Право на любой ход

Марина Скрябина, 2018

Новый роман «Право на любой ход», конечно же, о любви, о большой любви, но сюжет настолько динамичный и захватывающий, что остановиться, чтобы дочитать завтра, невозможно, пока не окажешься на последней странице, как, впрочем, можно сказать про все другие романы этого автора. Многогранность поэта, писателя, члена Союза писателей России Марины Скрябиной в этом романе проявилась с новой стороны: как глубокого исследователя биографии известной исторической личности Зинаиды Райх, жены сначала поэта Сергея Есенина, а потом – режиссера театра Всеволода Мейерхольда. А главная героиня романа, Ирина Соломатина, познает себя в любви на разрыв: «Я просыпаюсь каждое утро с тобой… С тем – тобой, которого я себе придумала: ласковым, любящим, нежным… С тем, которого нет и быть не может… потому что судьба в который раз посылает мне не любовь-облегчение, не любовь-радость, не любовь-счастье, а любовь-страдание, любовь-одиночество и любовь-боль…»

2012 г., Подмосковье

Она в любом возрасте была если и не сногсшибательной красавицей, то обаятельной брюнеткой, способной вскружить голову сначала мальчишкам, потом — молодым людям, а затем и уверенным в себе мужчинам. Дважды выходила замуж, меняя фамилии, но авторский псевдоним оставила с девичьим именем, данным при рождении, — Ирина Соломатина, искренне считая, что мужчины приходят и уходят, а то, что заложено в женщине изначально, никогда не изменит.

Ирина на данный момент была одна. Нельзя сказать, что она находилась в активном поиске, потому что по штампу в паспорте оставалась замужней дамой, но с ней рядом не было того мужчины, на которого можно опереться, чтобы перевести дух и идти дальше. Муж по паспорту давно проживал в Германии. Поэтому приходилось Ирине самостоятельно сползать на обочину, отлёживаться, вставать и продолжать путешествие по жизни в гордом одиночестве… И кто бы что ни говорил, но никто не любит и не уважает слабых женщин, все любят сильных. А значит, приходилось быть сильной.

Эту странную встречу, о которой пойдёт речь дальше, она не ожидала, не думала, не звала… Нет, не совсем так. Всё же звала, но безо всякой конкретики. Она не знала, какой мужчина окажется рядом после стольких жизненных коллизий и потрясений, но, как натура возвышенно романтическая, не обделённая поэтическим даром, звала и притягивала к себе большую чистую любовь, без которой не могла существовать, и которая случается раз в жизни. Ну, может быть, два раза для таких чувственных особ, как Ирина Соломатина. И пусть писательнице исполнилось этой весной сорок пять, менее желать любви она не стала, а только распалялась оттого, что не с кем эту нерастраченную любовь разделить.

Послушай меня, мой далёкий мужчина,

Которого, может, пока я не знаю,

Поверь, что найдутся такие причины,

Чтоб нас подтолкнули друг к другу на крае…

На крае судьбы, на пороге вселенной,

Где долго в разлуке душа леденела…

И там ты падёшь предо мной на колени

И будешь молить снизойти до предела,

Чтоб вместе шагнули мы с края над бездной,

Рука чтоб в руке и — за миг до восторга!

Пусть крикнет вдогонку поруганный бездарь,

Что женщинам клятвы любви не расторгнуть…

Притягивала, ворожила, что, в общем-то, является для православия греховным язычеством, но к чему только ни обратишься, желая любви, как избавления от тягомотного и опостылевшего одиночества. Да, Ирина не была одинока в полном смысле этого слова, ведь уже упомянуто замужество. А кроме того, у неё имелись две красавицы-дочери от разных браков — Майя и Марина, с двенадцатилетней разницей в возрасте.

Майя выпорхнула из родительского гнезда в славный город Питер, обзаведясь собственным пристанищем и порадовав рождением внучек-погодок Дашеньки и Сашеньки. А Ирина с младшей дочерью Маришкой осталась в Москве.

Былые оковы, играючи, скину,

В который уж раз я другие надену…

Пусть только найдётся достойный мужчина,

С которым хотелось бы кинуться в бездну!

Ирина прочитала как-то во французском журнале статью о том, как женщине оставаться дольше молодой. В ней наряду с активным образом жизни и правильным питанием французы рекомендовали в сорок лет обзавестись младенцем: или самой родить позднего ребёнка, или стать молодой и красивой бабушкой. Ей посчастливилось последнее. И пока Майя жила с мужем и малышками в Москве, вопрос о свободном досуге не стоял: вся семья включились в процесс взращивания и воспитания Дашеньки и Сашеньки… Но зятю предложили работу в Питере, и птенчиков увезли.

Сразу образовалась пустота, которую необходимо было чем-то или кем-то заполнить, хотя и младшая доченька, шестнадцатилетняя красавица Мариша, не давала заскучать. И всё бы хорошо, но не было в жизни писательницы достойного любящего мужчины рядом, как в её стихотворении. Иногда, отчаявшись, со слезами на глазах она вопрошала у Бога:

— Неужели никогда меня не поцелует любящий мужчина?! Боже! Прошу тебя! Хочу любви! Сколько же маяться одной-одинёшенькой? Сколько плакать в холодную подушку и кусать недоступные локти? Сжалься, Боженька! Дай любви сильной и взаимной!

Так просила она последние полгода, не представляя, кто же поможет ей скрасить одинокую старость. И хотя до этого момента вроде бы ещё далеко, но подумать об этом стоило сейчас. «О какой старости может идти речь?» — спросит пытливый читатель, если Ирина прекрасно выглядела в свои сорок пять лет. Ей и сорока на вид никто не давал. Но и сейчас у неё иногда закрадывалась неподдельная зависть к престарелым парочкам, гуляющим в парке и смотрящим друг на друга с теплотой и участием.

Для многих жизнь в сорок пять только начинается. Физически Ирина не давала своему организму возможности стареть, занимаясь собой постоянно: утренняя гимнастика, правильное питание с разгрузочными днями, экофитнес в дачный сезон, диагностика в клиниках раз в год, гомеопатия, баня… Может, что-то ещё? Да, ещё активный образ жизни.

Но как же ей хотелось любви! Не секса для здоровья, к чему Ирину пытались неоднократно склонить подруги, присматривающие ей любовников. Нет! Она, максималистка по натуре, хотела чувствовать себя по-настоящему любимой и желанной. Ирина же не простая женщина, а поэтесса и романистка, и любовь ей нужна, кроме всего прочего, ещё и для вдохновения, для полёта мысли и фантазии.

Поэтический сборник, в который вошли лучшие Иринины стихи о любви, подаренный на день рождения издателями, горит желанием мужчины:

Едва губами прикасаясь

К твоим губам — войду в весну.

Мечтами сладко упиваясь,

В себя я жизнь опять вдохну.

И сердце — полное восторга! —

Любуется на белый свет…

Все обязательства расторгнув,

С тобой хочу встречать рассвет.

