Мост в прошлое, или Паутина для Черной вдовы

Марина Крамер, 2011

Беспощадная и прекрасная Марина Коваль – лидер крупной криминальной группировки – мертва. В этом уверены враги Марины, и лишь несколько человек знают о том, что она превратилась в законопослушную английскую леди Мэриэнн Силву, живущую в тихом пригороде Бристоля. Но проклятое прошлое не отпускает. Старый приятель Гриша Бес, и без того урвавший после Марининой «смерти» огромный кусок, похищает ее сына. Коваль понимает – пока в России у нее есть враг, спокойной жизни не будет. И она возвращается! Возвращается, чтобы мстить…

Сибирь

Хохол лежал на диване в квартире Мышки и с нетерпением ждал ее прихода. За время, что она отсутствовала, Женька успел тихонько влезть в ее ноутбук и покопаться там. Ничего интересного в папках — какие-то тексты, сметы, заявки на участие в конкурсах бального танца, фотографии Алены. Насторожило его другое — при попытке войти в почту он встретил требование ввести логин и пароль. Даже Марина всегда держала почтовый ящик авторизованным, чтобы не мучиться с вводом пароля всякий раз, а Мышка, у которой этих самых ящиков обнаружилось пять штук, выходит, постоянно делала это. Зачем? Есть что скрывать? Видимо, есть. И он, Женька, должен непременно докопаться до сути — иначе потом не простит себе, что чего-то не предпринял.

Он позвонил Митричу — старому своему приятелю, который здорово помог ему в разборках с шантажистом Беса, прислав в Англию своих сыновей-близнецов. Сейчас, в чужом городе, Митрич был нужен как воздух — связи старого вора могли здорово пригодиться.

— Здорово, Хохол, — сразу откликнулся Митрич, словно ждал именно этого звонка.

— Как сам-то, Митрич?

— Скриплю мало-помалу. Дело есть — говори, чего политес разводить. Поди, не про здоровье поговорить звонишь-то.

Хохол рассмеялся:

— Поймал. Дело есть, как не быть… У тебя, случайно, нет спецов, которые в компьютерах волокут?

— Хакеров, что ли? — хмыкнул старик. — Надо будет — найдем. А ты где?

— А вот это проблема, Митрич. Не дома я. — В какой-то момент Женька вдруг заколебался — а стоит ли открывать свое истинное пристанище или попытаться запутать старика, но потом решил, что со стороны Митрича ждать подвоха не стоит, и потому назвал город.

— Эвон куда занесло-то! — удивленно ахнул Митрич и зашелся кашлем. — Тьфу, зараза… Чего это ты в Сибирь-то забрался?

— Да так… — уклонился Женька, не желая посвящать старика в свои личные проблемы. — Ну, так что — поможешь?

— Фартовый ты, Женечка, — после паузы заговорил Митрич, снова тяжело и надсадно кашляя. — Есть человечек аккурат там, где тебе надо. Телефончик сейчас продиктую, пиши. Скажешь — от меня, он все и сделает в лучшем виде.

Хохол встал и направился к небольшому компьютерному столу, на верхней полке которого стоял стакан с карандашами и ручками и валялся блок розовых стикеров. Этот стол, как и компьютер, принадлежали Машиной дочери — сама Мышка уже несколько лет обходилась ноутбуком, исключительно из-за возможности работать на нем полулежа в постели. Аленины предпочтения в цветах выражались не только в розовых стикерах и карандашах — клавиатура и мышь тоже были ярко-розового оттенка. Хмыкнув, Женька взял карандаш и пачку бумажек, записал номер и, поблагодарив старика, попрощался.

Хакера звали Кибер — вряд ли это было его реальное имя, но Хохол не стал задумываться над этим. Какая разница, кто он там по паспорту — да пусть хоть Авессалом, лишь бы сделал то, что ему нужно.

Оторвав верхний стикер и бросив пачку обратно на полку, Женька спрятал листок в карман, решив, что сейчас звонить не станет — Маша может вернуться с минуты на минуту, а потому лучше отложить разговор с хакером на завтра. Ночью ничего не произойдет, Марья никуда не денется.

