлекает в усадьбу не только рабочих, но и воров. Рита пребывает в режиме многозадачности: разбирает бумаги, исследует старые здания, выслеживает призрака, читает трогательные дневники графа, спрятавшего где-то в пределах усадьбы сокровища, и пытается как-то устроить собственную жизнь.

Запись 3. Инцидент

Но, про дружелюбный мир я погорячилась. Я все еще делила жилое пространство с Ланой, страдающей патологической страстью к шоппингу, порой очень импульсивному. Отчего попасть в квартиру с каждым прожитым Ланой днем становилось все сложнее. Вечером я едва протиснула мимо двух коробок с «солью Мертвого моря», поставленных друг на друга прямо около входной дверью. А утром на меня свалился шампунь, не подходящий своими габаритами для крошечной полочки над зеркалом. Полочка, к слову, последовала за ним мне на руки. Лучше бы они соседушке в голову угодили, тогда бы хоть искра между контактами в ее голове пробежала бы. Хотя, не уверена, что в вакууме возможно горение. У Ланы был один плюс, примиряющий с состоянием квартиры, доставшейся нам благодаря умению соседки вести переговоры. Она исправно платила свою часть аренды и снабжала меня продуктами. В отличие от меня, взращенной на мысли об образовании интеллигентности и успешности человека при постоянном честном труде и самосовершенствовании с помощью знаний. Лана придерживалась противоположной аксиомы — если много работать, то жить дальше вовсе не захочется, поэтому лучше изворачиваться так, чтобы и рыбку съесть и в пруд не лезть. Моя соседка находила множество способов вертеться в этой жизни. И одним из них была работа на продовольственном складе, откуда она частенько подтаскивала лежалые продукты, которыми мы и питались. И это, к слову, помогло мне свести с концами после переезда из общежития. Удивительно, если немного пофантазировать, то из гречки, моркови и молока можно приготовить больше трех блюд.

Лана грезила о богатстве и свято верило, что трудности и жизнь по соседству со мной, рьяно борющейся за чистоту и регулярно собирающей с нее деньги за съем, приведут ее к мечте. Тем более для того, чтобы в своей новой жизни выглядеть отлично, соседка прикладывала огромное количество усилий. Но, тут уже нечего кривить душой, Лана правда обладала привлекательной внешностью: выразительные зеленые глаза, вьющиеся волосы и хорошая фигура. И наружность свою Лана считала главным капиталом, который попеременно вкладывала в удачные и не очень проекты. Но для сериального клише «содержанки на шикарной квартире», как уже можно было понять по ее быту, никогда не доходила. Она строила глазки, давила на жалость и просила скидки, эксцентрично одевалась на собеседования и халявила на работе. Но упорно шла к материальному благополучию и безделью, вкладываясь периодически в акции и облигации. Главное — она не сдавалась.

Как-то вечером, когда я еще не устроилась на мою нынешнюю, самую денежную из имеющихся работ, Лана сидела на кухне и, закинув ноги на подоконник, пила белое вино из пакета. Она мечтала о красивой жизни, когда больше двух лет назад перебиралась в Москву, как и я, конечно. А в итоге мы с ней оказались на микроскопической кухне затараканенной хрущёвки и смаковали дешевое вино. Возможно, именно тот вечер меня и изменил, заставив словить ощущение безразличия, в котором я пребывала пока ни зашла в тайную комнату поместья Кусково.

Нежданно-негаданно, мне снова захотелось что-то делать. Теперь я готовила себе питательный завтрак перед работой, брала книгу, чтобы почитать в электричке и сама для себя неожиданно, начала вновь листать учебники по истории. Последний раз книжный запой у меня наблюдался после захватывающей археологический экспедиции в степи Калмыкии. Семнадцатилетней одиннадцатикласснице страшно хотелось вновь испытать чувство соприкосновения с великим. Так и сейчас, спустя пять лет я сломя голову неслась в наш кабинет вприпрыжку, стремясь поскорее закончить работу, освобождая время для работы с загадками. Это люди и называют ходить на работу с удовольствием, по крайне мере, я так хочу думать.

Следующие два дня я оказывалась пассажиром утренней электрички, гонимая желанием скорее примчатся на работу. А вот на третьи сутки в нашем кабинете я обнаружила только Жорочку, разгуливающего по клетке взад-вперёд. Алевтина Павловна нашлась только в левой галерее дворца. Она стояла напротив мраморного камина и неотрывно смотрела на три вазы, радующие глаз публике, поблескивая расписными боками. Над камином висела две круглые картины, выглядящее неприметно на общем фоне коллекции Шереметьевых, состоящий из масштабных полотен. В первую минуту мне показалась, что именно на них бабуля и глядит.

— Доброе утро, Алевтина Павловна, вы чего это не в кабинете? — радостно выпалила я.

