Вечность внутри стен

Марина Богуславская

Совсем не утопичный, глупый мир, из-за которого кому-то предстоит пережить кратко-долгий личный Ад – их бремя на долгое время. Навсегда.

2

Целых семь дней перед прощанием с привычной жизнью — казалось, это до глупости большой срок, за который можно успеть скрыться, но, на самом деле, всё оказалось не так. На следующий же день пришлось заполнять бумаги с приехавшими людьми нового правительства, которые обещали, что, стоит лишь попробовать сбежать — и всё обратится в пыль. Доходчивость их слов стала главным фактором, из-за которого, слабо кивнув, пришлось оставить роспись на очередном листке, особо не вчитываясь в слова.

А потом они ушли — тихо, без лишних слов и слезливых прощаний. Просто мир изменился, и, не смотря никуда более, захотелось раствориться в его блеклых красках.

Телевизор на кухне привычно работал, разбавляя возможную тишину. Программы сменяли друг друга, пока не настало время новостей — предельно серьёзные лица, аккуратные костюмы, ровные голоса. Они говорили о том, что случится с не одной сотней людей, подытоживая их возможное будущее, и, казалось, видели в этом самую правильную в мире вещь. Изоляция других в их глазах — лучший выход из ситуации, когда кто-то, пусть и лишь теоретически, может выйти из-под контроля, потянув с собой пару тысяч человек. Это заставило холодку пробраться по спине, из-за чего тело вздрогнуло — слова сумели ударить в самое сердце, заставляя хоть немного яркий мир потухнуть, обновляясь сереющими красками бесконечности времени.

«Наши дорогие, особенные друзья, скрывающие истину собственных лиц за улыбками! Надеюсь, вы готовы к тому, чтобы попрощаться с семьями? Мы дали вам сто шестьдесят восемь часов, которые уменьшались. По окончанию этого времени за вами приедут, и, в каком бы состоянии вы небыли, отвезут к месту сбора — до времени полной изоляции никто из вас не сможет проникнуть на сайты вашей тематики, после — лишь на вашей территории они будут работать. Для нормальных людей они заблокированы, и обхода этому нет. Надеемся, последняя ваша неделя была счастливой, и вам удалось нею компенсировать утерянное время!» — мужчина, сидящий в центре, за серым столом ведущей, криво усмехнулся, и, сверкнув масляным взглядом из-под стёкол очков, кивнул оператору, после чего картинка погасла.

Мысль о уходящем времени стала громче, нежели разговоры родителей, и, тихо пройдя в свою комнату, осталось только лечь на кровать, закрывая лицо руками. Уезжать не хочется совсем, да и ничего конкретного нам не сказали. Могут и убить ведь.

Доставая из шкафа небольшую дорожную сумку, сомнений не оставалось — нужно отдаться в руки судьбы, плывя по течению. Может, где и удастся сбежать, сейчас же это слишком не вариант, дабы пытаться — найдут, быть может, да и податься некуда. Тёмное дно быстро скрылось за нижним бельём и средствами личной гигиены, поверх которых удобно уложились тёмные узки штаны и синие, чуть свободнее, джинсы, прикрытые парой футболок, кофточек и толстовкой. В боковой карман уместилось зарядное от телефона и жизненно важные очки, скрытые за цветочным футляром.

Закрывая сумку, молния которой не очень хотела поддаваться, подумалось вдруг, что ничего бы этого не было, если бы в один момент не захотелось проявить «талант», или правительство было лояльнее к инакомыслящим. Но думать об этом не хотелось, да и, проводив взглядом скрывающееся за замком полотенца, уложенные сверху, не захотелось уже дёргать эту, трепыхающуюся на границах сознания, мысль.

Часы показывали полвторого, за окном светило Солнце.

***

Неделя прошла удивительно быстро — словно один день, лишённый временных границ. Родители лишь молчаливо кивнули мне, когда я рассказала о ссылке, и я почувствовала себя такой виноватой — не желай я писать, то, наверное, на их лицах не отобразилась бы тень отчаянья. Мы прощались всего пару часов назад — обнимались, быть может, в последний раз. Мама напутственно просила следить за своим здоровьем — хорошо есть, больше спать, не перенапрягаться. Я лишь кивала в ответ, сжимая в руке небольшую дорожную сумку, наполненную вещами первой необходимости — всё остальное, сказали, выдадут на месте, не ограничивая в пишущих материалах. Родителей, естественно, сопровождать не пустили — мы простились дома, да и увиделись, наверное, в последний раз. Мои мечты о будущем обрушились вмиг, превратившись в пыль.

Вокзал, на котором нам всем нужно ждать свой поезд, был лишён людей — никто никого не встречал и не проважал, и вряд ли это из-за времени, ибо десятый час дня ранним уже не назовёшь. Такие же «заражённые», сонные, с мешками под глазами, озирались вокруг лениво, ещё не сбиваясь в маленькие компании. Каждый погружён в свои мысли, и, наверное, каждый хочет домой.

«Наверное, я выгляжу не лучше…» — подумалось вдруг, ведь, и правда, уже который год у меня под глазами темнеют мешки от постоянного недосыпания, и светлые русые волосы, сейчас стянутые в тугой высокий хвост, могут лишь блестеть своими порванными кончиками, касаясь тонкого фиолетового свитера, подобранного к чёрным, будто облепляющим вечно тонкие ноги, штанам, любимым и наиболее удобным для поездки. Если они — хоть в чём-то живые, и будто сломленные только из-за ссылки, то я — вечно бледная, тонкая фигура среди ярких красок мира.

— Привет! — девчушка лет тринадцати, вырисовавшаяся на горизонте также неожиданно, как и прозвучал её голос, улыбнулась, заправив за ухо непослушную рыжую прядь, — Я — двадцать первая, а ты? — она указала на номерной символ, изображённый на клетчатой бирюзовой рубашке, марающий её тёмными чернилами. Улыбчивая, она казалась почти наивной, и её было почти жаль — вот только вряд ли всё так тихо и мило в её голове, как на лице.

— Двадцать восьмая… — я слабо улыбнулась, указав на номер, изображённый на тыльной стороне ладони, поставленный совсем молоденькой ещё девицей, на лице которой было лишь раздражение, которое она не скрывала. Высокомерная девица, что и сказать, ещё и глуповатая, раз поверила в то, что кто-то действительно чем-то заражен, что возможно вот так просто передать воздушно-капельным путём, или через прикосновение.

Новая знакомая, видимо, решившая, что отставать от меня будет глупостью, начала что-то воодушевлённо рассказывать, размахивая руками и переминаясь с ноги на ногу, протаптывая серый каменный пол мягкой подошвой зелёных кед, вместе с обтягивающими чёрными штанами, подчёркивающими слишком уж сильно её тонкие ноги.

Она чем-то напоминала мне меня, хоть и рассмотреть её со своим зрением я не могла особенно хорошо.

Люди всё прибывали — разных возрастов, разной внешности и настроения.

Ссылка ни для кого из нас не была и не станет счастьем — упекут куда подальше, и всё, и прощай, будущее.