Она вернулась взвинченная и бледная, швырнула сумку в кресло и, опустившись на край дивана, принялась расстегивать сапоги, но на одном «молнию» заело намертво, и Маша, рванув изо всех сил, выдрала «собачку» с куском ленты, а снятый сапог отшвырнула в другой конец коридора.

— Да что за день-то?!

Хохол с легкой усмешкой наблюдал за происходящим и ждал, когда Марья, успокоившись, сама объяснит причину своего поведения. Или не объяснит — как пойдет.

Она убрала пальто в большой шкаф, задвинула зеркальную дверь и снова бессильно опустилась на диван.

— Ну что с тобой? — участливо спросил Женька, присаживаясь рядом. — Плохо себя чувствуешь?

— Ужасно, — призналась Маша, глядя в полные сочувствия глаза Хохла. — Все через одно место…

— Маш… — осторожно начал Женька, беря ее за руку. — Ты скажи — случилось что?

Этот простой и, в общем-то, вполне невинный вопрос почему-то привел Машу в ярость. Она вырвала руку, вскочила и закричала:

— Что ты-то лезешь?! Куда?! Ну, скажи — куда и зачем?! Тебя только и недоставало! — Она убежала в спальню и грохнула дверью.

«Да, как раз меня и недоставало, — подумал Женька, только утвердившийся в мысли, что у Марьи не все ладно. — И вот я здесь, дорогуша, нравится тебе это или нет».

Утром Маша не встала с постели, слабым голосом попросила принести чаю. Хохол испугался не на шутку и предложил вызвать врача, но Маша только отрицательно помотала головой:

— Ты ведь знаешь, что при моей болезни «Скорая» — вещь бесполезная. Я полежу сегодня, на работу не пойду.

— Тогда лежи. А мне надо отлучиться.

— Куда?

— Маш… ну, приятель нашелся у меня тут, случайно совсем. Сидели вместе, — на ходу сочинял Женька, моля бога, чтобы обычно дотошная Марья сейчас не вцепилась в него с расспросами. Но ей было не до того — лицо заливалось мертвенной синевой, руки, лежавшие поверх одеяла, заметно подрагивали, и Хохол начал колебаться. — Слушай, Маш… давай-ка я не пойду никуда, а? — предложил он.

— Нет, ты иди… со мной все нормально… я уже привыкла, к вечеру все будет хорошо.

И Женька понял, что ему действительно лучше сейчас уйти и не стеснять Машку своим присутствием.

Он вышел на улицу и поежился — дул отвратительный холодный ветер, сопровождавшийся мелким и каким-то острым, как сотни маленьких осколков, снегом. Накинув капюшон куртки, Хохол закурил и направился к остановке, надеясь там взять такси и уехать к дому вчерашнего незнакомца. Женька собирался на месте посмотреть, что и как, и при возможности постараться проникнуть в квартиру — благо, сейчас раннее утро.

Джипа на парковке не оказалось, а в окнах квартиры не горел свет — но это вовсе не значило, что дома никого нет. Хохол поднялся по лестнице и прижался ухом к двери. Ничего не было слышно, хотя дверь была обычной, не бронированной, не двойной — в этом он разбирался. Оставался старый проверенный метод — нажать кнопку звонка и быстро подняться наверх — или спуститься вниз и прижаться к стене так, чтобы его не было видно с лестницы. Прошло несколько минут, но никаких движений в квартире не происходило, и Женька решил рискнуть. Он натянул приготовленные резиновые перчатки и вынул из кармана пару купленных вчера в той же аптеке медицинских бахил. Никогда не мешала предосторожность…

Замок поддался легко, дверь не скрипнула. Женька вошел в прихожую и огляделся. Ничего интересного, мужская одежда на вешалке, обувь на полке, типичная холостяцкая квартира. Одна дверь ведет в кухню — виден угол белого стола и спинка задвинутого стула, вторая, распашная — в большую комнату. Небольшой коридор оканчивался в глубине квартиры еще одной дверью, которая, к великому удивлению Хохла, оказалась заперта. Поковырявшись в замке, он открыл ее и замер от ужаса — вместо обоев вся небольшая комната была оклеена Машкиными фотографиями… С пола до потолка — Машка в разных видах и разных образах, множество качественных черно-белых фотографий всех размеров. Однако с первого взгляда было понятно, что делались эти снимки без ведома модели, потому что ни на одном из них Машка не смотрела в объектив и вообще не позировала. Это были случайные, хоть и очень хорошие и четкие кадры.

