Вкус свинца
Главный герой романа Матис – обыкновенный, «маленький», человек. Живет он в окраинной части Риги и вовсе не является супергероем, но носителем главных гуманистических и христианских ценностей. Непредвзятый взгляд на судьбоносные для Латвии и остального мира события, выраженный через сознание молодого человека, стал одной из причин успеха романа. Безжалостный вихрь истории затягивает Матиса, который хочет всего-то жить, работать, любить. Искренняя интонация, с которой автор проживает жизнь своего героя, скрупулезно воспроизводя разговорный язык и бытовые обстоятельства, подкупает уже с первых страниц. В кажущееся простым ироничное, даже в чем-то почти водевильное начало постепенно вплетаются мелодраматические ноты, которые через сгущающуюся драму ведут к трагедии высочайшего накала. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Вкус свинца предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
© Märis Berzins, 2015. All rights reserved by the author and “Dienas Grämata”, Ltd.
© Ю. Касянич, перевод, 2019
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2020
Что тибетский священник увидел в Европе (фрагмент)
В Европу прибыл с визитом тибетский священник — мудрый и уважаемый в своей стране человек. Живя на своей горной родине, он не сталкивался с европейской цивилизацией, поэтому многие вещи показались ему новыми и чужими. Вернувшись домой, он подробно описал друзьям свои впечатления. […]
Люди в Европе показались ему не вполне нормальными. У него создалось впечатление, что они ежесекундно готовы вцепиться друг другу в горло.
Торнякалнс когда-то и теперь
Ансис Штоке
Торнякалнс хочется назвать самой милосердной окраиной Риги. Здесь позаботятся о любом горемыке. В детской больнице […] заботятся о том, чтобы юные граждане выросли здоровыми и сильными. Те, для кого закатилось солнце разума, находят приют в неврологической клинике Шенфелда (Виенибас гатве). Хворающих бездомных радушно примет приют на улице Гимнастикас; а остальным полуночникам открыт приют на улице Телтс.
Здесь я повстречал людей, живущих в Торнякалнсе со дня рождения, которые счастливы уже тем, что не лишились возможности жить здесь и сейчас, в дни немощи. Они много рассказали мне о прежней веселой жизни торнякалнцев. Упоминали о пяти самых популярных местах отдыха, куда съезжались рижане, о местах, что исчезли под влиянием меняющихся времен и обстоятельств. Некоторые из них назывались весьма звучно, например, «Золотой конь». […]
В Торнякалнсе живет больше латышей, чем на любой другой окраине Риги. Большинство из них рабочие, владельцы маленьких домиков. Жизнь здесь течет тихо, воздух чище, чем в центре Риги, поэтому многие семьи десятилетиями не покидают Торнякалнс.
Литовцам запрещен выезд за границу (фрагмент)
ЛТА. Каунас, 26 авг. Вчера во второй половине дня литовский кабинет министров собрался на внеочередное заседание под руководством президента страны Сме — тоны. На заседании обсуждалось текущее международное положение. В числе прочего, правительство решило до дальнейшего распоряжения не выдавать гражданам Литвы разрешения на выезд за границу без особо важных причин. Выезд временно запрещен и тем гражданам Литвы, которые уже ранее получили заграничные паспорта и визы.
Объявления
Маляры-треб. Юрмалас гатве 44 кв. 3, 8-00, Фогель
Маляры и строители — обращ. в мает. В. Виганта,
улица Кр. Барона 17, веч. с5до7
Маляр, спец, по филенкам, можно обр. — ул. Гайзиня, 3,
спр. Козловского. Хор. оплата.
— Ну что, юноша Биркен, карабкайся на небеса, — таким или похожим напутствием, начиная новый ремонт, благословляет меня Коля. Наведение глянца в очередной квартире идет полным ходом, и я уже с самого утра торчу под потолком. Наша работа всегда начинается с верха.
