Заклятые супруги. Золотая мгла

Марина Эльденберт, 2016

Можно ли доверять мужчине, который обманом привязал тебя к себе? Мой ответ – нет. Скрепленный древним заклинанием брак не расторгнуть без согласия супруга, но его не пугает ни моя ненависть, ни моя сила, темная и опасная магия смерти. Граф де Ларне не остановится ни перед чем, чтобы меня получить, вот только что ему нужно на самом деле? Первый роман серии «Заклятые супруги».

8

Теперь, когда ступор уже миновал и осознание того, что я здесь всерьез и надолго, навалилось на меня всей тяжестью, я могла спокойно рассмотреть свое временное жилище. Оно оказалось действительно… небольшое. Балы здесь вряд ли можно устраивать, по той причине, что бальной залы не найдется. Да и потолки низкие, даже если забыть о Мортенхэйме. Городской особняк брата по сравнению с этим — просто королевский дворец, даже у Луизы домик поаккуратнее и побольше. Как он там говорил — деньги ему не нужны? Судя по этой развалюхе, ему нужны не деньги, а деньжищи.

— Вы проводите меня в мою комнату?

— После ужина — разумеется, — ему нравилось за мной наблюдать, а мне не нравилось, что он за мной наблюдает, поэтому я отвернулась.

— Я не голодна.

— Замечательно, составишь мне компанию, — Анри кивнул невысокому, но крепкому и достаточно молодому мужчине, одетому не в пример вольно для прислуги: да на нем даже сюртука нет, только рубашка, а жилет расстегнут! — Жером, проследи, чтобы вещи графини отнесли в спальню.

Последнее было сказано на вэлейском, и сочетание этого языка с голосом Анри отозвалось странной дрожью. Графини? Брр! Нет, я не графиня, я леди Тереза Биго, и об этом стоит напоминать себе почаще. А еще мне не нравилось, как он держит мою руку — не так легко, как должно, а снова переплетая наши пальцы. Какое счастье, что я в перчатках!

Парень тем временем кивнул в ответ и вместе с помощником — худосочным брюнетом, одетым, впрочем, так же свободно, поволок мои сундуки наверх. Ничего, долго им подниматься не придется — лестница здесь малюсенькая, сколько на ней ступенек? Десять? Или целых двадцать?

— Почему ваша прислуга одета как портовые грузчики?

— А ты пробовала таскать тяжести в верхней одежде? — муженек посмотрел на меня насмешливо. — Советую попробовать, сразу все вопросы отпадут.

На миг я даже дар речи утратила.

— Это не повод одеваться как… как…

— Как портовые грузчики, я понял.

О чем я говорю! Анри сам не имеет ни малейшего представления о том, как должен выглядеть джентльмен. И он ни капельки ни похож на отца — тот со стыда бы сгорел, если бы позволил себе появиться перед мамой в таком виде: мало того, что длинные волосы рассыпались по плечам, так еще и рубашка снова не застегнута до конца. Он вообще в курсе, что на ней есть еще две пуговицы? А уж если бы кто-то из наших слуг так оделся, мигом получил бы расчет. И никаких рекомендаций.

Тут только я вспомнила про Мэри — она сцепила руки за спиной, и в глазах ее читался точно такой же вопрос: «Всевидящий, куда я попала?»

— Где я могу привести себя в порядок? — мой голос и так был ледяным, даже притворяться не пришлось.

— Прошу.

Мы поднялись наверх, Мэри последовала за нами. Я отметила простенькие обои на стенах — нежно-абрикосовые, и полупрозрачные газовые светильники с тонкими пузатыми плафонами. Коридор небольшой, но слуги нам навстречу не попались — должно быть, здесь есть еще одна лестница, поразительно! Анри толкнул дверь, и я оказалась в небольшой спальне, в которой из мебели было всего-ничего: ореховая, огромная для такой комнатушки кровать, массивный комод, над которым примостилось зеркало в позолоченной раме, один-единственный стул и… все! Ни столика, ни кресел, ни кушетки — впрочем, тут их даже впихнуть некуда.

Мне доводилось гостить у Луизы, но это был скорее интересный опыт. Здесь же мне предстоит жить!

— Приводи себя в порядок и спускайся. Я буду в столовой, попрошу Жерома тебя проводить.

Он наконец отпустил мою руку, я подошла к окну, отодвинула шторы, и… забыла обо всем. Золото весеннего заката расплескалось на Лигенбургом, солнце отражалось от крыш, огнем полыхало в окнах, заливало стены домов теплым светом. Справа сиял купол Миланейского собора, чуть подальше переливались красками своды Большого королевского театра. Площади короля Витейра отсюда не было видно, зато ведущая к нему улица, выложенная брусчаткой, петляла между домами. Дневная суета затихала, но внизу все равно сплошным потоком текли люди. Отгороженная от них стеклом и стенами, я все равно не чувствовала себя спокойно. Похоже, придется учиться справляться со своими страхами. Не могу же я целыми днями сидеть дома, а в центре постоянно много народа.

