Проклятье старинного кольца

Марина Антоновна Тишанская, 2023

Аспирант Кирилл Воробьев встречает незнакомца, который просит его поносить в кармане экспериментальный прибор – концентратор эмоциональной энергии для того, чтобы он зарядился от энергии студентов во время занятий. Кирилл заинтересовывается прибором и проводит испытание, в котором обнаруживает, что при определенных условиях концентратор показывает сцены из прошлого. В одной из таких сцен он видит старинный замок и его обитателей.В это же время из зала местного музея пропадает школьница десятого класса Лиля Михайлова. Выясняется, что перед пропажей она рассматривала в витрине кольцо семейства Бэклоу. Рядом с кольцом лежала тетрадь с записанной в ней легендой о кольце. В легенде говорилось, что иногда кольцо начинает сверкать, и стоящий рядом с ним человек исчезает навсегда.

Глава 2. Эксперимент

Кирилл думал, что в принципе Настя права. Раз ему уже делается плохо прямо перед институтом, на свежем воздухе, надо бы сходить к врачу. Времени жалко, но, с другой стороны, надо же знать, это из-за прибора или нет. Идти в районную поликлинику, а для этого записываться и ждать и вовсе невыносимо. Пожалуй, лучше обратиться к Екатерине Павловне, только надо попросить, чтобы она матери не говорила.

Приняв решение, Воробьев сразу после семинара у второкурсников отправился в больницу. Проникнуть в отделение было просто, все здесь знали его с детства. Вахтер только кивнул в ответ на его приветствие, медсестра Зиночка, годившаяся ему в бабушки, обрадовалась, но сказала, что матери на месте нет. Кирилла это очень устраивало.

Перед кабинетом Екатерины Павловны сидели две тетки в цветастых халатах. У одной на голове красовались две тонкие косички, сколотые на макушке заколкой в виде красного цветка, усыпанного мелкими стеклышками. Ее ноги в деревенской вязки носках и веселеньких тапочках с ушами перегораживали весь проход. Вторая была причесана, как на банкет. Высокая копна светлых волос, уложенная с удивительной замысловатостью, странно сочеталась с очень черными бровями и ярко-красными губами. На ногах у нее были бархатные туфли, при взгляде на которые Кирилл сразу вспомнил Хоттабыча.

— А я тебе говорю, это из заграницы на нас болезню напустили, — громким шепотом вещала та, что с косичками, и оглядывалась по сторонам. — Ко мне вчера Володечка зашел после института. На самом лица нет, ноженьки — рученьки трясутся. Я ему: поди домой, там тетя Лида борщечка наварила. А он мне: не хочу, маманя, я твоего борщечка. Болезня, точно тебе говорю, болезня.

— Ах, не выдумывай, Муся. Это все из-за смещения сфер. Помнишь, я в журнале читала, — отвечала вторая.

Тут они заметили Кирилла и замолчали.

— Здравствуйте, дамы. Катерина Павловна принимает? За кем я буду? — спросил он.

Интересно было бы послушать, что там случилось с Володечкой, но спрашивать он не решился. Да и не скажут все равно.

Не успели ему ответить, как из кабинета выглянула медсестра Вера, увидела Кирилла и сказала:

— Заходи.

Тетки сзади загомонили, завозмущались, но Кирилл уже входил в кабинет.

Катерина Павловна подняла глаза от истории болезни и спросила:

— Кирилл? Какими судьбами? Заболел?

— Что-то я неважно себя чувствую, — ответил Кирилл. — Мне скоро кандидатский минимум по философии сдавать, не хотелось бы болеть.

— Ну, раздевайся. Посмотрим.

Катерина Павловна самым внимательным образом прослушала ему сердце и легкие, посмотрела в горло, пощупала лимфатические узлы и даже постучала по коленкам.

— На мой взгляд, ты совершенно здоров. Но все же лучше сделать ЭКГ и сдать кровь и мочу. Направления я тебе выпишу, а ты зайди в нашу лабораторию с утра, до занятий. Только не затягивай, — врач посмотрела на него поверх очков очень серьезно.

— Хорошо, Катерина Павловна. Только вы маме не говорите, а то она разволнуется. Сами же сказали, что я здоров.

