Привилегия женщин (сборник)

Марина Крамер, 2013

Тяжело жить с мужчиной и знать, что он карточный шулер, аферист и ужасный человек – все это оказалось слишком для Мэри. Но и уйти от властного и жесткого Константина она не в состоянии, просто так ревнивый супруг ее не отпустит. А теперь вместе со старшим братом Артуром Костя собирается привлечь и Мэри к преступному бизнесу. На кону стоит заоблачная сумма денег. Ставки высоки, и, если шулеров поймают, им грозят нешуточные неприятности. В хитроумной афере братьев Кавалерьянц Мэри предстоит сыграть ведущую роль, отвлекая приглашенных для партии в покер гостей от истинных намерений своего мужа… В сборник, который вы держите в руках, вошли лучшие рассказы Марины Крамер.

За неделю до свадьбы

Женщина в сбившемся набок черном платке выла в голос. Толпа сочувствующих притихла, все смотрели на обезумевшую от горя мать и на молодую светловолосую девушку в снежно-белом платье, лежащую в обитом розовым атласом гробу.

— Наташа-а-а! Наташенька, деточка моя-а-а! — бился в небольшом дворике голос женщины. — Вставай, солнышко мое-о-о!

Рядом стояла девушка лет двадцати, с такими же светлыми, как у покойницы, волосами и бледным лицом, покрытым едва заметными веснушками. Черный траурный наряд старил ее, заплаканные глаза с тревогой наблюдали за матерью.

— Лёлька, слышь, Лёлька, поднимай мать-то, ехать пора! — прошептала за спиной соседка, и девушка встрепенулась, обняла мать за плечи и забормотала:

— Мама, мамочка, ну, хватит, хватит… Нужно ехать на кладбище, мам…

Женщина подняла на дочь невидящие, опухшие и какие-то словно вылинявшие от слез глаза и прошептала:

— За что? Господи, за что — ее-то?

— Мама, ну мама, хватит уже, — взмолилась Леля, стараясь удержать на ногах обвисающую на ней мать.

— Да будь же проклята та тварь, что родила этого ублюдка! Чтоб ей на том свете…

— Так, все, Лиза, хватит! — решительно проговорила высокая худая дама в затемненных очках и кружевной черной наколке на сахарно-белых волосах. — Вставай, автобус ждет.

Вдвоем с Лелей они кое-как оттащили потерявшую рассудок женщину от гроба, развернув ее так, чтобы она не видела, как опускается крышка и бледное лицо Наташи, обрамленное светлыми кудрями, исчезает под ней. Леля только вздрагивала, ей хотелось зажать уши и не слышать ужасных звуков, отдающихся в голове и в сердце. Звуков, навсегда отрезающих ее от Наташки…

Ранним майским утром небольшой дворик двухэтажного ветхого дома на восемь квартир был разбужен истошным женским воплем:

— Серегу посадили! Серегу Ряшенцева посадили!

Елизавета Ивановна очнулась и вздрогнула. Крик бился в открытое окно квартиры на первом этаже, долбил в виски. Она встала из-за стола, за которым сидела часов с пяти, куря одну сигарету за другой, и отодвинула занавеску, вздувшуюся парусом от прохладного утреннего ветерка. Во дворе уже собиралась толпа — та самая, что всего две недели назад окружала ее саму на похоронах старшей дочери. Посреди стояла растрепанная от быстрого бега невысокая женщина в застиранном сером платье и стоптанных спортивных тапочках. Весь ее вид выдавал любительницу горячительных напитков — и тонкие руки, и исхудалая фигура, и испитое раскрасневшееся лицо, и лихорадочно блестящие глаза. От возбуждения женщина нетерпеливо подпрыгивала на месте и тараторила без умолку. До Елизаветы Ивановны долетело:

–…а мать евонная так орала, так орала! Все ментов за руки хватала — мол, не он, не он! Мол, любил он Наташку, жениться хотел! А участковый говорит — мол, кака така там любовь, когда все на Серегу твоего указывает? Еще и снасильничал ее, паразит!

Елизавета Ивановна почувствовала, как пол уходит из-под ног, а стены кухни вдруг отчаянно завертелись. Она едва успела ухватиться за край стола и опуститься на табуретку, хватая ртом воздух. Сергей… Сергей Ряшенцев, молодой человек Наташи, с которым она встречалась почти два года… Неужели это он сотворил такое с ее девочкой?

— Леля… Леля… — выдохнула Елизавета Ивановна из последних сил, но в дальней комнате этого не услышали.

Только услышав звук падающего тела, девушка прибежала на кухню. Мать лежала на полу у стола.

— Мама, мамочка, что с тобой? — взвизгнула Леля, с размаху приземляясь на колени, но та не отвечала, не шевелилась, вообще не реагировала.

–…и не переживайте, все в порядке будет с вашей матушкой, — но в голосе худощавого старичка-фельдшера Леля не услышала уверенности.

Она взяла безжизненную руку матери, лежавшей на носилках, и прижалась к ней губами. В придачу к Наташкиной смерти еще и обширный инфаркт у матери, и ей, Лельке, теперь только разорваться — сессия в институте, потом сразу летняя практика, нужно уезжать в город — а она не может оставить маму в больнице. В институте, видимо, придется оформить академический, потому что иначе просто не справиться со всем. Да. Нужно сейчас попросить тетю Надю побыть с мамой то время, что понадобится для сдачи экзаменов, — и ехать в город, в общагу…

Машина «Скорой помощи» скрылась за поворотом, а девушка продолжала стоять посреди двора. К ней подскочила та самая выпивоха, что буквально час назад принесла страшное известие, уложившее Елизавету Ивановну в больницу. Ухватив Лелю за руку, Раиса — так ее звали — зашептала торопливо, глотая окончания слов:

— Слышь, Лелька, а ведь это Серега Наталку-то вашу приговорил! Он, вражина бесстыжая!