Любить! Ни перед кем не каясь,

Забыв, что мне не двадцать пять…

Губами губ твоих касаясь,

Готова целый мир обнять!

Это ли не прямой вызов одиночеству? Но тех мужчин, в любви которых Ирина могла быть уверена, давно не было в живых. Они канули в перестройку, как в чистилище. А мужа к разряду любящих отнести уже невозможно.

После осознания, что второй супруг, давно живущий в Германии, никогда не станет той опорой, для которой и вступают в брак, женщина некоторое время наслаждалась одиночеством. Ей никого не хотелось ни видеть, ни слышать, и ни от кого не зависеть. Последнее для самодостаточной женщины — важнее всего. Но потом… Потом и свобода порядком надоела, хотя написание стихов, рассказов, эссе, романов, сценариев и выпуск новых книг занимали всё время, так что на мужчин не оставалось ни свободной минуточки. Почти… Или она сама так обустраивала свою жизнь, чтобы не видеть вокруг себя кромешную пустоту?

Наверное, и романы Ирина начала писать, потому что в них события развивались по придуманному сценарию, и мужчины в них такие, которых не встретишь в реальной жизни, соединившие в себе ум, интеллигентность, понимание, заботу. Поэтому всё чаще она ловила себя на мысли, что не спешит возвращаться от написания романов к действительности. Хотелось остаться там, в придуманном мире. Отвлекала и заземляла дочь Маришка, которая выдирала из мира иллюзий одним своим:

— Ма-а-м!

И это огромное счастье, что она постоянно рядом. Но времечко неумолимо утекает. Не пройдёт и пяти лет, как она вслед за старшей сестрой обзаведётся своей семьёй и упорхнёт из дома. А что же останется Ирине? Лишь её романы и сценарии? Не слишком ли это мало для красивой женщины? Останутся, конечно же, подруги, которые поддержат в трудную минуту. Только на них вся надежда.

В прошлом году у Ирины вышли сразу два романа подряд. Она сама себе поставила такую непростую задачу, чтобы проверить себя на прочность: сможет ли написать два романа в год, — потому что раньше выпускала по одному. Проверила. Получилось. Но сейчас уже полгода прошло, а что-то никак не определялась тема нового романа… Не приходила. Не вырисовывалась. Даже у известных писателей случается затык, когда не пишется, но такие периоды осознания тоже необходимы.

Она встретилась в кофейне ранней весной с подругой-поэтессой Марией Ветровой, с которой редко пересекалась, но порой нуждалась именно в её профессиональных советах. Обнялись, расцеловались, выбрали столик у окна.

— Иришка, как ты, моя умница? Что загрустила? Или на шопинг давно не выбиралась?

— Ты, Машуля, как всегда, проницательна! — пришлось констатировать Ирине с грустной улыбкой.

— А что удивляешься? Видно за версту: у тебя в глазах — тоска вселенская. Даже странно это видеть, потому что ты всегда полна каких-то творческих планов. Что с тобой, радость моя?

— Машуль, не поверишь, ни одной дельной мысли в голове. Стихи не пишутся, роман ещё в прошлом году закончила писать. Уже вышел. Кстати, я тебе его принесла…

— Почитаем!

Ирина достала из сумочки новое красочное издание. Подруга взяла в руки книгу, полистала…

— Опять на обложке твой любимый Альфонс Муха? А почему не подписано?

— Сейчас, сейчас, только ручку разыщу… Как всегда, в сумочке ничего не найдёшь…

— Подожди, у меня есть. На!

— Что написать?

— Что хочешь…

— Напишу: «Любимой моей Машуле! От автора, с пожеланием творческих удач».

— Вот и ладненько! Обязательно, когда прочитаю, отзвонюсь с комментариями. Так о чём же ты тоскуешь, если радость такая: книга вышла! Считай, новым ребёночком обзавелась…

— Обзавелась… Только теперь в голове — вакуум. И он меня пугает до нервных колик. Ни стихов не пишется, ни рассказов, ни новых намёток на следующий роман… Ти-ши-на-а-а…

— Это у тебя весенняя хандра, голубушка! И ничего более!

— Хорошо, если так…

— Влюбиться тебе надо! Вот что! И сразу начнёшь и стихи писать, и роман сам сложится…

— Ага! Влюбиться! Только знать бы, в кого. Подскажи! Ты же сама знаешь, как трудно в налаженную жизнь впустить неизвестного мужчину. Кто его знает… Мне по жизни столько уродов попадалось, что от одной мысли «впустить» — страшно становится. А если он шизофреником окажется или домашним тираном? У меня же дочь шестнадцатилетняя рядом. Как ей уживаться с чужим мужчиной? Я решила: пока Маришка замуж не выйдет — ни-ни!

— Стоп, стоп, стоп! Я же тебя не в лапы к шизофреникам кидаю. Я говорю о любовнике, спокойном, открытом для общения, в меру щедром, а не о том, чтобы ты бросала мужа.

— Да знаю я, что мне с подводной лодки — ни ногой! Но смогу ли я кого-нибудь к себе подпустить ближе, чем на пушечный выстрел? А с моим свободолюбием как быть?

— Ну, в этом я тебе не помощница — сама знаешь! У нас в доме жёсткий диктат мужа… Я бы даже сказала, домострой.

— И как ты это терпишь?

— А я и не терплю… Известно же: если не можешь изменить ситуацию, поменяй своё отношение к ней. Я вовсе не терплю мужа — я забочусь о нём, пытаюсь сохранить тёплые отношения, нашу семью… Меня удивляет другое: почему ты, при наличии собственного мужа, не наладишь с ним отношения? Почему ты его в постель обратно не уложишь?

— Ты же знаешь наши проблемы… Я простить его не могу, что он меня выгнал взашей, когда я попросила у него помощи. И это тот человек, которого я безумно любила. Что удивительно, и он меня любил безумно поначалу, но никогда не забуду, как приползла в горячке, в бреду к нему за помощью, а он меня вытолкал за дверь, как… Даже не подберёшь слова, как… Как прокажённую. Это было настолько отвратительное зрелище, что невозможно и вспоминать.

— А ты и не вспоминай. Забудь.

— Нет. Пока не получается. Иногда представляю себе мужчину рядом с собой… Сон, например, вижу. Вот передо мной единственный, любимый, которого ждала, может быть, всю жизнь… Но потом ужасаюсь, что в мужчине из сновидения вдруг проступают черты моего нынешнего мужа, превратившего не так давно нашу семейную жизнь в ад. Тут же пугаюсь своих мыслей, адресованных в пространство. А не влюблюсь ли я в собственного мужа, как раньше. Танец со смертью слишком притягателен… Тебе ли не знать! Свят, свят, изыди!.. Не нужны мне его объятия. И другие мужчины тоже не нужны, потому что чувствую последнее время, как тонкая кожа, прикрывающая раньше мою чувствительность и чувственность, исчезла, растаяла, испарилась… И если раньше я ощущала себя в этом безжалостном мире без одежды, то теперь случилась разительная перемена: я без кожи! И каждое прикосновение извне отдаётся болью…

— Да, Иришка, вижу, что у тебя всё слишком запущенно… А если попытаться с кем-то пересечься, влюбиться хотя бы ненадолго, может, тогда тебя и отпустит? Может, и обида на мужа пройдёт?