— Да вот, шла, хотела, кое — что уточнить. А тут такое дело. Вазы не хватает. Посмотри на след.

Действительно, на полке белого мрамора виднелось колечко серой пыли, совершенно неприметное, если не смотреть на него вблизи.

— Принеси — ка мне две красные папки, что стоят в верхней полке рядом со столом. Пойдем с тобой обход делать.

И мы пошли по анфиладе комнате левого крыла с ревизией. Поскольку именно в нем большинство строительных и отделочных работ уже завершились, а элементы интерьера воссозданы в изначальном виде, согласна сохранившимся фотографиям и записям. Все эти экспонаты, благодаря руководству начальницы, помещены в залы в соответствии с описью, хранившуюся в красных папках. И опись эта производилась с месяц назад. Но помимо вазы исчезло еще золотое яблоко, укрощающее настольный подсвечник малой гостиной. И одна из миниатюр с изображение Николая Петровича Шереметьева, вставленная в серебряную рамку искусной работы. Алевтина Павловна только охала, разглядывая название предметов на листке, а затем облегченно выдыхала, убедившись в целостности очередного экспоната. Похоже, происходящее старушку действительно беспокоило, иначе мы бы не работали так быстро. Через четыре часа после начала обхода, мы с Алевтиной Павловной уже стояли в кабинете Агаты Борисовны, наблюдая за ее побелевшим от ужаса лицом.

Директриса, вложившая столько денег в систему безопасности, пропускную систему и камеры, находящиеся в каждом зале, просто не могла поверь, что из вверенного ей строения что-то украли. Она сосредоточенно ходила по комнате из угла в угол и пыталась унять руки, начинающие подрагивать, в конце концов взяла сигарету и крепко сжала ее в пальцах.

— Так что же. Вы говорите, что они пропали? Их не могли на реставрацию отправить, может быть, Фил что-то знает?

Ничего себе, как она по-товарищески о Филлипе говорит, он у нее явно в большем почете.

— В эти залы уже все готовенькое выставляли. Да и камеры… Я утром ходила в диспетчерскую. Их установили уже после описи. В тот момент, что угодно можно было вынести.

— Ну первый же встречный с улицы зайти не мог? Только люди с ключом. А он только у меня, вас, Фила, Василия, Ирины, Рузиля и с недавних пор у новоприбывшей Риты. И, — женщина перешла на шепот, — если эта история приобретет огласку тут такое начнется. Вас упекут на пенсию, вполне заслужено, а девчонка ваша первая под подозрение попадёт. Поэтому…

Директриса оправила серый приталенный костюм, висящей на дистрофичной фигуре, как на манекене. На вид ей было около сорока, что короткие осветленные пряди, маскирующих седину, только подчёркивала, демонстрируя худенькую синеватую шею с заметными морщинам. Агата нервно закурила и вышла из-за стола, встала напротив Алевтины Павловны.

–…Поэтому пока мы никому ничего не скажем. Все останется, между нами. Я попрошу Рузиля зайти сегодня к вам. И сама подключу связи. А вы подумайте о том, что с вами может случится, если начнете поднимать шум.

— Думаю, тут вопрос в том, что из-за этого может случится с вами. — и Алевтина Павловна поправила очки, грозно сверкнувшие металлической оправой.

А мне в этот момент стало страшно, что новообретенная работа может от меня уплыть. А вместе с ней и репутация испортится. И тогда ни о какой работе хоть как-то связанной с архивами государственных музеев нельзя будет мечтать. Верно, я выглядела очень испуганной, потому что старушка ободряюще похлопала меня по спине.

— Да ты чего, Риточка. Неужто Агаты испугалась? Э не, девочка, Агата сама боится. Сейчас как начнет куролесить, наш воришка и запрячется. Поэтому, нам бы с тобой побыстрее с этим что-то надо делать. По горячим следам надо действовать.

— Нам?

— Ну а кому еще? Никому же это не надо. Вазы, яблоки, картины, еще те глупости. А ты представляешь, если китайскую стену по камушку каждому китайцу разнести — ничего и не останется. А я не хочу, чтобы в месте, которому я почти двадцать лет жизни отдала, что-то пропадало и разрушалось. Я в стороне стоять не намерена, а голову в песок прятать не в моем стиле, — грозно сверкая округлыми очками в металлической оправе с крупными дужками чеканила старушка.

— Но это всего лишь ваза.

— Которую когда-то подарили Жемчуговой в знак блестящего выступления перед представителями царской семьи, её личных вещей во дворце не очень много. Эта ваза, подсвечник, — старушка сделала паузу. — И портрет Николая, его суженого. Он ей его подарил еще для деревянного домика, специально для нее выстроенного.

Я еще раз посмотрела на старушку.

— То есть, выкрали личные вещи Жемчуговой? И только их.