— Да отвяжись ты! — рявкнула вдруг Лелька, даже не успев толком понять, с чего так разозлилась. — Ходишь тут, сплетни разводишь с самого утра! Что тебе — на бутылку дать?!

Раиса была бабенкой необидчивой, и волшебная фраза «дать на бутылку» моментально сгладила нанесенную ей перед этим обиду. Она согласно кивнула, и Лелька полезла в карман джинсов, где лежала сотенная бумажка, которую наотрез отказался взять старый фельдшер. Упрятав подачку куда-то в вырез серого платья, Раиса забормотала слова благодарности и задом попятилась в сторону переулка. Лелька только махнула рукой и пошла в опустевшую квартиру.

В то, что Сергей мог убить Наташу, она не поверила ни на секунду. Он так любил сестру, что в ее присутствии боялся дышать или произнести лишнее слово. И чтобы Сережка вдруг… да еще таким диким способом… На теле Наташи эксперты насчитали больше двадцати ножевых ранений, она была буквально изрезана. И потом — изнасилование… Неужели тихий, уравновешенный Сережка способен на такое зверство? В голове не укладывается.

Заставив себя не думать об этом, Лелька привела в порядок квартиру и пошла на другой конец поселка к тетке. К вечеру придется еще ехать в Сахаровское, в райцентр, где в больнице лежит мама. Если ей хоть немного лучше, Лелька поедет в город, первый экзамен уже через два дня…

Тетка встретила оханьем — в относительно небольшой деревне слухи разносились с поразительной скоростью. Надежда Ивановна обхватила племянницу длинными жилистыми руками и запричитала что-то о «горе горьком», но девушка вырвалась и проговорила:

— Да хватит тебе, тетя Надя! Что причитаешь, как по покойнику? Мама в больнице, фельдшер сказал, что она поправится.

— Ой, да наш фельдшер тебе скажет! — отмахнулась тетка, поправляя на голове сбившийся белый платок. — Идем в избу-то, что стоять на улице. Ты, поди, и не ела ничего с утра-то?

Только сейчас Лелька вспомнила, что действительно забыла о еде, и почувствовала, что сильно голодна. Тетка, не переставая говорить что-то, выставляла на стол банку с молоком, шаньги с творогом и сметану. Лелька впилась зубами в румяный бок шаньги и даже зажмурила глаза от удовольствия. Этот вкус напоминал ей детство, когда мама, уходя на работу, оставляла их с Наташкой у тети Нади. Тетка не работала, жила тем, что продавала в городе овощи с огорода и мясо — держала несколько свиней, сама возила все это на базар на «Ниве», оставшейся от мужа. Дядя Андрей погиб еще за год до рождения Лельки, прыгнул в реку с обрыва и сломал шею, а тетка так больше и не вышла замуж. Была она еще не старая, здоровая, как рабочая лошадь, хоть и худая. В одиночку управлялась с немалым хозяйством, кругом у нее была такая чистота, с которой мог соперничать только операционный блок в районной больнице. Лелька очень любила бывать у тети Нади, в ее уютном доме, в чисто выметенном и убранном дворе, где вдоль дорожек летом непременно цвели цветы, а по забору вился хмель.

Сейчас она словно бы опять вернулась в беззаботное время, когда мама была здорова, а Наташка жива. Любимая старшая сестричка, светловолосая и кареглазая, похожая на русалку, веселая и жизнерадостная… Что же могло случиться с ней, как же так? Лелька отставила стакан с недопитым молоком и обхватила голову руками. Тетка моментально ринулась к ней из угла, где искала что-то в большом старом комоде, обняла и крепко прижала к себе:

— Не надо, деточка, не плачь. И Лизавета поправится, и у тебя все будет хорошо, вот увидишь. И Серегу, ирода этого, накажут…

— Тетя Надя… — выдохнула Лелька, задыхаясь от рыданий. — Да не Серега это… ну не верю я, что он мог, он же ее любил…

— Лелька-Лелька, ребенок ты еще! Разве ж безвинно-то арестуют, а? — раскачиваясь вместе с племянницей, проговорила Надежда.

— Неправда! — билась в ее руках Лелька, которую одолевали непонятные чувства.

— Ш-ш-ш! — Тетка гладила ее по вздрагивающим плечам, по волосам, стянутым в хвост резинкой, и девушка понемногу успокоилась, вытерла глаза и проговорила:

— Тетя Надя, а ведь я попросить хотела… мне в город надо хоть на пару недель, экзамены сдать, академический оформить… а мама…

— Да ты что?! — возмутилась родственница, всплеснув руками. — Да тебе как не стыдно-то, Лелька?! Разве ж я сестру родную брошу? Езжай, сдавай экзамены свои и не переживай. Я присмотрю.

У Лельки отлегло от сердца — все-таки родной человек намного надежнее и лучше, чем няньки в больнице, которым к тому же совершенно нечем заплатить.

Тем же вечером девушка шагала на автобусную остановку. На плече ее висела спортивная сумка, кудрявые волосы закручены в пучок, а опухшие от слез глаза скрывал длинный козырек белой бейсболки. Междугородный автобус должен был подойти минут через десять, Лелька торопилась, боясь опоздать, — следующий пойдет только в половине одиннадцатого, а значит, в город она попадет поздно ночью, и в общежитие ее могут уже не пустить. Неизвестно ведь, кто из вахтеров дежурит. Внезапно прямо перед ней на обочину свернула ярко-красная «Ауди» с затемненными стеклами и оглушительно орущей из салона музыкой. Из машины вышел невысокий плотный мужчина в белых брюках и майке, снял солнечные очки и приветливо улыбнулся:

— Ну, здравствуй, что ли, красавица!