— Не знаю…

— Или займись чем-то… Пиши, опять же.

— Машуль, так в том-то вся и беда, что не пишется. Раньше я хоть в творчество с головой уходила. Помнишь, мы с тобой перезванивались? Мне тогда кое-кто посоветовал переключиться с моих любовных романов на исторические…

— Оттого, что они станут историческими, ничего не изменится. У тебя — не изменится. Они всё равно останутся про любовь. Только эпоха, антураж поменяется. Ты тогда по телефону спросила, кем тебе заняться из исторических персонажей. Помнишь, ты мне рассказывала о своей бабушке, Лукерье Золотой, которая жила в Питере на стыке прошлого и позапрошлого веков, во время Октябрьской революции?

— Конечно, помню, только это была не бабушка, а прабабушка. Невероятная личность! Сильная! Представляешь? У них чайная была на Лиговке в Питере — известный бандитский район, — так она от шантрапы отстреливалась, когда мужа забрали в армию, а их с детьми хотели ограбить. А одну из любовниц мужа она облила керосином и подожгла…

— Да-а-а… Сильна! Не в неё ли ты такая бунтарка?

— Может, и в неё. А с другой стороны, у меня и цыганская кровь есть, так что неудивительно, что я не могу никому подчиняться. Меня иногда удивляет, что цыгане ко мне никогда не подходят. К другим липнут, а ко мне — нет. Подчинилась я единственный раз в жизни — своему нынешнему мужу… И вот вам — плачевный результат: чуть жизни не лишилась. Теперь — ни за что!

— Опять ты меня с мысли сбила. Всё у тебя опять скатывается в обидки. Я про другое хотела тебе сказать: возьми за историческую основу личность, жившую в то время. Например, Сергея Есенина. Чем не тема?

— Я про мужчин писать не могу. Они для меня остаются существами загадочными, непонятными, неизведанными, действующими наперекор здравому смыслу. Особенно в любви. Или они вообще любить не умеют? Слухи иногда доходят про однолюбов, но я в них не верю. И нерешительные они, в смысле — мужчины… А если уж на что-то решаются, пиши пропало! Всех и похоронят!

— Так я же тебе и не говорю писать конкретно о Есенине, о нём все переисследовано и написано. Целые институты в советское время тему прорабатывали. В эти дебри лучше не соваться. Ты попробуй коснуться темы его жён, его женщин. Тебе это будет понятнее… И вплети, например, в повествовательную канву линию своей прабабушки Лукерьи Золотой. Одно имя её настоятельно требует включения в сюжет. Это надо же — «золотая»!

— Машуль, а это ведь действительно может быть интересно. Кстати, я теперь тоже золотая. Ты не знала? Моя фамилия во втором замужестве — Голдберг.

— Не знала. Я думала, ты Соломатина…

— Это моя девичья.

— Надо же! Мы с тобой столько знакомы, а ты ни разу не проговорилась…

— Видимо, повода не было. Мы же с тобой вращаемся в писательских кругах, где друг друга знают по псевдонимам. Я-то давно знала, что ты не Ветрова. А ты сама сейчас чем занимаешься? Я о твоей литературной деятельности. Как стихи? Пишутся?

— Стихи? Что-то не очень… Я последнее время баснями увлеклась.

— Сложная тема.

— Да. И очень увлекательная! Как и ты, книгу готовлю к изданию…

Но вернёмся к упомянутой судьбоносной встрече, которая перевернула на короткий отрезок времени представление Ирины Соломатиной о мужчинах вообще и о нём, конкретном, в частности. Так ей показалось вначале.

Ничего не предвещало глобальных перемен в жизни писательницы, но сразу после её апрельского дня рождения сложились строки:

Распахнула окно и впустила

Шум прибоя и утренний бриз…

Просыпайся скорее, мой милый,

Мой нежданный весёлый каприз.

Я смотрю на тебя, улыбаясь,

Оттого, что ты рядом со мной…

Ты — моя запоздалая радость,

Растревожил уютный покой.

Как ждала я тебя! Не поверишь…

Как звала в одиночества дни!

Вспоминая о прошлых потерях,

Я не чаяла счастье найти.

А оно в тишине постучалось,

Разорвав тягомотность ночей…

Ты — моя запоздалая радость!

Ты — услада уставших очей!

Это ли не предсказание? Это ли не ворожба?

Двенадцатого июня широко отмечался День России в том городе ближнего Подмосковья, где прошло Иринино детство. Иногда она приезжала туда в подаренную мужем квартиру, чтобы надышаться чистым воздухом и дальше жить в неугомонной Москве, к которой успела прикипеть за последние годы второго замужества. Хотели с подругой Викторией, а по-простому — Викой, Викулей, Викушей, и её многочисленным семейством завалиться в ресторан по поводу праздника, но Викин муж внезапно захандрил, как это не раз случается с мужьями. Поэтому по местному парку Ирина с Викой прогуливались небольшой компанией, взяв с собой детей-подростков. Те на самокатах умчались по асфальтированной дорожке вокруг озера, а подруги вдвоём не спеша гуляли по праздничному парку.

А посмотреть было что. На открытой танцверанде проходил концерт самодеятельных коллективов, на двух спортивных площадках резвились разновозрастные дети, а вдалеке, в старославянском лагере, народ развлекали фольклорной музыкой и потешными боями. Вика фотографировала всё подряд, выкладывая фотки в интернет на свою страницу онлайн.

Подруги остановились на высоком берегу озера, чтобы внимательнее рассмотреть ладью, спущенную на воду. Самую настоящую весельную ладью в русском стиле, только паруса с Ярилой-солнцем не хватало.

— Вот бы прокатиться! — сетовала Вика, охочая до любых развлечений. — Ириш, пойдём попробуем уговорить? Пусть даже за деньги. Хочется острых ощущений.

— Ну уж нет, — отвечала ей Ирина. — И так на улице прохладно, а там, наверное, ветер свищет. Я точно заболею.

— Давай всё же спустимся к воде, — не успокаивалась подруга.

— Викуль, охолонись! Нас дети заждались. Только что звонили. Они уже к выходу из парка подъехали. Нас ждут…

Так Ирина с Викой препирались, стоя у дорожки, ведущей к импровизированному причалу. Впрочем, о причале можно было лишь догадываться, поскольку это место скрывалось от взоров раскидистыми вётлами. Вика, не получив поддержки у подруги, зацепилась языками с кем-то, разыскав знакомых среди праздно шатающейся публики, а Ирина стояла чуть поодаль и ждала, пока они наговорятся.

И тут навстречу поднимается от пристани господин Крестовский с девушкой под ручку. Ирина глазам своим не поверила: «Олег, Олежка! А вальяжный какой стал, раздобрел! Такими раньше купцов изображали».

