Мой большой… Босс

Мария Зайцева

Он – большой. Очень большой. Очень сильный. Очень… Взрослый. По сравнению с ним, я – мелкая и глупая. Он меня не замечает. А я его… Друзья, это будет ОЧЕНЬ ГОРЯЧАЯ ИСТОРИЯ первой безумной любви! С цирком, цыганочкой с выходом и чудесами на виражах!

Вечера в деревне

— Вот вечно ты чего-то не так сделаешь, — ворчит бабушка, споро раскатывая тесто по столу.

Ее сухие руки, натруженные, костистые, настолько ловко переминают белый, обсыпанный мукой пласт, что я не могу оторвать от них взгляда. Честное слово, гипноз какой-то… И даже ворчание ее кажется уютным.

Она привыкла со мной разговаривать, как, наверно, многие одинокие люди разговаривают, например, с кошкой. Не ожидая ответа. Хотя я могу ответить. И я разумная, в отличие от животных. Ну, по крайней мере, я надеюсь на это.

Но обычно наше общение ограничивается ее пространными беседами и моими жестами: кивание, пожимание плечами, улыбка.

Ей хватает. Мне тоже.

— Я же тебе говорила, надо дождаться ответа от Мани, она должна мне мазь приготовить. Спину прихватило опять, ты же знаешь…

Я выразительно закатываю глаза.

Бабушка опять наогородничалась и теперь ходит, недовольно проминая поясницу. Кто ей виноват? Могла бы меня попросить.

— И нечего мне тут глазюки свои катать, — хмурится бабушка, шлепая тесто обратно на стол, — почему не дождалась? Убежала, заполошная, полдня где-то бегала! Куры в огород пробрались, поросенку надо дать, воды еще натаскать…

Я только вздыхаю.

Не объяснить бабушке, почему я убежала. И слов таких не знаю, какими можно описать все, что чувствую, что думаю.

Вечером сяду, в дневник запишу.

— Тебя уже Варька прибегала, искала, — продолжает бабушка, убирая тесто в сторону и накрывая его чистой тряпочкой, — и чего ходит, чего ходит… Непутевая… Опять с Витькой спуталась… Не гуляй с ней, Майка. Шоболда она.

Киваю, глажу бабушку по плечу и иду делать домашнюю работу. Кормить поросенка, набирать воду из колодца… И думать про загадочного мужчину во дворе тети Мани.

Хорошо, что это все можно делать одновременно.

Варька застает меня как раз, когда я набираю воду во второе ведро.

— Майка!

Я поворачиваюсь, улыбаюсь, машу ей, чтоб заходила.

— Бабка твоя дома? — оглядывается настороженно, она в курсе, что бабушка ее терпеть не может.

Показываю, что нет. Она забегает во двор, скептически осматривает мой ситцевый халатик, ведро и заколотые небрежно волосы.

— Ты чего тут? До ночи впахивать собралась?

Пожимаю плечами. Как закончу, так и закончу. Куда торопиться?

— Давай, вечером в клубе будут танцы. Васильевские, говорят, приедут. Пошли.

Я отрицательно машу головой. Нет уж. Мне наш клуб деревенский не нравится, музыка там ужасная, да еще все время ставят блатную по запросам местного населения.

Ну и народ, соответственно…

В бабушкиной деревне на удивление много молодежи живет. В основном, потому, что здесь есть школа, причем одиннадцатилетка, детский сад, и все прямо в деревне. Кроме этого, здесь до сих пор существует совершенно не разваленный колхоз, который теперь называется по-другому, конечно, но суть прежняя. И народ там работает. Там, да на лесопилке.

В целом, богатая деревня, уже даже не деревня, а село.

Я здесь отдыхаю каждое лето, начиная с июня и завершая августом.

Правда, последние три года — с середины июня только, потому что экзамены в колледже занимают большую половину первого летнего месяца.

Но потом стабильно сюда.

В принципе, за столько лет могла бы и привыкнуть к местным развлечениям. Но никак. Не привыкла.

И потому клуб деревенский не переношу, а уж когда там в гостях русские байкеры на «Явах» из соседней Васильевки, то вообще лучше не соваться.

Сначала все будут надираться, потом смотреть на танцующих девчонок, потом делить тех из них, кто круче раздает авансы, а потом драться.

Это обязательная программа, видела сто раз. Не интересно.

Я лучше дома.

Посижу, попью чай, почитаю. Запишу в дневник все свои переживания за сегодняшний день. Вернее, одно, очень яркое переживание…

Варька смотрит на меня скептически, дует губы.

— Майка, ну хватит уже! Так и просидишь до конца лета у бабки под юбкой? Парни уже ржут над тобой!

