Прыжок в бездну

Мария Высоцкая, 2019

Когда твой дом-хлев под снос, отец давно превратился в отброса, а цель твоей жизни – выбраться из болота, ты пойдёшь на многое.Обчистить тачку богатенького мальчика? Легко!Быть пойманной на месте преступления? Никаких проблем!Спасённой его лучшим другом? Прекрасно!Влюбиться в своего спасителя? А вот с этим сложнее.Но иногда жизнь преподносит сюрпризы, ведь чтобы постичь любовь, необходимо рискнуть и совершить прыжок в бездну. Там темно, страшно. Но тьма обязательно рассеется, стоит в ней появиться тому, кто способен разжечь огонь, избавить от страхов, согреть своим сердцем.Однотомник.Цикл: Законы безумияСодержит нецензурную брань.

Часть 1. Глава1

Ник.

— Здорово, чувак, ты уже в Москве?

— Ага, домой еду.

— Какой домой?

— А есть предложения?

— Кидай шмот и подскакивай ко мне в бар.

— Да я не спал чёрт знает сколько. Двенадцать часов в самолете, плюсуй пересадки.

— Хватит ныть, приезжай, говорю!

— Жорин, отвали.

— Слушай, если не приедешь, я соберу всех и нагряну к тебе, раскачаем хатку.

— Ладно, — смотрю на время, — через час буду. Тачку только заберу с паркинга и чемодан дома оставлю.

— Ну всё. Жду.

— На созвоне.

Двенадцатичасовой перелёт с двумя пересадками — это настоящий ад. Не люблю летать на такие расстояния, но данный полёт стал вынужденной мерой. При других обстоятельствах я бы отделался только перелётом в Англию, но тот, к кому я должен был лететь, внезапно свалил за океан, перенося нашу встречу. Когда последний год делаешь всё возможное, чтобы заполучить этот контракт, полетишь на переговоры хоть в другую вселенную. Как итог, контракт у меня в кармане.

Надеваю наушники, вытягивая ноги. Таксист что-то говорит, но мне не до этого, я хочу вырубиться, лучше на пару суток. Отец, конечно, предлагал прислать за мной машину, но я решил, что доберусь сам. Останусь сегодня у себя на квартире, а завтра к вечеру поеду за город на семейный ужин. Мама пустит слезу и скажет, что я о них забыл со своими гонками, Тейка вынесет мозг, а ба, я уверен, скажет их не слушать.

Короче, семейная идиллия. И это не сарказм. Я люблю свою семью, она у меня замечательная, в этом плане мне, как никому другому, повезло с родственниками. Только вот фамилия, отцовская фамилия, не позволяющая мне вздохнуть в этой стране полной грудью. Для многих я золотой ребёнок, ни на что не способный сам. И это бесит. Точнее бесило, раньше.

Слухи обо мне шли впереди меня, и тут ещё нужно было постараться, чтобы стать личностью, а не тенью своих предков. Поэтому я и впахиваю как проклятый, лишь бы доказать всем, что я сам чего-то стою.

Что в учебе, что в спорте. А мама говорила, что, если я пойду в спорт, легко не будет. И не важно, какой его вид я выберу. Так и случилось. Меня везде сравнивали с отцом, пытались в чём-то уличить. Когда твой отец в прошлом чемпион мира по боям без правил, то, как ни крути, это накладывает определённый отпечаток, как и то, что у твоей семьи куча бабла.

Но это в прошлом. Последние пару лет всё круто изменилось, а после моего визита в США всё изменится окончательно.

Дома бросаю сумку у двери, переодеваюсь и, взяв ключи от тачки, еду к пацанам. Дорога и пустынные улицы располагают, чтобы втопить по газам, что я и делаю. Совсем немного. Уверен, через пару дней мне придёт дюжина штрафов, но это ли сейчас важно?

В баре не протолкнуться, честно, уже отвык от этих сборищ, а как только в родной город попадаешь, так сразу, как в омут с головой, ныряешь в эти тусы.

На охране спрашиваю, где Ден, и меня любезно провожают на второй этаж. Жорин с очередной девахой, уже без рубашки, останавливаюсь в дверях, подпирая косяк плечом.

— Ну здорово!

