Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие

Марина Крамер, 2012

От себя не убежишь. Тихая и мирная жизнь английской домохозяйки не устраивает Железную леди Марину Коваль. Ни новая прическа, ни новое лицо, созданное известными пластическими хирургами, не способны изменить мировоззрение Марины. Она понимает – это не для нее, да и повод все в очередной раз изменить находится быстро. Кто-то решил любой ценой избавиться от ее подруги Веты, муж которой – Гриша Бес – лежит в больнице с простреленной головой. Марина собирается поддержать подругу и для этого возвращается на родину. Но помощь Вете – не единственная цель Марины. У нее самой имеется парочка дел в родном городе. И теперь ничто не сможет ей помешать добиться справедливого правосудия и наконец-то разобраться в своих чувствах к любимым мужчинам…

Урал

Кудрявая блондинка в распахнутой голубой дубленке открыла дверку «Ауди» и, аккуратно опустив на покрытую снегом дорожку ноги в высоких кожаных сапогах на тонкой шпильке, капризно бросила замершему водителю:

— Не жди меня. Я вернусь домой с охраной, когда они сменятся. И не провожай! — предвосхитила она движение водителя. — Здесь вряд ли что может произойти — кругом расставлены сотрудники и наши люди тоже.

Хлопнув дверкой, она направилась к стеклянной двери с табличкой «Городская больница «Скорой помощи». Там, в холле, ее уже поджидал полный пожилой мужчина в белом халате — главный врач вышел лично встретить супругу раненого мэра города.

— Виола Викторовна, как спали? — учтиво спросил врач, приложившись губами к небрежно протянутой для поцелуя руке.

— Почти не спала, — буркнула блондинка, сбрасывая дубленку ему на руки. — Какой тут сон? Как Григорий Андреевич?

— Состояние тяжелое, не буду скрывать, — вздохнул главный врач. — Мы делаем все возможное, но вы должны понять… Ранение головы, задет мозг, а мы не боги…

«Ну, ты-то даже не его подмастерье», — брезгливо подумала Виола, прекрасно знавшая, что главный врач даже пальцем не прикоснулся к ее мужу — у него просто не было необходимой квалификации. Управлять — не оперировать.

— Вы проводите меня? Я сегодня не располагаю достаточным временем… — с намеком сказала она вслух. — Мне приходится разрываться между детским реабилитационным центром, где сын, и вашей больницей, где муж. А есть ведь еще и дом.

— Да-да, конечно, — заторопился главный врач. — Идемте, Виола Викторовна.

Они прошли длинным коридором к лифту, поднялись на второй этаж и оказались перед металлической дверью. Открыв ее, главный врач пропустил спутницу вперед, в небольшой закуток, где Виола сняла с вешалки одноразовый халат и нагнулась за бахилами. Однако главный тяжело присел на корточки и собственноручно натянул синие пакеты на ее сапоги. Виола про себя хмыкнула, но сдержалась. Она давно привыкла к тому, что ей, супруге мэра, часто оказываются услуги и почести явно сверх необходимых и определенных статусом. Раньше это льстило, со временем стало утомлять. Людское заискивание и подобострастие вызывали раздражение, угодливость злила, лесть выводила из себя.

Приняв помощь главврача с достоинством королевы, Виола толкнула вторую дверь и вошла в отделение реанимации. Резкий больничный запах ударил в нос, и тонкие ноздри дрогнули — она не выносила таких конкретных неприятных ароматов. До палаты, где лежал ее супруг, пришлось пройти через все отделение. За стеклянными створками дверей индивидуальных постов шумно дышали аппараты искусственной вентиляции легких, сновали медсестры и санитарки, в одной из палат слышались звуки падающих в лоток инструментов — шла перевязка. Виола поежилась — всякий раз, оказываясь в больнице, она испытывала напряжение и дискомфорт.

В палате, где лежал мэр города Григорий Андреевич Орлов, было тихо. У двери сидел охранник, при виде Виолы вскочивший, но она только отмахнулась. Голова Григория была окутана бинтами, только прорези для глаз и носа да еще трубка аппарата, помогавшего ему дышать.

— Повезло Григорию Андреевичу, — проговорил остановившийся позади Виолы главврач. — В рубашке родился, не иначе. Не пойму, как так вышло — пуля застряла в веществе мозга, повреждения обширные, а он жив.

— Толку-то, — с досадой проговорила Виола. — Прогноз все равно не слишком радужный.

— Виола Викторовна, но ведь он жив…

— А толку?! — развернувшись, повторила вопрос Виола, гневно глядя в лицо главврача прозрачными голубыми глазами. — Ну, выживет — а дальше? Будет лежать бревном и глазами хлопать? Вы бы себе такой жизни хотели, а?

Главврач отступил на шаг, удивленный и слегка напуганный такой речью мэрской жены.

— Но…

— Слушайте, а идите-ка вы отсюда, а? — вдруг тихим голосом проговорила она, устремив взгляд куда-то в переносицу врача, и он вдруг ощутил приближение гипертонического криза, которые случались с ним довольно редко.

Он повернулся и, слегка пошатнувшись, еле успел ухватиться за дверной косяк. Сидевшая за столом поста медсестра недоуменно наблюдала за тем, как главный врач неуверенной походкой продвигается к выходу из отделения.

Виола же, удовлетворенно улыбнувшись, мотнула головой, давая понять охраннику, что и он тут лишний. Когда за широкоплечим парнем закрылась дверь, Ветка приблизилась к лежащему на кровати мужу и внимательно оглядела его.