— Леди Тереза.

Мэри напомнила о себе, и я с явным сожалением отошла от окна, напоследок бросив взгляд на джентльмена в темно-серой одежде, застывшего в тени переулка аккурат напротив нашего дома — между пекарней и скобяной лавкой. Он курил сигару и крутил в руках часы на цепочке: наверное, ждал даму сердца.

Мэри то и дело приглаживала светлые волосы, хотя с прической у нее все было в порядке.

— Мне разобрать вещи, миледи?

— Разумеется.

Бежать уже поздно, да и не стоит. Я покину этот дом с достоинством — так же, как вошла в него. Через два месяца, возможно раньше, но не позже уж точно.

— Гардеробная, очевидно, там, — я кивнула в сторону полупрозрачных раздвижных дверей, справа от кровати.

— А где буду жить я?

Хороший вопрос. В Мортенхэйме и городском доме брата для камеристок были предусмотрены смежные комнаты, как с этим обстоят дела здесь, я пока не знаю. Возможно, вся прислуга живет внизу, здесь все с ног на голову. Ох, как же это неудобно!

— Скажу чуть позже.

Я сняла шляпку, положила ее на комод и быстро глянула на себя в зеркало: привычно строгое платье стального цвета и собранные на макушке волосы. Всего-то пришлось заправить несколько непокорных выбившихся из прически прядей за уши, разгладить воротник. А вот теперь можно идти.

Определенно, это самый странный ужин изо всех в моей жизни. В столовой не было никого, кроме нас. Даже лакеев, подающих блюда: все кушанья уже расставили по столу, включая десерт. Шторы были плотно задернуты, свет рассыпали дюжины свечей, расставленных по комнате в старинных подсвечниках. Стоило войти, как Анри поднялся, чтобы отодвинуть для меня стул. Он не переодевался, только волосы стянул лентой, темно-бордовая рубашка по-прежнему была расстегнута на две злосчастные пуговицы.

Я подавила желание их застегнуть, вздернула подбородок, устроилась за столом и стянула перчатки. Браслет в темноте тут же вспыхнул золотом, почти как глаза мужа. Никогда не боялась темноты — с моим-то даром, но этот полумрак меня отчего-то нервировал. Хотелось подняться и зажечь светильники, а еще лучше — распахнуть шторы, чтобы впустить в комнату внешний мир. Необычное чувство.

— Вам не кажется, что здесь слишком темно?

— Вовсе нет.

Он подвинул ко мне бокал вина, и как бы невзначай накрыл мою руку. Нож только чудом не вырвался на волю и не запрыгал по полу. От прикосновения пальцев к обнаженному запястью сначала полыхнуло оно, а следом и вся я. Вот теперь впору радоваться, что здесь только мы, темнота и свечи.

— Что вы делаете? — почему-то хрипло спросила я. Кусок жаркого неожиданно запросился назад.

— Ничего.

— Ничего? — Я упорно смотрела в тарелку, но он смотрел на меня, и взгляд этот обжигал.

— Пока ничего.

Его пальцы легко скользнули вдоль моего запястья, а потом он убрал руку, и я вздохнула свободно.

— Тереза… за тебя!

Я дотянулась до бокала, глядя на играющие в красном вине блики. Терпкое, сладкое, оно обжигало горло и горчило на губах.

— Как называется это блюдо? Очень вкусно.

Всевидящий, о чем я? Стоит поговорить с ним о вэлейских заклинаниях — мужчин это пугает, а когда он захрапит от скуки, быстро сбежать в спальню. Сбежать?! Тереза, ты ли это? Мысли взбунтовались и отказывались подчиняться, я судорожно пыталась вспомнить историю распространения, развития и угасания магии, но вместе этого вспоминала его пальцы на своей коже и разливающуюся в груди истому. Вино побежало по венам ленивым расслабляющим теплом. Оказывается, я осушила бокал до дна.

— Утка в апельсиновом соусе.

Я отпилила еще кусочек, искренне надеясь, что не подавлюсь. Не подавилась: утка в апельсиновом соусе и впрямь была восхитительна — мягкая, нежная, сочная. Не в пример мужу, хотя его я есть не собиралась. Мягкий, нежный и сочный Анри? Я с трудом сдержала сдавленный смешок.

Так, нужно срочно успокоиться. И не стоит пить больше вина, зачем он снова мне наливает?

— Вам знакома теория Эдуардо Ране?

Я торжествующе подняла на него глаза: вот оно! Главное — зацепиться за какую-нибудь тему, которой не учат в Университетах. Луиза говорит, что мужчины страсть как не любят чувствовать себя… гм, чего-то не знать, словом.