Лелька остановилась. Это был Матвей, хозяин местного злачного заведения — автокемпинга в десяти километрах от деревни. В его «хозяйстве» имелся автосервис, кафе, небольшой мотель для дальнобойщиков и малюсенький магазинчик со всякой всячиной. По деревенским меркам Матвей был не просто состоятельным, а очень богатым человеком. Жил он там же, рядом со своими владениями, в большом двухэтажном коттедже из красно-коричневого кирпича, обнесенном высоким глухим забором. О том, что там, внутри, ходили самые разные слухи — от нелепо-смешных до страшных. Говорили, что Матвей держит там целый гарем, а во дворе у него живут павлины. Проверить не решался никто — по верху забора была натянута проволока, а по ней пропущен ток.

И вот этот самый Матвей сейчас стоял перед Лелькой, облокотившись на капот машины.

— Куда собралась, может, подвезти?

— Нет, спасибо. Я на автобус…

— Не вернешься теперь в наши края, красавица?

— Почему не вернусь?

— А уж больно нездешняя внешность у тебя, не деревенская. Вот и сестра твоя такая была. Ей бы в город — ух, развернулась бы! — Матвей беззастенчиво шарил глазами по тонкой Лелькиной фигурке, и она даже съежилась, желая исчезнуть.

— А вы что же… Наташу знали? — спросила она, непроизвольно опустив козырек бейсболки еще ниже.

— Знал, красавица, знал, — усмехнулся Матвей и вдруг протянул руку и сорвал с Лелькиной головы бейсболку.

Девушка вздрогнула и отступила назад. Ситуация накалялась — на дороге ни души, рядом открытая машина, мало ли что в голову Матвею взбредет… Но тот только рассмеялся, наслаждаясь испуганным видом Лельки, потом вернул ей бейсболку и бросил, направляясь в машину:

— Не бойся, я тебя не трону. Если помощь какая нужна будет — приходи, не стесняйся, все сделаю.

Красная «Ауди» сорвалась с места и скрылась за поворотом. Лелька едва уняла дрожь, подхватила сумку, упавшую с плеча, и побежала по направлению к остановке.

Старенький «Львов» уже закрывал двери, когда девушка показалась у кирпичного строения кассы. Водитель заметил отчаянно машущую руками пассажирку и дождался, пока она запрыгнет на подножку и войдет в салон:

— А можно, я вам деньги отдам? Мне срочно нужно уехать, а следующий ждать долго…

— Валяй, садись. В Сахаровском рассчитаемся, — кивнул водитель, закрывая двери. — Сзади место свободно.

Лелька проворно шмыгнула в конец автобуса и примостилась у окна, толкнув сумку под сиденье. Рядом с ней оказался молодой парень, не местный, судя по одежде и манере держаться, — своих Лелька знала. Он то и дело прикладывался к бутылке пива, и это девушке совершенно не понравилось. Как пить дать к концу поездки сосед наберется как следует, вон у него сколько пива этого, полный пакет бренчит под сиденьем, и кто знает, не примется ли заводить знакомство. Лелька терпеть не могла пьяных, вообще всегда считала, что алкоголь заставляет людей проявлять какую-то глубинную сущность, которая в трезвом состоянии спрятана. Возможно, причиной подобного отношения было то, что ее собственный отец умер именно из-за пристрастия к горячительным напиткам.

Сколько Лелька себя помнила, столько отец и пил, и мать постоянно пыталась как-то его контролировать, но как это можно в деревне, где за любую услугу рассчитываются поллитрой? Отец был отличным автомехаником, разбирался практически во всех видах техники, к нему часто обращались с просьбой то перебрать двигатель у мотоцикла, то посмотреть забарахливший автомобиль, а то и холодильник отремонтировать, машинку стиральную — да мало ли что еще. Он никому не отказывал, платы не брал, а люди в знак благодарности приносили то водку, то портвейн, а то и просто самогон. Спился он поразительно быстро, опустился, перестал работать, все мысли устремились только в одну сторону — как и на что найти опохмелиться. Он не стеснялся залезть даже в копилку, в которую дочери складывали мелочь, мог вытащить деньги у жены из кошелька, занять у соседей, а то и просто клянчить в долг в магазине. Мать потом отдавала с получки…

Когда отец умер, не найдя однажды в тяжелом похмелье возможности поправить здоровье, Лельке показалось, что маме даже стало вроде легче жить. Она сперва осуждала ее — ну как можно, ведь муж, отец дочерей, столько лет вместе прожили! Но потом, став постарше, девушка поняла, каково было маме жить в постоянном стыде, под косыми взглядами соседей. Мама работала заведующей небольшим универмагом, ее все знали, относились с почтением, и вдруг у такой уважаемой женщины муж — запойный опустившийся пьяница, частенько засыпавший прямо под забором…

Старшая сестра Наталья относилась к этому безразлично — ну, пьет папка, так а у кого не пьет? Половина деревенских мужиков не работает, а только и делает, что с самого утра глаза заливает. Наташа вообще мало интересовалась происходящим в семье, а в последнее время, как поступила в техникум на бухгалтерское отделение, приезжала домой только на выходные, да и то нечасто. Но и в эти дни ухитрялась уезжать в Сахаровское к подруге — смазливой вертлявой Динке, с которой познакомилась в техникуме при поступлении. Леля очень обижалась и ревновала сестру, но Наташа, казалось, этого не замечала.