«Действительно, не забыть бы Полине сообщить», — подумала Катерина Павловна и пометила что-то на календаре.

— Я думаю, Кирюша, что ты просто перезанимался. Или у тебя нервный срыв. Как личная жизнь, налаживается? — конечно, мамина ближайшая подруга знала историю с Ленкой Парамоновой и не считала нужным это скрывать.

— С личной жизнью пока никак, — ответил Кирилл. — Наверное, действительно устал. Студенты эти, да еще экзамен. Ну, я пойду. Спасибо вам, Катерина Павловна.

Кирилл вышел, а Катерина Павловна порылась в сумке и достала мобильный телефон, но позвонить не успела. Тетка с косичками решительно влезла в кабинет и устроилась на стуле напротив, так что оповестить подругу она смогла только на следующий день.

Ольга Афанасьевна отработала дежурство и собиралась, приехав домой, лечь спать примерно на сутки. Дежурство выпало непростым — у дедули из восемнадцатой палаты обострился гастрит, а гастроскопию он делать отказывался, еле уговорили. Потом у девушки из четвертой после удаления желчного пузыря температура поднялась. Пришлось ее на рентген везти, убеждаться, что хирург, работающий сразу после своего дня рождения, не оставил внутри какой-нибудь зажим. Слава богу, обошлось. Еще две тетушки напросились к ней на прием, а тут некстати студенты пришли на практику, задержали ее на лишний час.

Устала Ольга жутко, собиралась подремать сидя в автобусе по дороге домой, но тут же зазвонил мобильный. Доктор застонала от досады, но трубку все же взяла.

— Алле.

— Олечка, это Катя говорит, ты не спишь еще?

— Здравствуй, Катюша. Я только еду. Что случилось?

— Оль, у меня вчера твой сынок был… Я тебе забыла сказать.

— Зачем? И почему ко мне не зашел? Я же в гастроэнтерологии дежурила.

— Хотел скрыть от тебя. Что-то он плохо себя чувствует. Но ты не пугайся, я его хорошенько посмотрела, ничего не нашла.

— А что с ним?

— Я думаю, авитаминоз и хроническая усталость, но все же лучше сдать анализы. Ты уж проследи. Лучше перестраховаться, сама знаешь.

— Хорошо, Катенька. Спасибо, что сообщила. Я с ним поговорю.

— Ты, главное, не пугайся: дело несрочное, поезжай и ложись спать.

— До свидания, подруга.

Перед Геннадием стояла неразрешимая проблема. Через два дня ему предстояло сдавать коллоквиум по темпорологии, а как это сделать, он не имел ни малейшего представления. Тупо глядя на вынутую из ящика стола тетрадь с лекциями, Генка спрашивал себя, как могло так случиться, что все накопленные за два месяца сведения поместились на полутора страницах. Ему казалось, что этот предмет он посещал не реже, чем все остальные.

Генке приходилось в жизни непросто. Мама работала администратором в детском театре и обожала свою работу. Правда, получала она за нее такие гроши, что если бы Генка не подрабатывал, где только мог, они бы, наверное, голодали. Мама совершенно не умела обращаться с деньгами. Она могла купить дорогой букет актрисе, согласившейся выступить у них в театре на вечере поэзии, или на свои деньги накормить пирожными юных музыкантов из детдома. Конечно, Генка не пытался с этим спорить, тем более что это было совершенно бесполезно. Но тощий семейный бюджет не мог переварить мамину благотворительность.

Генка помогал в театре в качестве рабочего сцены. За это тоже платили, но до смешного мало. К счастью, спектакли бывали всего два раза в неделю. Да и сложные декорации требовались не всегда. В свободное время удавалось подработать разгрузкой в супермаркете, но товар туда завозили в основном по ночам. Проработав ночь, он редко выбирался на лекции. Кроме того, иногда что-то подворачивалось и в дневные часы. Генка с умилением вспоминал то время, когда их соседка со второго этажа уезжала отдыхать на Мальдивы и поручила ему ухаживать за тремя ее собачками. Во-первых, это не занимало много времени. Во-вторых, в его распоряжении была пустая квартира, которую он использовал для занятий. Отдых Калерии Станиславовны помог ему сдать осеннюю сессию. Дома был проходной двор. К маме все время приходили сослуживцы. Молодые актрисы бывали у них каждый раз, когда у них в жизни случались денежные трудности или любовные разочарования. Приходили бывшие работницы театра, тетки все пожилые. Они вспоминали с мамой прежние времена, часами пили чай на кухне. Иногда приходила костюмерша тетя Люба. Мама помогала ей шить костюмы. Театр держался на энтузиазме своих сотрудников и редких пожертвованиях благотворителей, увидевших свое чадо в спектакле в одной из главных ролей.