Олег Крестовский — её давний знакомый, друг детства, которого Ирина не видела много лет. Правда, одна попытка возобновить дружбу по-взрослому была со стороны писательницы несколько лет назад, когда она впервые застала собственного мужа с любовницей. Обида выжигала всё нутро, и требовалось срочно загасить пожар. По совету подруг Ирина вспомнила про Олега. Но тот пришёл на назначенную встречу с той же невзрачной молодухой, что и сейчас, отрекомендовав её, как супругу. Зацепить, что ли, хотел? Показать, что у него всё в шоколаде? Не получилось. Тогда Ирина и не поняла толком, что это был за демарш, только посмеялась над выходкой Олега.

Мужчины — удивительные создания. Ещё понятно, когда они друг перед другом хвастаются молодыми жёнами, но перед другими женщинами… Смех, да и только! Уж женщины-то постарше понимают, какую головную боль на себя берут мужчины, выбирая в жёны молоденьких девчонок. Адюльтер со стороны слабой половинки неизбежен, поскольку редко кто из искательниц приключений и обеспеченной жизни самоотверженно ухаживает за старым больным супругом. Забавно всё это наблюдать со стороны, и не более.

Теперь же реакция Олега на неожиданную встречу поставила Ирину в тупик: он во все глаза смотрел на неё как на… Ирина под этим взглядом и не знала, с кем себя, любимую, сравнить. Как на подарок судьбы или как на Святую Мадонну, что ли… Повисло неловкое молчание.

— Соломатина?! Это ты?

— Представь себе — я! Собственной персоной! Привет, Олежек! — приветствовала Ирина старого знакомца излишне бодро и весело, чтобы хоть как-то разрядить обстановку. — Какие важные люди нарисовались! Переспрашиваешь, как будто и не узнаёшь старых знакомых. А это у тебя аккредитация? — и она ткнула небрежно пальцем в бейджик, висящий на груди.

Вика, которая тоже знала Крестовского со школьных лет, подскочила к нему с вопросом:

— Привет, Олег! Откуда у нас на озере такое чудо, такое сокровище вёсельное появилось? А покататься-то можно на ладье? Всем можно? Всех пускают?

— Привет, девочки! — отвечал он им вроде бы двоим, но смотрел только на Ирину. — Рад вас видеть. Да, можно покататься. Только там сейчас руководство города и района катается. Вон смотрите, на корме Татьяна Вениаминовна восседает, а рядом — новый мэр города.

— А разве у вас теперь новый мэр? — спросила Ирина, поскольку мало интересовалась перестановками в местной мэрии.

— А ты не в курсе? — удивился Олег. — И почему ты говоришь «у вас»?

— Да потому, что я давно живу в Москве.

— А после них можно прокатиться? Плату берут? — не унималась Вика.

— Конечно, берут, иначе бы там такое столпотворение было! От халявы никто добровольно не откажется. Приходится регулировать… Как вам праздник?

— Мне понравился, — вступила Ирина в разговор. — Мысль почти что гениальная: разбить славянский лагерь, а ладья — выше всех похвал…

Крестовский довольно заулыбался. Ирина сразу вспомнила эту странную улыбочку, которую он надевал и в школьные годы, напоминающую небезызвестного Чеширского Кота из «Алисы в Стране чудес».

— А мы с Иришей рассуждали: почему прокат лодок не сделают хотя бы по выходным, чтобы кататься? В этом году такое озеро полноводное! — перехватила инициативу Вика, не дав им толком поговорить.

— Это уже не наше дело. Наше — городской праздник устроить по высшему разряду.

— Да! Здорово! Нам понравилось! — похвалила затею Виктория. — А кто сегодня вечером на праздничном концерте зажигать будет?

Олег назвал всю программу. Ирина уловила лишь тех, кого знала: группу Стаса Намина и какую-то новомодную певичку. О последней как-то в разговоре упомянула дочь Маришка, которая наверняка обрадуется, узнав, кто участвует в концерте.

Потом повисла неловкая пауза… Со своей спутницей Олег их знакомить не стал. Или он их познакомил тогда, несколько лет назад? Ирина не помнила. Ну, не познакомил, и ладно. Не очень-то и хотелось.

— Как жизнь? — спросил Крестовский Ирину, улучив момент.

— Всё замечательно, — так писательница всегда отвечала малознакомым людям. А кто теперь для неё Олег? Очень давний знакомый, и не более того. — Вот с Викой и нашими детьми в ресторане собираемся от холода спрятаться. В том, что рядом с церковью… Чтобы концерт смотреть из окна, а потом и на салют оттуда же полюбоваться. Салют-то будет как всегда? С размахом?

— А как же! Всё будет!

Ирина знала, что сейчас они разойдутся, и опять она не увидит Олега много лет, потому что в основном жила в Москве. А так хотелось узнать больше, поговорить… Но девица рядом с Крестовским уже выказывала своё недовольство. Кто она? Жена? Боевая подруга, остающаяся в гражданском браке? А не всё ли равно? Это его жизнь.

— Ты где сейчас обитаешь? — спросила Ирина у Олега.

— Праздники устраиваю…

— Это я уже поняла. У Татьяны Вениаминовны, что ли? Я слышала случайно от своей подруги, что городская культура за проведение Дня Победы в прошлом году первое место по Московской области заняла.

— Откуда такие конфиденциальные сведения?

— А что, это большой секрет? Сорока на хвосте принесла!

— И всё же…

— Твоя Татьяна Вениаминовна причёски делает у того же мастера, что и я. Она ведь заседает, кажется, в здании у входа в парк?

— Да, там.

Весь недолгий разговор Крестовский буквально пожирал Ирину глазами. Если бы не присутствие спутницы, висевшей на сгибе его локтя немым укором, то он бы наверняка накинулся на подругу детства с объятиями и поцелуями. Его жена — или не жена? — недоумённо смотрела на всё происходящее, переводя удивлённый взгляд с Олега на неизвестную ей дорого одетую женщину, прикидывая в уме, кто бы это мог быть. Скандала затевать не было резона, а вдруг это богатая заказчица?

Спутница Олега Крестовского внимательно вслушивалась во вроде бы безобидный трёп. Что уж она криминального почерпнула? Неизвестно, но женскую интуицию не проведёшь и не обманешь. Заподозрив неладное, Олежкина подружка обошла беззаботно болтающую троицу кругом, чтобы взглянуть на мужчину с противоположной стороны. А Крестовский на её маневр и не среагировал, будто в тот момент, кроме Ирины, никого и ничего рядом не видел.

«И вообще, что за новость — так пристально меня рассматривать с двух сторон: и Олег, и его подружка? Как под прицелом. В конце концов, это неприлично!» — с раздражением подумала Ирина.

Но в этот момент внезапно и очень удачно зазвонил телефон, и писательница услышала, как дочь Маришка заныла:

— Ма-а-ам, вы где? Мы тут уже заждались и замёрзли.