— Никитос, — скидывает девку, — ты знаешь, что это за человек? — смеётся ей в лицо. — Иди давай, давай, — поднимается, застёгивая ширинку. — Рад тебя видеть, — пожимает руку, — выпьешь?

— Не. Вырубит.

— Всё, проехали. Может, девчонку нарисуем тебе?

— Я смотрю, ты жизнь прожигаешь, — сажусь в кресло.

— Отцовские гены. Мамка так каждый мой бодун говорит.

— Воды принесите, — прошу появившегося официанта.

— Ты надолго?

— Пока не знаю. Месяц, может, больше, может, меньше.

— Гульнё-о-ом.

— Да ты и без меня неплохо справляешься.

— Обижаешь.

— Тебя обидишь.

У Жоры я зависаю ненадолго. Так, часа два. Выхожу на парковку, а там картина маслом. Бэха этого придурка с открытыми дверьми, подхожу ближе, понимая, что он всё — таки там. Только не один.

— Я малолетка, отпусти, придурок! — громкий визг закладывает уши.

Чё за хрень? Эта пьянь вообще ни черта сейчас не соображает. Подхожу ближе, замечая орущую девку. Клиника. Деня прибьёт эту идиотку.

Кашляю, обозначая своё присутствие, Ден сразу отстраняется. Правильно, по роже получить не желает, давно усвоил, что со мной не стоит шутить.

— Ник, да эта сучка тачку мою обчистить хотела.

Пока он орёт, смотрю на девку. Смазливая. Он вышвыривает её из тачки на землю и продолжает орать. Подбешивает уже. Девчонка не встаёт, сидит опустив голову. Не обчистила, и ладно. Да и не велика потеря, если б она у него телефон спёрла.

— Забей, не убудет от тебя. Поехали.

— Ты чё? Она у меня весь бардачок вычистила. Шалава. Охренели в край. Убью тварь!

— Протрезвей сначала, — упираюсь ладонью в его грудь, слегка отпружинивая назад. — Какого вообще тачку нараспашку оставил?

— Поссать ходил.

— Поссал? Ладно, вали домой, завтра тачку заберёшь.

— А с этой чего?

— А с этой я сам. Ключи отдай.

Выпроваживаю Жорина, замечая, что всё это время она смотрит на меня исподлобья. Изучает, щурится, злится. Щёки уже как у хомяка, лопнет сейчас. Она поднимает голову как раз в тот момент, когда я поворачиваюсь, в упор смотря в её лицо. Девчонка тушуется, вижу, как она слега отодвигается назад.

— Вставай.

Протягиваю ей руку, замечая её взгляд, она меня боится. Виду не показывает, но глазки бегают. Боится, что сдам, или что в лесочке прикопаю, как Деня порывался? Судя по курточке с нашивкой бара, она явно здесь работает. А Жорин, походу, даже не допёр, что это его сотрудница.

Она сидит, не шевелится. Статуя, блин.

— Вставай, говорю. Мобильник верни и бабло, что взяла.

Наконец до неё доходит, и она поднимается на свои ножки, с яростью кидая Денискино барахло на землю. Не, малая, такое не прокатит. Я пока на самом деле по-хорошему, не хочется включать козла, но она с каждой минутой напрашивается именно на это.

— Подавись.

Серьёзно? Охренела там совсем, что ли?!

— Подняла всё и отдала как люди. Я пока по-нормальному прошу.

Выпендривается, но в итоге делает, как говорю, трёт лицо рукавом и наклоняется, собирая вещички в свои ладошки, не весь мозг ещё отбило.

— Молодец.

Забираю всё это и кидаю в тачку. Девчонка явно хочет свалить, глазки бегают, губки поджимает, но на жалость не давит. Ведёт себя смело. Глупо, конечно, но смело.

— Молодец, малая. Как зовут?

— Не твоё дело.

— Чего дерзкая такая?

Её выпады смешат. Забавный экземпляр, с моей вечно строящей из себя недотрогу Леркой не сравнить однозначно.

— Отвали от меня.

Делает шаг в сторону, и я на рефлексах хватаю её за рукав куртки. Ага, щас, накосипорила и бежать.

— Не трогай меня, я малолетка. Тебя посадят.

— Смотри, как бы тебя не посадили за такие фокусы, — отпускаю.

