Первый дон

Марио Пьюзо, 2001

Марио Пьюзо, автор знаменитого «Крестного отца», признавался, что его всегда зачаровывала эпоха Возрождения и семья Борджа. Он считал, что именно Борджа были первой криминальной семьей и в сравнении с их деяниями меркнут все истории, рассказанные им о мафии. Он искренне верил, что римские папы были первыми Донами, а папу Александра Борджа полагал величайшим Доном из всех. И Пьюзо написал книгу в лучших традициях любимого им жанра – о невероятных взлетах и падениях, тайнах церковной политики и интригах, преступлениях и возмездии за грехи, о любви и предательстве. О семье Борджа.

Глава 2

На территории поместья, расположенного в предгорьях Апеннин, в одном дне пути от Рима, лежало маленькое чистое озеро, окруженное прекрасным сосновым лесом. Родриго Борджа получил его в подарок от своего дяди, Папы Каликста III, и в последние несколько лет позаботился о том, чтобы семья могла отдыхать там со всеми удобствами.

Поместье он назвал «Серебряное озеро». Магический уголок, заполненный звуками и красками природы, по разумению кардинала, рай на земле. На заре и в сумерках, когда синева уходила с неба, поверхность озера становилась серебристо-серой. Впервые увидев это чудо, кардинал так и не смог оторвать от него глаз. Родриго Борджа надеялся, что он и дети проведут здесь счастливейшие моменты жизни.

В летние дни дети купались в озере и бегали по зеленым полям, тогда как кардинал неспешно прогуливался по апельсиновым и лимонным рощам, с янтарными четками в руке. И не мог надивиться на красоту жизни, а особенно, красоту собственной жизни. Конечно, он не признавал праздности, работал не покладая рук, помнил, сколь долгий путь прошел он с той поры, когда был совсем молодым епископом, но только ли трудолюбие определяло судьбу человека? Ибо многие трудились не менее усердно, но небеса ничем не вознаграждали их в земной жизни. Благодарность переполняла его сердце, кардинал поднимал глаза к небу, чтобы произнести молитву и получить благословение. Ибо под броней его веры, даже после стольких лет служения Господу, таился ужас: а не наступит ли день, когда за такую жизнь ему выставят немалый счет? Да, конечно, милосердие Господа не знало границ, но не могла не проверяться искренность намерений тех, кто удостаивался чести вести души в лоно святой церкви. Как еще Господь мог признать человека достойным? Кардинал надеялся, что своими деяниями доказал и доказывает право считаться таковым.

Как-то вечером, после того, как он и дети плотно поужинали на берегу озера, кардинал устроил фейерверк. Хофре, самого маленького, он держал на руках, Хуан крепко прижимался к его сутане.

Серебряные звезды широкими арками прочерчивали небо, каскады разноцветных огней падали на воду. Чезаре держал сестру за руку и чувствовал, как она дрожит. Грохот, вспышки света над головой напугали Лукрецию до слез.

Когда кардинал это заметил, он передал Хофре Чезаре, а Лукрецию взял на руки.

— Папа тебя подержит, — проворковал он. — С папой тебе нечего бояться.

Чезаре стоял рядом с отцом, с ребенком на руках, и слушал, как кардинал доходчиво объясняет дочери, что творится на небе. Он вслушивался в мелодичный голос отца, уже тогда понимая, что всегда будет дорожить воспоминаниями о времени, проведенном в «Серебряном озере». В тот вечер он чувствовал себя самым счастливым ребенком на свете, знал, что непреодолимых преград нет и ему все по плечу.

* * *

Кардинал Родриго Борджа получал наслаждение от всего, чем занимался. Он относился к тем редким людям, кто умел зажечь окружающих своим энтузиазмом. По мере того, как дети росли и их кругозор расширялся, он начал беседовать с ними о религии, политике, философии, проводил долгие часы с Чезаре и Хуаном, растолковывая им тонкости дипломатии, важность религиозной и политической стратегии. Чезаре воспринимал эти беседы, как праздник, Хуан зачастую скучал. После того как Хуан едва не умер, кардинал окружил его чрезмерной заботой, и это привело к тому, что мальчик рос избалованным и вечно всем недовольным. Но все свои надежды Родриго Борджа связывал с Чезаре, и тот, похоже, оправдывал ожидания отца.

Родриго обожал приходить во дворец Орсини, ибо и кузина Адриана, и юная Джулия восхищались им и встречали со всем радушием. Джулия выросла в писаную красавицу, с золотистыми, как у Лукреции, едва не до пола волосами, большими синими глазами и пухлыми губками. В Риме ее так и звали — La Bella. Кардинал начал все чаще на нее заглядываться.

Джулия Фарнезе происходила из небогатой семьи, но своему жениху, который был на два года моложе ее, принесла немалое приданое — триста флоринов, по тем временам внушительная сумма. И если дети Родриго всегда радовались его появлению во дворце Орсини, то вскоре и Джулия стала с нетерпением ожидать очередного визита. И очень часто, причесав Лукрецию и надев на нее лучшее платье, прихорашивалась сама. Родриго Борджа, конечно же, не мог этого не заметить, но, учитывая разницу в возрасте, сие лишь вызывало у него улыбку.