Малярных дел мастера Николая Брискорна кто-то зовет Ником, но ему самому больше нравится — Коля. Звучит солидно и убедительно. По-моему, не слишком по-латышски, но, коль барину хочется, кто б возражал. Коля никакой не пустозвон, ремесло знает крепко. Мамин двоюродный брат, дядя и начальник в одном лице. Дядьколе, как я звал его в детстве, сорок. Нет, ошибаюсь, в апреле исполнился сорок один. Мне в декабре стукнет двадцать четыре. И хотя разница в возрасте между нами все та же, различия в восприятии и в оценках как-то незаметно стираются. По крайней мере, так мне кажется. Начал работать у него сразу после школы, еще до службы в армии. Мне понравилось. Считай, уже года три малярствую. Однажды он сказал мне: «Ты работаешь со мной, а не у меня. Большая разница. Смекаешь?» Я смекнул. И оценил.
Терпеливо, не подтрунивая над оплошностями и ошибками новичка, Коля обучал меня азам и секретам ремесла. Конечно, не всегда выходит так же здорово, как у него, но я уже знаю, как должно получиться. А это, по крайней мере, половина успеха. Из ученика-неумехи я стал весьма хватким подмастерьем. За это Коле весь мой респект и превеликое спасибо, и мое уважение к нему не убывает. Не так чтобы я не переставая молюсь на него, как на икону, порою случается сказать и что-то едкое, но в целом мы отлично ладим и не сильно заводимся насчет каких-то там линий или углов. Правда, с Колиным настроением, как на карусели, — то заявится с утра мрачный, как слякотная осень, и что-то там бормочет под нос, но не пройдет и часа, а он уже смеется или чертыхается по пустякам, например, когда старые обои ни за что не хотят расстаться со стеной. Он работает так, что только искры летят, и тебе, человеку со стороны, сразу и не понять, как ему все удается так быстро, точно и безукоризненно.
За Колей водится одна странность — часто, по-моему, даже слишком часто, он мотается к тетке Алвине в Зиепниеккалнс. Помогает ей, особенно летом, когда нужно сено косить, и зимой — по двору, дорожки расчистить от снега и площадку перед хлевом, чтобы одинокая, но вполне себе крепкая хозяйка могла выехать на телеге и отвезти молоко в магазин на улице Коку. Ну и еще куча другой тяжелой работы, с которой женщине одной не справиться. И хотя я ее знать не знаю, так, издалека видел, у меня на нее зуб — не понимаю, почему эта коровница не наймет батрака, а без стыда и совести запрягла Колю. Не понимаю их странные отношения. Коля как-то обмолвился, что он учился в одном классе с сыном Алвины, который погиб в боях за свободу Латвии, и другой родни у нее нет. Нужно помогать. Да-да… почти все свое свободное время мастер тратит, потакая капризам старой и, как я понимаю, властной бабищи. За свою малярскую жизнь я повидал и таких. Интересно, а как будет, когда у нее силы иссякнут, вот что тогда Коля будет делать? Да что там, уже и сейчас знаю — станет обхаживать тетушку еще усерднее. Николаю совесть не позволит, потому что если по чести рассудить — то отправить седую старуху в приют для немощных — стыд и позор, не зря же он называется богадельней. Признаюсь, сам внутри не был, бо’знает, что там на самом деле, но, когда такой момент наступит, скажу ему, вот соберусь с духом и скажу, что приюты для стариков содержит государство, и, говоря по справедливости, жизнь там ну никак не может быть плохой. Правда и то, что пока нечего слова тратить попусту, тетка Алвина еще держится. А может, Коля рассчитывает на наследство? Если так, картинка становится чуток яснее… как мне раньше не пришло в голову.
И все-таки я сочувствую Николаю, потому что именно из-за тетки Алвины у него с молодыми бабенками, считай, ничего путного не выходило. Никогда никого я не видел рядом с Колей, и вообще непонятно: почему его не тянет примерить костюм мужа? Но… может, он не в мужской силе? Все-таки уже в изрядном возрасте. М-да, кто его знает. Порой язык так и чешется — расспросить, да как-то неловко, и он, скорее всего, рассмеется и скажет, что слишком многого хочу. Лучше воздержаться. В конце концов, это Колина жизнь, и чего соваться, если у меня своих хлопот хватает. У меня с девчонками тоже не слава Богу, правда, не так, как у Николая, тут свои анатомические проблемы. Но это уже совсем другая история, и в детали пускаться не хочется.
