По ту сторону льда

Марина Эльденберт, 2020

С ней будут проблемы. Это первое, что я подумал, когда Лаура Хэдфенгер впервые вошла в мой кабинет. С ней. Будут. Проблемы. Я знал это с самого начала, и тем не менее выбрал ее. Домашнюю девочку, которую так просто сделать своей. Девушку, лишенную пламени, на которую мой дракон отзывается как на пару. С ней будут проблемы. Эта мысль до сих пор не дает мне покоя. Равно как и мысль о том, почему я позволил ей подойти так близко. Почему позволил ей оказаться по ту сторону льда. История Торна Ландерстерга. События развиваются параллельно с историей «Парящая для дракона. Прыжок в бездну» (цикл «Ледяное сердце Ферверна»).

Глава 3

Сегодня на Солливер платье стального цвета. Оно идеально вписывается в интерьер и остужает его, по меньшей мере, градусов на десять, если не сказать больше. Для встречи с ней я выбрал ресторан «Эрхарден», в переводе с древнефервернского «Непокоренная высота». Располагается он на сто четвертом этаже здания, спроектированного Ульрихом Нигельманном. Сюда наравне с нашими знаменитыми высотками и смотровой площадкой комплекса Грайрэнд Рхай водят экскурсии, но даже летом, в лучах заходящего солнца, интерьер сверкает кристалликами заснеженных вершин.

Нам предстоит ужинать в общем зале, на платформе, возвышающейся на четвертом ярусе у панорамного окна величиной в шесть этажей. Когда Ритхарн идет по залу, на нее оглядываются: и мужчины, и женщины. Она — воплощение элегантности, волосы собраны на затылке, только два завитка обрамляют лицо. Из украшений на ней — только серьги, и я могу сразу сказать, что эти серьги созданы из фервернского льда по эксклюзивному заказу в «Адэйн Ричар».

— Прекрасно выглядите, Солливер. — Я поднимаюсь ей навстречу, и она улыбается.

— Я ждала, что вы это скажете.

— Я так предсказуем? — Мне снова хочется улыбнуться.

— Нет, просто ваши комплименты — это нечто особенное.

Я отодвигаю для нее стул, а после возвращаюсь на свое место. По ощущениям, Солливер не испытывает ни малейшей неловкости от того, где ей приходится ужинать, с кем ей приходится ужинать, и в каком окружении ей приходится ужинать. Мергхандаров она, кажется, не замечает — как само собой разумеющееся.

— Как прошел твой день, Торн?

Инициативу она тоже не стесняется проявлять, равно как и на «ты» переходит с небывалой легкостью.

— В работе.

— Мой тоже. — Она изучает меню на планшете, благодарит официанта за стакан воды (который выбрала вместо аперитива), но акцентирует внимание на моем взгляде. Мы сталкиваемся ими, и в ее глазах я вижу что-то похожее на то, что мог бы видеть в своем. Сканирующий эффект.

— Съемка? — уточняю я.

— Угадал! — Солливер смеется, и, надо признать, смех у нее весьма заразительный. — Известность отрезает сразу несколько возможных тем для разговора. Например: кем вы работаете, и все в том же духе. Или дело вовсе не в нашей известности?

— Кем работаю я, ты точно знаешь.

— Почти справедливо.

— Почти?

— У меня нет на тебя досье.

Она опускает глаза раньше, чем я успеваю ответить, роняя уголки тени от длинных густых ресниц на высокие скулы. А когда поднимает, интересуется:

— Можешь посоветовать хорошее вино?

— Ты не знакома с картой вин «Эрхардена»?

— Тебя это удивляет?

— Скажем так, немного. — Я открываю электронное меню на первой странице барной карты.

— Как я уже сказала, вчерашний вечер у меня был занят, сегодняшний день — тоже. Ну и потом, о том, куда мы едем, я узнала от Хестора.

Я отправил за ней водителя Лауры. Так или иначе подводя черту под этой страницей своей жизни — и я действительно не вспоминал о ней до того, как прозвучало имя водителя. Нет, не о ней. О снимках, на которых она вместе с Эстфардхаром изучает Рагран.

— У тебя было целых сорок минут, чтобы поинтересоваться меню.

