Под знаком Льва

Марина Ноймайер, 2020

Едва Розали и Лео возвращаются в Мюнхен из путешествия по Флоренции 1478 года, как перед ними возникает новая проблема: похищен могущественный магический артефакт ордена Рубинов. Из всех возможных людей магистры ордена сочли виновной именно Розали. А когда она не получает поддержки даже от возлюбленного, девушка решает найти виновного самостоятельно. Оказавшись в Риме XVI века, Розали узнает, что жизни великого Леонардо да Винчи грозит страшная опасность, ведь Люциан Морелл не остановится, пока не изменит привычный ход времени, а противостоять ему Розали должна в одиночку. Девушка открывает в себе новые способности, и теперь течение времени и судьба мира целиком зависят только от нее…

Глава 3

Мюнхен. 18 ноября

Я давненько так хорошо не спала, без сновидений: глубоко и спокойно. Кажется, мой матрас никогда не был удобнее, а постельное белье — мягче. Такое можно оценить только после нескольких недель сна на кроватях эпохи Возрождения. Плавно перевернувшись на другой бок, я вяло потягиваюсь и жмурюсь от солнечного света. Так же медленно я выскальзываю из дремы: боже, как же приятно быть дома! Лора пробыла у нас вчера до вечера, прежде чем ей пришлось уйти на вечернюю смену в кафе «Адельгейд». После ее ухода мы с Паулем заказали пиццу и остаток вечера провели перед телевизором.

Лишь наполовину проснувшись, я вожу ладонью по своей прикроватной тумбочке, пока не нащупываю телефон и не включаю его, потирая глаза, прежде чем проверить полученные за ночь уведомления. Лора спрашивает, не объявился ли Лео. Вчера весь вечер я пыталась заставить себя написать ему, но одного взгляда на переписку хватило, чтобы передумать: он так ничего и не ответил, хотя мои сообщения отмечены как прочитанные. Я откладываю телефон в сторону, потому что я не маленькая влюбленная девочка, чтобы часами гипнотизировать дисплей в надежде на ответ.

Босиком иду до кухни. От Пауля еще ничего не слышно, и я наслаждаюсь утренним покоем, пока готовлю себе чашку кофе, чтобы устроиться поудобнее на диване перед телевизором. Я останавливаюсь на утренней программе новостей и заинтригованная, как никогда ранее, слежу за сообщениями о событиях в мире. Я так долго была в информационном вакууме, что за это время вполне могла разразиться Третья мировая. И пусть этого не произошло (по крайней мере, пока), это вполне окупается длинным сюжетом о политическом кризисе между США и Северной Кореей, что тоже звучит довольно тревожно. Я продолжаю переключать каналы, на этот раз останавливаясь на документальном фильме о пингвинах в Чили. Это создает неплохой баланс с политическими новостями.

Через полчаса сонный Пауль вплывает в гостиную, падает на диван рядом, выхватывая из моих рук кофейную чашку и делая огромный глоток, прежде чем я успеваю запротестовать.

— Эй, иди свари себе свой!

— Нет времени, — зевает он. — Со мной связался орден, ты должна быть в штабе в одиннадцать.

Быстрый взгляд на настенные часы оставляет меня с пониманием, что это всего через полчаса. Я тут же подскакиваю с дивана.

— Эта организация очень слаба в тайм-менеджменте. Неужели они всегда назначают встречи через такой короткий срок?

Чертыхаясь, я спешу в ванную, потому что на сборы остается всего ничего. С первого дня, когда меня позвали в орден, ничего не изменилось: тогда даже Лео пришлось вскочить с постели и бесцеремонно вытащить меня из кровати.

За рекордные десять минут я успеваю принять душ, чтобы Пауль тоже смог умыться. После, уже в своей комнате, надеваю первые попавшиеся в шкафу вещи. Главное — не замерзнуть, потому что мир за окнами выглядит серым и неуютным, по оконным стеклам хлещет дождь. Я как раз заканчиваю свое расстроенное сообщение для Лоры, когда Пауль, уже одетый, но все еще с мокрыми волосами, появляется в моей комнате.

— Готова?

— Да.