Кроме того, была еще соседка Лиля. Она приходила к Копейниковым через день заниматься математикой. Он знал ее еще в детсадовские времена. Он сам вызвался ей помогать, когда встретил на детской площадке худющую трогательную соседку в слезах и с размазанной по щекам тушью. Это случилось два года назад. Она получила двойку за четвертную контрольную и не хотела идти домой. Кто тянул его за язык, когда Генка пожалел дуреху и пообещал заниматься с ней, когда она захочет? Наверное, это гены. Иногда Генке казалось, что Лиля все сама прекрасно умеет и просто издевается над ним. Но со временем он привык и теперь ждал ее прихода.

Лиля — Лилей, но лекций не было, а коллоквиум на носу. Факультет, по маминым словам, стал уже не тот. Когда–то она работала там в учебной части и считала себя вправе судить об этом. За посещаемостью никто не следил, хвосты можно теперь пересдавать хоть сто раз, если платно. В крайнем случае, можно перевестись вообще на платное отделение. Но доводить до такого крайнего случая Генка не хотел, просто не смел и подумать. Ведь платить за это некому. Отец, тоже один из благотворительных проектов матери, как подозревал Генка, давно растворился в дымке прошлого. Последняя весточка от него — поздравительная открытка, которую он прислал матери по поводу Генкиного рождения.

Надо было добывать где-то лекции. Первым делом, конечно, девчонки. Но и тут существовали некоторые проблемы. Галка уже снабдила его тетрадью по математике, Соне он обещал принести редкий кактус, который рос у мамы на окне и как раз дал отросток, но мама носилась с ним, как курица с цыпленком.

В общем, идти было некуда. Еще раз окинув тоскливым взглядом комнату, Генка плюхнулся на диван и включил телевизор.

— Гена, не трепи мне нервы, садись заниматься.

— Мам, десять минут. Наши выигрывают.

— Вот и отлично. Ты собираешься вылететь из института?

— Нет, — Генка нехотя выключил телевизор.

Галина Степановна в принципе была довольна жизнью. Слава богу, сын вырос. Когда он учился в школе, проблемы одолевали ее со всех сторон. Приходилось трудно. Олег совсем им не помогал, да и не мог он. Он же — творческая натура, художник. Денег у него никогда не было, и раньше Галя помогала отцу своего ребенка, а не он ей.

А деньги ох как нужны! Генка любил прогуливать уроки. Из класса в класс его переводили со скрипом. Его бы и выгнали, если бы не одноклассник Галины Федя. Он работал деканом в осетровском Политехе. Попросил своих аспирантов, и с Генкой начали заниматься по физике, химии и математике. Им Галина хоть и немного, но должна была платить.

С гуманитарными предметами сына выручила Любочка Новожилова. Ей Копейникова помогала обновить гардероб — шила праздничные платья, стильные блузки и брюки. В Заливном Осетре импортные вещи купить невозможно, а Любочка — певица. Ей на сцену нужно выходить каждый раз в новом, не то засмеют. Любочка музыкальных институтов не заканчивала, но голос ее — чуть хриплый и глубокий — полюбился осетровским зрителям.

А заканчивала певица Институт культуры, и в совершенстве знала русскую литературу и историю. Это очень пригодилось Галине Степановне. У Любочки был дар вколачивать в тупых подростков гуманитарные предметы. Ей бы в учителя податься… Генка не был тупым и прекрасно освоил историю с литературой, которые вряд ли ему когда-то пригодятся. Короче, за новый гардероб Новожилова занималась с Генкой и вывела его на твердые тройки по гуманитарным предметам.