— Идите в ресторан, мы вас догоним…

Ирине с Викой ничего не оставалось, как прервать беседу, распрощаться и двинуться в сторону ресторана. При этом Ирине очень хотелось узнать впечатление подруги о странной встрече. Может быть, она выдаёт желаемое за действительное?

Когда разошлись в разные стороны, и Крестовский оказался на достаточном расстоянии, Ирина спросила Вику:

— Мне показалось?

— Ещё как не показалось! Рядом молодая девица стоит, а он глаз с тебя не спускает.

— Что бы это значило? Но, согласись, при любом раскладе — встреча, как по заказу. Я давно хотела задружиться с местными культурологами. Поработать, так сказать, на благо родного города. Там заправляет Татьяна Вениаминовна. Но в прошлый раз, когда я её выловила на каком-то мероприятии, она меня мягонько так отфутболила. Мол, идите со своими стихами и романами вдаль! В библиотеку, например, не пробовали? Короче — послала… А на кой чёрт мне эти мелкие библиотеки, пусть даже и районного масштаба? Это после Москвы и моих презентаций в Центральном доме литератора и в магазине «Библио-Глобус»? Уж не говоря о зарубежных творческих вечерах… Пусть местные поэты библиотеками промышляют, а мне как-то несолидно. Может, получится через Олега к Татьяне Вениаминовне подкатить. Перспективы поработать в Подмосковье на поприще культуры интересны…

Но будет ли продолжение этой странной встречи? Ирина решила, что сама напрашиваться не станет. Достаточно прошлого раза, когда было так противненько на душе, будто в грязи вываляли. Честно сказать, ни о каком продолжении знакомства Ирина и не думала. О чём можно говорить, если жене Крестовского лет почти столько, сколько её старшей дочери Майе? Просто подумалось, что легче будет пробиться в культурной жизни города, заручившись старой дружбой, а то пылится недавно написанный сценарий дома. Никак Ирина до Татьяны Вениаминовны не дойдёт, только собирается, а из сценария хороший спектакль или мюзикл может получиться.

Вика и Ирина встретились на большой аллее парка с продрогшими детьми-подростками, которые в ресторан без них не пошли и теперь от холода приплясывали. Придётся трапезу начинать с глинтвейна, чтобы никто не разболелся. Маришка обрадовалась, узнав от мамы Иры, что в концерте примет участие раскрученная певичка, которую ей хотелось послушать вживую. Жаль только, что выход знаменитости надо ждать допоздна, почти до салюта.

Вся компания бегом ринулась в ресторан спасаться от заморосившего дождя… Вот его-то и не хватало для полноты картины, как будто недостаточно промозглого холода, стоявшего с первых чисел июня. Впрочем, это стало уже невесёлой тенденцией: начало лета больше походило на середину весны. А Ирине так хотелось ещё побыть около озера в парке после странной встречи. Ведь там прошло детство, там и с Олежкой гуляли после школьных уроков. И было им тогда… Сколько же им было лет? Но уж точно — меньше, чем сейчас Маришке. Вспомнилось вдогонку, что чаще встречи с Крестовским проходили на катке… Как же давно это было! Столько лет прошло. Будто и не с ней вовсе…

Ирина приоткрыла ресторанное окно, когда зазвучали песни, исполняемые группой Стаса Намина. Ностальгия по школьной юности, всколыхнутая из глубин памяти неожиданной встречей с Олегом Крестовским, вплеталась в мысли, в сознание… «Звёздочка моя ясная, как ты от меня далека…», «Мы желаем счастья вам, счастья в этом мире большом…» и лучшая советская песня всех времен и народов — «Колыбельная»: «Спи, ночь в июле только шесть часов…»

Они довольно часто встречались с бывшими одноклассниками, не реже раза в пять лет, стараниями Виктории, которая обзванивала всех заранее и напоминала по нескольку раз. Если бы не она, собрать разномастную публику было бы невозможно. Ирина на каждой встрече удивлённо выслушивала, что некоторые выпускники считают школьные годы лучшими в судьбе. Сама она так не думала, ведь её жизнь и после школы была насыщена таким количеством событий, что о школьном детстве редко вспоминалось. Разве что после таких странных пересечений, как сегодня с Олегом Крестовским… Но как же он на Ирину смотрел! До сих пор мороз по коже.

А засидевшиеся за столом детки после ужина запросились гулять. Ирина с Викой расплатились и вышли на улицу, где перед оборудованной на городской площади сценой столпился народ. Хоть время близилось к одиннадцати вечера, но на июньском горизонте еще теплился закат, что не скажешь о воздухе. Стало ещё холоднее.

Молодёжь резвилась: кто пританцовывал в такт музыке, кто гонял на скейтах и самокатах, кто запускал в небо какие-то светящиеся пропеллеры. Несколько раз чуть не попали в Ирину с Викой, приходилось увёртываться или отскакивать в сторону. Писательница потихоньку начинала закипать от такой бесцеремонности, но певичка, которую ждали, так и не выходила на сцену. А когда она появилась… Лучше бы вовсе не появлялась на публике! После замечательных певцов её слабенький блеющий голосишко затерялся в пространстве, не достигая ушей. Стоило ли ждать, чтобы так разочароваться? Наверное, раскрученная продюсерами знаменитость привыкла разевать рот под фанеру, а вживую явно не тянула.

Маришка так расстроилась, что не стала дожидаться салюта, и они с мамой ушли домой. Ирина и не сопротивлялась, поскольку с трудом выдерживала такое скопление людей. Она немного отличалась от своего окружения, но не часто афишировала, что чувствительна к энергетике. Чем больше людей становилось на площади в ожидании салюта, чем плотнее сжимались ряды вокруг, тем ощутимее проявлялись негатив и агрессия, невидимые для окружающих. А ещё, когда Ирина смотрела на площади салют, ей всегда казалось, что вместе с пушечными залпами подпрыгивают на месте и дома, и церковь на пригорке…

Впрочем, салют они с дочерью комфортно наблюдали из окон своей подмосковной квартиры. Даже интереснее смотреть с высоты восьмого этажа на разрывающиеся в небе разноцветные огни, расположившись на балконе в ротанговых плетёных креслах, попивая ароматный чай с малиной…

Их в городе больше ничего не задерживало, поэтому на следующий день Ирина с дочкой Маришей уехали на дачу, что находилась в двадцати километрах от подмосковного города. Необходимо было привести её в порядок, ведь через месяц там предстояла съёмка телепередачи.

День прошёл в обычных дачных хлопотах, а вечером Ирину ждал сюрприз: телефонный звонок с неопределённым номером.

— Привет, Ириша. Узнаёшь?

— Привет.

Она, конечно, узнала голос, который за много лет не изменился, но была удивлена: откуда Крестовский взял её номер телефона? Не хранил же он его, как трофей, с последней встречи несколько лет назад. Или хранил?