Ревновала Леля и к Сергею. Он не был «первым парнем на деревне» — невысокий, худенький, рыжеватый, с усеянным веснушками лицом, но при этом всегда умел оказаться в нужное время рядом с Наташей, помочь, поддержать. Однажды Лелька стала невольной свидетельницей того, как сестра, вернувшись откуда-то в отвратительном настроении, мрачная и какая-то пришибленная, жаловалась своему поклоннику, облокотившись о забор палисадника:

— Не хочу я, понимаешь? Не хочу — а они… — и заплакала.

Сергей молча погладил Наташу по щеке, и она вдруг замолчала, обеими руками прижала его руку и замерла.

— Не плачь, Наталочка. Все образуется.

Наташкино дурное настроение унесло, словно тучку ветром. Лелька тогда по-хорошему позавидовала сестре — если бы у нее тоже был такой парень, как Сергей, она была бы счастлива. Когда она призналась в этом Наташе, та только фыркнула:

— Ой, нашла, чему завидовать! Тоже мне — принц на белом коне!

— Ты что же — не любишь его? — удивленно спрашивала младшая сестра, и старшая рассеянно отмахивалась:

— Почему? Люблю… наверное. Только… ты пойми, Лелька, на свете есть совсем другие мужчины — настоящие…

— А Серега? Он разве не такой?

— Он? Он хороший, добрый, мне с ним легко — но… А, ты все равно не поймешь, маленькая еще, — и разговор обрывался, а Леле потом еще долго было обидно за Сергея. Она видела, как сильно он влюблен в сестру, и удивлялась, почему Наташа так относится к нему.

…Пока в голове у Лели крутились подобные мысли, автобус подкатил к кемпингу Матвея — здесь тоже была остановка. Парень-сосед подхватил пустые бутылки и вышел из автобуса, Лелька тоже вышла, чтобы немного размять ноги. Под тремя большими зонтиками за столами сидело несколько человек — видимо, водители-дальнобойщики, ели шашлыки и о чем-то разговаривали, то и дело принимаясь громко хохотать. Над большим мангалом поднимался дым, жарилась очередная порция мяса, и шашлычник в белом халате переворачивал металлические шпажки, чтобы не пригорело. На парковке отдыхали пять огромных фур, виднелась пара легковушек, и среди них Лелька сразу увидела красную «Ауди» Матвея.

Пассажиры автобуса разбрелись по территории кемпинга, водитель курил, прислонившись к невысокой оградке, и поглядывал на висящие над входом в кафе огромные часы. Лелькин сосед показался из небольшого домика на другом краю кемпинга, и девушка почему-то злорадно подумала о том, что следующая остановка автобуса будет только через три часа, а если юноша допьет имеющееся у него пиво, то может и не выдержать.

— Эй, красавица, а ты за билет не хочешь заплатить? — окликнул ее водитель, и Лелька встрепенулась:

— Ой, извините! Хочу, конечно, сейчас…

Она полезла в карман джинсов, где лежали приготовленные на билет деньги.

— Га-аспада пассажиры, поторопимся! — зычно крикнул водитель, пряча Лелькины деньги в висящую на поясе сумку-кошелек. — Через две минуты отправляемся!

Лелька тоже двинулась к дверям и вдруг увидела Динку — та выходила из кафе с каким-то мужчиной. Лелька успела только разглядеть, что тот намного старше Наташкиной подружки. «Может, отец?» — подумала она, забираясь на свое место.

Академический отпуск она оформила, сдав на «отлично» все экзамены. В деканате удивились, увидев заявление, но когда девушка объяснила причину, пожилой декан с сочувствием покачал головой и, подписывая, проговорил:

— Да, жаль, что год пропадет. Но что поделаешь, раз мама… Вы только непременно восстанавливайтесь, Горожанкина. Из вас выйдет толк.

— Спасибо, Михаил Петрович, — пробормотала Лелька и выскочила за дверь, готовая расплакаться от жалости к себе. Учиться ей нравилось, она не была «зубрилой», но обладала хорошей памятью и всегда могла ответить на любой вопрос преподавателя.

«Ничего, вот мама поправится — снова буду учиться, и диплом получу, и работу найду», — уговаривала себя Лелька, упаковывая свои вещи в комнате общежития.

Тем же вечером она уже шла по улице родного поселка и думала о том, на что будет жить этот год — маминой пенсии явно не хватит на двоих. Работы в поселке не было, и только в кемпинг Матвею постоянно требовались то уборщицы, то горничные, то официантки в кафе. Идти к неприятному типу не хотелось, но это был единственный шанс заработать хоть какие-то деньги.

Через пару дней, когда матери стало немного лучше, Лелька позволила себе отлучиться из больницы. Тщательно одевшись и наложив макияж, она отправилась в кемпинг.

Матвей с удивлением оглядел замершую на пороге кабинета девушку:

— Тебе чего, красавица?

— Я… мне… я слышала, вам работницы нужны, — пробормотала Лелька, и Матвей расхохотался:

— Что, экзамены провалила?

— Нет… просто мама… вы же знаете…

Хозяин кемпинга сразу стал серьезным — о несчастье Горожанкиных известно было всем. Он постучал карандашом по столу, подумал пару минут и изрек, внимательно оглядывая Лелю с головы до ног:

— Горничной пойдешь? Ну, в номерах убирать, то-се… Раз в неделю — мой кабинет. Зарплатой не обижу.

Девушка согласилась.

Работа оказалась не слишком обременительной, хоть и не особенно приятной — водители-дальнобойщики иной раз оставляли после себя настоящий хлев. Но и с этим можно было бы смириться, если бы не приставания клиентов. Лелька старалась не краситься, одеваться как можно проще и все равно не успевала отмахиваться от настойчивых предложений.