Когда подошел срок свадьбы его крестника Орсо и Джулии Фарнезе, кардинал, из уважения к кузине Адриане и благорасположения к невесте, предложил лично поженить их в Звездном зале собственного дворца.

В тот самый день юная Джулия, в красном атласном платье, под серебристой фатой разом превратилась из ребенка, которого кардинал знал не один год, в самую прекрасную женщину на свете. И ему потребовалось немало усилий, чтобы сдержать вспыхнувшую в нем страсть.

В скором времени Орсо, вместе с советниками, отправили в поместье кардинала в Бассанелло обучаться азам военного дела, а Джулия Фарнезе с готовностью пришла сначала в объятия кардинала, а потом в его постель.

* * *

Когда Чезаре и Хуан вступили в пору отрочества, они сделали следующий шаг на пути, прочерченном отцом. Знания давались Хуану с трудом, поэтому кардинал решил, что ни священником, ни ученым ему не стать. И его будущее — армия. А вот блестящие умственные способности Чезаре привели его в университет Перуджи. Два года спустя, с отличием окончив его, Чезаре попал в университет Пизы, чтобы продолжить изучение теологии и канонического закона. Кардинал надеялся, что Чезаре пойдет по его стопам и высоко поднимется в церковной иерархии.

* * *

Кардинал Родриго занимал пост вице-канцлера или папского адвоката при нескольких Папах. Последнему Папе Иннокентию VIII он служил восемь лет и за это время сделал все возможное для укрепления мощи и легитимности папства.

Но бедный Иннокентий лежал при смерти, ему не помогало ни свежее материнское молоко, ни переливание крови от троих мальчиков. Мальчикам заплатили по дукату, но, когда медицинский эксперимент закончился неудачно и привел к фатальному исходу, их похоронили с почестями, а семьи получили по сорок дукатов каждая.

К сожалению, Иннокентий оставил казну пустой, а святую церковь — открытой нападкам со стороны Испании и Франции. Финансы находились в таком ужасном состоянии, что Святому Отцу пришлось закладывать свою митру, священный головной убор, чтобы купить пальмовых листьев и раздавать их на Вербное воскресенье. Вопреки совету Родриго Борджа он разрешал правителям Милана, Неаполя, Венеции, Флоренции и других городов-государств и феодов задерживать выплаты церкви, тогда как сам тратил огромные деньги на подготовку новых Крестовых походов, в которых уже никто не хотел участвовать.

Только талантливый политик и финансист мог вернуть святой католической церкви ее былую славу. Но кто именно? Гадали все. Однако только конклав кардиналов, ведомых Святым Духом и вдохновленных небесами, мог дать ответ на этот животрепещущий вопрос. Ибо Папой способен стать не обычный человек, но ниспосланный свыше.

* * *

Шестого августа 1492 года в Сикстинской капелле под охраной швейцарской гвардии, римских аристократов и иностранных послов, оберегавших кардиналов от влияния извне, собрался конклав, чтобы избрать нового Папу.

Согласно традиции, как только Иннокентий отошел в мир иной, двадцать три кардинала уединились, чтобы избрать Бога-человека, Хранителя Ключей, преемника святого Петра, Наместника Бога на Земле. Ему предстояло стать не только духовным лидером святой римской католической церкви, но и властителем Папской области. Этого человека должны были отличать незаурядный ум, умение руководить людьми и армиями, дипломатический талант, позволяющий находить общий язык как с местными владетелями, так и с иностранными королями и принцами.

Святая тиара Папы несла с собой не только огромные богатства, но и не меньшую ответственность. От Папы зависело, объединятся ли мелкие города-государства Италии или будут и дальше дробиться, в результате чего Италия могла попасть под влияние соседних государств, которые уже обрели центральную власть. Поэтому еще до смерти Папы Иннокентия велись сложные переговоры, давались твердые обещания всяческих благ в случае победы того или иного кандидата.

Среди всех кардиналов лишь несколько могли реально претендовать на папскую тиару: Асканьо Сфорца из Милана, Чибо из Венеции, делла Ровере из Неаполя и Борджа из Валенсии. Но Родриго Борджа был иностранцем, спасибо испанским корням, так что его шансы расценивались как минимальные. Каталонское происхождение играло против него. И хотя он сменил фамилию с испанской Borja на итальянскую Borgia, едва ли это что-то изменило. Аристократия Рима не желала считать его своим.

Однако никто не забывал и о том, что он верно прослужил церкви тридцать пять лет. Будучи папским адвокатом, он несколько раз разрешал сложные дипломатические ситуации к выгоде прежних Пап, хотя каждая победа Ватикана также увеличивала богатства его семьи и дарованные ей привилегии. Многие родственники получили через него важные посты и собственность, которая, по мнению древнейших родов Италии, по праву принадлежала им. Папа-испанец? Нонсенс. Святой престол находился в Риме, а потому представлялось логичным, что и восседать на нем должен уроженец одной из провинций Италии.