— Целых? — Солливер откидывается назад и смотрит мне прямо в глаза. — Я не привыкла заниматься делами, когда еду расслабляться.

Я выделяю несколько вин, и у нее в меню они перехватывают подсветку.

— Странно, у меня создалось ощущение, что ты привыкла изучать игровое поле.

Она приподнимает брови. Делает это так изящно, что мне невольно хочется коснуться ее лица. Ригхарн все делает изящно. Закидывает ногу на ногу. Подается вперед. Даже бокал с водой поднимает так, будто там уже самое дорогое вино.

— Привыкла, — отвечает Солливер. — Если это критично.

Она отмечает вино двухсотлетней выдержки и еще несколько бутылок, смотрит на меня.

— В остальном полностью полагаюсь на твой выбор.

Мы делаем заказ, и спустя пару минут официант уже расставляет бокалы и добавляет необходимые приборы.

— На чем мы остановились? — спрашивает она, когда мы снова остаемся наедине.

— На критичных узлах игрового поля.

— Ах, да. — Солливер закусывает губу — на миг, а после снова пьет воду.

Воду она пьет так, что я сразу представляю ее губы на своем члене.

— Так что для тебя критично? — спрашиваю, так и не дождавшись продолжения от нее.

— Критично… предположим, тот факт, что ты выбрал столик в общем зале, и что нас сейчас могут видеть все. Ты же хотел, чтобы нас все видели, Торн?

— Для тебя это имеет значение?

Мы смотрим друг на друга, и она не отводит взгляд.

— Вероятно, да. Если я спрашиваю. — Солливер чуть наклоняет голову. — Мне нужно понимать правила игры.

— Ты понимаешь их не хуже меня.

Можно сказать, наш разговор завершен, но он продолжается. Продолжение заключается в том, как официант наливает мне вино — на два глотка, и когда я его пробую, она меня изучает. Дожидается, пока я поставлю бокал, и только после этого берет свой. Оплетая изящными пальцами ножку и едва касаясь стекла верхней части.

— Приятное, — выносит свой вердикт.

Я киваю, и официант разливает вино, после чего ставит бутылку на специальный столик-подставку, и уходит.

— Ты что-то говорил о сюрпризе.

— Сюрприз — на то и сюрприз, чтобы оставаться таковым до конца.

Мне нужно понимать, что Солливер не обременяют лишние чувства и надежды по поводу наших отношений, и они ее действительно не обременяют. Либо она прекрасная актриса (потому что на краткий миг мне показалось, что в ее голосе прозвучало некоторое разочарование). Как бы там ни было, сейчас она улыбается:

— Я полагаю, это ужин станет частью нашего соглашения?

— Все верно. — Смотрю на нее поверх сцепленных рук. — Как так получилось, что ты стала моделью?

— Мне хотелось доказать всему миру, что я невыносимо прекрасна. Полагаю, ты стал политиком по той же причине?

А она хороша. Если честно, мне начинают нравиться наши пикировки, и пусть это не входило в планы, будет приятный бонус.

— Совершенно точно нет.

— Нет? Тогда почему?

— В моей жизни стоял выбор между политикой и военной службой. Последнее оказалось невозможным по причине того, что я не готов подчиняться.

— Вот как? — Она снова пригубила вино. — Любишь, чтобы подчинялись тебе?

— Подчиняться тому, кто видит ситуацию шире — наиболее разумный и рациональный способ как можно скорее прийти к наиболее выгодному для себя результату. Пока дожидаемся ужин, поделись своими соображениями по поводу моей реформы.

— А они должны у меня быть? — Солливер снова приподняла брови, но тут же приняла расслабленный и скучающий вид.

— Не должны?

— На мой взгляд, нет. Реформа — твоя, с какой стати мне ее оценивать.

— Я спрашивал не оценки, а твоего мнения.

— Прости, но ты меньше всего похож на мужчину, которого интересует чье-то мнение, Торн.

Я едва скользнул взглядом по мергхандарам.

— Свободны. Ждите внизу.

— Опасно, — заметила Солливер, когда мергхандары спустились по лестнице и остановились у нее.

Пара за соседним столиком, расположенным на полуровня ниже, не сводила с нас глаз. Расстояние до них, правда, было такое, что они вряд ли могли что-то слышать — в этом плане «Эрхарден» идеален.