Опять пожимаю плечами. Какое мне до этого дело? Они все время надо мной ржут. Думают, если не говорю, значит дурочка.

— Майкаааа… — Варька прыгает вокруг меня, теребит крашенную челку, — ну пошли-и-и… Там будет Гарик васильевский, прикинь?

Ну и что? Опять пожимаю плечами, занимаюсь делами.

Поднимаю ведро, несу в дом.

Варька топает за мной и ноет.

Я особо не вслушиваюсь. Ее нытье по Гарику из Васильевки, гордому обладателю новенькой, купленной с родительской премии за страду «Явы», я слышу уже второй год. По этому Гарику сохнут все девчонки, из нашей деревни, Васильевки и еще парочки соседских.

Хотя, по моему мнению, там особо не по чему сохнуть. Конечно, парень он видный, про таких говорят: «Первый парень на деревне», но с девушками обращается ужасно. Гуляет, а потом бросает, как надоест. Говорят, от него уже даже кто-то аборт делал. Бр-р-р…

В деревне слухи очень быстро распространяются, тут все на виду… И, по моему мнению, хотеть отношений с таким типом — это поставить на себе жирную печать… Как там бабушка говорит? Шоболды, вот.

После такого только в город…

А там не очень-то ждут молоденьких наивных дурочек. Разве что, в дешевых забегаловках и на трассе.

— Майка! — Варька испробовала все способы и теперь просто повышает голос. Интересно, она тоже считает меня дурочкой? Может, думает, что до меня не доходит с первого раза и надо сказать громче, чтоб услышала? — Ну, пошли-и-и!

Отказываюсь опять.

— Ну и черт с тобой!

Разворачивается, гордо взмахнув хвостом светлых волос, выбегает из дома.

А я продолжаю заниматься домашними делами, которых в деревенском доме всегда много.

Через час приходит бабушка, уже с мазью от тети Мани.

— А у Маньки-то родня приехала! — с порога начинает рассказывать она, и я замираю, вся превратившись в слух, — такой здоровенный мужичара… Нерусский какой-то, что ль… Черный весь, и нос здоровенный. И борода. Не видела, когда заходила?

Отрицательно мотаю головой, прячу взгляд, делая вид, что крайне сильно занята перекладыванием высушенного цвета ромашки в тканевые мешочки.

— Ой, ну и хорошо, — кивает бабушка, — а то уж больно страшенный, а ты у меня пугливая такая… Я и не думала, что у Мани такая родня есть… Городской, говорит, богаты-ы-ы-ый… Мотоцикла у него не наш. Большущий и с таким рулем, знаешь, как рога. Маня говорит, он с какого-то праздника едет, своим ходом. Уже тыщу километров отмотал. К ней переночевать — и дальше, до города. Хотя, до города тут всего пару часов езды, а уж ему-то… И чего приехал? Может, просто отдохнуть? Там уже наши вертихвостки вокруг него хороводятся… Видный мужик, чисто буйвол… Вот только черный, бородища страшная… И взгляд бесовский. Хорошо, что ты его не видела, Майка, а то приснится во сне кошмарище такое…

Я сижу, прикусив губу, и стараюсь сохранить нейтральное выражение лица. Не показать, насколько мне интересно то, что рассказывает бабушка.

А еще старюсь не анализировать свои эмоции, когда она упоминает, что вокруг него уже наши девчонки прыгают.

Мне же это неважно?

Конечно нет.

В голове какой-то глупый сумбур, мешанина из образов, оказывается, волнующих меня с того момента, когда открыла калитку тети Мани и увидела его, обливающегося водой из ведра. Его руки, его мускулы точеные, литые. Его глаза внимательные. Жесткую подушечку большого пальца на моих губах. Запах колодезной воды, перемешанный с бензином и дорожной пылью.

Низ живота начинает тянуть, нежно, томно, непривычно. Сердце стучит так, словно вырваться хочет из груди.

Нет, мне нужен дневник. Обязательно нужен.

Привыкла уже все записывать, все по полочкам раскладывать. Это так выручает, так помогает понять себя, осознать ситуацию, со стороны на нее посмотреть.

Бабушка ложится рано, как и многие в деревне.

А я засиживаюсь за дневником, пишу, вспоминаю, думаю.

Я совсем не планирую как-либо привлекать внимание этого мужчины, уже привлекла, хватит. До конца жизни стыда не оберешься.

Это же надо, увидеть и на ногах не суметь устоять!

Ужас, просто ужас!

Мои самобичевания прерывает телефонный звонок. Варька.

Смотрю на трубку, думаю, брать — не брать… Она могла просто выпить лишнего и попытаться меня опять уговорить гулять. Зачем-то. А может, что-то случилось?