Я следую за ним в коридор, хватаю с вешалки свое темно-синее шерстяное пальто и на ходу запихиваю телефон в карман: больше мне с собой ничего не нужно — я не собираюсь просидеть весь день в штаб-квартире Рубинов. В конце концов, у меня все еще есть жизнь помимо путешествий во времени, и в последнее время я достаточно ею пожертвовала. Например, пропустила четыре недели в университете. И если я не хочу завалить этот семестр, было бы неплохо снова приняться за учебу. Надеюсь, профессор Киппинг сможет меня прикрыть и как-то объяснить мое отсутствие, потому что без медицинской справки, свидетельствующей о наличии какого-нибудь тяжелого заболевания, у меня могут быть огромные проблемы.

— Ты знаешь, что им нужно? — спрашиваю я уже в машине. Пауль пожимает плечами.

— Мне пришло только короткое SMS от Виктора, больше никаких подробностей.

Я не могу удержаться, чтобы не закатить глаза. Если что и действует мне на нервы, так это маниакальное стремление к секретности в ордене. Взять хотя бы их средства связи: кто в наше время отправляет SMS? Они бы еще почтовых голубей попробовали, жаль, они вышли из моды.

Примерно через десять минут поездки я наконец успокаиваюсь и все больше засматриваюсь в окно. Мы едем вверх по Ронделлу вокруг памятника Ангелу Мира.

— Разве мы едем не в штаб? — спрашиваю я Пауля. Он бросает короткий взгляд в мою сторону.

— Нет, мы едем на виллу профессора Киппинга.

Ну… сказать, что это меня удивляет — ничего не сказать. Вчера я была уверена, что должна вернуться в штаб, по крайней мере в моей голове это было само собой разумеющимся.

— А ты знаешь почему… А, забей, они ведь наверняка тебе ничего не объяснили. В том числе и какого черта встреча проходит на вилле профессора Киппинга.

Пауль насмешливо фыркает:

— Вижу, ты начинаешь потихоньку понимать, как работает эта организация.

Вилла Киппинга выглядит абсолютно так же, как и в момент моего последнего визита несколько недель назад. Длинные баннеры на фасаде привлекают внимание к частной коллекции произведений искусства профессора. Я ощущаю легкую дрожь, поднимаясь по плоским ступеням ко входу рядом с Паулем. Для меня все началось именно в этом доме. Именно здесь я отправилась в свое первое путешествие во времени, коснувшись одной из картин профессора Киппинга. Теперь кажется, что это произошло ужасно давно, тем не менее я до сих пор в мельчайших деталях помню то чувство беспомощности и ужаса, которое испытала, оказавшись абсолютно не подготовленной в прошлом.

В фойе пусто, когда мы входим: никаких шныряющих туда-сюда посетителей, толпившихся здесь в прошлый раз. Вилла выглядит безлюдной и вымершей, как мавзолей. Пауль стремительно пересекает прихожую, и я следую за ним мимо осиротевших комнат в длинный коридор, кажущийся смутно знакомым: в тот раз я сбежала с вернисажа, чтобы последовать за профессором Киппингом, и, как и тогда, мы попадаем в библиотеку в конце коридора. Здесь нет такой внушительной коллекции книг как в штабе, но и белые лакированные полки все равно тянутся до самого потолка. Меня всегда завораживали комнаты, в которых много книг.

В углу, перед открытым камином из белого мрамора, в котором пылает огонь, стоят кожаные кресла, в которых уже сидят профессор Киппинг, Виктор и Лео. Они тихо о чем-то переговариваются.

Лео замечает наше появление первым и поднимает голову, когда мы с Паулем подходим ближе. Его взгляд на мгновение задерживается на мне, но так же быстро ускользает, не давая установить зрительный контакт. Хм…

Теперь и профессор Киппинг выпрямляется в своем кресле.

— Семейство Грифиус, замечательно! Вы даже успели вовремя!

Жестом он предлагает нам занять места. Я пытаюсь протиснуться к Лео, но Пауль неожиданно энергичным толчком отправляет меня в кресло у самого камина, так, что я не удерживаюсь на ногах и не особо грациозно плюхаюсь на подушку сиденья, что вызывает у Виктора снисходительную улыбку. Сам он сидит на мягком стуле, закинув ногу на ногу и скрестив на груди руки. Я смахиваю с лица непослушную прядь и искоса бросаю взгляд на брата, занявшего мое место на диване рядом с Лео.