Когда сын подрос и без проблем сдал экзамены в осетровский Политех, Галина вздохнула с облегчением. У нее появились новые занятия. Кругом было столько несчастных и обделенных, до которых раньше просто не доходили руки!

Генка первый курс окончил с легкостью. Ему хватало знаний, полученных от репетиторов. Вот потом пришлось труднее. В зимнюю сессию на втором курсе он завалил матанализ. Нужно было его пересдать, а у него времени не было. Он же стал кормильцем в семье — подрабатывал, где мог, и матери деньги давал. Галя очень волновалась, что ребенка выгонят и придется ему идти в армию.

А парень-то — хороший. По хозяйству ей помогает — мусор выносит, полы моет. Не хочется его в армию отдавать.

Вот что ей не нравится, так эта дружба с Лилей. Вечно Генка с ней носится. Она — как дитя малое, ничего без него сделать не может. Или только притворяется? Идут в поход, он ее рюкзак проверяет. В школе контрольная — он с ней занимается накануне. Такая непутевая! Конечно, глаза огромные, ресницы пушистые, какой парень не клюнет. А Генка — такой наивный! Только ему заниматься надо, в институте учиться, а не девочкам рюкзаки проверять.

С этими мыслями, тяжело вздохнув, Галина Степановна пошла готовить любимому сыну ужин.

В дверь позвонили.

— Мам, я открою.

***

Успешно миновав сквер и подойдя к автобусной остановке, Кирилл вспомнил, что ключ от квартиры остался в кармане ветровки.

«Вот тебе и хорошая погода! Мама, конечно, уже ушла. Придется применить план «Х».

Гена открыл дверь. На площадке стоял незнакомый человек лет на пять старше его.

— Здравствуйте. Как удачно, что мне открыли именно вы! Я ваш сосед, живу во втором подъезде. Вы не позволите на секунду выйти к вам на балкон?

— Гена, кто это?

— Соседи. Не волнуйся, мам. Проходите, пожалуйста.

Лицо молодого человека показалось Генке знакомым. Гость благодарно кивнул и стремительно вышел на балкон. В этот момент у него в кармане зазвонил телефон.

Вопреки уговорам Кати, Ольга испугалась. Нужно было срочно все выяснить у Кирилла. Она решительно набрала его номер. Кирилл снял трубку не сразу, телефон успел издать звонков восемь.

— Мам, что у тебя?

— Кирюша, нам надо поговорить.

— Мам, я сейчас не могу, — сдавленно произнес Кирилл.

— Почему не можешь? У тебя же занятия должны уже кончиться.

— Я тут на балконе. Я тебе перезвоню.

— На балконе?! Ты что, опять ключи забыл и лезешь домой через соседский балкон?

— Все, я уже перелез. Так что ты хотела?

— Кира, я сколько раз тебе говорила, чтобы ты не лазил через балкон домой. Я и запасные ключи у соседки оставила.

— Ой, я забыл.

— А что у тебя со здоровьем?

— Все-таки тетя Катя проболталась… Ничего у меня нет, просто усталость. Она сказала витамины пить и спать побольше, — Кирилл терпеть не мог, когда мать называла его «Кира».

— Еще она сказала анализы сдать. Кирилл, это не шутки, нужно хорошенько обследоваться.

— Мам, я анализы сдам, а по врачам ходить не буду.

— Кира!

— Мам, я уже большой мальчик. И потом, я же пошел к тете Кате без твоих указаний. Это о чем-то говорит.

— Смотри, я прослежу!

— Хорошо, — и Кирилл нажал кнопку отбоя.

Гена последовал за незнакомцем. Тот решительно подошел к перилам, не теряя ни секунды, перекинул ногу наружу и перемахнул на соседний балкон. Задача перед ним стояла непростая: балкон был заперт изнутри, пришлось лезть через приоткрытое окно. Щеколду он откинул, чай, не в первый раз.

— Спасибо! — крикнул он, обернувшись, и скрылся в квартире.

«Ни фига себе», — подумал Генка. — «Может, он жулик?»

— Где же соседи? — в комнату вошла мама, на ходу снимая фартук.