Стою на стремянке в квартире бухгалтера Осиса и смываю с потолка потемневший слой мела. Хозяин с женой и маленьким сынишкой укатил к родичам в Цесвайне и под ногами не путается. На самый верх стремянки подвесил ведро с теплой водой, куда окунаю маклавицу. Время от времени меняю массивную щетку на маленький шпатель с острыми краями, которым расковыриваю узкие трещины в штукатурке — потом будет удобнее замазывать. А мастер в это время растопил в кухне плиту и вскипятил воду. Когда Коля входит в комнату, краем глаза замечаю, что он ссутулился, как цапля на болоте, и явно не в духе, словно ожидает неприятностей.
— Что-то ты сегодня мрачнее тучи! Что стряслось? — не хотел навязываться, но не утерпел.
— Не знаю.
— Чего ты не знаешь?
— Не знаю, что происходит.
— Может, я знаю?
— Ты? — Коля вскидывает на меня удивленный взгляд. — Не знаю, может, и знаешь.
— Так, а что это, что я… может быть, знаю?
— Я не знаю…
Плеснув на гранулы столярного клея горячей воды, Николай приседает у ведра и медленно размешивает серо-коричневую жижу. Лица не вижу, но его затылок недвусмысленно говорит о дурном настроении.
— Не нравится мне эта заваруха в Европе. Непонятно, как теперь все наладится… это пугает, понимаешь? — говорит Коля, не оборачиваясь.
— Дело ясное, что дело темное. Но нам-то что с того?
— Не знаю… На днях сон видел. Мне эта картинка уже который год снится, еще с войны… а тут привиделось такое… просто тихий ужас.
Он умолкает, а я чувствую, что уши мои встали как у овчарки.
— Расскажешь?
— Ну… одно и то же, одно и то же… Сижу во ржи с ружьем в руках, порядком струхнув, как-никак — приближается с десяток солдат, а то и больше. Растянулись цепочкой, прочесывают поле, меня ищут, но все-таки прошли мимо, не заметив. Отлегло, м-да… но так было раньше, — Коля вздыхает и продолжает. — Мать честная, на этот раз все по-другому. Один из тех солдат, тыкая штыком в траву, идет прямо на меня. И у него такой жуткий взгляд, что озноб до костей пробрал. Я аж сел в кровати. Слава Богу, проснулся до того, как он меня успел ткнуть, но спина все равно мокрая. До утра не мог заснуть. Печенкой чую, это не к добру.
— Ну… сон это сон. Как-то на полный желудок лег спать, так всю ночь какой-то бред снился.
— Смеешься? Ну, смейся, смейся…
— Что ты, при чем тут — смеюсь… Я пояснить хотел… а разве так не бывает, что ли? И не воспринимай все буквально. Может быть, сон означает, скажем… — я кое-что читал из рассуждений доктора Фрейда, и мне очень хочется успокоить Колю.
— Что, скажем?
— Ну… например, страх, что хозяин начнет придираться к нашей работе. Среди этих рабов цифр попадаются такие жмоты и крохоборы.
— Страх? Не мели ерунды. Я тебе сейчас кое-что покажу.
Коля снимает с головы складную шапочку из газеты, вертит в руках, потом разворачивает ее, и она опять становится газетой.
— Ты ж у нас все больше по умным книжкам, газетки-то не читаешь, — говорит он.