Профессор Киппинг, который, кажется, не понимает, какого черта происходит, хрипло покашливает, привлекая наше внимание. Только сейчас я замечаю, что он бледнее, чем обычно, а на его коленях лежит шерстяной плед. Он что, болен? По крайней мере, это бы объяснило, почему меня вызвали сюда, а не в штаб: возможно, он слишком слаб для поездок.

— Надеюсь, вы оправились по возвращении домой, моя дорогая, — обращается он ко мне.

— Да, спасибо. Было просто замечательно снова иметь возможность принять горячий душ.

Виктор на моих словах тихо покашливает, наклоняясь к Лео, чтобы что-то прошептать ему на ухо, после чего оба усмехаются. С каких это пор они стали лучшими подружками? И почему у меня такое ощущение, что хихикают они надо мной?

Видимо, утром Лео решил меня проигнорировать, отдав предпочтение общению с Виктором. Я расправляю плечи, демонстративно от них отворачиваясь. Вместо этого концентрирую внимание на профессоре Киппинге и на том, что я обсуждала вчера с Лорой. После того как я рассказала ей о зловещем исчезновении Табулы, мы договорились, что сегодня я поговорю с Рубинами и выясню, действительно ли профессор Киппинг продолжает подозревать меня.

— Профессор, позвольте спросить, есть ли какие-то новости об исчезновении Рубиновой Табулы?

Я почти вижу, как при ответе на мой вопрос морщины на лице профессора Киппинга углубляются, будто ледяные узоры на стекле. На мгновение мне становится тревожно: может, не стоило спрашивать его так прямо? Потеря Табулы, видимо, настолько его подкосила морально, что и его физическое здоровье оказалось под угрозой. Что, если я сделала только хуже?

Но профессор только устало улыбается:

— У нас по-прежнему нет ничего, кроме догадок. Выяснять момент исчезновения в прошлом, все равно что искать иголку в стоге сена. Самое затруднительное в положении дел то, что нам нужно как можно скорее отправить вас с Лео в прошлое, чтобы вы попытались хоть как-то устранить ущерб. После вашего поразительного успеха во Флоренции я уверен, что вам вдвоем под силу справиться с этой задачей. Тем не менее нам необходимы точные координаты пространства и времени для этого. — Он качает головой и выглядит сейчас гораздо старше, чем когда-либо.

Мысли кипят в моей голове, пока я пытаюсь сообразить, стоит ли спрашивать о его странном поведении вчера, и если стоит, то как. Он так смотрел на меня… И эта серебристая вспышка в его глазах. Должна ли я вообще что-либо об этом рассказывать? Я стараюсь не слишком пялиться, но сегодня не вижу в его взгляде ничего, вызывающего тревогу. Кто же вы на самом деле? Эта мысль снова и снова крутится у меня в голове, но я не могу задать этот вопрос при всех. По крайней мере, если хочу рассчитывать на честный ответ.

— Ну да, — тянет Виктор, — без улик мы бессильны, не так ли?

Профессор Киппинг качает головой:

— Мы уже говорили об этом вчера, Виктор, и я сказал, что пока мы не будем знать всех деталей, я не стану никого обвинять во всеуслышание.

Темные глянцевые глаза Виктора пронзают меня ненавистным взглядом.

— Я с этим не согласен… мы все полагаемся на вашу интуицию.

От его слов меня снова сковывает напряжением, которое все это время тлело внутри. В голове гудит гнев, и я чувствую, как начинаю терять самообладание.

— Выкуси! — выплевываю я Виктору. — Какие у тебя доказательства?

Он выглядит испуганным, даже слегка побледневшим, и это меня немного удовлетворяет.

— Вы думаете, что это я, не так ли? Вскоре после того, как вы узнали об исчезновении Табулы, вы посмотрели на меня, профессор. Я это заметила.