— Опасно говорить со мной в таком тоне, — сообщил я. — Надеюсь, мы друг друга поняли?

— Тем не менее в ресторан ты пригласил именно меня, а не одну из этих… девочек-припевочек. — Солливер подняла руки. — Я не собираюсь воевать с тобой, Торн. Я просто хочу, чтобы ты уважал мои границы. Мы друг друга поняли?

Она пожала плечами и чуть подалась назад:

— Кроме того, я просто сказала правду. Мне бы хотелось, чтобы между нами с самого начала была исключительно правда — насколько это возможно. В деловых соглашениях я ценю честность, открытость и прямолинейность. Ты всеми этими качествами обладаешь на двести процентов. Только пожалуйста, избавь меня от светских разговоров в ключе «я спрашиваю это у каждой».

— Не у каждой, — хмыкнул я. — Честность и смелость всегда подкупают.

Солливер развела руками.

— Если бы я не могла ответить именно так, я бы не пришла на встречу. Ты же меня сожрешь и не подавишься. И если уж говорить открыто — о твоей реформе — это было честно и смело, и ты сделал это раньше остальных, хотя назревало это десятилетиями. Именно поэтому остальные так бесятся.

Я оперся о подлокотник и подпер подбородок рукой.

— Давно ты следишь за политической ситуацией?

— Я не слежу. Я просто неплохо ориентируюсь в мире современной информации и делаю соответствующие выводы. Драконов ради, это уже напоминает не деловой ужин, а политические переговоры. За нас!

Солливер подняла бокал, мы едва успели сделать по глотку, когда к нам снова поднялся официант.

— Это произведение искусства, — произнесла она, когда мужчина поставил перед ней тарелку с салатом.

— Благодарю, ферна Ригхарн. Я передам ваш комплимент шеф-повару.

— Обязательно.

— Что ты думаешь об отключении щитов?

Этот вопрос я не собирался ей задавать. Но сейчас, наблюдая за легкой игривой непринужденностью, с которой она перевоплощалась, просто не удержался.

— Вероятно, мне полагается высказать что-то очень умное, но я недостаточно хорошо разбираюсь в драконах, Торн. Думаю, со временем ты мне все расскажешь, и я сделаю определенные выводы. А пока давай поставим этот момент на паузу.

Больше мы к политике не возвращались. Обсуждали современную кухню (которая в таких ресторанах больше напоминает искусство), вина и все, так или иначе связанное с этим направлением. Она пришла в восторг, узнав про Доража Эмери и про его карьеру, и в еще больший — когда я пообещал их познакомить.

— Мы, творческие люди, всегда найдем общий язык, — воодушевленно сказала Солливер. — Особенно те, кто сделал себя сам.

— Модельный бизнес — это творчество?

— Еще какое! — Она рассмеялась. — Иногда уже не представляешь, как еще встать, чтобы это не сделали сотни раз до тебя. Я уже не говорю о выражениях лица.

— Уверен, с этим у тебя все в порядке.

— Ты слишком во мне уверен, Торн.

— Иначе тебя бы здесь не было. — Я отложил салфетку. — Как ты смотришь на то, чтобы продолжить вечер в моей резиденции?

Солливер чуть приоткрывает рот, или просто размыкает губы: у нее это выглядит настолько откровенно, что даже к услугам фантазии прибегать не надо.

— То есть ты обещал мне сюрприз, и он, полагаю, находится именно у тебя в резиденции?

— Именно так.

Вот теперь она подается назад и смотрит на меня с улыбкой.

— Ты играешь нечестно, Торн Ландерстерг.

— Я политик.

— Ты сейчас называешь всю политику нечестной игрой?

— Нет, я называю вещи своими именами. Политика — искусство добиваться того, что тебе нужно так или иначе. Не ожидай тебя сюрприз в резиденции, вряд ли бы ты согласилась.

— Сюрприз или предложение, от которого нельзя отказаться. — Она складывает ладони, и тут же кладет их на стол. — А если я все-таки откажусь?

— Тогда ты не узнаешь, что я хотел тебе предложить.

Солливер вздыхает — легко, а после кивает:

— Могла бы сказать, что ты не оставил мне выбора, но это не так. Предполагаю, это что-то очень интересное.