— Только один. Представляешь, он вышел на балкон и…

— Опять этот ненормальный! Никогда, никогда не впускай его в квартиру. Он в конце концов разобьется. Что я тогда скажу Ольге Афанасьевне?

— Так ты его знаешь?

— Это Кирюша. Между прочим, аспирант. Закончил тот самый факультет, на котором теперь учишься ты. Его мама работает врачом в нашей больнице.

— Не беспокойся, он не разбился, — Генка повернулся и ушел в свою комнату.

Толстый том «Введения в темпорологию» навевал тоску. Генка честно принялся читать, старательно вникая в схемы и стараясь запомнить формулы. Но результат получился ниже среднего. За полтора часа он одолел одну главу из тридцати пяти. Мама ушла, и Генка с чистым сердцем бросил бесперспективное занятие. Еще раз перебрав в голове всех однокурсников, которые могли бы одолжить ему лекции хоть на один вечер, он пришел к выводу, что нужно искать другой путь. В голове у него созрел великий план.

Выйдя на балкон, Генка прикинул номер квартиры, в которой жил аспирант. Определить его не составило труда. До коллоквиума оставалось два дня, а сосед — аспирант должен же знать хоть что-то о темпорологии? Или знать кого-нибудь с их специальности, у кого можно выпросить старые конспекты. Конечно, это авантюра. Но на безрыбье и рак — рыба. Почему бы аспиранту и не помочь по–дружески будущему коллеге, ведь он же ему помог? С такими мыслями юноша забежал в соседний подъезд, поднялся по лестнице и нажал на кнопку звонка.

Дверь открыл Кирилл, уже в старых, подранных на колене джинсах и линялой футболке.

— А, это ты. Проходи. Ну что, мама ничего не спрашивала?

— Как же! Очень даже спрашивала. Запретила мне открывать вам дверь. Но это ничего. Вы приходите, когда ее нет, я всегда пущу.

— Спасибо, благодетель.

— Вы извините, я к вам тоже за помощью. У меня коллоквиум через два дня, а я не очень разобрался в материале.

— По какому предмету?

— Введение в темпорологию.

— Вот как? Что же там можно не понять? — заинтересовался Кирилл, и вдруг спросил: — На каком ты курсе?

— На втором.

— А группа какая? — продолжал допытываться любопытный сосед.

— АФ-3.

— Что ты говоришь! По-видимому, твоя фамилия Копейников.

— Да. А вы разве не знали?

— Представь себе, нет. Но легко вычислил. Скажи, пожалуйста, как зовут вашего преподавателя?

— Его фамилия Волков. Или Винников…

— Воробьев его фамилия. Это я. А ты — тот самый оболтус, который за весь семестр не посетил ни одного семинара! Да боюсь, и лекции тоже. Попался, голубчик! Щас я буду делать из тебя антрекот под майонезом.

— Это не наши методы, — Генка на всякий случай попятился назад на лестничную площадку.

— Нет, голубчик, не уйдешь! — В порыве благородного негодования Кирилл протянул руку и захлопнул дверь. Он и сам не так давно был студентом, и на его счету тоже были грехи юности, но сейчас он забыл об этом. Волею судьбы он оказался по другую сторону баррикады.

— Ладно вам, Кирилл…

— Сергеевич. Для вас, Копейников, только так.

— Может, вы никогда-никогда не прогуливали?

— Не до такой же степени, чтобы не знать своего преподавателя в лицо.

— Извините.

— «Извините!» А ты знаешь, чего мне стоило готовиться к каждому семинару? С меня по семь потов сошло, так я боялся! В аудиторию входил, как в клетку со львами, — неожиданно для себя самого разоткровенничался Воробьев. — А ты, паршивец, не мог за два месяца хоть раз зайти в аудиторию, познакомиться хотя бы.

— Так я же пришел. И вообще, давайте лучше разойдемся мирно. Я не хотел вас обидеть. Да вы сами рады будете, когда опять без ключа уйдете.

— Ну и наглец! Да я лучше ключ себе на шею на веревочке повешу, чем с тобой связываться. Учти, тройки тебе не видать, — уже без прежнего пыла заявил выдохшийся Кирилл.

— А я выучу. Правда.

— Ладно, пес с тобой. Вот тебе мои лекции. После коллоквиума вернешь. Но не выучишь — убью, имей в виду.