— Получается, что так. Так, давай пока что без паники, Рузиль зайдет, у него все и узнаем.

Я не стала задавать лишних вопросов и просто пошла следом за почти бегущей по коридору старушкой, размышляя о том, может ли эта ваза как-то быть связана с комнатой около покоев графа. От тревожных мыслей меня отвлек Жорочка, выпущенный из клетки по доброте душевной. Желтый попугайчик прошелся по стеллажу с книгами, поскреб клевом особенно подозрительные томики и перебрался на стол Алевтины Павловны, внимательно на нее поглядел и старательно произнес:

— Петая, Петя, петушок. Петушок. Петя, — крякающим звуки с легким свистом вылетали из клюва нашего «коллеги»

— Ну, давай дальше? Золотой гребешок. Масляна головушка… — Алевтина Павловна принялась подсказывать птице-оратору слова.

Жорочка не был самым умным попугаем на свете. Но и тупицей мы с Алевтиной Павловной его не считали. А вообще, попугай, попавший в Кусково по зову сердца Александра Валентиновича, выкупившего доходягу у торговцев около авиационного института. Старичок как раз возвращался с затянувшейся лекции, а около метро собрались котомочники с полумертвым попугаем. Жалко стало птичку, а тут и Алевтина Павловна удачно посетовала на тишину в кабинете — одним делом старик убил двух зайцев. Правда имя найденышу дал в честь инженера и авиаконструктора — Георгия Житомирского. Но, похоже, никто не был против.

У корелл многое зависит от базовых навыков, полученных в детстве, а Жорочка попал в усадьбу уже взрослым, так сказать сформированным птахом, ему эти людские речи вообще не сдались. Но он отлично запомнил хорошо сочетающиеся с точки зрения звуков фразы, мог даже песенку напеть. Но делал так от большого желания поговорить или же от скуки. А, еще от страха мог начать тараторить недавние наши слова, такое мы несколько раз наблюдали после крайне шумных ремонтных работ. Бедная птица испугалась, что ее забьют на котлетки или еще на что повкуснее и принялась повторять наши слова об Агате.

— Да, суровая, суровая.

Мы тогда искренне посмеялись над питомцем. А сейчас смех мой и вполовину не был таким искреннем. На душе тревожно и немножечко тепло от карканья пернатого соседа.

В этот момент в дверях показался подросток в черной, надетой по последней моде на самую макушку шапке. Невысокий, скуластый, темноглазый и веснушчатый. Мне бы так сохранится, как этот парень, в двадцать шесть, выглядящей на пятнадцать. Я еще не была знакома с мастером на все руки, но Алевтина Павловна слагала о нём легенды. Парень работал в Кусково около пяти лет и занимался тут большим количеством вещей, начиная от ведения социальных сетей музея, заканчивая покупкой высокотехнологичного оборудования для разноцветной подсветки усадьбы, необходимой для лазерного шоу. Эдакий школьный сисадмин, который есть в каждом учебном заведении, только в нашем случае зона ответственности Рузиля Камилова была куда больше.

— Алевтина Павловна, вы чего-то давненько не заглядывали. Плохо, что меня в хозблок перевели. А то раньше подкармливали. — переступая порог, протараторил гость.

Я как в оцепенении наблюдала за грязными кроссовками Рузиля, медленно опускающимися на светлый линолеум, протертый самолично пятнадцать минут назад. Мысленно я сняла парню все очки, заочно начисленные за располагающую внешность. Теперь единственный классным мужиком на районе официально объявляется дед Василий.

— Чего ждал-то, сам бы зашел. Ты знаешь, я всегда рада. Я, видишь, теперь не одна. Это Рита помогает мне, а ты будь добр, помоги нам. Надо бы посмотреть хоть записи с камер, вещица тут одна пропала.

— Вы что! Агата сказала, конечно, что что-то срочное. Но чтобы кража. — парниша по-хозяйски плюхнулся на стул напротив Алевтины Павловны, повернувшись в мою строну спиной.

— И не говори. Нам бы все записи в малой гостиной поднять, где-то за предыдущие недели два — три. По датам между переписью, что была месяц назад, и установкой камер в каждом помещении, это — две недели назад, как раз после… Как ремонт грязный в зале закончился. Сможешь помочь?

Парень все еще расслаблено сидел на стуле и наблюдал за Жориком, ползающим по столу.

— Смочь-то, смогу, конечно. Но сколько времени это займет. Я даже и предположить не могу. Да и работы у меня много, вот, занимаюсь установкой осветительного оборудования в оранжереи. Но для вас… — он заговорчески подмигнул старушке, — я очень постараюсь.

— На, Агата сказала, что это срочно, — подала голос я, все больше раздражаясь из-за приторного поведения парня, возомнившего себя пупом земли.

