Заклятые супруги. Золотая мгла

Марина Эльденберт, 2016

Можно ли доверять мужчине, который обманом привязал тебя к себе? Мой ответ – нет. Скрепленный древним заклинанием брак не расторгнуть без согласия супруга, но его не пугает ни моя ненависть, ни моя сила, темная и опасная магия смерти. Граф де Ларне не остановится ни перед чем, чтобы меня получить, вот только что ему нужно на самом деле? Первый роман серии «Заклятые супруги».

10

Я снова подожгла договор. Пробормотала слова заклинания, пространство под пальцами всколыхнулось — и по бумаге в который раз побежало серебристое магическое пламя. Сгореть не сгорит конечно, но хоть душу отведу.

Сначала сияние охватило строчку:

Анри Феро, граф де Ларне и леди Тереза Биго

Потом перечисление имен родственников, их регалий, земель и прочей прелести — в самом деле, как в родословной элитного скакуна. А почерк красивый, каллиграфический. Руки бы оторвать этому писаке.

…по достижению своего полного совершеннолетия, то есть когда младшему из супругов исполнится семнадцать, становятся мужем и женой. Скрепление договоров должно произвести поцелуем по взаимному согласию…

Серебро поглотило и наши супружеские обязанности — к счастью, не расписанные в интимных подробностях, и подписи, которыми служили капельки крови.

— Развлекаешься?

Давно не виделись, целый час.

Я упорно смотрела на пылающий в огромном блюде договор. Стоило сиянию померкнуть, как я подхватила проклятую неубиваемую бумагу и разорвала ее на две части. А потом с сожалением наблюдала, как срастаются края, точно мигом заживающая рана. До этого я успела несколько раз сжечь его в камине, разодрать на мелкие клочки, даже обратить в прах, но договор возвращался как зацикленный призрак. Он выбирался из таких ситуаций, которые не пережить никому, при этом выглядел как новенький. Я же чувствовала себя идиоткой.

— Хочешь прогуляться?

В Лигенбурге? С вами?

— Увольте.

— Подышать свежим воздухом?

— Свежим смогом, вы хотели сказать.

— Все настолько ужасно?

В Мортенхэйме мой день открывала прогулка — стремительный полет с Демоном по парку, потом я спускалась в подземелье, где магия струилась через меня потоками силы, после обеда читала, а вечером бродила по замку. Мне нравилось погружаться в потусторонний мир или просто сидеть в одном из дальних коридоров, размышляя о прочитанном. В этом доме и библиотеки-то нет. Так, жалкие десять полок в кабинете Анри, заставленные какой-то ерундой по новейшей истории, а еще всякие новомодные научные изыскания. Винсент запрещал вывозить из библиотеки Мортенхэйма хотя бы что-то, поэтому я захватила с собой только личные книги — работы древних философов в четырех и восемнадцати томах соответственно, да еще легенды армалов. Но это не считается, потому что я знаю их наизусть.

— Все просто замечательно! Я проснулась рядом с… не жалующим одежду мужчиной, побывала в модном салоне, а сейчас пытаюсь сжечь то, что сжечь нельзя.

Анри устроился рядом со мной на диване, мне же пришлось приложить усилия, чтобы остаться на месте. Невозможно постоянно от него бегать — он везде. Окна маленькой гостиной в темно-синих тонах выходили во двор, но предзакатное солнце добиралось и сюда, стекало с крыш, расползалось по камням и стенам соседних домов. В таком свете волосы Анри горели огнем, и я невольно сжала кулаки — слишком велико было искушение прикоснуться.

— Идеальный женский день.

— Мне жаль женщин, которые вам попадались.

— А мне мужчин, которые попадались тебе.

Все, с меня хватит!

Я решительно поднялась, но меня схватили за запястье, на удивление резко и аккуратно дернули вниз — так, что я повалилась на мужа, оказавшись в тисках его сильных рук. Пальцы скользнули по затылку, и по телу прошла пугающе-приятная дрожь. От прикосновения горячей ладони меня тряхнуло, как от переизбытка силы, а потом он потянул за волосы, заставляя запрокинуть голову. Губы обожгли шею, обожгло меня всю — от пяток до корней волос.

— Уберите руки.

Стоило почувствовать свободу, я с силой уперлась ему в грудь, оттолкнула, чудом не свалившись на пол. Анри не двинулся с места, только приподнял бровь. Желание отвести взгляд было непреодолимым, вместо этого я вскочила. Думает, что эта неубиваемая бумажка с нашими именами заставит меня выполнять все его прихоти? Считает себя неотразимым? Да меня воротит от его самоуверенной полуулыбки!

— Вы вломились в мою жизнь, притащили в этот сарай, и считаете, что имеете на меня все права! Да у вас здесь… даже почитать нечего!

— Нечего почитать?