Генка, не смевший даже рассчитывать на такую удачу, понесся вниз через три ступеньки. Все-таки отличный парень этот сосед!

Кирилл запер дверь за Копейниковым и весело улыбнулся. Ему вдруг вспомнилось, как после Аллочкиного дня рождения он, просидев в общежитии у девчонок до часу ночи, прихватил по ошибке тетради именинницы и утром вручил Семену Григорьевичу вместо своего конспекта лекции по заболеваниям желудочно-кишечного тракта у обезьян.

Кирилл со вздохами сел за компьютер. Нужно было подготовиться к завтрашней лекции — освежить в памяти материал. Он нажал кнопку, и на экране высветились обои — они с мамой в море по горлышко.

На море они были в прошлом году: маме в кои-то веки дали отпуск в сентябре, и он повез ее в Турцию. Ну повез — это сильно сказано — она сама платила за свой билет и половину за гостиницу. Откуда у аспиранта деньги возить женщин на море, даже если это — собственная мать? А везти ее в отпуск больше было некому. Отец — физик-метеоролог — как всегда, зимовал где-то в Антарктиде, обещал приехать в ноябре.

Кирилл помнил, что во время отдыха он все время представлял себе, что отдыхает не с мамой, а с Ленкой. А сейчас понял, что отдыхать с мамой было не так плохо, да и потом, он ведь ей обещал. Обычно он уходил в отпуск в поход с друзьями, в горы, а потом на море. В горах было очень красиво, но и Турция не так плоха.

Они купались до одури, а потом мокрыми ногами шлепали к своим лежакам. Вслед за ними шел турок в синей рубашке с короткими рукавами и в легких серых брюках. Огромной метлой он смахивал остатки песка с деревянной дорожки.

Около пляжа другой турок разливал желающим пиво или соки, в палатке напротив выдавали бесплатное мороженое, но они брали по кружке пива и медленно цедили его, сидя на своих лежаках. Вечером в отеле устраивали дискотеку под открытым небом, и Кирилл танцевал с мамой, представляя, что держит в объятиях Лену.

Если бы это было в этом году, он представлял бы Настю. Странно, как эта девушка заняла все его мысли? Наверно, это все пройдет, ведь отношения должны как-то развиваться, а у них за месяц никаких перемен не случилось. Он все так же немел в ее присутствии и боялся к ней подойти. Странно, с другими девушками Воробьев был общителен и весел. Танечка с кафедры теоретической физики кокетничала с ним, и он ей во всю подыгрывал, но при виде ее его сердце не замирало ни на секунду.

Кирилл тупо поглядел в свои конспекты. Вот интересно, как все развивалось у родителей, что он про них знал? Мама познакомилась с будущим мужем еще на первом курсе Медицинского института. Он в это время учился на четвертом в Политехе. Она явно сразу ему понравилась, и он с первой же совместной вечеринки начал за ней ухаживать. Оба они были приезжими и жили по общежитиям. Мать через месяц после знакомства согласилась выйти замуж за отца, и Кирилл родился, когда ей было всего девятнадцать.

Наверно, в то время люди были более решительными, да и мать говорит, что сейчас вся молодежь слишком инфантильная. Но Кирилл не мог с этим согласиться: он самостоятельно поступил в осетровский Политех, окончил его с красным дипломом, сдал экзамены в аспирантуру, ведет занятия у второго курса. Разве он инфантилен?

Просто девушки теперешние хотят все каких-то принцев в белых мерседесах и с собственными яхтами. Интересно, Настя тоже ждет появления в своей жизни олигарха? Надо бы ее спросить, но боязно.

Кирилл устал после коллоквиума у первокурсников. Его вывела из себя девчонка, устроившая целое представление. Маленькая на фоне его ста восьмидесяти пяти сантиметров, она напоминала нахохлившегося попугая, да еще начала рыдать. Она совершенно ничего не знала. Кирилл должен был поставить ей двойку, но не смог. Девчонка плакала так горько, так по-детски… Воробьев плюнул на свои принципы и вывел в зачетке «удовлетворительно». Он знал, что неправ, нельзя было это делать. Чем виноваты остальные двоечники, которых он отправил на пересдачу? Чем они хуже этой плаксы?