Ещё раз внимательно её осматриваю, понимая, что врёт, как дышит. Малолетка она. Коза ты, а не малолетка. Но красивая, если переодеть и причесать, то бомбовая девочка.

— Так как зовут? — поднимаю её куртку, которая валяется на земле после Жориного толчка.

— Диана, — опускает глазки.

— Никита.

Ди

— Садись, Викторова, снова двойка, — Сашенька закатывает глаза, смотря на меня, как на пустое место.

Ну да. В алгебре я не шарю.

Да и не Соловьева я, конечно, мой батя на ремонт школы по двадцать тысяч не сдаёт. И Александре Михайловне подарочки на Восьмое марта не дарит. Цветочки там всякие, конвертики. Мой батя дай бог вообще вспомнит, что у него дочь есть, не то что какие-то ремонты и собрания.

Сажусь за парту, пытливо смотря в окно. На деревьях распускаются листочки, светит солнышко, а мне здесь сидеть приходится, с этими заучками. Нет, у нас нормальный класс. Вполне себе. Вован нормальный, Макс, Семён, да вообще все пацаны, кроме Кузнецова. Кузнецов у нас — директорский сыночек, да к тому же стукач. А вот девчонки — набитые дуры. С ними даже поговорить не о чем, тупые сплетницы. Как сороки, всё про всех собирают. А про меня в первую очередь, я же от них отличаюсь. Да и к тому же, несмотря на все мои древние шмотки, я в этом серпентарии самая смазливая. Красивая, то есть. Я это знаю, они это знают, вот и бесятся. Всё пытаются уколоть, придраться, но не успокаиваются. Хотя это даже забавно, как такая, как я, может быть симпатичнее нашей принцесски Соловьевой? Беда беды.

Жаль, конечно, что опять двойка, как на той картине, блин, и ведь эта сучка даже исправить не даст. Пошлёт куда подальше, и всё. Или скажет, чтоб отец пришёл, а он не придёт. Ему вообще фиолетово, где я и что… у него свои заботы, где бутылку найти. Он же все инвалидские пропивает, и пенсию по смерти мамы тоже… короче, непруха полная.

Так и живём.

После школы захожу в магазин, надо купить поесть. Жрать охота, живот с утра ещё ноет. Батя вчера со своими дружками подчистую всё выгреб, а к Янке я так и не попала, этот придурок меня дома запер, хорошо хоть вернулся ночью, иначе так бы и сидела в этой вонючей конуре. Нашу старую квартиру, где мы жили ещё с мамой, он пропил. Два года как. К нам просто пришли и попросили съехать. Всучили конуру, типа размен. Да, конечно… размен.

Один из этих дяденек ножичком угрожал, просил ментам не сообщать, а то, если стуканем, хуже будет. Нам соответственно. Вот и живём, как бомжи. Стыдно. У всех дом там, еда, вода. А у нас… даже горячая не идёт. В вёдрах греть приходится. Чтобы голову помыть, ставишь утром чайник и полощешься, как енот, в тазике. Какие тут шмотки и сплетни, мне бы просто до совершеннолетия дотянуть, и я от этого козла свалю. Он мне всю жизнь испортил, пьянь.

Уеду из этой поганой Москвы, куда-нибудь в провинцию. В небольшой городок, сниму квартиру, на работу устроюсь и буду жить. Заочно поступлю в институт, и никто меня больше из прежних знакомых в жизни не увидит.

Мечтать, конечно, хорошо, но, чтобы свалить, после школы приходится впахивать. И полы мыть, и посуду, тут, в соседнем районе, бар один есть, популярный, так вот мамка моей подруженции меня туда и устроила, она там уборщицей работает. Неофициально, но платят нормально. Стрёмно, конечно, за этими уродами тарелки мыть, а потом комнаты, випки, где они трах*ются и долбятся, отмывать, но деньги, как говорится, не пахнут.

Мне бы эти полгода протянуть — и свобода. Школу закончу, восемнадцатый год разменяю, и всё, прощай, батя, прощай, Москва. Только в последнее время приходится нычки всё изощрённее придумывать, этот старый козёл прознал, что у меня деньги водиться стали, так постоянно все мои шмотки вверх дном переворачивает, на бутылку ищёт, скотина.

Складываю в корзинку продукты и по-тихому прячу под куртку шоколадку. На кассе расплачиваюсь и ухожу домой. Я так часто делаю. А что? Если не палят, почему бы не воспользоваться ситуацией?

