VIP-места со столиками

Марина Исаченко

Все персонажи книги вымышленные. События настоящие.Жизнь – это калейдоскоп сюжетов, которые примеряются к разным людям в разное время. Иногда, узор застревает, и повторяется. Люди это называют «рок». Я бы назвала У-рок. А книга – пособие с задачами. Персонажи решили их так, а как бы решали ВЫ?

— ГЛАВА 4 —

Очнулась она от того, что солнечный луч щекотал нос…

Неподалёку суетился доктор, и стоило ей открыть глаза, как он засыпал её вопросами. Он спрашивал и спрашивал: что она помнит о гипнозе, как она себя чувствует, всё ли в порядке и прочее, прочее, прочее. Некоторые вопросы он задавал несколько раз, и только потом, когда она заволновалась, доктор рассказал ей о странном сеансе. Ей стало не по себе.

— Ничего страшного. Главное, что человек, оказавший вам помощь, не тот, кто причинил вам все эти неприятности! — в конечном итоге заключил эскулап свои рассуждения, — а вы, девонька, зайдите-ка ко мне, часиков в восемь, поговорить, — закончил он, лукаво улыбаясь.

Кабинетик хирурга был тесноват для четырёх людей, сидевших вокруг стола: врача, с бородкой классического интеллигента, аккуратного хмурого высокого мужчины, маленькой подвижной старушки, и худенькой женщины, с отраставшим ежиком волос. Временами, сидевшие исподтишка разглядывали друг-друга, но задавать вопросы не решались. Разговор с торжественным видом начал доктор:

— Знакомьтесь, пожалуйста, это Яков Сергеевич, который, собственно, и привёз вас к нам. — он многозначительно помолчал:

— А это домоправительница и очень хорошая хозяйка, подкармливавшая вас во время выздоровления. Звать Марией Семёновной.

— Очень приятно. — Улыбнулась женщина, подавая руку старушке, а потом Якову. Руки предательски дрожали. — Мне очень приятно. Я часто о вас слышала, в палате о вас много говорили. Спасибо вам.

Яков впервые слышал её голос. Он наблюдал за ней, стараясь, чтобы никто не заметил. Впервые в нём начинало прорастать какое-то тёплое чувство, которое отметало мысли последних месяцев. Это чувство вытесняло страх, что родители не поймут его поступка, и его всегда строгая мать разочарованно покачает головой, а отец, не говоря ни слова, уйдёт в свой кабинет, плотно прикрыв дверь; страх, что этот тонкий желтоватый цыплёнок может влюбиться в него, а в нём не проснётся ничего в ответ, и вся жизнь его будет исковеркана безответным чувством; он перестал бояться её сумасшествия, и того кошмара ночной трассы. Он понял: перед ним сидит судьба, по-детски стараясь понравиться ему и старушке, чья незримая забота сопровождала месяцы её новой жизни.

Он улыбнулся, она ярко покраснела: «Однако, как много женственности есть в некоторых женщинах. Без памяти, без прошлого, без имени, даже, они умудряются сохранять это потрясающее оружие, которое заставляет таких как он и доктор, защищать и оберегать их до последнего предела»… — Думал он.

— Сегодня необходимо решить несколько очень важных вопросов, определяющих в конечном итоге, всю последовательность лечения и реабилитации. Первый вопрос повестки дня: как нам вас называть, милая леди?

Видно было, что вопрос давно уже мучил женщину, и теперь необходимо было принять решение и поставить точку. В палате много говорили о том, как имя влияет на судьбу, и что должно быть дано от рождения. Своего она не помнила, и старушки, а за ними и все, стали звать её Найдёнкой. Она привыкла, но это имя вызывало в ней неудобство, такое, как бывает от неожиданного резкого сквознячка. Женщина поежилась, и тихо, будто бы принимая какое-то очень сложное решение, ответила:

— Пусть будет, как меня в палате зовут — Найдёнка. — На самом деле, это было действительно сложное решение: до этого момента никто не просил её выбирать. О решениях, об изменениях в её жизни ей просто сообщали. И теперь, оказавшись перед таким элементарным для другого выбором, она очень испугалась, ведь ошибка может быть чревата тем, что она никогда не узнает, кто она и кем была до той ночи.