Чего он докапывается? Если твоя мать работает в Народной библиотеке, ты с младых ногтей обречен читать. И даже вдвое больше, поскольку еще есть и Вольфганг, которому не удается выйти из книжного магазина с пустыми руками. Как будто между полками сирены поют: возьми Мопассана, купи Унсет и Барду…
— Посмотри, каких заголовков тут только нет! — Коля поднимается и подходит к стремянке. — «Совещание Даладье с главнокомандующим вооруженных сил Гамеленом». Думаешь, они там во Франции зря, что ли, совещаются?.. Смотри дальше — «Немецко-советские переговоры в остановке глубокой секретности». Значит, есть что скрывать — от всего мира! Вот еще — «Германия усиливает активность». Кто бы сомневался! «На Лондонской бирже упал курс ценных бумаг». Почему вдруг упал? «Как финны лечат своих алкоголиков»… ну, это не в кассу, — пока я давлюсь от смеха, он кладет газету на табурет. — Это из позавчерашней, дай свою, там будут вчерашние.
Нехотя снимаю шапочку и бросаю ему.
— Не получится прочитать, мелом замазано.
— Получится, — Коля отряхивает ладонью белую пыль и разглаживает места сгиба. Его глаза торопливо прыгают с одного заголовка на другой. — «Словаки требуют вернуть область, присоединенную к Польше». Как тебе это нравится? Начали грызню насчет земель… «Перестрелка между польскими пограничниками и немецкими солдатами». Глянь, уже палят один в другого… говорю тебе, это добром не кончится, — Коля настолько искренне огорчен, что даже и во мне отзывается минорная нота. От бодрого утреннего настроения — ни следа, а взгляд мастера все рыщет по газетному листу. — «Договор между Германией и СССР благоприятно повлияет на безопасность стран Балтии и Скандинавии. В Берлине убеждены, что перелом, который теперь наступит в отношениях между Германией и СССР и в политическом плане, может оказать положительное влияние на безопасность упомянутых государств…»
— Ну, и что — тебе не нравится? Будем островами мира между Россией и Германией, — встреваю, пока он еще не успел снова напустить своего пессимизма и подозрений. — Очень разумно с их стороны, и нам хорошо.
— Пой, ласточка, пой… фрицам я не верю. Русским тоже. Ты только послушай… — Коля читает дальше. — «Во влиятельных кругах Германии высмеивают сообщения многих английских и французских газет, будто бы в предстоящем немецко-советском пакте о ненападении могут таиться скрытые угрозы для стран Балтии и Скандинавии». Но так утверждают немцы, а вот англичане и французы вряд ли намерены пугать нас и говорить о том, чего нет.
— Не понимаю, как пакт о ненападении может таить в себе угрозы. Черным же по белому написано — о не-на-па-де-ни-и! Англичане ревнуют из-за договора, вот и болтают.
— Матынь, ну ты ж не дурак, — Коля вздергивает левую бровь чуть ли не на половину лба. Порой он становится на удивление неуступчив.
Спинным мозгом чую, мутны политические воды Европы, и в газетах тоже нет всей правды, но я — в отличие от Коли — не люблю думать о том, в чем мало разбираюсь. И так хватает, над чем голову ломать, а тут еще туманное будущее.
— Может, и не дурак, — я пожимаю плечами. — Ну, а что мы, простые работяги, можем знать о том, что там, наверху, происходит?
— Ну и что, что простые работяги? Не говори так, точно мы — слепые и не имеем своего мнения. Ты все об учебе твердил, забыл, что ли?
— Ничего не твердил. Если мама жужжит без перерыва, это не значит, что и я рвусь без памяти. Погоди, Коля, так насчет Европы — мы закончили?
— Нет, но еще успеется. Я думаю, тебе все-таки нужно думать о высшей школе.
— Ну вот, опять… Чем я тебе мешаю? Плохо работаю?
— Не городи ерунду. Работаешь ты — дай бог каждому, но я тебе желаю лучшего будущего. Хочется, чтобы родственник достиг в жизни больше, чем я.
— Вы что, с мамой сговорились? Что значит — достиг в жизни больше? Мне и так хорошо. Понимаешь, мне хватает!
— Как это — хватает… — Коля осекся.