— Ну, только этого не хватало! — с досадой пробормотал Хохол, закрывая дверь и на цыпочках выходя обратно в прихожую. — Маньячина какой-то… То-то Машка дерганая такая… И, видимо, знакомы они прекрасно — иначе откуда такие снимки? Это профи снимал, слепому видно, хоть и сидел всякий раз в кустах.

Он аккуратно осмотрел все, что мог, в квартире и был вознагражден еще кое-какими крошками информации. Оказалось, что зовут незнакомца Максимом Церпицким, он работал стоматологом и, судя по обнаруженной аппаратуре, увлекался фотографией.

— Н-да, особо не продвинулся, но кое-что узнал, и то хорошо, — пробормотал Хохол, решив, что делать ему в этой квартире больше нечего.

Он снова оказался на улице, закурил, прячась от пронизывающего ветра за угол дома, и принялся раздумывать, что делать с информацией. Нужно все-таки посмотреть Машкину почту — мало ли. Но для этого необходим хакер. Женька вынул мобильный и розовый листок с номером, набрал и через несколько минут уже шагал к остановке, решив попутно заглянуть в супермаркет, который он видел, проезжая.

Решив порадовать разболевшуюся Марью, Хохол купил ее любимую рисовую лапшу, которую умел отлично готовить по-японски, с кунжутом и креветками, а также обнаруженный, к его удивлению, в магазине тофу и смесь для мисо-супа.

— Недурно стали жить в Сибири, — пробормотал он под нос, направляясь к кассе.

Молодая кассирша в испуге отпрянула, когда он положил перед ней кредитку, и Хохол сперва не понял, в чем проблема. И только переведя взгляд на свои руки, догадался. Это неприятно укололо, хотя никогда прежде он не реагировал так остро на посторонние взгляды, если рядом не было Марины. Он нахмурился и едва удержался от желания моментально натянуть перчатки. Быстро сгрузив покупки в пакет, он вышел и нырнул в ожидавшее его такси.

Дома было тихо, но Маша, когда он осторожно заглянул к ней, не спала, сидела с книжкой в постели, укутавшись в теплый халат.

— Ты долго, — улыбнулась она, оторвавшись от книги. — Голодный?

— Есть маленько. — Хохол снял куртку и прошел в кухню. — Ты лежи, не вставай, — услышав возню в спальне, велел он. — Я тебе сейчас вкуснейшую штуку приготовлю — пальчики оближешь.

— Я помогу. — Маша уже стояла на пороге кухни все в том же длинном теплом халате и толстых вязаных носках.

— Нет уж, подруга, ты садись-ка вот сюда. — Женька бережно подвел ее к стулу у окна и усадил. — А я сам все сделаю.

Он вымыл красное яблоко и сунул Маше, как ребенку, и она, благодарно улыбнувшись, взяла:

— Надо же — ты помнишь, что я ем только такие?

— Я помню, как когда-то зимой с пацанами мотался по городу в поисках этих чертовых яблок и нашел только в какой-то занюханной палатке у таджика, — хохотнул Женька, повязывая фартук. — Помнишь, ты тогда после больницы к нам приехала?

— Помню. Я часто к вам приезжала после больницы.

Она хрумкнула яблоком и замолчала, думая о чем-то своем. Хохлу на секунду пришло в голову, что вот сейчас можно задать ей вопрос об этом Церпицком, но потом, взглянув на бледное Машкино лицо, решил, что не стоит торопиться. Не сейчас.

Он взялся за приготовление мисо-супа и лапши, чем несказанно удивил свою приятельницу — та знала о нем многое, но вот то, что он прекрасно готовит японские блюда, явилось открытием.

— Ну а как ты думала? — помешивая в кастрюльке ложкой, вздохнул Женька. — Имея женой Марину Викторовну, еще не то выучишься делать. Она ж меня, как болонку, дрессирует.