К сожалению, Воробьев знал, чем. Конечно, он ее пожалел. Она напомнила ему Настю, и это решило дело. Те же темные, почти черные волосы. А еще что? Кто ее знает…

Опять эта Настя! Наверное, давно надо было предпринять какие-то действия, пообщаться, пригласить куда-нибудь. Настя бы не отказалась, она ведь сама позвала его пить кофе. Она казалась простой и славной, но после истории с Ленкой Парамоновой Кирилл зарекся доверять девушкам.

Почему ему так не повезло? Ответа он не знал. Ленка была такая хорошенькая! Пушистые вьющиеся темные волосы, фигурка как у фарфоровой статуэтки. Они познакомились на сборище у Вована, который сам ее и привел. Веселая и милая, Ленка сразу понравилась всем ребятам, девушки смотрели на нее настороженно. А она выбрала Кирилла.

Насчет своей внешности Воробьев не заблуждался. Высокий и поэтому сутулый, волосы самые обычные, русые. И даже глаза невыразительные, светло-карие, как у большинства. В институте он уже не стеснялся своего роста, но избавиться от привычки сутулиться оказалось не так-то просто.

Сначала даже не верилось, что такая яркая и привлекательная девушка обратила на него внимание. Кирилл весь вечер не отходил от нее, а назавтра они сговорились плыть на острова. Погода стояла роскошная, солнышко, жара, на Севрюжке места на берегу не найти. А на островах народу почти не бывает.

День прошел замечательно. Они купались, жарили шашлыки, а потом долго сидели у костра и целовались. Ничего лишнего Кирилл себе не позволял, боялся обидеть и отпугнуть. Но через пару недель Ленка сама предложила пожить вместе.

Кирилл познакомил ее с родителями. Маме она как-то сразу не понравилась, а отец ничего, не возражал. Он рассказывал Ленке о работе, спрашивал о ее планах. Она не училась, после школы сразу пошла работать. Сначала была продавщицей в булочной, а потом соседка устроила ее в городскую администрацию в секретариат.

Ленка про институт думала, но куда хочет, пока не решила. Отец уговаривал поступать в Политех, она смеялась и не отказывалась. Из-за мамы жить вместе у Воробьевых они не захотели, устроились у Ленки.

У нее была маленькая однушка почти в центре. Сначала Кирилл очень стеснялся, что приносит мало денег. У девушки зарплата была небольшая, но была. А он приносил домой стипендию и то, что давал отец. В конце концов пришлось оформить академический отпуск и идти работать.

Отец устроил Кирилла техником в лабораторию радиоизмерительной аппаратуры. С деньгами стало полегче, да и не так стыдно, но вопрос с окончанием института повис. В первое время Кирилл очень старался обустроить быт, принялся ремонтировать кухню, утеплил окна, поменял двери. Ему нравилось чувствовать себя главой семьи.

Мама переживала из-за института, а Кирилл подумывал о свадьбе. Он ждал, что Ленка забеременеет, и хотел, чтобы ребенок родился в полной семье. Ее родители не очень-то ладили между собой, но Кирилл хотел, чтобы у его детей было такое же счастливое детство, как у него самого.

Но Ленка все не беременела, зато часто под предлогом налаживания отношений ходила к его родителям. Мама по-прежнему ее не принимала, но со временем Кирилл с изумлением отметил, что Ленку это не тревожит. Она старалась почаще беседовать с отцом, откровенно кокетничала, заигрывала. Мама бледнела и молча уходила в свою комнату.

Наконец Кирилл не выдержал и спросил, в чем дело. И получил откровенный ответ. Ленка сказала, что Кирилл, конечно, лапа, но профессор с большой зарплатой и международной известностью гораздо перспективнее. Так что она еще посмотрит, станет его женой или мамочкой.

Не говоря ни слова, Кирилл собрал немногочисленные пожитки и ушел. С тех пор он не мог себя заставить доверять ни одной девушке. Мать с отцом, кстати, пережили эту историю очень легко. Мама радовалась, что все закончилось, а отец смеялся и говорил, что она зря беспокоилась. У него и в мыслях не было менять любимую жену на беспринципную вертихвостку.