Он поднялся столь стремительно, что я не успела отшатнуться. Схватил меня под локоть и потащил прочь из гостиной, втолкнул в кабинет. Не представляю, как тут можно работать: даже клетка у цирковых обезьян больше, чем эта заваленная коробками и бумагами захламленная каморка!

Анри распахнул дверцы шкафа так, что они чудом не сорвались с петель, вытащил толстенную книгу и небрежно швырнул на стол. Она проехалась по столу, сметая бумаги и пенал, одного взгляда на обложку хватило, чтобы щеки загорелись сильнее, чем от утренней пощечины. Название на маэлонском — «Искусство любви», и весьма красочная картинка: женщина возлежит на огромном расписном ковре, а мужчина устроился между ее бедер. Он крепко прижимался к ней, а она запрокинула голову, запустив пальцы в его волосы. Маэлонские художники всегда уделяли внимание деталям — настолько, что я даже услышала срывающиеся с ее губ стоны. Гортанные, низкие.

— Изучи на досуге.

Стыд опалил кровь, вместе с ним по венам побежала злоба. Жгучая, неотвратимая, раздирающая. Да как он посмел?!

— Вы перепутали меня с гулящей женщиной? Или с одной из тех несчастных, для которых идеальное утро — проснуться ослепленной вашим сиянием?

Деликатности ради не будем уточнять, что именно сияло.

Уголки его губ едва уловимо дернулись, я же холодно улыбнулась и подтолкнула книгу обратно.

— С этим вам прямая дорога к ночным бабочкам. Если поспешите, как раз успеете вовремя.

— Зачем? — Золото в его глазах стремительно наливалось тьмой, от низкого сильного голоса все внутри перевернулось. — У меня есть жена.

Он в мгновение ока оказался рядом: я не успела слова сказать, как Анри уже прижимал меня к столу. Стянул с моей руки перчатку, сплел наши пальцы и поднес к лицу сияющие золотом браслеты, точно утверждая власть надо мною. Я подавила желание зажмуриться, отвечая ему яростным взглядом.

— Которая вовсе не горит желанием быть ей. Но вас же это не волнует, так?

Пальцы сжались сильнее, но я не пыталась освободиться.

— Равно как и многое другое. Деликатности в вас, как в слоне изящества. Не знаю, кто вас воспитывал, и надеюсь никогда не узнать…

Я осеклась — о лед в его глазах порезаться можно до крови. Тем не менее, голос звучал безразлично:

— Все не можешь забыть мне танец и своего любовника?

Любовник? О ком он…

Меня тряхнуло, переворачивая все, что я затолкала на дно души: надежду, когда Альберт входил в наш дом — на случайный взгляд, на лишние несколько минут рядом. Низкий голос, взгляд, сбивающий дыхание, когда он склонялся, чтобы взять мою руку и поцеловать пальцы. Его улыбку — тонкую, постоянно ускользающую. Разговор в бальной зале Уитморов. Бешено бьющуюся на шее жилку, когда я выдохнула признание вместе со своим сердцем.

И приговор: «Откровенность за откровенность, Тереза. Я женат».

Зола перегоревшей боли заполонила грудь, мешая дышать.

Этот… своими грязными лапами… своей мерзостью, пошлой, низкой, постыдной примитивной… Убью!

Меня подбросило, как ураган подхватывает бревна и крошит их в щепки, я с силой оттолкнула Анри. Холод расползался по кабинету, заполняя собой каждый уголок. Краски померкли, я позволила силе свободно течь сквозь меня, собираясь холодом на кончиках пальцев. Если бы можно было уничтожить магический договор — я бы с удовольствием это сделала, прямо у него на глазах! Но сейчас просто подхватила попавшиеся под руку листы и швырнула в это самоуверенное лицо, с наслаждением отмечая как они рассыпаются пеплом в мертвом сгустившемся воздухе.

Анри перехватил тлеющую крошку раньше, чем я успела сделать вдох, медленно разжал кулак, позволяя бумажному праху ссыпаться вниз, а потом опустил руку. На грани все воспринимается иначе, изнанка жизни накладывает отпечаток на облик живого и неживого. Вот и сейчас передо мной стоял невероятно бледный мужчина с залитыми сединой волосами. В тишине смерти сердца бьются отчаянно громко, точно набат. Только что я смотрела в бесцветные глаза, надеясь увидеть, как изумление сменяет страх — и вот уже меня резко швырнуло назад, в жизнь. По кабинету разливалось золотистое сияние, от которого… становилось темнее, точно оно поглощало свет, выпивало каждую его частицу изо всего, к чему прикасалась. Оно растекалось по мебели, портьерам, корешкам книг: ослепительно-яркое и в то же время превращающее кабинет в глухой склеп. Не менее смертоносное, чем моя тьма.

Нет! Не может быть!