В подъезде, как всегда, воняет гнилью и дохлыми крысами. Задерживаю дыхание и поднимаюсь на этаж. Мы живём на втором. Всего в этой лачуге три этажа и два подъезда. Вообще, дом уже должен попасть под снос, но властям, видимо, не до этого. Вот и живём все как в хлеву, все друг друга знаем, всё друг о друге слышим, стены как картон, крыша, кстати, как бумага, только весна и оттепель — заливает по всему стояку. У нас даже угол один в комнате чёрный, плесневеет.

Хорошо, что там батя спит, хотя все эти испарения по всей квартире разносит.

Открываю дверь, понимая, что замок опять выломан, причём с мясом. Прекрасно просто, заходи кто хочешь. Этот валяется в углу на старом бушлате. Это единственное, что у него до сих пор осталось с прошлой работы. А ведь раньше он был перспективный военный летчик. Давно это было, как-то слишком давно.

Кидаю пакет на кухонный стол и подпираю дверь шваброй. Чтоб хоть ветром не открыло. Быстро жарю картошку, ем и несусь в бар. Я вообще почти каждый день туда хожу, деньги нужны, да и там гораздо лучше, чем в нашей хате.

Стаскиваю куртку, вешая в шкафчик. Пока копошусь, цепляюсь колготками за торчащий из стула гвоздь. Чёрт! Опять зашивать. Ладно, сейчас всё равно переодеваться, поэтому потом. Всё потом.

Стаскиваю шорты, свои драные колготки, свитер, напяливаю на себя чем-то смахивающий на медицинский тёмно-серый костюм и топаю на кухню. Тут, как всегда, жара и шум. Работа кипит. Время около девяти. Суббота, сегодня будет весело. Надеваю перчатки и, помахав девчонкам-официанткам, принимаюсь за работу. Одна, две, четырнадцать тарелок…

— Девочки, — Люба, официантка, забегает на кухню с восторженными возгласами, — там такая компания пришла, за мой столик сели, такие красавчики все.

Ну, она в своём репертуаре. Другого ожидать не стоило. К трём часам у меня отваливаются все части тела, но смена закончится в пять. Молюсь, чтобы это время прошло быстро.

Часа в четыре выхожу на задний двор покурить. Достаю сигарету, укутываясь в рабочую персональскую куртку. Она огромная, размера на три больше меня, зато в ней тепло. Не то что в моей обычной. Она вообще летняя, но я коплю, поэтому пока купить весеннюю — лишняя трата.

Прикуриваю, делая крепкую затяжку. Выдыхаю дымок, усиливающийся на холоде моим дыханием. Повторно выдыхаю дым, перемешанный с паром, и захожу за угол.

Вот это удача. Прямо за углом, в слепой зоне камер, стоит чёрная бэха. Двери открыты. Стоит на аварийке, а вокруг ни души. Только я.

Зажимаю сигарету зубами и медленно иду туда. И правда никого. Аккуратно открываю дверь с другой стороны от водительской и, наклонившись, забираюсь в салон. Телефончик, проводочки какие-то, открываю бардачок, бумажки, бумажки, копаюсь и наконец нахожу нал, тысяч пять. Мог бы и побольше оставить.

Закрываю крышку, запихав телефон в карман. Я упираюсь коленями в сидение, поэтому немного пячусь и спускаю ноги на землю. Всё, пора валить, иначе точно поймают. Резко разворачиваюсь и влетаю в чьё-то тело. Ну как в чьё-то. Это, наверное, владелец тачки. Хозяин жизни.

Жмурюсь и падаю обратно на сидушку.

— Дяденька, не бейте, я всё-всё верну. Я не хотела, — лопочу, всё ещё не открывая глаза.

А вот когда открываю, пробирает на смех.

Надо мной нависает парниша, он, конечно, старше. Но ненамного, лет двадцать-двадцать пять ему, в темноте не разберёшь. Ну от этого точно не убудет. Папенькин сынок на дорогой тачке.

— Чё пялишься? — подаюсь вперед в попытке встать, но он толкает меня обратно, сигарета задевает его руку, обжигая, и падает на землю.

Он начинает материться, а потом тянет ко мне свои лапы.