— Н-да, Гриня… — протянула она безо всякого сожаления в голосе, словно лежащий перед ней человек не приходился ей никем. — Это ж надо… Кому опять насолил-то? Неужели все-таки Маринке, а? Тогда ты совсем дурак. Странно только, что не наглухо тебя, значит, вряд ли от Маринки кто-то — она бы не продешевила, не сэкономила. И уже бы в городе киселек-то варили на поминки.

В какой-то момент Ветке показалось, что Григорий ее слышит и понимает, и даже пальцы лежащей поверх одеяла руки словно бы попытались сжаться в кулак. Но спустя секунду она поняла: это ей только почудилось, и муж недвижим и безмолвен, как и прежде.

Полученное мэром огнестрельное ранение в голову не давало покоя не только его жене. Старый приятель, превратившийся со временем в недруга, Михаил Ворон тоже гадал, кто это посмел поднять руку на его, Мишкину, курицу, в последнее время начавшую нести для него золотые яйца. Путем банального шантажа Ворон заставлял мэра плясать под свою дудку, и Григорий, неожиданно для себя оказавшийся в роли марионетки, вынужден был оказывать кое-какие услуги. Если бы не Наковальня! Если бы не она — то с ним, Вороном, Орлов разобрался бы в две секунды, но существовала еще и она — жена покойного двоюродного брата, некогда правая рука и самого Гриши Беса, помогавшая ему «воцариться» в регионе еще в конце девяностых. Марина Коваль-Малышева по кличке Наковальня. И именно у нее находилась вторая часть компрометировавших Беса документов. Ворон в который раз удивился прозорливости и хитрости этой женщины — все просчитала, все продумала. У Беса не хватит пороху убрать их обоих сразу, а поодиночке — нет смысла, потому что тут же выплывет оставшаяся часть документов.

Отодвинув в сторону газету, Ворон снял очки и развалился в кресле. Кабинет в клубе «Матросская тишина», где Ворон предпочитал вести дела, резко контрастировал с убранством самого клуба, оформленного почти в стилистике «зоны». Здесь же все было основательно, чуть старомодно и дорого. Ворон любил удобные большие кресла, мягкие диваны — никакой кожаной мебели не признавал, и этот кабинет удивительно гармонировал с его внешностью — лысеющий солидный мужчина с наметившимся брюшком, острыми карими глазами и прямым тонким носом смотрелся в нем естественно и на своем месте. Ворон любил хорошую музыку, обожал джаз и часто слушал его фоном во время работы. Вот и сейчас он дотянулся до пульта и чуть добавил громкости диску Луи Армстронга. Новомодные тенденции не трогали душу Ворона — только классика, только старые исполнители. Машинально прихлопывая по подлокотнику кресла в такт мелодии, он решил позвонить Наковальне — существовал у них теперь отдельный канал связи, отдельная сим-карта только для одного абонента. Мобильный с этим номером хранился у Ворона здесь же, в кабинете, во вмонтированном в подлокотник дивана тайничке. Вытащив его и включив, Мишка нажал кнопку «дозвон» и спустя пару минут услышал низкий, чуть хрипловатый голос Наковальни.

— Я тебя слушаю.

— Ты можешь говорить?

— Да, я одна. Что-то случилось?

— Случилось.

Она молчала, и в этом молчании Ворону вдруг почудилась какая-то недосказанность. Складывалось впечатление, что Марина в курсе произошедшего с Бесом, но старается скрыть это. Хотя… За Наковальней никогда не водилось такого греха, как любопытство и нетерпеливость, возможно, потому она и молчала, ожидая продолжения.

— Кто-то Беса выхлопнул — слыхала? — он потянулся к сигаретам.

— Откуда мне? — совершенно без эмоций поинтересовалась Марина, и это спокойствие и даже равнодушие тоже не понравились Ворону.

— Ну, так вот я тебе говорю. Прямо в кабинете мэрии и подстрелили.

— Наглухо?

— Удивишься — нет. В башке пуля застряла, вынули вроде, лежит он сейчас в больничке, чин-чинарем — охрана, все дела. Я вот думаю… — он многозначительно умолк, выдерживая паузу. Наковальня на том конце тоже молчала.

— Если думаешь, что это я, так не парься — нет, — произнесла она наконец, и Ворон испытал облегчение — по ее ровному тону ему показалось: хитрая баба не врет. — У меня нет причин, а за старое вроде как рассчитались.

— Ну так-то да, — протянул Ворон, докурив. — Тогда не знаю, что и думать.

— Вокруг посмотри. Мало ли кому Гришка дорогу перебежал? Он верткий, хваткий — а это не всем нравится.

Ворон услышал щелчок зажигалки — значит, тоже закурила. Если бы он не знал ее столько лет, решил бы, нервничает. Но нет — не похоже, что Наковальня в курсе событий, да и к чему ей такие сложности? Она и раньше-то всегда предпочитала держаться чуть в стороне от «мокрых» дел, и уж если решала свести с кем-то счеты подобным образом, то, во-первых, для этого имелись веские основания, а, во-вторых, дыма и огня было на весь регион. Она никогда не мелочилась в таких вопросах.

— У тебя самой-то как дела? — спросил Ворон, движимый едва ли не родственным чувством.

— Как обычно, — ровным тоном отозвалась Марина. — Я скучная английская домохозяйка — какие у меня могут быть дела?

Ворон лишь хмыкнул, но комментировать не стал. На том и простились. И только убрав трубку в тайник, Мишка вдруг глянул на календарь и вспомнил, что сегодня у Наковальни — день рождения.