Для тех, кому не нужно славы. Серия «Трианон-мозаика»

Марина Посохова

Снова читателю предстоит разобраться, чем связаны между собой серийные отравления конца XVIII века, исчезновение стихотворения на старопровансальском языке и трагические события недавнего времени.Одно из значений слова «trianon» – трижды тайный, трижды неизвестный. События рассыпаны на мелкие осколки, и зачастую герои, даже находясь в центре действия, не могут охватить всю картину происходящего. Тайна открывается лишь читателю.

Июнь 201… года, департамент Жер

— С запада, с Атлантики, сюда в Гасконь поступает холодный воздух. Если вы присмотритесь, то обязательно заметите, что все здешние постройки обращены на закат глухими стенами. Это защищает от холода и ветров. Даже в конце апреля случаются заморозки, что очень опасно для винограда.

Моник сидела, как обычно, на первом сидении автобуса и не теряла надежды хоть немного просветить экскурсантов.

— Другое опасное время наступает, когда начинают смешиваться горячие и холодные потоки воздуха, тогда выпадают короткие, но сильные дожди с градом, как тот, что прошел недавно. Только обычно это происходит в конце лета, а в июне град большая редкость. Тем более такой сильный. Хорошо еще, что он прошел узкой полосой, в основном над городом, и виноградники не пострадали.

— Тут, наверное, зимой хорошо на ватрушках кататься — подал голос Вадик Стрешнев. — Столько классных горок!

— Что вы, снег здесь выпадает раз в несколько лет, и это одно из самых больших бедствий, какое может постичь виноградарство…

— И что ж тут зимой делать? — не успокаивался Вадик.

— Зимой здесь дожди, а кататься можно на горнолыжных курортах, в Пиренеях их достаточно…

Вадик отвернулся, показывая своим видом, что здешние места окончательно потеряли для него интерес.

— Замок, куда мы направляемся, один из самых больших в округе. Он неоднократно перестраивался, но сохранил основные сооружения, характерные для классической замковой архитектуры. Только защитных стен у него нет — Моник, опережая реакцию Вадика, обернулась к нему, но он только пожал плечами. — Стены были разобраны местными обывателями после революции 1789 года.

— Разрушили, как Бастилию? — подала голос мама Вадика.

— Ну, не совсем… Во время большого террора многие из Фезензаков пострадали — кого-то отправили на гильотину, но большинство остались живы, хотя провели многие годы в изгнании. Вот в это время местные жители и разобрали стены. Часть камня пошла на постройку моста через реку, другую раздробили и замостили заново городскую площадь и часть улиц. После реставрации, когда аристократы смогли вернуться на родину, один из Фезензаков даже стал министром при дворе короля Людовика XVIII. Но некоторые из бывших владельцев так и пропали без вести в эмиграции.

Сейчас замком владеет боковая ветвь, де Желас де Фезензак. Несколько поколений назад эта семья основала торговый дом, который производит и продает один из лучших арманьяков.

Мы как раз едем на праздник, посвященный юбилею одного из важнейших для здешних мест документа, подлинник которого много столетий хранится в Ватикане. Он посвящен описанию удивительного напитка, изобретенного в этих местах. Ну, об этом взрослые еще много раз сегодня услышат, а для детей запланирована более интересная для них программа. Подъезжаем!

Аня запахнула светлый палантин, который пришлось набросить поверх цветастого платья с пышной юбкой. Платье нарядно смотрелось и без палантина, но оно оставляло на виду руки, покрытые синими пятнами до самых плеч. Замок с башнями, со множеством разнокалиберных строений из светлого камня стоял на косогоре посреди обширной поляны, покрытой аккуратно подстриженной газонной травой. Под большими разноцветными зонтами уже стояли небольшие круглые столики под клетчатыми скатертями, толпились нарядно одетые люди и откуда-то слышалась музыка. Навстречу детям побежали пестро разряженные клоуны, уводя их к отдельным столам, украшенным воздушными шарами.