Однажды она вдруг нос к носу столкнулась в коридоре мотеля с Динкой. Та даже взвизгнула от неожиданности:

— Ой, Лелька! А… ты-то как тут?

— Работаю.

В глазах Динки мелькнуло что-то и тут же исчезло. Она махнула маленькой сумочкой на длинном ремешке и пошла к выходу так быстро, что Лелька даже не успела выяснить, что сама-то Динка делает здесь в такое время — стояло раннее утро. Каково же было удивление девушки, когда буквально через полчаса, переходя с ведром и шваброй из одного номера в другой, она нос к носу столкнулась со своей бывшей одноклассницей Юлькой Щепкиной! Высокая, с волосами, выкрашенными в немыслимый цвет, чудовищно накрашенная, вернее — размалеванная, Юлька, спотыкаясь, вышла из номера и направилась к выходу, налетев на Лельку.

— Щепкина?! — ахнула та, останавливая одноклассницу, и Юлька наконец сфокусировала взгляд:

— О-па… Лелька… а ты это… чего тут?

От нее несло перегаром, и Леля удивилась — раньше Юлька вообще не прикасалась к спиртному. Она вообще слыла в поселке пай-девочкой, умницей и надеждой своей старенькой мамы. Юлька поступила в престижный институт, получала стипендию и рассказывала, что вот-вот выйдет замуж за сына какого-то бизнесмена. И теперь Лелька встречает ее — где? В кемпинге Матвея — ну и дела…

— Юль, у тебя случилось что-то?

В ответ Щепкина хрипло рассмеялась, качнулась на высоких каблуках и фыркнула:

— У меня все в порядке!

В конце коридора неожиданно показался Матвей, и выражение лица Юльки из надменного в секунду стало испуганным и растерянным, она забормотала слова прощания и бочком проскользнула мимо Лельки в дверь черного хода.

Матвей вразвалочку приблизился к замершей у открытого номера Лельке, приветливо улыбнулся и поинтересовался:

— Ну как тебе? Не обижают?

— Нет, Матвей Игоревич, не обижают.

— Всем довольна?

— Да… — И тут вдруг из дверей соседнего номера выкатился невысокий толстый мужик в спортивных брюках и майке-пенсионерке и завопил:

— Где эта курица?! Убью тварюгу!

Матвей изменился в лице, шагнул к постояльцу:

— Тихо, уважаемый, не надо кричать. В чем проблема?

— Где эта шалава? — бушевал мужик. — Вывернула! Ты подумай, вывернула все карманы, все до копейки унесла!

— Так, стоп, — остановил его Матвей, скосив глаза в сторону открывшей от удивления рот Лельки. — Идемте в мой кабинет, разберемся.

— Да какое — разберемся?! Милицию надо!

— Да, и милицию тоже, — согласно кивал Матвей, настойчиво подталкивая мужчину в сторону своего кабинета. — Сейчас все выясним — и в милицию. У нас никогда такого не было, чтобы у гостей деньги пропали… А ты чего замерла? — зыркнул он на Лельку, и та вздрогнула. — Марш на рабочее место. И язык за зубами держи — пока не выясним, как и что.

Лелька быстро скрылась в номере и даже заперла за собой дверь. Опустившись на стул, она принялась обдумывать услышанное только что. Получалось, что Юлька каким-то образом проникла в номер и украла деньги у постояльца? Но как, зачем? И вообще встретить двух знакомых в одно утро в одном и том же месте — это не может быть простым совпадением.

В дверь постучали, и Леля вздрогнула.

— Да-да, сейчас, — она подбежала к двери и открыла ее.

На пороге стояла баба Сима, известная в поселке пьянчужка и сплетница. У Матвея она подрабатывала на бутылку, убирая туалеты.

— Слышь, Лелька… а чегой-то Мотька орет в кабинете? Что приключилося-то? — шепелявя, спросила она, заходя в номер.

— Не знаю я, баб Сима, — отговорилась Лелька, помня о предупреждении Матвея, но въедливая старуха не отставала:

— А чего ж тогда Юлька-то Щепкиных мимо меня, как крапивой ошпаренная, просвистела?

— Да откуда я… — начала Лелька и тут же подумала, что старуха наверняка знает, что именно делала здесь с утра Юлька. — Баба Сима, а Юлька тут часто бывает?

— Дак как когда. Когда ейная смена — так быват, а как нет — так и нету ее, — почесывая плечо, проговорила баба Сима.

— Погоди, так она работает тут? — не поверила своим ушам Лелька. — А как же институт?

Баба Сима разразилась хохотом:

— Ой, умора! Да какой институт, когда она тут второй год уже по номерам ошивается?

— В смысле?

— А вот и смысла тебе вся — мужиков за деньги обслуживает Юлька твоя.

— Чего?! — От изумления Леля никак не могла прийти в себя. — Ты чего несешь-то, баба Сима?

— Хошь — не верь, — обиделась старуха. — А только я забожиться могу. С того дня, как из города приехала несолоно хлебавши, так и работает у Мотьки. А матери врет, что учится да замуж собирается. И мне, чтоб лишнего не говорила, каждое утро после смены полтинничек дает на поправку здоровья. А сегодня вот мимо просвистала, вертихвостка.

Баба Сима сокрушенно вздохнула, явно сожалея об утраченном полтиннике, а Леля тихо спросила:

— А… Динка? Динка Самарина?

— Динка? Это которая же? Из Сахаровского которая?

— Да…

— У-у, девка! Ты от нее подальше держись, та еще стервь… — Баба Сима озабоченно посмотрела на Лелю и поманила пальцем: — Иди, чего скажу-то. — И когда девушка наклонилась к ней, зашептала: — Серьгу-то Ряшенцева напрасно обвинили… не трогал он Наталку вашу.