— А вот так! — во всю ширь раскидываю руки. — Ну, что я буду делать, закончив высшую школу? Сам знаешь, как бывает: диплом — дипломом, а можно остаться интеллигентом, да без работы. И кто тогда будет в выигрыше? Не-а, такие абстрактные и рискованные перспективы не для меня. Не мое амплуа.
— Да, чего-чего, а уж умных слов ты нахватался, — усмехается Коля.
— Что есть, то есть — в книжках-то таких слов в книгах полно, — вот ведь, нет ему покоя. — Ты же знаешь, я в армии получил сотрясение мозга. Для вуза котелок уже не годится.
— Ну, это ты себе такое оправдание придумал. Лучше скажи, кто хоть раз в лоб не получал?
— Ну, не так же сильно, как я!
Коля затронул больную тему. Как подумаю об учебе, сразу чувствую — будто я на весах, которые застыли в вечном равновесии. С одной стороны, я совсем не против академических знаний, да и не так-то просто всякий раз отбиваться от заботливых призывов учиться, но, с другой стороны, мне просто не хочется. Не хочу несколько лет торчать на лекциях, как деревянный болванчик, трястись перед экзаменами. И вся эта дисциплина, ну почти что, как в школе. Заявится какой-нибудь засушенный профессор и заставит учить то, и то, да еще и это, хотя можно было бы усвоить что-то другое, куда более интересное и полезное. Наслушался от одноклассников, что пошли учиться. На кой мне лишние переживания в тисках системы образования? Жить нужно легко, не создавая себе трудности. И с чего мне, себя насилуя, следовать правилам, которые придумали другие, пусть даже в них и есть резон? Нет. На прожитье зарабатываю с лихвой, а дома могу читать и учиться тому, к чему душа лежит. Тем более, что у меня весьма пестрый круг интересов, если не сказать — мешанина. Как и подружек — много, но не могу решить, которую из них брать в жены и так, чтоб на всю жизнь. К примеру, сейчас меня занимают тайны психики, а до этого я штудировал Ветхий Завет, и какое-то время даже самостоятельно учил древнееврейский. Кто знает, может, завтра захочется разобраться в особенностях жизни птиц или выучить санскрит.
Один только Вольфганг меня понимает. Нечаянно подслушал его разговор с мамой. На ее стенания по поводу сына-чернорабочего Вольф ответил, что профессия и успехи не столь важны, главное, чтобы вырос хорошим человеком. Мама возразила, что хороший человек — это никакая не профессия, но Вольфганг стоял на своем и добавил, что голова у меня светлая, но ум еще не созрел и не нужно меня торопить. У Матиса все еще впереди. Хм-м…чтоб вырос хорошим человеком. Ну, и как этого добиться? А если в человеке уже с рождения злое нутро? Неприятное ощущение… будто сизифов камень меня придавил. Про несозревший ум, конечно, меня зацепило, ну да ладно, с этим еще можно примириться. Поскольку все остальное, что сказал Вольфганг, меня приободрило, как глоток воды родниковой.
В глубине души соглашаясь с тем, что некуда спешить и у меня все еще впереди, я уже куда спокойнее накатываю яркие цветы на стены комнаты. Я с удовольствием освоился в этой заковыристой, но несущей красоту профессии. Углублялся, вникал, разбирался со всеми этими банками с краской, рулонами обоев, мешками с мелом, пока своей малярной кистью не наваял уж точно не меньше, чем Улманис[1]и Вирза[2]. Если бы выучился на географа или теолога, или невропатолога — которые кажутся истинными воплощениями ума и достоинства, и, допускаю, таковыми и являются, — возможно, я был бы окружен и лестью, и уважением. Возможно даже, мою физию напечатали бы в какой-то газете или журнальчике и мама начала бы гордиться мной, она могла бы показывать ее коллегам и соседкам и даже повесить на стенке. Но кто может гарантировать, что и в другом месте мне будет тепло и радостно на душе просто от сделанной работы, как теперь, когда побелены потолки или выкрашены оконные рамы? Вряд ли из меня вышел бы такой же хороший ученый, как мастеровой, каким я стал сейчас. Торча под потолком или ползая с кистью по полу, я доволен и счастлив. Так к чему же еще, кроме счастья в жизни, нужно стремиться? Даже в детстве и в школьные годы я не чувствовал себя так здорово. А с военной службой и сравнивать нечего.