После того, как прибывшие разместились под зонтами, встал и успокаивающе замахал рукой уже знакомый мэр. По традиции вызвав смех, подвигав вверх-вниз седыми кустистыми бровями, он начал зачитывать какой-то документ. Моник послушно переводила, обернувшись к столу с взрослыми россиянами.

— Напиток этот снимает красноту глаз, обостряет зрение. Избавляет от шума в ушах, от головокружения, от мелькания в глазах. При частом втирании помогает при болях в суставах, особенно коленных. Хорошо помогает при подагре и бледной немочи. Улучшает память, вострит ум, развязывает язык. Облегчает засыпание и дает веселые, приятные сны. Человек робкий при регулярном умеренном применении становится смелее…

— Мою аптечку можно выбрасывать к чертовой бабушке — шепнула Елена Степановна, наклонившись к Ане. — Я полагаю, это все про тот же арманьяк. Уж скорее бы попробовать дали!

Чтение продолжилось, подтвердив правоту предположений Елены Степановны. Праздновали юбилей того самого документа, что хранился в Ватикане.

— Сейчас бы это назвали рекламой лекарственного средства… А что, ничего, очень даже! Сколько там, сорок болезней вылечивает? Проверим!

Она привстала, чокаясь бокалом с подошедшим мэром и обмениваясь поклонами с другими гостями. Мэр наклонился над рукой Ани и что-то сказал. Моник перевела:

— Господин Мартен говорит, что никогда в жизни ему не приходилось видеть такой красивой девушки. Он полагал, что они существуют только в кино или в рекламе.

Гости засмеялись, мэр поцеловал Анину руку и ушел, сорвав очередные аплодисменты.

— Как вам наш любимый напиток? — поинтересовалась Моник. — Рада, что вам понравилось. Пробуйте угощение, в Гаскони лучшая кухня во всей Франции.

Аня понемногу освоилась, оглядываясь по сторонам. Должно быть, местный напиток действительно обладал кое-какими из перечисленных свойств. Солнце повернуло на закат и теперь столики оказались в тени, отбрасываемой постройками. В воздухе стоял запах скошенной травы и дикой розы, кусты которой густо облепили все замковые строения. Аня потрогала старый медальон, который сегодня не стала прятать под одеждой. При известной доле воображения его стертые, слегка погнутые лепестки можно было сравнить с цветками дикой розы.

— Пойду к детям наведаюсь — поднялась Елена Степановна. — Эх, найти бы какого старичка из местных, да поселиться здесь, и ничем не интересоваться, кроме погоды и видов на урожай! Не надо, посиди, я сама управлюсь — обернулась она к Ане, уходя.

Аня поправила на плечах палантин. Потом обернулась в сторону построек и слегка вздрогнула: на верху небольшой каменной лесенки, заросшей все тем же кустарником с цветущими розами, стоял Оливье и чуть смущенно улыбался. Он спустился, непринужденно поклонился и подал руку Ане, приглашающе куда-то показывая.

Она оглянулась на гостей — в их с Оливье сторону никто не смотрел, все слушали очередной тост, с готовностью подняв свои бокалы. Оливье что-то сказал и взял Аню за руку, уводя к башне, на вид более старой, чем другие постройки. Обойдя крупные, неровно обтесанные камни, замшелые у основания, он первым вошел, отворив неприметную дверцу из темных некрашеных досок. Наверх вела крутая каменная лестница с изрядно потертыми ступенями, неровными и узкими. Лестница изгибалась, закручиваясь в спираль, заставляя прикасаться к прохладным шершавым стенам, в которых через равные промежутки были закреплены кривоватые, кованные вручную железные кольца, тронутые ржавчиной. Должно быть, прежде сюда вставлялись факелы — кое-где различались следы копоти. Становилось все темнее, пока Оливье не нашарил старомодный выключатель с тянущимися к нему толстыми старыми электрическими проводами, проложенными поверх каменной кладки. Еще один-два поворота по лестнице, и она закончилась, выведя на просторную площадку, превращенную в комнату. Пол и потолок были зашиты широкими досками, которые при ходьбе слегка прогибались. Через узкие окна-бойницы скупо проникал солнечный свет, освещая небольшой стол с компьютером, деревянную полку с книгами на стене и множество других книг, которым не хватило там места. Они лежали стопами на полу, в оконных проемах и в ногах чего-то, похожего на кровать, небрежно накрытого узорчатым покрывалом.