— Да все тут срочно. Обновить систему на всех компьютерах — срочно, закупить подсветку, настроить камеры, проверить их. А я один, детка, — елейно проговорил Рузиль, закидывая в рот первую попавшуюся шоколадную конфету.

Комната на мгновение погрузилась в тишину. Я задумалась о том, как подобраться к этим видеозаписям, Алевтина Павловна и Жорик о последней произнесенной фразе, а Рузиль, видимо, о собственном великолепии.

— Слушайте, Алевтина Павловна, ко мне же тут Ирина приходила, еще до выходных и тоже хотела камеры проверить. Говорила, что призрака видела. Представляете? Так может это призрак вещь вашу и прикарманил?

Парень битву экстрасенсов смотрит, в перерывах от самовосхваления? Или того пуще, кастинг в нее проходит. А что, ему подходит «Рузиль — центроид внутренней чакры потусторонней уверенности», даже я бы такое посмотрела.

Но нарцисс продолжил:

— Она еще сказала, что это все проклятие актрисы крепостной, которую на старости лет из Шереметьевского дома выгнали. Актриса эта якобы и прокляла дворец Кусково, где всю молодость провела. Обратилась недовольным озлобленным духом, принялась искать отмщения. Не равен час, на людей скоро начнет нападать…

Алевтина Павловна громко рассмеялась, очки упали с носа и повисли на цепочке, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Ирина, помнится мне и о домовых что-то говорила, а это просто мыши в подвале завелись. А уж какие истории она о водных духах пела, даже мне захотелось тогда на них посмотреть. А потом что? Это были целлофановые пакеты, блестевшие на солнце. Ирине в писатели идти, только что она в нашем саду забыла? Ищет она там своего графа Рочестера, да все найти не может. Ей бы на век пораньше родиться, — скептически заметила Алевтина Павловна.

С Ириной я пересеклась за непродолжительное пребывание на работе только один раз. Я несла документы Алевтине Павловне, возившейся в Голландском домике с какой-то ветхой тумбой, женщина-садовник подрезала кусты. Она была похожа на выросшею Энн из «Зеленых Мезонинов». Такая же рыжая, веснушчатая, запоминающаяся, широколицая и высокая. Правда книжная Энн была куда стройнее нашей крепенькой садовницы, но героиня книги дни напролет и не работала. На первый взгляд Ирина едва ли был младше Агаты Борисовны, но выглядела определённо счастливее. Старомодная соломенная шляпа с зеленой атласной и крупными бусинами и свободная оранжевая рубашка в мелкую клетку, одновременно заставляли сравнить садовницу с милым пугалом и тыковкой, сияющей на солнце.

— Прости? — она остановила меня, когда я уже миновала аллею.

— Ты слышишь? — она подняла голову к безоблачному застуженному небу и добавила, — Листья поют.

Я кроме многозначительного «а-а-а» ничего не смогла ответить. Куда уж мне с их пением тягаться. Поэтому нынешней скепсис Алевтины Павловны мне был совершенно понятен.

— Но-но-но, — парень остановил поток разумных рассуждений. — В отличии от домовых и водяных, легенда про Шлыкову — Гранатову, проклявшую графскую семью, действительно есть. Вы же мне сами рассказывали.

— Да, но все это домыслы. История странная. Стала бы лучшая подруга Прасковьи Жемчуговой, матери единственного наследника, проклинать графский род. По сути, она насылала несчастье на внуков и правнуков своей подруги.

— Но кто-то же записал ее проклятье. Она пообещала уничтожить последнее, что осталось от рада графа, даже если для этого понадобится потерять покой на сотни лет. Она обещала отомстить и за себя, брошенную на улице на произвол судьбы, и за подругу свою, ставшей жертвой подковерных интриг. — Рузиль опустил руки на стол и выжидательно уставился на старушку, поправляющую очки.

Тут не выдержала уже я:

— Ну и причем тут Кусково. В Питере же вся эта канитель вертелась. И если дух и был, то и бродит он по покоям дома Шереметьевых, где-то там.

— Как это почему. Алевтина Павловна, даже мне вы этого говорили. Поэтому, студент, слушай внимательно. — Парень постучал по столу, акцентируя мое внимание, — здесь, в этом самом парке, среди помпезных домиков вся история началась, здесь она, как гласит легенда, и должна закончиться. — довольно произнес сисадмин с нескрываемым превосходством.

— Ага, а еще папоротник должен зацвести на Ивана Купала, и ведьмы собраться на шабаш в ненастный день. Тоже мне, студента нашел. — недовольно буркнула я.

И только Алевтина Павловна, не обращая внимания на нашу стычку с нестареющим татарином, принялась копаться в ящике стола, разыскивая очередную безумно важную бумаги, способную пролить свет на любую загадку старинной усадьбы.