Но, никто казалось не разделил её беспокойства, и женщина постаралась запрятать его поглубже. Доктор улыбнулся, очень открыто, и светло, постепенно рассеивая сомнения пациентки, да и остальные заулыбались:

— Мы не можем вас так назвать. Это не официальное имя, это от слова «найденный». То есть оно указывает, что вас нашли. Такого имени нет.

— Ну, назовём её Наденькой. Что же мучить её? А как вспомнит, как её зовут, так и скажет. Пусть у неё будет временное имя, пока не вернулось постоянное.

«Временное имя. Имя не навсегда. Умная милая старушка», — Подумала женщина, а в слух сказала:

— Да, буду Наденькой с удовольствием! — и впервые рассмеялась с начала их разговора. Антону Семёновичу всё легче становилось решать, он чувствовал, как важно то, что сейчас происходит для всех присутствующих, он чувствовал себя наделённым властью для созидания (или лечения), не тел, а судеб, или душ Якова, бабки Марьи, и Наденьки. Теперь, когда вопрос имени был решён, можно было перейти к главному:

— Наденька, я говорил вам, что как только снимут гипс, вас обязаны будут перевести в другую клинику. Клинику для душевнобольных. Вы по-своему здоровы, но то, что у вас нет ни памяти, ни документов, заставляет принимать такие меры. Так принято. Понимаете, это закон. Мы старше и опытнее вас и давно уже решаем вопрос о вашей дальнейшей судьбе, — Яков и бабка Марья согласно закивали. Видно было, что доктор с трудом подыскивает слова:

— Но прежде, чем принять решение, необходимо знать вашу позицию…

Надя окончательно перестала понимать, что происходит. Она давно уже смирилась с судьбой, главное, что боли больше почти не было, и мёрзнуть она стала реже. Палата ей нравилась. Она могла читать сказки и другие книги. Как она читала — она и сама не понимала, главное, что в книгах открывалась другая жизнь, иногда смешная и добрая, иногда страшная, как её история, которую ей рассказали в первые же дни, как она очнулась. Теперь рядом сидел мужчина, который нашёл её. Одна женщина говорила, что он описался, когда её увидел — такая она была «жуткая» — так она тогда выразилась, но тут же получила локтем в бок от соседки по койке, и замолчала. Ей говорили, что «душевнобольные» (в палате их называли «психи»), вообще ничем не интересуются, поэтому Наденька даже ждала, когда её переведут в то место, где никому до тебя нет дела. С первых дней в больнице женщина чувствовала себя странно: ей постоянно казалось, что больные всегда и везде рассматривают её, иногда специально, под разным предлогом приходят в палату, даже из других отделений. Пожалуй, их навязчивое внимание было основным неудобством. Но кроме людей, ещё одной причиной было чужое молчаливое присутствие. Остальные пациенты и даже соседки по палате не видели молчаливых этих «гостей». Но Надя не знала, как себя с ними вести. Ей казалось, что эта ненормальность тоже может быть решена врачами, но почему-то молчала о ней. Доктор между тем продолжал:

— Мы решили, вам предложить беспрецедентный эксперимент. Яков Александрович состоятелен, имеет хорошую и тихую дачу, большую квартиру и живёт один. Он выделит вам комнату, а Марья Семеновна будет вас сопровождать на прогулки и по городу.

Лицо Нади вытягивалось в удивлении. Она не понимала, почему эти чужие для неё люди вдруг так участвуют в её судьбе. В отделении она часто слышала, как говорят о ней, что «теперь она не сможет работать, будет всю жизнь обузой», или «ну, настрополится, нянькой может пойти, или дворником». Одна женщина в палате ей предлагала быть нянькой для её ребят, даже деньги хотела платить, но доктор жестко пресёк подобные разговоры. А теперь сам объявляет, что она должна стать обузой для Якова и Марьи Семёновны.

— Я не могу, — сказала она тихо, глядя на всех исподлобья. Лицо теперь сделалось очень бледным. Вообще, её бросало сейчас то в жар, то в холод. Антон Семёнович видел её состояние, и начинал уже волноваться. Нужно было решить всё быстро: психика женщины, как показывала практика, не так вынослива, как её тело.

— Что случилось — теперь в разговор вступил Яков. Надя вздрогнула:

— Я не хочу обременять вас.

— Не волнуйтесь, мы с бабкой Марьей профессиональные одиночки! — улыбнулся Яков, — может хоть вы скрасите пустоту наших бесполезных жизней.

Бабка Марья согласно кивнула.