— Я вчера тебя пытался разыскать во время концерта…

— А мы с Маришкой ушли пораньше, потому что дочь разочаровалась выступлением той самой певицы.

— И правильно сделала!

— Маришка так её ждала и так расстроилась, что салют мы смотрели с нашего балкона, откуда открывается прекрасный вид, и площадь со сценой — как на ладони.

— Нам вчера не удалось поговорить. Расскажи о себе. Чем ты сейчас занимаешься? Про стихи я знаю. Ты ведь дарила мне свою книгу…

— Я теперь и романы пишу. Вышло уже пять. А последнее время сценариями занялась, поскольку это реальные деньги, в отличие от романов. Хочется, чтобы любимое дело приносило хоть какой-то доход, что равносильно признанию заслуг на уровне госнаград. Для пробы написала сценарий «Скамейка». По-моему, получилось неплохо. Нет! Не так! Уверена: классно получилось! Из него и мюзикл можно сделать при желании. Кстати, хотела отнести его Татьяне Вениаминовне, вашей главе по культуре, но всё как-то не могла повод найти, чтобы с ней состыковаться. Ты имеешь на неё реальные выходы?

— Так я под её непосредственным руководством и работаю. И в том же здании сижу.

— Правда? Вот здорово! Так мне тебя сам Бог послал. Может, поможешь в продвижении? Сейчас и в Москве началась движуха. Собственно, она никогда и не прекращалась, но я оказалась теперь некоторым образом в неё вовлечена. Сейчас на телевидении идёт битва за сценарии к сериалам. Есть, конечно, кое-какие тонкости, но до такого уровня я пока не дошла, хотя из любого моего романа легко вылепить сценарий хоть на шестнадцать, хоть на двадцать серий. А иногда мои читательницы просят написать продолжение к романам, так что количество серий можно увеличить при желании. Ты, как профессионал, мой сценарий не хочешь посмотреть?

— А он для фильма или для сцены?

— Можно по-разному. Но в том виде, в котором он существует сейчас, — скорее для сцены. Причём я и постановку придумала, и декорации. Просто, когда работала, это стояло перед глазами, как будто я в театре смотрю спектакль. Я же фантазёрка несусветная! А недавно была встреча с руководством одной небезызвестной телекомпании на Волгоградке. Я там отметилась, как сценарист. Организуется канал платного телевещания, и они всех собравшихся умасливали: мол, найдём применение каждому сценарию, только пишите и приносите. Но я им не доверяю. У них свои прикормленные сценаристы, а нас, неизвестных, они выжмут, да и вышвырнут за порог.

— Ты, может, удивишься, но именно ты-то мне и нужна сейчас со своими сценариями.

— Нужна? Это в каком же качестве? Будешь мои пьесы ставить?

— Нет, я тебе могу заказать сценарий мюзикла по определённой теме.

— Мюзикла? Неожиданно. И необычайно интересно! Тем более, что мой сценарий я себе в виде мюзикла тоже представила. А о чём тебе надо? Тему хоть намекни.

— При встрече — непременно! Мы ведь увидимся? Ты где сейчас обитаешь, в Москве?

— В данный момент мы с Маришкой на даче. Я в основном живу в Москве, но иногда бываю и в Подмосковье. Муж подарил мне квартиру в вашем городе, чтобы я могла встречаться с подругами и родственниками.

— Когда будешь у нас — позвони. Ириша, я очень буду ждать твоего звонка.

Для Ирины концовочка прозвучала не менее неожиданно, чем встреча с Олегом вчера на празднике. Да и весь разговор был достаточно интригующий. Особенно то, что касается сценария. После такой заманухи — звонить или нет? — вопрос не стоял. Что Ирина теряет от того, что созвонится и пересечётся с Крестовским? Или что обретёт? Она давно перестала терзаться подобными сомнениями, потому что уяснила: лучше сделать, чем упустить возможность, ниспосланную свыше.

Ведь писатели уверены: не бывает случайных встреч, всё предопределено. Если суждено пройти кусочек жизни именно с этим человеком, вне зависимости — другом он останется или нет, то это судьба, от которой не убежишь и не скроешься. Судьба везде достанет. Или это проверочка свыше: писательство — предназначение Ирины Соломатиной, или она его с лёгкостью променяет на любовь мужчины? Стоит ли игра свеч?

Под утро, самое продуктивное время размышлений, а иногда — и писательских открытий, и откровений иже с ними, Ирину начали терзать сомнения: «Зачем мне это? Зачем ворошить прошлое? Что Олег Крестовский, мой бывший мальчик из детства, может изменить? Чем и как он сможет приукрасить мои будни? Детская влюблённость случилась настолько давно, что будто бы и не со мной вовсе. Честно сказать, я его почти не помню в моей школьной поре. Да и не вспоминаю я с ностальгией школьные годы, как некоторые, застрявшие в детстве навсегда. Столько воды утекло! Или на воспоминания наложились более поздние мои влюблённости?»

Почему-то первым своим серьёзным увлечением Ирина считала всегда Вовку Даренко. Вот тогда точно — страсти кипели нешуточные. Случилось это в её шестнадцать лет… Пусть земля ему будет пухом! Нет его давно. Говорят, что Вовку отстрелили свои же братки… Слухами земля полнится. Ничего удивительного, ведь перед своим исчезновением он плотно сидел на герыче… На героине то есть. Видок перед исчезновением у Даренко был просто жуткий.

Ирина помнила их последнюю встречу. Помнила, как отшатнулась от окликнувшего её лысого, страшно худого мужика с ввалившимися щеками. Она узнала своего бывшего возлюбленного только по глазам…

— Как у тебя дела? — спросил Вовка.

А Ирина дар речи потеряла, потому что от жизнерадостного качка, с которым она встречалась в школе, а потом пересеклась после развода с первым мужем, в перестройку, осталась только тень.

— У меня всё хорошо. Выхожу через месяц замуж, уже заявление в загс подано, и переезжаю жить в Москву, — поспешила отчитаться Ирина, чтобы отгородиться стеной и прекратить любые поползновения в её сторону.

Девушке было стыдно находиться рядом с бывшим возлюбленным. А на них уже оглядывались: роскошно одетая красавица беседует с законченным наркоманом, стоящим уже не одной, а двумя ногами в могиле. Ирина всерьёз его испугалась, хотя знала наверняка, что ничего плохого Вовка ей никогда не сделает. Но нарики — это уже не совсем люди.

— Ты хоть его любишь? — спросил Даренко.

— Будущего мужа? Конечно, люблю, иначе бы я за него замуж не выходила, — ответила Ирина полушёпотом, опустив глаза в пол, будто совершала святотатство, ведь она знала, что Вовка любил её всегда.

Или девушка опустила глаза, чтобы не видеть столь разительной перемены в нём? А Вовка взял её за подбородок и заглянул в лицо, будто прощаясь. Только она не догадывалась, что видит Даренко в последний раз.

— Я рад за тебя. Будь счастлива, — сказал он, как напутствие, и быстро вышел из магазина.