Пауль тянется к моей руке через подлокотник дивана, но я отмахиваюсь. Я со вчерашнего дня ломаю голову над тем, что означали эта фраза и пронизывающий взгляд профессора Киппинга. Теперь он обязан объяснить мне, в чем дело. Я больше не собираюсь довольствоваться тайнами и намеками.

— Розали, вы должны понимать, что являетесь самой неопределенной переменной в этом уравнении. Орден еще не имел возможности хорошенько с вами познакомиться, рассчитать вашу нативность, поэтому вы для нас пока темная лошадка…

— Что значит вы не рассчитали мою нативность?

— Нативность — это старое название для натальной карты. С помощью особого ритуала орден рассчитывает для каждого путешественника во времени нативность — устанавливает его родную природу: звезды и их состояния в момент рождения помогают вывести обширные пророчества и предсказания, проливающие свет на жизненный путь человека.

Виктор, обычно всегда преданный профессору Киппингу помощник, вклинивается в разговор:

— Не требуется никакого ритуала, чтобы заранее сказать, что вы — непредсказуемый риск в нашей ситуации. Возможно, профессор Киппинг еще об этом не сказал, но косвенные улики против вас неоспоримы. Вы точно имеете отношение к исчезновению Табулы и понесете за это ответственность.

Слюна брызжет у него изо рта оттого, с какой яростью он это произносит. Виктор похож на разъяренного бульдога, не хватало еще, чтобы он бросился на меня.

— Вы ведь не серьезно, да? — Я с сомнением оглядываюсь. — Вам нужен какой-то ритуал и обширный гороскоп, чтобы довериться мне? Серьезно? Это же смешно!

— Нативность более могущественна, чем гороскопы в дешевых женских журналах, о которых вы, видимо, очень хорошо осведомлены, раз делаете такие выводы, — ядовито замечает Виктор. — Она откроет точные пророчества о вашей жизни, и после ритуала ваша ничтожная жизнь будет лежать передо мной как на ладони.

— Это… — Я подскакиваю с места, с отвращением указывая пальцем на Виктора. — Мерзость! Не смей ничего обо мне предсказывать.

Виктор откидывает голову и звонко смеется. Боже, он совершенно спятил!

— Розали, — окликает меня профессор Киппинг, который наконец-то решает вмешаться, но я слишком зла, чтобы его слушать. Совершенно вне себя я бросаюсь через библиотеку к следующей двери.

Хранилище картин приветствует меня почти медитативным спокойствием, как в храме. Ноги несут меня сюда непроизвольно, и только наверху мне снова удается вздохнуть свободно. Бесчисленные картины разбросаны по мансарде, и их вид успокаивает мои взвившиеся нервы. Медленными шагами я блуждаю меж мольбертов и витрин, мимоходом нежно проводя кончиками пальцев по рамам, и чувствую зов порталов, которые они скрывают. Это теплая потрескивающая аура, манящая к себе, зовущая коснуться холста.

— Не делай этого. — Голос Лео звучит спокойно и почти скучающе.

Обернувшись, я замечаю его у входа на чердак: он стоит, небрежно прислонившись к дверному косяку, засунув руки в карманы брюк, и наблюдает за мной из-под полуопущенных век. Меня не удивляет, что они послали за мной няньку, но то, что ею оказался Лео, становится сюрпризом. Я не думала, что он согласится пойти за мной, после того как пренебрежительно повел себя во время разговора в библиотеке.

Я задумчиво рассматриваю его лицо, пытаясь понять, что происходит. Всего двадцать четыре часа назад мы целовались, а сегодня он смотрит на меня как на чужую. Чем дольше мы молча смотрим друг на друга, тем яснее я осознаю, что с Лео что-то не так. Я не замечала этого раньше, но теперь, когда мы одни, отчетливо это чувствую. Когда он рядом, я очень хорошо считываю его эмоции, иногда даже, кажется, проживаю, как свои собственные. Это похоже на беспроводную связь между нами, возникшую в тот момент, когда на мне проявился его знак зодиака. Но сегодня… не понимаю. Он стоит буквально в паре метров от меня, и в то же время кажется, что нас разделяют километры. Я никак не могу поймать эту связь между нами, и это беспокоит.

— Спасибо, что прислал снимки из Флоренции, — непринужденно начинаю я, когда молчание затягивается.