— Парня, который утверждает, что магия пришла к нам из других миров? Да, я читал книги его ученика. Малькольм Суинн умудрился написать десять томов о том, что уместилось бы в один: давным-давно все миры соприкасались и между ними можно было свободно путешествовать. Именно рядом с гранями рождались первые маги, основавшие империю армалов, которая вознеслась до небывалого величия. Впрочем, в истории армалов есть упоминания о путешествиях между мирами — правда, астральных, так что исключать такую возможность нельзя.

Минуточку. Это я должна была это сказать.

Я с силой вонзила вилку в утку — ей все равно не больно, она мертвая — и отправила очередной кусочек в рот. Мне нужно было подумать над случившимся.

— Ране путешествовал по местам, которые считал точками зарождения искры. — Бокал чудом не свалился со стола, когда я зацепила его локтем. К счастью, Анри подхватил его и вернул на место. — Он был одержим своей идеей, но в темные времена его сожгли вместе с работами за… как бы это выразиться, введение в заблуждение, ведь согласно этой теории, магия в нашем мире рано или поздно иссякнет. Теорию считают ошибочной, поэтому труды бедолаги Малькольма и по сей день в забвении.

Будем честны, добавить тут нечего.

— Попробуй еще мело, — он подвинул ко мне глубокую тарелку, в которой застыло что-то разноцветное и аппетитное, — запеченные овощи в мятном соусе.

Мело оказалось божественным. Пожалуй, еще немного, и я лопну, но все лучше, чем развлекать беседами супруга. Если бы он не пялился на меня так откровенно, я бы запихнула в себя еще и десерт, но поскольку забылась и раньше запихнула в себя полтарелки мело, сейчас только с сожалением посмотрела на разноцветные пирожные-шарики, наверняка потрясающе вкусные.

— Кто все это готовил?

— Жером.

— Камердинер?

— Жером — мой дворецкий, шеф-повар и друг. У парня вообще бездна талантов. Если скажу, что я ему помогал, ты упадешь в обморок?

— Не надейтесь.

Я смутно представляла себе, как мой муж и его дворецкий, засучив рукава, в передниках для прислуги и колпаках, готовят еду. Анри улыбался, а я снова смотрела на его губы. Определенно, я пьяна: целых два бокала, учитывая, что я не притрагивалась к хмельному уже несколько лет. Зачем я пила? Мне же нельзя расслабляться ни на минуту. Пожалуй, лучше пойти к себе.

— Почему ты такая напряженная?

Потому что вы на меня плохо влияете? Странно влияете? Потому что у меня от вас мурашки по коже?

Я вскинула голову и расправила плечи, вложив в ответ весь внутренний лед:

— Если вы о моей неловкости, то я устала. У меня был тяжелый день. А теперь прошу меня извинить.

Анри приподнял брови, я же успела отдернуть руку до того, как он снова сцапал бы мои пальцы, и поднялась. За ночь я придумаю, как быть с его просвещенностью: что-нибудь посерьезней теории магии, потому что с ним проверенный способ отпугивания джентльменов почему-то не работает. Возможно потому, что мой муж — не джентльмен.

Я не успела сделать и шага, как оказалась в его объятиях, недопустимо близко.

— Ты обещала мне еще один вальс, Тереза. Помнишь?

И снова его рука на талии, а прикосновение обжигает. Кончики пальцев слегка покалывает, а браслет словно раскаляется, когда он прикасается к нему.

— Но здесь нет музыки!

Завтра я буду вспоминать это как кошмар. Хуже того — как дурацкий сон наяву, но сейчас… Анри делает первый шаг, и я следую за ним. Мы действительно танцуем этот донельзя странный вальс после донельзя странного ужина под шуршание платья, дыхание кажется слишком громким, а сердце звучит так, словно я держу его на ладони. В такт движениям пляшут огни свечей, а тени повторяют нас. Это мельтешение напоминает калейдоскоп, в котором отчетливо складывается только лицо мужа. Хочется положить ладони ему на грудь, чтобы слышать и его сердце, а еще хочется его поцеловать — хочется так, что губы начинают гореть.

Это отрезвило: я вырвалась из его рук, быстро подхватила юбки и выбежала из гостиной. Не знаю, что со мной творилось, но мир вертелся перед глазами со всевозрастающей скоростью.

В спальне дожидалась Мэри — почему-то бледная, как полотно. Я вдруг поняла, что забыла справиться о ее комнате.

— Миледи…

Куда определить камеристку? Снова говорить с Анри? Нет уж! Сейчас я его почти ненавижу за этот танец, а может, ненавижу себя — за то, что снова поддалась. Или за то, что рядом с ним я вообще на себя не похожа.

Тут только я заметила, что вещи до сих пор не распакованы. Сундуки раскрыты, но все на местах. Не только книги, но и платья.

— Миледи, — голос Мэри дрожит, — здесь еще вещи…

— Здесь мои вещи, и ничего удивительного в этом нет, — Анри прошел в спальню, и остановился рядом со мной, обжигая холодом невыносимо теплых глаз, — потому что это и моя спальня тоже.