— А… ты откуда знаешь? — задохнулась Леля, вцепившись в руку старухи.

— А знаю вот, — буркнула та. — Да только говорить больше все одно ничо не буду. Я хоть и старая, а жить хочется. А ты беги отсюдова, девка. Место гиблое тут, грязное. Наталка ваша ни за что пропала — и ты пропадешь.

Сказав это, старуха встала и, оттолкнув от себя испуганную и совершенно убитую ее словами Лельку, заковыляла к двери.

Кое-как домыв все, что полагалось, девушка отправилась восвояси. Ей предстояло еще заехать к матери в больницу, но моральных сил не осталось, и Лелька побрела сразу домой. Всю ночь она ворочалась в постели, стараясь выбросить из головы все, что наговорила похмельная старуха, однако это никак не удавалось. Измучившись, Лелька решила, что должна завтра же встретиться со Щепкиной и попытаться поговорить начистоту. Безвинно арестованного Сергея ей было жалко до слез, в то, что он не мог убить Наташу, Леля верила свято, а потому ничего не оставалось, кроме как найти истинного убийцу.

Еще подходя к старенькому домику, в котором жили Юлька и ее мать, Леля услышала нечеловеческий крик. «Что у них стряслось?» — подумала девушка, толкая калитку. То, что она увидела во дворе, повергло ее в такой ужас, какого прежде испытывать не доводилось. Под большой старой ветлой у гаража прямо на земле ничком лежала мать Юльки и истошно выла, мотая туда-сюда разлохмаченной седой головой. Сама же Юлька, свесив набок голову и вывалив распухший посиневший язык, висела на черном кожаном ремне, едва не касаясь пальцами босых ног утрамбованной песком дорожки.

— Тетя Настя… тетечка Настя… — забормотала Лелька, в испуге глядя на труп одноклассницы.

Юлькина мать подняла на девушку ничего не видящие глаза и, кажется, даже не узнала ее, снова упала на дорожку и закричала еще страшнее. Дворик постепенно заполнялся соседями, появились фельдшер и участковый милиционер, чуть позже подъехала опергруппа из райцентра…

Леля не могла поверить своим глазам — только вчера в это время Юлька была жива, а теперь — вот… Как, из-за чего она могла таким диким способом уйти из жизни? Неужели тетя Настя каким-то образом узнала о ее лжи? И тут до нее донеслись слова участкового Геннадия Павловича:

–…и что за утро такое! Только час назад как с трупа — и на тебе, еще один, сговорились они, что ли?

— А еще что случилось? — осматривая снятое уже с ветки тело Юли, поинтересовался эксперт.

— Да старуха угорела наша местная. Баню топила да и уснула там, пьяненькая. Вот и задохнулась.

Лелька почувствовала, как из-под ног уходит земля — это могла быть только баба Сима… Она собралась с силами и подошла к участковому, тронула за рукав и прошептала:

— Дядя Гена… это… баба Сима угорела?

Он посмотрел удивленно, вздохнул и подтвердил:

— Она, кому еще-то. Ведь как говорил — прекрати, мол, пить, Серафима Ивановна, остепенись, не молодка уже. А она ни в какую. И вишь, чего получилось. Да и вот теперь горе еще, — кивнул он в сторону Юлькиной матери, которую соседки успели усадить на лавку, и теперь фельдшер пытался сделать ей укол, но женщина отпихивала его руки и только кричала по-прежнему. — Как бы умом-то не тронулась Настасья Петровна.

Лелька не стала слушать дальше, сорвалась с места и убежала к себе, заперла дверь изнутри и забилась на диван с ногами, прихватив плед. На улице было тепло, однако девушку колотило как в лихорадке, она никак не могла согреться. Что-то странное происходило в кемпинге: с чего бы люди, работавшие там, погибали? Вечером ей предстояло ехать туда — сегодня она работала с пяти вечера, в ночную смену, но девушку охватил страх. Она сопоставляла в уме то, что ей рассказала старая Сима, с тем, что видела в кемпинге сама, и картина вырисовывалась неприятная.

Время неумолимо двигалось к четырем, нужно было собираться, чтобы успеть на автобус и не опоздать на работу. Лелька нехотя встала с дивана, побрела в свою комнату, которую теперь занимала одна. Наташин диванчик был застелен клетчатым покрывалом, на подушке все так же сидел ее любимый серый медвежонок — такое впечатление, что сестра просто вышла куда-то и вот-вот вернется. Лелька присела на край, поправила свалившегося набок медведя, и он вдруг издал какой-то звук — вроде хруста. Девушка взяла игрушку, покрутила, помяла — звук повторился.

— Странно, — пробормотала Лелька, крутя медведя в руках. — Я точно знаю, что он набит синтепоном, не может так шуршать.

Неожиданно пальцы девушки нащупали небольшое отверстие — шов на боку игрушки разошелся. Лелька просунула в дырку палец и, к своему удивлению, нащупала вместо синтепона бумагу. Разорвав шов посильнее, она просто оторопела — медведь был туго набит денежными купюрами. Выпотрошив несчастного Топтыгина, Лелька ахнула — перед ней на диване лежало целое богатство. Купюры достоинством в пятьсот, тысячу и даже пять тысяч рублей. Девушка начала пересчитывать и обнаружила, что медведь хранил в себе ни много ни мало — сорок тысяч.

— Кошма-а-ар… — протянула Лелька вслух. — Это что же такое-то, мамочки… Откуда? И что мне с этим делать?

Бросив взгляд на часы, Лелька поняла, что вот-вот опоздает на автобус, а потому наскоро собрала купюры, сунула их в свой рюкзачок и убрала на антресоли старого платяного шкафа.