И теперь, в ореоле загадочности, конклав начал исполнять Божью волю. Изолированные в маленьких кельях огромной холодной капеллы, кардиналы не могли контактировать ни друг с другом, ни с внешним миром. Каждый принимал решение наедине с собой, молясь и следуя наитию свыше, стоя на коленях перед маленьким алтарем, под распятием и при свете свечей. В этих крохотных, полутемных комнатках, всю обстановку которых составляла койка, на которой они могли отдохнуть, стульчик для ночного горшка и сам горшок, ваза для засахаренного миндаля, марципанов и сладкого печенья и кувшин с водой, им предстояло оставаться до избрания Папы. Поскольку кухни в капелле не было, каждому кардиналу еду приносили из его дворца и передавали в корзинке через лючок в двери. В оставленное для раздумий время каждый кардинал в борьбе с собственной совестью пытался определить оптимальный выбор с позиций семьи, государства, которое он представлял в Риме, и святой матери-церкви. Те, кто не проявлял должной ответственности, могли спасти накопленное состояние, но потерять бессмертную душу.

Время, отпущенное на проведение конклава, стремились свести к минимуму, поэтому на вторую неделю количество пищи ограничивалось, а на третью кардиналы могли получать только хлеб, вино и воду. Потому что со смертью Папы править начинал хаос. Лишенные верховной власти, улицы Рима превращались в поле боя. Магазины и частные дома подвергались разграблению, сотни граждан лишались жизни. Но на этом беды не заканчивались. Если под святой тиарой долго не было головы, Риму грозил захват иностранцами или решительными соседями.

Когда началось голосование, тысячи горожан собрались на площади перед часовней. Они громко молились, распевали псалмы и надеялись, что новый Папа умолит небеса остановить уличный беспредел. Они махали флагами, ожидая, когда же посланник конклава выйдет на балкон и объявит радостную весть.

Первый тур длился три дня, но ни один из кардиналов не набрал необходимые две трети голосов. Асканьо Сфорца из Милана и делла Ровере из Неаполя получили по восемь голосов, Родриго Борджа — семь. По завершении голосования, поскольку явного лидера не выявилось, избирательные бюллетени торжественно сожгли.

В то утро толпа на площади с нетерпением ожидала, какой же дым появится над трубой. И когда повалил черный, образовав в синем небе над Сикстинской капеллой некое подобие вопросительного знака, разочарованно вздохнула. Многие крестились и поднимали к небу деревянные кресты. А потом горожане принялись истово молиться и еще громче распевать псалмы.

Кардиналы же разошлись по кельям, чтобы, возможно, переменить ранее принятое решение.

Второй тур, прошедший двумя днями позже, принес тот же результат, и опять из трубы повалил черный дым. На площади все меньше людей молились и пели псалмы. В ту ночь она погрузилась в темноту, разрываемую несколькими фонарями.

Дикие слухи будоражили Рим. Наутро многие клялись, что видели восход не одного, а сразу трех солнц. Толпе доходчиво растолковали смысл увиденного — свидетельство того, что в следующем Папе объединятся три власти: земная, духовная и божественная. Горожане сочли, что это хороший знак.

А в ночь в башне дворца кардинала Джулиано делла Ровере, куда никого не пускали, вроде бы одновременно вспыхнули шестнадцать факелов, а потом все, кроме одного, вдруг погасли. Вот это однозначно расценили как дурной знак! Так кому же предстояло стать следующим Папой? Над площадью повисла напряженная тишина.

В самой же капелле ситуация создалась тупиковая. В кельях становилось все холоднее. На многих пожилых кардиналах стало сказываться напряжение. Да разве можно логично мыслить, если жутко болят колени и пучит живот?

В ту ночь, один за одним, несколько кардиналов вышли из своих каморок и проскользнули в кельи других. Переговоры возобновились, богатства, посты, перспективы менялись на один-единственный голос. Заключались новые союзы, но возникали сомнения, а будут ли выполняться новые договоренности. Все знали, какая короткая у людей память. Кардиналам приходилось решать, кому же отдать свой драгоценный голос, более щедрому на посулы или тому, кто обычно держал слово.

На площади толпа все редела. Многие горожане, уставшие и разочарованные, разошлись, озаботившись собственной безопасностью и безопасностью своих домов. Так что в шесть утра, когда из трубы, наконец, повалил белый дым и камни начали падать из окон Ватикана, указывая на готовящееся сообщение, услышать его смогли лишь немногие.

Священник, подняв над собой крест, громогласно объявил: «С огромной радостью вышел я к вам! У нас новый Папа!»

Те, кто знал, что два кардинала шли ноздря в ноздрю, решили, что избран кто-то из них. Асканьо Сфорца или делла Ровере? Но в окне появился другой священник и вниз, как конфетти, посыпались маленькие листочки бумаги с начертанными на них словами: «Наш избранник — кардинал Родриго Борджа из Валенсии, отныне Папа Александр Шестой. Мы спасены!»