Подруги Ирины, оставшиеся жить в городе детства после школы, рассказывали ей, что все Вовкины любовницы походили на неё, как две капли воды. Только зачем ей это знать? Разве что — потешить самолюбие. Ведь никто не бросался на помощь Ирине ни много лет назад, ни сейчас, никто не прикрывал её собой в трудную минуту, и поэтому какая разница, чьи там любовницы и на кого похожи. Мужчины — странные существа, не с планеты женщин, с другой планеты. Не потому ли писательнице до сих пор приходится разжёвывать мужу в его недолгие приезды в Россию каждую произнесённую фразу, иначе он понимает её с точностью наоборот?

А в юности в Ирину были влюблены полшколы. Проводить её до дома и поднести портфель каждый из мальчишек почитал за счастье. Где вы, провожатые? Куда подевались? Только большинство прежних девочек из Советского Союза никаких вольностей себе не позволяли, кроме поцелуев. Ирина относилась к их числу, хотя порой вела себя «на людях» несколько вызывающе, что рождало кучу нелепых слухов и перетолков. Она интуитивно прикрывала нахрапом, а иногда и открытым хамством, свою уязвимость и незащищённость в полубандитском подмосковном городке. И лишь значительно позже Ирина поняла, что эта уязвимость свойственна тонко чувствующим натурам. Кто же знал тогда, что в ней родилась поэтесса, а в будущем — романистка?

Давно это было. Наверное, в прошлой жизни… Или в позапрошлой?

Оказавшись через неделю в подмосковном городе, Ирина позвонила Олегу, который пригласил её прийти к нему на работу. Странное свидание… Не находите? Или это и не свидание вовсе, а деловая встреча сценариста с режиссёром?

Дочь Мариша гостила у отца в Германии, а посему Ирине не пришлось врать, куда направляется её мамочка, на какую-такую встречу. Да и о чём врать-то? Никакого продолжения не намечалось.

«Ну, сходим в ресторан, — размышляла писательница. — Повспоминаем всласть школу и наши прогулки при луне… И на этом, видимо, закончим».

Тем не менее, перед дочерью светиться почему-то не хотелось, сохраняя хотя бы видимость чистых отношений между мужчиной и женщиной в том виде, в котором Ирина сама предпочитала их рассматривать. Хотелось возвышенных чувств, возвышенных отношений…

Ирина и в свои сорок пять лет оставалась непревзойдённой идеалисткой и максималисткой, как шестнадцатилетний подросток. Ей всегда всего было мало: мало любви, мало заботы, мало проявляемых к ней чувств, потому что сама отдавала любимому мужчине всю себя до последней капельки крови. За это её мужчины и ценили, и любили не менее сильно, чем она, но жить рядом с такой максималисткой было невозможно. Ирина и сама понимала это.

ЕЁ БЫЛО СЛИШКОМ МНОГО. КАК И ЕЁ ЛЮБВИ — БЕСКРАЙНИЙ ОКЕАН, КОТОРЫЙ УТОПИТ, ЕСЛИ НЕ БУДЕШЬ ОТДАВАТЬ СТОЛЬКО ЖЕ ВЗАМЕН. А МУЖЧИНЫ НА ТАКОЕ НЕ СПОСОБНЫ. ОНИ ВСЕГДА ОСТАВЛЯЮТ ЧТО-ТО ДЛЯ СЕБЯ.

Супруг, уставший в какой-то момент от непомерных, на его взгляд, запросов жены, постоянно твердил: «Будь проще». А запросы-то эти были вовсе не материальными, а духовными. Ирина хотела любви и никогда не просила каких-либо роскошеств. Все подарки муж преподносил по собственной инициативе, и даже не к круглым датам. А они были один другого круче… Откупался, что ли? На своё пятидесятилетие, например, он подарил Ирине золотое колье с бриллиантами и сапфирами… Но это было в счастливый период супружеской жизни, возврата к которой нет и быть не может, потому что она ничего не хочет упрощать. И прощать тоже не хочет.

«Хочу любви! — говорила мысленно Ирина любимому когда-то мужу. — Хочу ярких красивых отношений! И считаю, что вполне их заслужила. А грязь по постелям собирать… Зачем?»

Но вернёмся к странному свиданию, назначенному Олегом Ирине на работе, которая, к слову сказать, располагалась в нескольких минутах ходьбы от её подмосковной квартиры. Крестовский назначил встречу днём. Ирина уже собиралась выйти из дома, как за окнами ливанул тропический дождь. «Разверзлись хляби небесные над головами грешников», — по-другому и не скажешь. Или провидение подавало знак — остановиться?

«Глупости! — подумала расхрабрившаяся не на шутку Ириша. — Что Олежка меня — съест?»

Но, не пройдя и десяти шагов от подъезда, балансируя зонтом, она поняла, что потоки воды, проносящиеся с шумом вдоль тротуаров, не преодолеть. Ирина зачерпнула бы полные кроссовки и потом сидела бы с мокрыми ногами. Недолго раздумывая, она набрала телефонный номер Олега:

— Привет. Это я. Ты на машине? — Ирина же не знала, водит ли Крестовский машину или ездит на работу на общественном транспорте.

— Да, — услышала она краткий ответ.

— Я уже вышла из дома, но поняла, что мне до тебя не доплыть. Тут такой дождина! Ты не подъедешь к торговому центру рядом с моим домом? Я буду ждать тебя на ступенях.

— Сейчас подъеду, — услышала она в ответ и встала под козырёк.

Олег появился минут через десять на джипистой машине, в которую так трудно забираться женщине. Муж Ирины тоже предпочитал шкафы на колёсах. Причём, чем больше шкаф — тем лучше. Обычно этим комплексом страдают невысокие представители сильной половины человечества… А почему другие передвигаются на джипах? Ирина не сильно задумывалась, хотя дочь Маришка высказалась недавно, что собирается после восемнадцати лет водить исключительно джипы. Пусть с отцом решают эту проблему. Но Ирина порадовалась: за дочь ей будет гораздо спокойнее, если Маришка освоит джип, а не станет рассекать по Москве на двухдверной хрупкой букашке.

Сейчас в московском гараже пылился отцовский огроменный Нисан Пафайдер, который Маришка и рассматривала, как первый свой автомобиль через полтора года, когда получит права на вождение транспортных средств, пройдя в гимназии вождение, подкреплённое теорией. У них это официальный урок. А почему Пафайдер пылился? Да потому, что муж Ирины пользовался машиной только в свои нечастые посещения столицы России, прилетев из Европы. Его бизнес предполагал постоянные перемещения по миру, и в какой-то момент супруг решил «упростить» своё существование, обзаведясь ещё одной семьёй в Берлине. Но это совсем другая история…

А во время московских вояжей, подъехав к дому на джипе, муж обычно наблюдал за Ириной со стороны, как за подопытным кроликом, пока она устраивалась на переднем сиденье махины-Пафайдера. Нет бы помочь, руку подать, открыть дверь, подсадить… Об этом не было и речи!