Матвей прохаживался по своим владениям и выглядел злым и озабоченным. Едва только Леля, переодевшись в подсобке в рабочую одежду, вышла во двор, чтобы спросить, нужно ли убирать его кабинет, как он вдруг схватил ее за локоть и повел в дальний угол территории, туда, где были свалены старые шины и еще какой-то крупный мусор.

— Слушай, красавица. Ты мне вот какую вещь скажи — вчера утром ничего странного не замечала?

— В смысле? — Лелька слегка испугалась, но потом взяла себя в руки.

— Ну, когда номера утром убирала — никого не видела, кроме Юльки?

— Бабу Симу видела… вас видела… постояльца из третьего номера, но вы его тоже видели, еще в кабинет к себе повели…

— Черт… — пробормотал Матвей, отпуская локоть девушки. — Ладно, иди убирай, только начни с кабинета моего. — Он отдал ей ключ и сказал, что уезжает в райцентр: — Меня в милицию вызвали по поводу Юльки.

Когда красная иномарка Матвея скрылась за углом, Лелька, не понимая, зачем делает это, начала дергать ящики стола. Ничего интересного. Да и что она хотела найти? Но вдруг взгляд упал на корзину для бумаг — там, чуть присыпанный пеплом и окурками, лежал небольшой черный блокнот в кожаной обложке. Вытащив его двумя пальцами, Лелька начала перелистывать странички. Женские имена, столбики цифр… ничего не понятно. И два имени перечеркнуты красным — Натка и Юляха. В коридоре раздались шаги, Лелька мгновенно сунула блокнот в карман и принялась вытирать пыль с подоконника, стараясь восстановить дыхание и ничем не выдать волнения. Дверь распахнулась, и на пороге возник Матвей.

— Ты тут давно?

— Как вы уехали.

Матвей метнулся к столу, принялся лихорадочно перебирать бумаги и какие-то папки, заглянул во все ящики:

— Ты тут ничего не трогала?

— Я еще на столе не убирала, — как можно равнодушнее сказала Лелька, мгновенно поняв, что Матвей ищет тот самый блокнот, что сейчас лежал в ее кармане.

— Куда я его сунул… — пробормотал Матвей, роясь в небольшой тумбочке, стоявшей в углу кабинета.

— Вы потеряли что-то?

— А? Н-нет… наверное, в машине. Ты тут как следует убери. А ключ отдай Ивану, ну, тому, что на вышке сегодня.

С этими словами Матвей выскочил из кабинета, и Лелька перевела дух.

Наскоро закончив уборку, она спряталась во дворе за теми самыми шинами и снова взяла блокнот. До утра оставалось достаточно времени, и Леля, вместо того чтобы уйти в подсобку на диван и подремать хоть немного, принялась сопоставлять цифры в блокноте. Особенно ее интересовала та колонка, над которой значилось «Натка». Когда Леля сложила все цифры, у нее получилась совершенно астрономическая сумма — около полутора сотен тысяч. Вдруг она услышала быстрые шаги и затаилась, стараясь не выдать своего присутствия.

— Принесла? Давай сюда, — голос принадлежал Матвею. — Сколько?

— Десять. — Ага, это он с Динкой Самариной разговаривает.

— Почему только десять?

— Матвей… там всего двадцать пять было…

Раздался звук пощечины.

— Совсем оборзели, твари? Хочешь вслед за подружками отправиться? Могу помочь!

Динка заплакала:

— Матвей… ну, не надо… я отдам… вот, возьми…

— Вот так-то! И давай ищи замену девкам по-быстрому. И помни, если что — ты следующая. Мне проще из города шалав сюда привезти или вон из районного детдома набрать, их вообще никто не хватится.

Матвей ушел, а Динка, всхлипывая, щелкнула зажигалкой. Леля чувствовала себя ужасно — она стала невольной свидетельницей разговора, который лучше бы не слышать. Она поняла, что нужно спасаться самой и по возможности выручать Динку — потому что только она может доказать в милиции, что Наташу убил не Сергей, а хозяин автокемпинга. Девушка решительно вышла из-за сложенных в горку шин и крепко схватила онемевшую от неожиданности и страха Динку за руку:

— Диночка, идем скорее отсюда. Поедем ко мне, пожалуйста.

— Лелька, ты? — выдохнула та с облегчением. — Напугала, черт…

— Динка, надо делать ноги. Я слышала, о чем вы говорили. Ведь это Матвей — Наташу, да? — Лелька просительно заглядывала в глаза Динки, но та старательно их прятала. — Дина… помоги мне, пожалуйста. Ты ведь знаешь, что это не Сережа Наташу убил! Так почему он должен полжизни в тюрьме провести?! За что?! Неужели тебе все равно?

Динка вдруг подняла глаза и зло выговорила:

— А меня пожалел кто-то?! Хоть раз, хоть кто-нибудь?! Да я с девятого класса на Матвея ишачу, такое повидала — ужас! Думаешь, мне здесь нравится?! А теперь Матвей грозит вообще убить!

— Ну так пойдем к дяде Гене, он поможет.

— Да кто мне поверит, Лелька?! Кто я — и кто Матвей? У него вся милиция куплена!

— Поверят. Я тебе помогу. — Лелька решительно двинулась в сторону дороги, увлекая за собой переставшую плакать Динку.

До дома участкового девушки добрались часа через два — пришлось идти пешком, и они, преодолевая страх, почти бегом двигались по темной обочине трассы. Дядя Гена почему-то не спал — в его доме горело окошко, с улицы виднелся силуэт хозяина, сидевшего за столом с какими-то бумагами в руках. Лелька решительно застучала в ворота. Во дворе зашелся лаем цепной пес, потом послышался звук открывшейся двери и голос участкового:

— Кого там по ночи носит?