Лео моргает, и мне кажется, будто я наблюдаю за ожившей статуей — настолько неподвижно он стоит.

— Хм… на моем телефоне заканчивалась память, и мне показалось, что тебе захочется увидеть эти фотографии, прежде чем я их удалю.

Я молча смотрю на него. Он что, удалил эти фотографии? Просто так, как раздражающую рекламу, которая жрет память на телефоне? Лео делает несколько шагов в мою сторону, а я все продолжаю смотреть на него с непониманием. Очевидно, вчера он не лежал в постели, положив телефон рядом с подушкой, чтобы в темноте рассмотреть наше селфи, пока у него от усталости не заслезятся глаза. В отличие от меня…

— Виктор — полный идиот, — невозмутимо произносит Лео. Я настолько не ожидаю такой резкой смены темы, что мне нужно мгновение, чтобы понять, о чем идет речь. — Ты не нравишься ему, потому что профессор Киппинг возлагает на тебя большие надежды. Честно говоря, Розали, он просто ревнует и использует любую возможность тебе насолить.

Я скрещиваю руки на груди в защитном жесте.

— Но обвинять меня в исчезновении Рубиновой Табулы уже, по-моему, чересчур, разве нет? Вся эта болтовня о натальной карте и пророчествах — жуть! Вы ведь не верите в это на самом деле, да?

Лео, едва успевший немного оттаять, снова замыкается.

— Ты даже не представляешь, — резко отвечает он.

Да что на него нашло? Его поведение сводит меня с ума.

— Что с тобой, черт возьми, не так?! — взрываюсь я, не в силах больше скрывать свое раздражение. Он поднимает брови в своей типичной высокомерной манере.

— А со мной обязательно должно быть что-то не так?

— Ты ведешь себя странно! — вырывается у меня. — Почему ты со мной не разговариваешь?

Его брови поднимаются еще выше, а губы выдают намек на усмешку.

— А чем мы, по-твоему, сейчас занимаемся?

Я сердито топаю ногой.

— Вчера ты был совсем другим! Вчера я чувствовала тебя, а сегодня ты отгораживаешься так, словно мы снова чужие друг другу.

По его лицу пробегает тень, темные локоны падают на лоб, скрывая взгляд, но сжатые кулаки и локти, прижатые к телу, выдают его напряжение. Его пальцы продолжают подергиваться, словно он хочет пошевелить руками, но потом снова сжимаются до побелевших костяшек. Только от боли, с которой ногти впиваются в мои собственные ладони, я понимаю, что отзеркалила его жест, и сердито вскидываю руки.

— Просто скажи мне, — настаиваю я, не выдержав и секунды молчания, — ты веришь словам Виктора? Из-за этого ты не можешь посмотреть мне в глаза?

Лео наконец поднимает подбородок, и его глаза цвета морской волны между прядей волос сверкают изумрудом в темноте. Нетвердым жестом он смахивает челку.

— Нет, я ему не верю.

— Тогда что с тобой? Мы никогда не обсуждали то, что между нами, осталось ли все это во Флоренции или существует до сих пор? На нас тогда столько всего навалилось, что у меня не было возможности даже подумать о своих чувствах, не говоря уже о том, чтобы их озвучить, но вчера ты поцеловал меня на прощанье, потом прислал наши фото, а сегодня… Сегодня ты… — Я в бессилии вскидываю руки. Слезы жгут под веками, но титаническим усилием воли мне удается их сдержать.

— Мы очень разные, но, по крайней мере, мы всегда были честны друг с другом, не так ли? Поэтому, пожалуйста, скажи, если я была для тебя всего лишь интрижкой в прошлом, и не возводи снова эти стены между нами.

Буквально пару минут назад я упрекала его в том, что он не смотрит мне в глаза, а теперь и сама опускаю взгляд. Мне не хочется, чтобы он видел мою внутреннюю борьбу и уязвимость, которая стоила мне этого монолога. Но я должна все прояснить сейчас, чтобы не провалиться в эту влюбленность еще больше.