Армалы называли обладающих такой силой хэандаме́ — «поглотители». Если правильно помню, последнее упоминание о них встречалось задолго до начала Новой эпохи. Любой, даже самый могущественный маг, не способен противостоять этой дряни: она разрушает все чары и плетения. Судя по летописям, крайне болезненная мерзость, вытягивающая силу. Способная навсегда лишить магии.

Анри приблизился вплотную, и тонкая золотая дымка последовала за ним. Она затопила кабинет целиком, оставив нетронутым лишь кружок пола, на котором стояла я.

— Не смей мне угрожать, — голос его оставался спокойным, но вибрирующая в воздухе сила и опасность, исходящая от нее, иглами впивалась в кожу.

— Откуда вы вылезли? Таких больше не существует!

— Серьезно? — Анри приподнял брови — очевидно, на большее проявление чувств он не способен. — И это говорит та, что обратила в тлен стопку бумаги?

Последнее было сказано насмешливо, я же сцепила зубы. Я обещала Винсенту не показывать силу, но этот мерзавец перешел все границы!

— Напомни, когда почил с миром последний некромаг?

— Семь столетий назад, — процедила я.

— Все верно, — Анри протянул руку, и золотистый флер потянулся за его пальцами ко мне, застыл в нескольких дюймах от лица. — Для современного общества мы с тобой такие же уродцы, как заспиртованные бедняги, что хранятся в анатомическом музее Эльмина Ланже. Женщина-некромаг… Покажи свою силу любому другому — и от тебя будут шарахаться. Даже так называемые сильные некроманты, способные вытянуть умершего на пару часов.

Круг стремительно сужался. Подавив желание отдернуть подол от смертоносного золота, я метнула на мужа убийственный взгляд.

— Извинись, Тереза.

Я словно услышала голос отца, режущий, болезненно-громкий: «Просите прощения, Тереза. Возможно тогда я смягчу ваше наказание».

Девчонка, что все еще жила во мне, съежилась, но что-то толкнуло мои плечи ввысь, какая-то невидимая пружина. Я никогда не склонюсь, никогда и ни перед кем!

— Ненавижу вас! — прошипела я и стремительно шагнула вперед.

Но вместо жалящей боли почему-то почувствовала, как меня вмиг оторвали от пола и подхватили на руки. Сердце, ухнувшее вниз, забилось с удвоенной силой. Анри пинком распахнул дверь, потащил меня к лестнице. Я неосознанно вцепилась в его руку, вдыхая ставший уже привычным запах луговых трав и шоколадной горчинки, до боли кусала губы. Мои пальцы противно тряслись. Да что там, во мне тряслось абсолютно все. То ли мглой захлестнуло, то ли просто дошло, что я могла натворить.

Со дня как во мне проснулась магия — дикая, необузданная, непростительно могущественная для женщины, я ни минуты не чувствовала себя обычной. Обычной — то есть просто женщиной, как матушка, Луиза или остальные. Их силу оставили медленно угасать, они так ни разу и не почувствовали ее по-настоящему. Ну ладно, Луиза почувствовала ненадолго, но это скорее исключение. Лишиться магии — все равно что разом выпустить всю кровь под затихающие судорожные рывки сердца.

— Некоторым голова нужно исключительно чтобы есть, — в спальне Анри усадил меня на кровать и встряхнул так, что голова мотнулась, как у куклы, — смотри на меня! Живо.

— Вы сами все это устроили! — Меня продолжало колотить, но теперь уже от злобы. Он же наклонился ко мне, вглядываясь в глаза: пристально, точно собирался отыскать там ответы на все вопросы мира, потом отступил и сложил руки на груди.

— Ну и что прикажешь с тобой делать?

— Делайте, что собирались, — голос дребезжал как расшатавшееся стекло в прогнившей раме.

Я закрываю глаза и стараюсь дышать спокойнее, но покрывало трещит под моими пальцами. Мне нечего ему противопоставить, я даже не смогу защищаться: после стольких лет могущества впервые чувствую себя никчемной и жалкой. Надеюсь, все закончится быстро и будет не слишком противно. За окнами кипит жизнь — доносятся крики возницы, голоса, цокот копыт. Кто-то заливисто смеется, оглушительно верещит чей-то пес, но здесь, в комнате, тишина. Удушающе-вязкая, тяжелая.

Треск двери, ударившейся о косяк. Какое-то время я просто сижу, потом открываю глаза и вижу расползающуюся по стене тоненькую трещину. Руки продолжают дрожать, меня словно ломает изнутри: корежит, знобит, вытряхивает сгустки страха и напряжения. Я обхватываю себя руками и валюсь на кровать, свернуться клубочком не позволяет кринолин, и от этого накатывает острое ощущение уязвимости. В голове одна-единственная глупая мысль: если так пойдет дальше, нам придется переехать в Мортенхэйм, потому что этот дом развалится задолго до свадьбы Луизы и Винсента.