— Отвали, урод! Отвали! — но он не слышит, стаскивает с меня куртку.

Я ору. Отбиваюсь, но эта тварь весит как три меня, поэтому шансов ноль.

— Я малолетка, отпусти, придурок, — визжу, колотя его по всему что придётся.

— Ден, — громкий голос прямо над нами, — ты чё творишь?

Я отталкиваю эту тварь от себя, только сейчас понимая, что он, походу, владелец нашего бара. Вряд ли он меня узнал, он вообще на персонал внимания не обращает. Да и все вопросы тут Элина решает, админка. Этот так, бухать сюда ездит да девок тра*ать.

— Ник, — Жорин наконец отстраняется, — да эта сучка тачку мою обчистить хотела, — хватает меня за шиворот и выкидывает на землю.

Я царапаю кожу об мелкие камешки на декоративно высыпанной дорожке. Волосы падают на лицо, загораживая обзор, быстро убираю их за уши, продолжая сидеть на коленях.

Этот, который Ник, внимательно меня осматривает и отворачивается от своего дружка.

И почему-то вот теперь мне становится по-настоящему страшно. Не тогда, когда Жорин меня чуть не убил, а именно в эту минуту, когда чёрные глаза незнакомца неотрывно вглядываются в моё лицо.

— Вставай, — протягивает руку, — вставай, говорю.

Он повышает голос, и я делаю так, как он просит.

— Мобильник верни и бабло, что взяла.

Быстро вытаскиваю всё из карманов и кидаю на землю.

— Подавись.

Он приподымает бровь.

— Подняла всё и отдала как люди. Я пока по-нормальному прошу.

Вытираю рукавом нос и губы, медленно наклоняясь за этой дрянью. И зачем я сюда полезла? Дура. Какая же я дура!

— Молодец, малая. Как зовут?

— Не твоё дело.

— Чего дерзкая такая? — он смеётся надо мной и смотрит, как на червяка.

Точно как на червяка.

— Отвали от меня, — хочу уйти, но он хватает за руку, дёргая на себя, — не трогай меня, я малолетка. Тебя посадят.

— Смотри, как бы тебя не посадили за такие фокусы, — разжимает пальцы, — так как зовут? — поднимает мою куртку, накидывая мне на плечи.

— Диана, — опускаю глаза.

— Никита.

Вижу только, как он убирает руки в карманы джинсов.

— Можно я пойду уже? Я больше так не буду, — пячусь.

— Ты здесь работаешь? — его пальцы касаются вышивки на моей куртке с названием клуба.

— Работаю. Но, видимо, уже нет. Он не понял, но ты же всё расскажешь моему так называемому начальству.

— Посмотрим на твое поведение. Зачем воровала? На наркоту?

— Я не наркоманка, — вспыхиваю.

— Тогда зачем?

— Чтобы пожрать купить.

— Мало платят?

— Не твоё дело, таким, как ты, не понять.

— Да уж куда нам. Переодевайся и выходи. Я тебя здесь подожду.

— Чего?

— Оглохла?

— Нет.

— Так, вали давай, Диана, — усмешка.

Я семеню обратно на кухню. Смена уже закончилась. На меня косо посматривает су-шеф, но ничего не говорит. Даже не заставляет вымыть то, что я тут профилонила за время прогулки.

Быстро переодеваюсь и иду к главному входу. Перебегаю зал по диагонали и вылетаю на улицу. Тут толпа народа, не нажрутся никак.

Спешно перехожу дорогу и замираю. Этот Никита подрезает меня на тачке. Засвечивая фарами. Накрываю лицо ладонями. Это фиаско. Полнейшее. Дверь с моей стороны широко распахивается.

— Медленно бегаешь, я тебя уже заждался. Садись.

— Я никуда с тобой не поеду.

— Запрыгивай, говорю. Сонька Золотая Ручка.

Аккуратно сажусь в машину и со всей дури хлопаю дверью.

— За дверь точно не расплатишься.

— Зато твою гадкую ухмылку сотру.

— Вряд ли.

— Что это за машина? — оглядываю салон, трогая обшивку.

— Астон Мартин.

— Кто?

— Не напрягай извилины.

— Смешно.

— Тебя куда?

— Туда, где твою тачку за две минуты разберут на куски. Уехать не успеешь.