Тишина между нами повисает такая, что я слышу собственное прерывистое дыхание. Я все еще разглядываю свои ноги, пока не чувствую нежное прикосновение к подбородку — Лео мягко заставляет меня поднять голову. Я даже не заметила, когда он успел подойти, и от этой близости, от чувств, горящих в его глазах, у меня перехватывает дыхание. Тоска, привязанность, жадность… и боль, которая поражает меня до глубины души. Он склоняет голову, и теперь я ощущаю на лице его дыхание.

— Ты никогда не была просто интрижкой. — Его голос звучит хрипло, он почти касается моих губ, выдыхая. — Libera eas de ore leonis.

Его слова горят на моих губах, заставляя желать большего. Мы наконец целуем друг друга. Его поцелуи горячие и влажные, порывистые и страстные. Я обвиваю его руками, повисая на нем, чтобы не упасть. Лео крепко сжимает мои бедра, и жар его пальцев ощущается даже через одежду, словно он касается обнаженной кожи, и я ощущаю собственную дрожь. Губы Лео скользят по шее к вырезу трикотажного платья, а затем снова возвращаются к губам. Я теряюсь в этом поцелуе, проваливаюсь в него, задыхаясь и отдаваясь этому ощущению.

Лео прекращает поцелуй так же внезапно, как и начал, смотрит на меня, затаив дыхание. Его взгляд скользит по моему лицу, на несколько мгновений задерживаясь на моих влажных губах, а затем скрывается под веками. Лео выпутывается из моих объятий, отступая на шаг.

— Я не должен был этого делать.

Несколько секунд мой затуманенный чувствами мозг пытается понять его слова, но так и не находит в них смысла.

— Как… Что ты имеешь в виду?

— Я хотел поговорить об этом с тобой все время. — Лео проводит рукой по волосам. — Я больше не могу… мне нельзя тебя целовать… Черт возьми!

Вопросительный знак в моей голове становится все больше и больше.

— Ты знаешь, что я поклялся, я говорил тебе об этом во Флоренции, но я не объяснил, в чем дело, потому что был эгоистичным придурком и не хотел об этом думать. Но никто не может отречься от своей судьбы, и вчера мне пришлось об этом вспомнить. Розали, родная, нативность, о которой говорил Виктор… мне ее уже составили. Она основана на пророчестве, которое совпадает с тем, о чем шла речь в писаниях Аида. В этом пророчестве речь идет о нас с тобой. Лев и Водолей. И если мы продолжим… Если ты влюбишься в меня, я тебя уничтожу. Мне это предначертано. Я вел себя так невыносимо, чтобы у тебя была причина меня возненавидеть, чтобы у тебя даже мысли не возникло о том, что я могу тебе понравиться. Пожалуйста, прости, я слаб и не смог противостоять тебе физически, но это было ошибкой. Мне нельзя было этого допускать. Это было ошибкой.

— Физически, — тупо повторяю я. — Значит, для тебя это было просто физикой.

Я поднимаю взгляд. Правильно ли понимаю, что все это время опасность была только в том, что я могу в него влюбиться, а не наоборот? Но произнести это вслух мне не хватает мужества.

— Да, Розали. Ты ценна, твой знак зодиака ценен: только вместе мы с тобой можем повлиять на прошлое. Поэтому я поклялся защитить тебя от этого пророчества, чтобы оно не стало и твоим тоже.

Он опускает голову, прижимаясь лбом к моему.

— Нам нельзя быть вместе, Розали.

— Ты ничего не чувствуешь ко мне? — Я отстраняюсь, но он продолжает молчать, и это уже достаточно красноречивый ответ. Я отшатываюсь от него, словно мне отвесили пощечину. В моем воображении сердце болезненно сокращается, сжимаясь в судороге, и разбивается пополам. Я почти чувствую, как трещат ребра от этого взрыва, и осколки застревают в тканях, грозя изрезать меня изнутри на следующем вдохе.

Лео смотрит на меня, широко распахнув глаза. Понимает ли он, что только что натворил? Понимает ли он, что для меня это не было «физическим» притяжением? В конце концов, Лора была права, говоря о том, что я не позволю себе наброситься на парня, если ничего к нему не чувствую. Он ведь только что говорил, что я никогда не была «просто интрижкой», и надежда на это совсем вскружила мне голову. Но, видимо, я все поняла неправильно. Я была не просто интрижкой, а ошибкой. Чертовой ошибкой, о которой он сейчас сожалеет.