Аня шагнула к окну, думая, что Оливье снова станет показывать ей местные достопримечательности. Но он, обогнув кровать, подвел ее к нише в стене. Там, на толстом золотистом шнуре, привязанном к массивному железному крюку, вбитому между крупных камней, висел портрет без рамы. Когда глаза свыклись с полумраком, Аня рассмотрела, что на портрете изображена дама в старинном платье, вполоборота повернутая к зрителям. Лицо дамы художник выписал настолько старательно, избегая любых недостатков, что, лишенное малейших теней, складочек, идеально ровное по цвету, оно казалось плоским, не имеющим объема. Безупречные дуги бровей, миндалевидные глаза, тонкий, вытянутый нос, неправдоподобно маленький рот с невероятно узкими ярко-розовыми губами — должно быть, художник следовал всем канонам красоты, принятым в его время. Одна рука дамы, с очень длинными, сужающимися к концам до полной остроты пальцами, указывала на предметы, изображенные рядом, на столике — лютню, свитки с какими-то надписями, букет цветов. Другой рукой, манерным, нарочитым движением она указывала на свой затянутый стан, нереально узкий поверх широченной юбки.

Оливье стоял рядом, наблюдая, как Аня разглядывает картину. Он нетерпеливо покачал головой, показал глазами на платье Ани, потом дотронулся пальцами до центра портрета. Художник, отдав дань условностям или пожеланиям заказчика, всё свое умение сосредоточил на деталях. Кружева, вышивки, жемчуг — всё выглядело как настоящее, гораздо более живое, чем лицо на портрете. А с корсажа дамы свисал медальон, очень похожий на тот, что сейчас Аня невольно накрыла ладонью. Довольно невзрачный, тусклый, с несимметричными лепестками, он совсем терялся на фоне роскошного платья. Но как раз на него и указывал тонкий белоснежный перст дамы.

Аня едва успела присесть на свое место за столиком, как вернулась разрумянившаяся Елена Степановна.

— А где это ты пропадала? Смотрю, а тебя все нет и нет… Детвора веселится! Даже Вадька в восторге. Моник тоже спрашивала, куда ты подевалась. Нет, тут у них очень здорово — без перехода заявила хормейстер, обмахиваясь салфеткой — но если я еще раз услышу про филлоксеру… Это вредитель такой виноградный… Смотри, месье Мартен опять бровями шевелить будет! — указала она на мэра и сопровождавшую его переводчицу.

В наступающих сумерках Аня уже не могла различить бровей мэра, и смотрела она не на него. Рядом с Моник стоял Оливье, опустив голову и улыбаясь.

— Пришло время принести общую благодарность устроителям этого замечательного праздника! Поскольку старшие представители семьи Фезензаков находятся в отъезде, немалые хлопоты по приему гостей взял на себя младший отпрыск этой старинной фамилии… Позвольте представить его тем, кто еще с ним не знаком — Оливье де Желас де Фезензак!

— Ух ты, какой! — одобрительно заметила непривычно словоохотливая Елена Степановна, наклонившись к Ане. — Я где-то его уже видела. Только думала, что он из обслуги или навроде того.

Послышался пронзительный свист, потом грохот, затем радостные крики зрителей — над башнями замка распустились цветные гроздья фейерверка. Гости поднялись со своих мест, столпились посреди лужайки, аплодируя и смеясь. Аня стояла вместе со всеми, подняв голову и глядя в небо. Почувствовав прикосновение, она обернулась. Оливье сжал ее ладонь и прокричал ей на ухо, дождавшись перерыва между залпами:

— Я… тебя… приехать! — старательно выговорил он русские слова, покачал головой и исправился: — Я приехать тебя скоро!