Вместо ответа я поднимаюсь и подаю ей руку. Наше шествие по ресторану отслеживают все, в гардеробе, где я накидываю пальто ей на плечи, и на парковке все тоже смотрят на нас. Я к этому привык и Солливер — тоже. Она реагирует на внимание так, как должна реагировать первая ферна. Она его принимает как должное.

Мы садимся во флайс, и там Ригхарн кладет ногу на ногу.

— Даже не представляла себе, что это будет так.

Чулки она не носит. Или носит, но не постоянно.

Изгиб бедра под платьем вызывает желание скользнуть ладонью по теплой коже под тонкой защитой колготок. Обманчиво-тонкой, когда три года назад изобрели синтетическую ткань, способную сохранять тепло и при этом не выглядеть как наряд рейдера в фервернские пустоши, ее изобретатель обогатился. Точнее, изобретательница, посвятившая этому лет десять своей жизни, которые сейчас сполна окупились.

Ее патент приносит такие доходы, которым могут позавидовать многие.

— О чем ты думаешь, Торн?

— Думаю о том, как ты это себе представляла.

Странно будет сообщить роскошной, соблазнительной женщине о том, что я думал на самом деле, глядя на ее изгибы.

Иногда мне кажется, что она видит меня слишком хорошо. Даже лучше, чем мне бы хотелось, потому что сейчас произносит:

— Примерно так.

А после подается вперед, обтекая меня своим роскошным изящным телом и накрывает мои губы своими.

Ее губы горячие, мягкие и податливые. Раскрывающиеся навстречу моим с той же легкостью, с которой, я уверен, она раскроется, распластанная по кровати. Я пробую их на вкус, зарываясь пальцами в ее волосы, которые шелком скользят по моей ладони.

Вторая вряд ли смогла бы чувствовать так — под слоями новой перчатки беснуется пламя.

Солливер запрокидывает голову, с губ срывается тихий стон — на миг, когда ей перестает хватать дыхания, а после скользит пальцами по моему бедру. Я перехватываю ее ладонь за мгновение до того, как она ляжет на пряжку ремня.

— Не боишься, что сюрприз окажется несколько смазанным?

— Если только он не у тебя в штанах.

Ее ладонь накрывает мой член и мягко сжимает, в глазах, которые разогрелись до невыносимо-яркой летней зелени — полное отсутствие тормозов.

Мне это нравится.

Что мне не нравится — угрожающее рычание внутри и спазм, на миг перехватывающий запястье под перчаткой стальным браслетом.

И дикое, совершенно нереальное желание увидеть на ее месте Лауру Хэдфенгер. Чувствовать все то же самое — как тонкие пальцы скользят по пряжке ремня, расстегивая его, как повторяют движение молнии.

Как светлые волосы растекаются по моим бедрам, а губы обхватывают напряженную до боли головку. Сжимаются плотно, вызывая хриплое рычание в нас двоих — пока еще мягким скольжением сверху вниз.

Я сам не представляю, когда успел завестись настолько, но у меня действительно стоит так, что каждое движение ее рта отзывается наслаждением, способным вынести контроль с мощью беснующегося внутри дракона. Скольжение губ и пальцев — то расслабляющихся, то сжимающихся плотным кольцом.

Я вижу струящиеся между покрытых чешуей пальцев светлые пряди, как наяву, это «наяву» вышибает из меня все, что я взращивал долгие годы. Ладонью поверх шелка волос — в перчатке, сгребаю их в горсть на затылке, плотно насаживая на себя этот податливый рот. Сильнее и жестче, задавая ритм — до той грани, когда очередной спазм наслаждения переходит в пульсацию.

Мощную, сильную, яростную, которую она принимает в себя без остатка.

Солливер поднимает голову, отбрасывая растрепавшиеся волосы за спину, касается пальцами уголков губ, а после облизывает их.

— Да, ты действительно привык все контролировать, Торн, — сообщает с легким смешком, удобно устраиваясь на сиденье.

— Я этого никогда не скрывал.

Дракон внутри рвется, стирая когти о броню внутренней чешуи, рычит, исторгая пламя, а я смотрю на летящий вокруг нас город, в который флайс ввинчивается с немыслимой скоростью.

Пожалуй, сегодня ночью будет следующий оборот. Нам пора привыкать к тому, что мы — единое целое.