Похоже, с Олегом та же история и те же проблемы… Или это беда всех водителей джипов? Сейчас Крестовский за Ириной так же, как и её муж, пристально наблюдал с высоты своего водительского сиденья, а чувствовала она себя при процедуре усаживания неловко перед чужим человеком. Отстранённость и непринуждённость давались нелегко, несмотря на то, что Ирина физически развитый человек. Наконец-то угнездилась, избегая двусмысленных фраз, объятий и поцелуев, хотя подобные приветствия вполне в духе творческих людей. Ведь они оба — творческие, надо понимать…

Подъехав к работе, Ирина с Олегом вышли из машины. Она и раньше знала, что в этом здании заседает местная «культура», но не входила туда ни разу, хоть порывалась. Не любила Ирина старые, доживающие свой век постройки, от которых веяло тленом и запущенностью, как их ни ремонтируй и ни облагораживай. Своего кабинета — слава Богу! — у Олега не оказалось, а около входной двери его поджидала странная облезлая девица, похожая на моль. Крестовский её поприветствовал, и они, уже втроём, двинулись в сторону общей комнаты.

Наступил обеденный перерыв, поэтому в помещении, перегруженном письменными столами, почти никого не было. Втроём расположились вокруг Олежкиного рабочего места, заваленного бумагами. Ирина привыкла к крутым офисам, а здесь всё было… Как бы помягче сказать? Не комильфо! Её любимое выражение вполне обрисовывало общую картину. Отметила для себя, что и компьютер у Крестовского — так себе, старенький. А что она хотела от муниципального заведения?

И начался чисто рабочий разговор о каком-то предстоящем выездном фестивале на лоне природы, который должен проходить через месяц. В основном беседовали Крестовский и девушка-моль, а Ирине отводилась роль стороннего наблюдателя их милого воркования…

С подругой детства Олег говорил о постановках шоу вообще и об открытии ежегодного культурного сезона в ноябре в частности, к сценарию которого Ирина могла бы приложить руку вкупе со своими драгоценными — не боясь этого слова! — мозгами. На одном таком «открытии» она однажды побывала. Так, ничего особенного, что-то вроде капустника, за исключением того, что Татьяна Вениаминовна лично завершала выступление самодеятельных коллективов исполнением классического произведения за роялем. Это приятно удивило: не каждый деятель культуры может исполнить классику. Но каким боком сама Ирина окажется вовлечённой в процесс? И в каком качестве? И нужна ли ей эта головная боль?

Свой сценарий «Скамейка» Ирина прихватила с собой и вручила Крестовскому, когда рассаживались за столом, но он небрежно бросил его в кучу бумаг, что красноречиво говорило: Олег на него и не взглянет в ближайшее время. А жаль! Ирине интересен взгляд профессионала…

Если бы не страстно откровенные взгляды Олега, бросаемые иногда в её сторону, Ирина почувствовала бы себя в этой ситуации немного неловко, ведь девушка-моль выпрыгивала из своей невзрачненькой оболочки чуть ли не в объятия Крестовского, что вызывало некоторое подозрение о существовавших между ними близких отношениях. Хорошо, что Ирина человек неревнивый.

И вообще: всё походило на какой-то сюр. Писательнице подумалось: «И куда это опять меня занесло из моей вполне обеспеченно комфортной и причёсанной жизни? Что за нищебродство такое?»

Олег решил наконец переключить своё вниманием на Ирину и рассказал, что мюзикл будет заказной, на тему революции. Ведь в этом году исполняется девяносто пять лет этому событию.

«Интересно, а как будет отмечаться столетие? Выносом тела Ленина из Мавзолея? Или демонстрацией трудящихся на Красной площади с кумачовыми транспарантами и стягами а-ля Маяковский? Кстати, это вполне можно внести в сценарий… Да, за основу можно принять знаковые, узнаваемые на раз символы революции», — мозг Ирины включился независимо от того, придут ли они с Олегом к единому знаменателю, чтобы поработать вместе над сценарием мюзикла.

Интересно, кто заказчик? Олег в телефонном разговоре с Ириной обмолвился о существовании заказчиков… Уж не коммунисты ли? Ничего против них Ирина не имела. Её папа долгие годы был секретарём партийной организации одного НИИ, но… Тема революции Ирину сразу насторожила, поскольку отношение к Великой Октябрьской у нынешних россиян неоднозначное в свете открытых архивов.

Да что говорить, для самой Ирины потрясения начала прошлого столетия, мягко говоря, выглядели чернушно. В особенности после того, как она занялась архивами своей семьи и выяснила, что её двоюродный прадед, голоштанный красноармеец, застрелил прилюдно своего родного брата-меньшевика всего лишь за глупую и нелепую шутку, отпущенную в его сторону.

Хорошо, что это дикое событие не затронуло Ирининой прямой генеалогической ветви, а то бы проклятье вдовы аукалось на близких родственниках и век спустя. А по маминой линии прабабушке Лукерье Золотой с мужем Гаврилом перед Октябрьской революцией 1917 года пришлось бросить налаженное хозяйство — чайную на Литовском проспекте в Питере — и драпать в деревню под Тулой. Но на этом их злоключения не закончились: по вине родного брата Гаврилы, убеждённого большевика, они лишились всего успешно вывезенного из Северной столицы имущества. Так что к революционным переменам в семье Ирины особый счёт, хоть и не высказываемый вслух. Но Ирининых родственников хотя бы обошли репрессии, коснувшиеся чёрным крылом семьи её супруга, проживающего сейчас в Германии.

Олег начал рассуждать о сценарии и сказал, что хочет поставить во главу мюзикла строку из песни Виктора Цоя: «Перемен, мы ждём перемен!» И закрутить сюжет вокруг этой фразы. Ирине сразу вспомнилось, что в песни Цоя влюблена старшая дочь Майя, но для самой Ирины тексты спорны. Перестроечное поколение наркоманов она не понимала: как можно так бездарно гробить свою жизнь? Но сейчас звучала неоднозначно строчка из песни: «Перемен, мы ждём перемен!» Кто и каких перемен ждёт? Может, для мужчин и необходимы постоянно какие-то глобальные перемены, революции и войны, но для беспартийных обывателей вроде Ирины нужна стабильность в жизни. Их поколение и без того окунулось в тухлую водицу перестройки по горло.

Но, как ни странно, тема революции для Ирины оказалась особо актуальна и близка сейчас, поскольку последние месяцы писательница занималась сбором материалов о Зинаиде Райх, жене Сергея Есенина, а потом и Всеволода Мейерхольда.

Противоречиво и полярно противоположно подавались одни и те же факты биографии Райх, перетаскиваемые, перекопируемые далёкими от литературы людьми, эксплуатирующими известные имена лишь для увеличения числа собственных подписчиков на страницах интернета. Поэтому Ирине пришлось серьёзно пройтись по первоисточникам. Но понятнее личность Зинаиды Николаевны так и не стала, поскольку любые суждения по прошествии почти века субъективны.