— Дядя Гена, это я… Леля Горожанкина. Откройте, у меня дело срочное.

Участковый отогнал собаку и открыл ворота:

— Вы откуда это в такое время?

— Дядя Гена, мы знаем, кто убил Наташу и Юлю, — выпалила Лелька, не дав ему опомниться, и вытолкнула Динку вперед: — Рассказывай!

— Погодите, девчонки, пошли в дом.

Пока грелся чайник, Динка, постукивая зубами от холода и волнения, рассказала все, что знала.

В кемпинге Матвея давно творились криминальные вещи. Он набирал в горничные девчонок, которые, попытав счастья в городе, вынуждены были возвращаться домой несолоно хлебавши. Признаваться в поражении им было стыдно, а создавать видимость благополучной жизни в городе приходилось. Но для этого нужны деньги. И Матвей под угрозой разоблачения заставлял своих работниц обслуживать останавливавшихся в кемпинге дальнобойщиков, а заодно, если получится, выуживать у них деньги. Большую часть девушки отдавали Матвею, а он за это ухитрялся разруливать проблемы с обворованными клиентами без помощи милиции. Но Наташа взбунтовалась и научилась обманывать Матвея, говоря, что у клиента не было денег или он не был настолько пьян. Когда Матвей узнал об этом, то потребовал, чтобы Наталья отдала накопленное, но та уперлась и пообещала пойти в милицию. Тогда Матвей подкараулил Наташу, когда та возвращалась рано утром из кемпинга домой. Перед этим за ней заезжал ее парень Сергей, и они сильно поссорились на глазах у нескольких водителей и работников кемпинга. Сергей уехал домой один, и Матвей воспользовался этим, обставив все так, что улики указывали на Ряшенцева. И все бы ничего — если бы не попавшаяся на воровстве Юлька. Договориться с потерпевшим водителем Матвей не смог, и тот написал заявление в милицию. Динка сама помогала Матвею убрать Щепкину — именно она вызвала Юлю ночью во двор, а Матвей сделал все остальное, инсценировав самоубийство. Старую бабу Симу тоже убил он — чтобы не болтала лишнего. Со старухой оказалось куда проще — напоить ее и открыть печную задвижку…

Вывалив все это, Динка упала головой на стол и разрыдалась:

— Дядя Гена… меня теперь что — посадят, да?

Участковый молчал. Лелька вынула из кармана блокнот Матвея и положила на стол:

— Вот… тут все написано… а дома у нас деньги в медведе. Сорок тысяч. Видимо, те самые, что Наташа не отдала…

Назавтра прямо с утра Лелька кинулась в город, в СИЗО — участковый пообещал посодействовать, чтобы ей разрешили свидание с Сергеем.

Сидя в небольшой комнате перед стеклянной стеной, за которой виднелся стул и телефонная трубка, Лелька дрожала от нетерпения — ей очень хотелось поскорее сообщить Сергею, что скоро он выйдет отсюда. Дверь открылась, и появился Сергей в сопровождении конвоира. Девушка сразу отметила, что он еще сильнее похудел, осунулся, казалось, даже рыжие волосы сделались тусклыми и не напоминали яркую шапочку жарка, что так нравилось Наташе.

Сергей сел, взял трубку, то же проделала и Лелька.

— Как ты оказалась тут? — не поздоровавшись, спросил он.

— Я приехала специально. Сережа, тебя скоро выпустят.

— Сказки пришла рассказывать? — почти враждебно бросил он, сжав пальцами трубку так, что они побелели.

— Сережа… не сердись, не надо. Так получилось, что я нашла того, кто Наташу… — она запнулась, не сумев выговорить слово «убил».

— Нашла? Ты? — удивление Ряшенцева росло с каждой секундой.

Сбиваясь и путаясь, краснея от волнения, Лелька наскоро пересказала ему все, что произошло вчера. С каждым словом Сергей мрачнел, а потом вдруг сказал:

— А ведь я знал это, Лелька. Знал… я просил ее, уговаривал — а она только фыркала — мол, разве ты можешь мне такие деньги давать? Нет? Ну и не лезь тогда. Мы ведь и в тот день поругались из-за этого. Я условие ей поставил — прекращай это, уходи от Матвея, уедем в город, работу найдем. А она… Она опять рассмеялась и сказала, что работать за копейки не собирается, а я, если чем недоволен, могу катиться. И ушла. Но я не трогал ее, Леля. Знал, какая она — а не трогал…

Он замолчал, глядя прямо в лицо отгороженной от него стеклом Лельки, — та молчала, раздавленная его словами. «Надо же — знал все, а не бросал… Зря Наташка с ним так…» — подумала она.

— Ну… теперь тебя выпустят. И еще… Сережа… просто чтобы ты знал — я никогда не верила, что ты мог… никогда…

Неожиданно для себя Лелька заплакала, бросила трубку и выбежала из здания СИЗО. Сердце колотилось, из глаз текли слезы, но в душе поселилось какое-то совсем новое чувство. «Он так на меня смотрел… так не смотрят на девушку, если только… Ой, нет! Нечего выдумывать! Зачем я ему?» — одернула себя девушка и решительно зашагала к автобусной остановке, на ходу вытирая платком мокрые глаза и разгоряченное лицо.

Эпилог

Матвея арестовали и осудили на пятнадцать лет. Суд учел показания Дины, но девушка все равно попала в колонию на три года. Сергея Ряшенцева отпустили, и он начал ухаживать за Лелей. Ее мама поправилась, и уже через полгода Леля Горожанкина смогла восстановиться в институте. Они с Сергеем подумывают о свадьбе.