— Остроумно. Но я успею, не переживай. Так куда?

— Слушай, чего тебе надо, а?

— Убедиться, что ты больше никого не обчистишь.

— Наивный.

— Хочешь, я тебе просто так бабла дам, а?

— Ничего мне от тебя не надо. Машину лучше останови.

— А говоришь, ничего…

— Я о материальном.

— Ммм, так что? Денег надо?

— В чём подвох?

— Ни в чём. Я тебе денег, а ты пообещаешь, что больше не будешь воровать.

Он серьёзно? Конечно, Ди, ага. Он над тобой стебётся, не смей вестись. Хотя как вариант можно взять бабки и быстренько свалить, улицы здесь знакомые, спрятаться есть где. Не найдёт. Только оно мне надо? Я сегодня и так приключений себе на одно место вдоволь нашла.

— Слушай, высади меня уже и езжай куда ехал.

— Так я тебя домой вообще-то вёз.

— Вот, мой дом здесь.

— Врёшь.

— Не вру.

У него начинает звонить телефон, и он сразу отвечает. Кстати, по громкой связи. Из динамиков в машине мелодично льется женский голос.

— Никита, ты уже прилетел?

— Да, мам. Я же отписался.

— Я думала, заедешь.

— Я утром. У себя на квартире останусь.

— Хорошо.

— Папе привет.

— Передам.

— Спокойной ночи. Ложись спать, мам, я ж к вам не поехал, будить не хотел.

— Да я всё равно не сплю, работы выше головы. У нас новый проект, ты же знаешь, нужно лично отсматривать.

— Знаю. Удачи тогда вам.

— Ты в машине, что ли?

— Я на громкой!

— Никита, сколько раз просила не говорить за рулём.

— Хорошо.

— Откуда едешь?

— Да так, с пацанами посидели.

— Опять Денис гулянья устраивает?!

— Ага.

— Ладно. Не отвлекаю. Будь осторожен.

— Как всегда. Пока, мам.

Женский голос пропадает.

Маменькин сынок, блин. Меня корёжит, а ещё я вспоминаю свою маму. Она была невероятно красивой, доброй, а потом, потом случился этот приступ. Скорая не успела, а уже тогда бухающий отец тупо на всё наплевал. Валялся на диване, убуханный в ноль, и храпел на весь дом. Я тогда всех соседей оббежала, скорую вызвала, сидела рядом с мамой, пока она умирала на моих руках.

Отворачиваюсь, смотря в боковое зеркало. В глазах встают слёзы. Вытираю лицо рукавом куртки, пытаясь натянуть улыбку.

— Так куда ехать?

И чего он пристал? Раздражает. Диктую ему адрес, в желании побыстрее избавиться от его присутствия, и, пригревшись в тёплом салоне, сама не замечаю, как меня вырубает.

Просыпаюсь, лишь когда кто-то трогает моё плечо. Аккуратно так. Подскакиваю на сидении, больно ударяясь головой о крышу машины.

Тру макушку, смотря на этого… Никиту.

— Приехали, — он сидит, облокачиваясь на руль.

— Спасибо.

— Не за что.

Никита внимательно осматривает двор, освещённый тусклым светом фонаря.

— Ты здесь живёшь?

— Что, нравится домик? — смеюсь, открывая дверь. — Адьёс амигос.

Шлю ему воздушный поцелуй и топаю домой.

В квартире воняет перегаром. Морщусь, кидая куртку на стул в прихожей. Грею чайник и, налив крепкий чёрный, запираюсь у себя в комнате. Чай пью пустой, ни сахара, ни печенюшки не завалялось нигде. А шоколад я захомячила ещё в обед. Переодеваюсь в спортивный костюм и, завернувшись в одеяло, наконец-то ложусь в кровать.

Ненавижу зиму и весеннюю оттепель. Она холодная, а в этой квартире с неясно каким отоплением её чувствуешь по-особенному. Сырость, холод, ветер изо всех щелей. Приходится утепляться и спать в одежде, иначе воспаление лёгких обеспечено.

Закрываю глаза, а мыслями опять и опять возвращаюсь к этому Никите. Ему повезло, у него, видимо, хорошие родители. По крайней мере мама, с которой он говорил, даже через телефон создала о себе очень приятное впечатление. Она явно любит своего сына, переживает…