— Ой, да прекрати, — отмахнулась Маша, грызя яблоко. — Это тебе вечно мерещится. Ты сам, по своей воле и по собственному желанию делаешь все, что ей нравится. Если хочешь знать, так она дорожит тобой, как никем.

— Заметно, да? Меня вот уже три недели нет в Англии — ты слышала хоть один телефонный звонок от нее? — Женька отложил ложку и взялся за острый нож-тесак и креветки.

— Три недели?! — ахнула потрясенная Маша. — Это что же у вас такое стряслось, что ты три недели в бегах?!

— Кто сказал — в бегах? — Хохол невозмутимо резал креветки, превращая их в фарш. — Может, в изгнании.

Маша внимательно посмотрела на него, но Женька не отреагировал, словно для него не существовало сейчас ничего важнее мелко порезанных креветок. Он сбросил полученную массу в кастрюлю и отвернулся к раковине, зашумел водой.

— Женька… я, может, не понимаю чего-то, — осторожно начала Маша, — но ты объясни… вы ведь мне не чужие совсем. Я так переживаю, когда вы ссоритесь, мне неприятно слышать об этом и еще больше неприятно быть свидетелем. Почему даже через столько лет вы никак не поймете, что у вас обоих нет никого на этом свете? Теперь-то уж точно никого… Как можно настолько не беречь друг друга, не хранить то хрупкое, что есть между вами?

Хохол вдруг брякнул ножом о стенку раковины и резко развернулся лицом к Маше, так, что ее обдало ветром:

— Машка, вот ты добрая — дальше некуда. Прямо крыльями сейчас захлопаешь! Мне при тебе даже матом крыть неудобно, чтобы святость твою не измарать ненароком! — негромко и зло заговорил он, заставив Машу невольно отпрянуть к окну. — Ты вот все в хорошее веришь, да? А где оно, хорошее-то это? Вот во мне — где, а? Я народу положил столько, что тебе эту кучу трупов даже не представить — воображения не хватит! А ты сидишь со мной в одной квартире, и даже в голову тебе не приходит, что меня бояться нужно — бояться, а не в дом пускать, понимаешь?! И Маринка — такая же! Такая же — и потому со мной! И хлещемся мы постоянно как раз потому, что все стараемся примерить на себя шкуру «нормальных людей», а она мала нам, шкура эта — и мне, и ей! Не по размеру, понимаешь? И когда начинает она давить со всех сторон, душить так, что глаза из орбит лезут от «нормальности», — на ком отыграться? Правильно — на самом близком, на том, за кого порвать и убить в случае чего не задумаешься. Потому и происходит вся эта свистопляска у нас.

Он тяжело задышал и вышел в коридор за сигаретами, долго шарил в карманах куртки в поисках пачки и зажигалки, а когда вернулся, Маша сидела с прикуренной уже сигаретой и смотрела на него насмешливо.

— Выступил? Полегчало? Ты что же — меня решил напугать? Меня?! Очень страшно, Женя. Поджилки затряслись. Я еще и не такое видела, так что не пыжься особо-то, вдруг лопнешь?

Он захохотал первым, признавая свою неправоту и глупость нелепой и необоснованной бравады. Действительно, кому он предлагал бояться? Мышке, отсидевшей в заложниках у Ашота с прикованной к батарее рукой? Мышке, попавшей однажды прямо из клуба в СИЗО с пакетиком кокаина, заботливо подброшенным в карман ее джинсов? Мышке, чувствовавшей холод пистолетного ствола кожей лба на работе, когда она пыталась не впустить в палату разъяренного охранника одного криминального авторитета? Глупо и как-то совсем не по-мужски — как будто рисовался перед чужой девчонкой, чтобы склеить ее на часок-другой.

— Мань… ты это… прости, ладно? — отсмеявшись, почти виновато произнес он, опираясь о спинку стула, на котором она сидела, и утыкаясь лбом в ее макушку. — Что-то я совсем старый стал… берега путаю…

Она потрепала его рукой по затылку и рассмеялась в ответ:

— Хорошо, давай забудем. Только больше не старайся напугать меня — я уже давно мало чего боюсь.

«Ну, судя по твоему маньячку — есть еще люди, способные тебя напугать, и это, наверное, даже хорошо», — подумал Женька про себя, снова отходя к плите.