Нажимаю на зеленую клавишу и слышу взволнованный Варькин голос:

— Майка, помоги мне! Черт!

Нажимаю вопрос в сообщении.

— Я тут застряла, не могу выбраться, Майка!!!

Да что случилось?

— Я в канаву свалилась, не выберусь никак! Возле клуба, помнишь? Не хочу никому звонить из девок, они же ржать будут! И на всю деревню растреплют, что я в сточной канаве оказалась! Помоги, Майк!

Вздыхаю. Ну да, я точно никому не трепану.

Отсылаю «ОК», собираюсь потихоньку, чтоб не разбудить бабушку.

Как можно умудриться свалиться в канаву?

Иду по темной деревне в сторону клуба. Окна уже не горят практически ни у кого, все спят. И только в конце улицы слышна музыка. В этот раз что-то из репертуара «Сектора Газа», нежно любимого деревенскими парнями.

Канава должна быть справа, сворачиваю туда, прохожу по тропинке, подсвечивая себе фонариком на телефоне, прислушиваюсь.

Ступаю я громко, Варька точно услышит. И подаст голос.

Ничего не видно и не слышно. Сдаюсь и набираю ей, надеясь, что телефон не на вибро, а на звуке.

И точно, звук доносится откуда-то сбоку, но не со стороны канавы, а со стороны клуба.

Выбралась уже, что ли? А почему не позвонила тогда?

Иду на звонок и выворачиваю прямиком на наше самое дурацкое место: небольшой пустырь и две лавочки, стоящие друг напротив друга.

И на этих лавочках битком народу.

Оторопело замираю, перевожу взгляд с одного лица на другое. Парни, наши и не наши, Гарик выделяется, естественно, в самом центре. Две девчонки. Одна из них — Варька. И по ее виду понятно, что ни в какую канаву она не падала.

При виде меня раздаются смешки и свист.

Я смотрю на Варьку, потом разворачиваюсь и двигаюсь обратно.

Но успеваю всего два шага сделать, как меня резко тянут назад! Дергаюсь, пытаюсь вырвать локоть из чужого грубого захвата, но безуспешно!

Добиваюсь только того, что меня берут уже за плечи, приобнимают… И ведут обратно, к лавочкам!

Происходящее все больше становится похожим на бред, на страшный сон!

Парень, что меня поймал, не местный, васильевский, что-то говорит своим, те гогочут, а я даже не осознаю, что они говорят. Все силы трачу на то, чтоб вырваться!

Меня сажают напротив Варьки, по-собственнически обнимающейся с Гариком, и я смотрю на нее гневно.

— Ну ладно тебе, Майк, — примирительно бормочет она, — ну как тебя еще вытащить? Ребята просили…

— Ага, — гогочет тот парень, что меня поймал и притащил сюда, — недотрога прям рыжая… А ты реально не говоришь?

Киваю. Не говорю.

— Но слышишь?

Опять киваю. Слышу.

— А ты ничего так, — он жмет меня за плечи, делая больно, — клевая. Гладкая такая. — Тут он наклоняется ко мне, нюхает шею, шумно, как жеребец, меня передирает от отвращения, — и пахнешь вкусно! Братва, она малиной пахнет!

— Ягода-малина, — скалится Гарик и, не обращая внимания на ревниво прижавшуюся к нему Варьку, тянет меня себе на колени.

Я только беззвучно открываю рот, упираюсь обеими руками в плечи парня, но, естественно, мое сопротивление остается незамеченным.

Он тоже, как и тот, предыдущий, нюхает меня, а потом… Лижет! Шею лижет! Я испуганно начинаю биться в его лапах, пытаясь освободиться, по щекам катятся слезы от унижения и омерзения!

Как такое может быть вообще?

Как я могла так попасть?

— Вкусная, да… — хрипит Гарик, стискивая меня все сильнее, и слезы на глазах теперь уже от боли, — и не разговаривает… Идеальная баба.

— Гарик, отпусти ее, — неуверенно говорит Варька, — она плачет… И вообще, она не говорит, но не дура. Нажалуется бабке потом…

— Не нажалуется, — хрипит Гарик, жадно лапая меня под гогот остальных парней, — зачем шалашовкой на всю деревню позориться? Да? Малинка? Так?

Я мотаю головой, яростно и злобно, а затем заряжаю ему пощечину. Встреченную хохотом. И еще одну. Такую же, с точки зрения этих скотов, забавную.

— Сиди, Малинка, — смеется Гарик, — я с тебя потом за каждую пощечину спрошу дополнительно.

Лапа на моей талии все тяжелеет, сил бороться катастрофически мало, ужас заволакивает голову.

Я понимаю, что в ловушке, в жуткой ловушке, из которой просто так не выбраться!