— Я никогда не хотел причинить тебе боль, — механически произносит он, и от этого мне становится лишь больнее.

— Правда? В отличие от меня ты знал об этом дурацком пророчестве и все же позволил случиться тому, что случилось. Вместо того чтобы сразу рассказать мне об этой ерунде, в которую веришь, ты заставил меня думать, будто я тебе небезразлична. Ты ведь все время об этом знал и прекрасно видел, что только подливаешь масла в огонь.

— Розали, это пророчество реально.

— Единственное, что здесь реально, — это то, что ты поступил дерьмово, и я это дерьмо теперь расхлебываю. Боже, я чувствую себя так глупо!

Я больше не могу на него смотреть; отворачиваюсь, чтобы помассировать пульсирующие виски. Тем не менее есть еще один вопрос, который меня волнует.

— Рубины… они знают об этом?

Даже не глядя на него, я знаю, что он качает головой.

— Нет, они не имеют к этому никакого отношения.

— Но эта клятва… кому ты поклялся?

Мне кажется логичным то, что именно Рубины заинтересованы в том, чтобы не рисковать и не потерять нас обоих. Их самых ценных кадров, как сказал сегодня Пауль, и был в этом чертовски прав. Если с нами что-то случится, у ордена больше не останется никого, кто мог бы противостоять Люцию Морелю в прошлом.

— Я поклялся в этом себе самому. Орден, конечно, знал о пророчестве и был за то, чтобы рассказать о нем тебе. Но я был уверен, что риск велик и одного предупреждения будет недостаточно. Поэтому, я должен был сам убедиться, что ты в меня не влюбишься. Но я облажался.

— О, зато ты прекрасно справился с тем, чтобы разбить мне сердце. Так что, если это тебя беспокоит — забей, баланс соблюден.

Лео раздраженно скрипит зубами.

— Ты должна вернуться со мной, — сдавшись, бормочет он через некоторое время.

— Мне нужно пару минут побыть одной. — Мой голос звучит едва ли громче надтреснутого шепота. — Я сейчас приду.

Я напряженно жду ответа, но Лео молчит, а через мгновение я слышу скрип его шагов по деревянному полу. Он покидает мансарду, и, когда дверь тихо закрывается, я зачем-то оборачиваюсь.

Но его уже нет.

Со слезами на глазах, почти вслепую, я бросаюсь к двери, но промахиваюсь и сползаю по стене. Что это было только что?

Я прикладываю пальцы к губам, которые все еще пульсируют от прикосновения к щетине Лео, и мысленно еще раз воспроизвожу наш разговор, понимая наконец, почему он так странно вел себя сегодня. Должно быть, после возвращения он понял, что его пророчество начало осуществляться. Во Флоренции я заставила его забыть о своей клятве, по возвращении же в Мюнхен ему наверняка пришлось вспомнить об этом, сложив весь пазл воедино. Он должен был сразу рассказать мне об этом, чтобы я не бросалась к нему на шею, как влюбленный подросток… Но опомнился он только после того, как меня поцеловал.

Ну что за придурок!

Дрожащие пальцы едва слушаются, когда я вытаскиваю телефон, чтобы набрать Лору. Механический голос автоответчика оглушает, переключая на голосовую почту.

Проклятие!

Я пытаюсь еще дважды, но дозвониться до подруги не получается. Со жгучей яростью в животе и бешено бьющимся сердцем я подскакиваю, чтобы спуститься вниз.

Я непременно потребую объяснений. Естественно, я не собираюсь сдаваться из-за разговоров о каком-то дурацком пророчестве, которое запрещает нам с Лео быть вместе. С чего бы вообще об этом были какие-то пророчества!

Но едва открыв дверь на чердак, я замираю и вслушиваюсь в доносящиеся снизу голоса.

— А, вот вы где, Орланди! — Голос Виктора доносится с лестничной площадки, и я останавливаюсь. — Вы нашли ее?

— Да, она на чердаке, — слышу я ответ Лео. Виктор нетерпеливо щелкает языком.