Пару лет назад армия своей железной рукой вырвала меня из малярских дел и впихнула в свои жесткие рамки. Вопли инструкторов и офицеров, которые сами они считали осознанными командами, целенаправленно и эффективно изменили мое сознание. Проведя год в пехотной дивизии, я усвоил, что не нужно думать головой, а все внимание сосредоточить на положении ног, уставе и стреляющем полене Росса-Энфилда. Единственное, что более-менее было по душе, так это вылазки в разведку и навыки маскировки. Там без выдумки и сообразительности не уцелеть. Во все остальном за меня решали другие. И я приспособился, был безропотным и послушным и в конце службы — вот она, военная тупость — меня повысили до ефрейтора.
Они даже не подозревали, что я читал о Ганди и в глубине души был сторонником его пацифистских принципов. Не знаю, что бы они сказали, услышав цитату из «Воскресения» Толстого. «Военная служба вообще развращает людей, ставя поступающих в нее в условия совершенной праздности, то есть отсутствия разумного и полезного труда, и освобождая их от общих человеческих обязанностей, взамен которых выставляет только условную честь полка, мундира, знамени и, с одной стороны, безграничную власть над другими людьми, а с другой — рабскую покорность высшим себя начальникам». Впрочем, ничего из своего пацифистского арсенала я им не предъявлял, к чему зря раздражать. Однако, если бы эти армейские господа знали об истинном отношении Матиса Биркена ко всему военному, петлицы на моем мундире остались бы без лишней полоски. А так, бог с ними, если уж они видели в этом толк.
Когда вся эта строевая подготовка, беготня, стрельба и прочие бессмысленные занятия закончились, снял солдатскую форму, недельку покуролесил на всю катушку, пока не почуял — тянет. Тянет обратно к кисточкам.
Николай напряженно скользит взглядом по газетным полосам. Наверно, хочет найти еще что-то ужасное и тревожное. Тем временем замечаю в углу комнаты стопку старых газет. Спускаюсь с лестницы и беру одну. «Утро», пару недель назад. Раскрыв газету, замечаю статью о солнечных пятнах.
— «В Ницце, на берегу Средиземного моря, известный французский астроном Фор в своей обсерватории открыл новые пятна на солнце, и он утверждает, что во время усиления солнечной активно стирастет число самоубийств, поскольку солнечные пятна ухудшают самочувствие человека, в особенности повышая эмоциональную зависимость. Выросло и число убийств, и количество катастроф. В этом году увеличение размеров солнечных пятен было самым сильным за последние семьдесят лет наблюдений, и теперь некоторые из них в пятнадцать раз превышают размер земного шара. Ученый прогнозирует, что начавшееся сейчас нарастание солнечной активности достигнет своей кульминации в 1940 году». На одном дыхании прочитав заметку, я смотрю на Колю, — на одном дыхании прочитав заметку, я смотрю на Колю.
— Ну, вот! Еще и пятна на солнце… такое чувство, что в воздухе висит что-то нехорошее.
— По-твоему, солнце виновато?
— Ну, солнце — не солнце, а без солнца-то куда? И все-таки, будь люди умнее и… как бы это сказать… в душе своей спокойнее, тогда и смогли бы сопротивляться влиянию этих пятен.
— Думаешь, легко с такими гигантами бороться?
— Наверно, нет. Но надо бы.
— Ты бы смог?
— Не знаю…
Смотрю в ведро, вода стала белой и густой. Нужно поменять. Коля складывает газеты, снова готовя нам обоим шапочки. По крайней мере, с потолком до вечера нужно закончить.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Вкус свинца предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