— Ну, тогда чего вы здесь стоите? Вас послали привести ее обратно.

Я чуть спускаюсь вниз, чтобы увидеть, как Лео стоит на ступеньках, облокотившись на перила. Виктор рядом с ним как и всегда похож на гигантскую летучую мышь. Понимая, что никто меня не замечает, я прислушиваюсь.

— Я рассказал ей о пророчестве, — почти рычит Лео. — Ей нужно пару минут.

— Ну, наконец-то! — Виктор бормочет что-то непонятное. — Ну как?

— Как я и говорил.

— Конечно, вначале мы были немного раздражены ее подходом и предпочли бы непосредственно посвятить в пророчество, чтобы уберечь от опасности. Но как мы оба с вами знаем, Розали уже высказала свое мнение на этот счет. Она просто не осознает трагичности происходящего. Между тем я одобряю ваш поступок. У вас была небольшая интрижка, так?

— Non era un problema, — отрывисто произносит Лео. И хоть его немецкий достаточно неплох, он переключается на итальянский каждый раз, когда расстроен или нервничает. Видимо, мое разбитое сердце не смогло вызвать ни того, ни другого, потому что он просто считает меня слишком ограниченной, чтобы понять смысл его нативности и всех этих пророчеств. Видимо, настолько ограниченной, что он даже испугался, что я непременно паду к его ногам, несмотря на все предупреждения.

Это осознание поражает меня, как удар кулаком в живот. Сначала он хотел настроить меня против себя, заставить меня ненавидеть его, и после того, как он совершил ошибку, физически вступив со мной в связь, он абсолютно намеренно разбил мое сердце. Во мне поднимается желчь, даже голова начинает кружиться — настолько меня тошнит от всех этих игр.

Я разворачиваюсь на каблуке, оставляя Виктора и Лео спокойно продолжать свой разговор. Больше не хочу слышать об этом ни слова.

Слезы катятся по щекам, пока я вслепую бреду по лесу картин, пытаясь утешить себя их видом. Мне хочется уйти отсюда, покинуть этот дом и зарыться в своей комнате под одеяло, просто перестать существовать. Но чтобы незаметно исчезнуть из особняка, мне нужно найти другой выход, потому что я не собираюсь сейчас проходить мимо Виктора и Лео, которые все еще ждут внизу у лестницы, не говоря уже о том, что они наверняка меня остановят. Нет, должен же быть какой-то другой выход с этого чердака.

Я вытираю глаза и внимательно оглядываю просторную мансарду, но, кажется, здесь действительно всего один спуск, а когда я прикладываю ухо к двери, то все еще слышу внизу голоса Лео и Виктора. Да, они ждут меня.

Я беспокойно возвращаюсь в центр мансарды и оказываюсь окружена сотней картин. Может, я и не смогла найти вторую дверь, но здесь меня буквально окружают дополнительные выходы, хотя мне и противна мысль о том, чтобы снова отправиться в путешествие. Вообще-то я с нетерпением предвкушала несколько уютных дней дома, не особо радуясь скорой перспективе снова отправиться на миссию в поисках Табулы, но сейчас дело принимает другой оборот. Я просто хочу уйти отсюда, всего на несколько часов, выиграть немного времени, чтобы успокоиться. Уйти в такое место, куда Лео не сможет последовать за мной, не зная, где я. И я шагаю вперед.

Чем ближе я подхожу к полотнам, тем отчетливее ощущаю их зов. Порталы манят обещанием забвения и покоя. Вдруг там, куда они меня доставят, я наконец-то смогу скрыться от всего безумия, творящегося здесь.

Совершенно непроизвольно я замираю перед картиной в тяжелой золотой раме. Как ни странно, я с трудом могу понять, что на ней изображено, но сейчас мне на это искренне плевать. Единственное, что имеет значение, — всепоглощающий зов, исходящий от нее. Этот портал старинный и могущественный, еще не затронутый исчезновением Табулы… Он совсем не похож на другие, чья сила уже значительно ослабла, и я чувствую, что он останется стабильным еще долго.

«Забери меня отсюда, — думаю я, поднимая руку, — хотя бы ненадолго».