А Настя? Кирилл-то не олигарх — родился он в простой семье, ходил в обычную школу. Только в девятом классе перевелся в физико-математическую — она тогда только открылась в Заливном Осетре. И отдыхал он летом не в Монако.

Как здорово было летом ездить к бабушке в Новоморск! У нее там был небольшой домик на две комнаты с терраской и маленький палисадничек, в котором росли мальвы и магнолии. Бабушка весь день занималась хозяйством, поэтому Кирилл был предоставлен сам себе. Целый день он или валялся на пляже, или устраивал с мальчишками заплывы до буйков — кто первым доплывет.

Как это было весело! Сначала он проигрывал Степке и Петьке, но классу к седьмому до того наловчился, что стал плавать быстрее всех. Потом мальчишки вместе ловили крабов, а подальше в море около валуна ныряли за мидиями. Когда народ уходил с пляжа ужинать, их компания жарила мидий на костре и ела. До чего это было вкусно! Тогда еще за пожароопасными действиями никто не следил. А бабушка вечером ругалась, что у него нет аппетита.

Отец все время был в разъездах. Но однажды, когда Кирилл уже заканчивал школу, отец на заработанные в экспедиции деньги купил ему подержанный Рено. Кирилл себя не помнил от восторга! Мать, правда, запрещала ездить на машине в институт, но пару раз он все-таки съездил на лекции и добился восторженных взглядов однокурсниц.

Теперь он ездит на Рено, когда захочет, и это ни на кого не производит особого впечатления. Да и машина уже старенькая — она больше времени проводит в ремонте, чем на трассе.

Что-то он развспоминался, как старик. Нужно заняться делом, хоть и неохота, но он же не Копейников какой-нибудь, который прогуливает его лекции — у Кирилла есть сила воли. Воробьев взглянул на улицу, где на акации под окном щебетала маленькая птичка с красным брюшком, а по синему небу плыли белые, как рваная вата облака, и взялся за конспекты.

С горем пополам прочитав очередную лекцию, Кирилл направился домой. Похоже, виноват был прибор. Кирилл целую неделю честно держал данное Альфреду Эдуардовичу слово. Но ведь есть же предел человеческому терпению?! Носить в кармане новый экспериментальный аппарат и даже не попробовать разобраться, как он работает — это оказалось выше его сил. Физик он или нет?

У мамы вечером собрание, и очень кстати. Никто не помешает ему заняться исследованиями. Следовало поторопиться, пока ее нет дома. На площадке перегорела лампочка, и Кирилл никак не мог отпереть дверь — не попадал ключом в замочную скважину. Влетев, наконец, в квартиру, он сразу бросился в свою комнату, зачем-то задернул шторы и включил настольную лампу. Вынув из кармана концентратор, он разместил его в освещенном круге и принялся внимательно разглядывать. Правда, его новый знакомый предупреждал, что вскрывать устройство нельзя, это может привести к неконтролируемому выбросу энергии. Делать этого Кирилл пока не собирался.

Прежде всего следовало прибор сфотографировать. Кирилл достал из ящика старенькую линейку, положил рядом с концентратором, поправил лампу и сделал несколько кадров. Затем он перевернул устройство другой стороной кверху и повторил операцию.

В узких полосках-прорезях бежали огоньки. Вооружившись лупой, Кирилл тщательно обследовал всю поверхность, но не обнаружил даже технологического шва. Как же его собирали? Тем более, что это опытный экземпляр, и, значит, сделан вручную.

То ли от тепла человеческой руки, то ли по другой какой-то причине концентратор немного изменил форму, разбух и стал гораздо меньше напоминать пудреницу. Он тихо гудел, а когда Кирилл опять положил его на стол, начал вращаться. Это медленное вращение почему-то напугало Кирилла, но подействовало на него гипнотически. Он не мог отвести взгляд от розового волчка, хотя сейчас ему уже не хотелось ничего исследовать, а хотелось оказаться как можно дальше и от прибора, и даже от собственного дома.

В этот момент в дверь позвонили. Резкий звук вывел Кирилла из транса. Встряхнувшись, он отправился открывать дверь. На пороге стоял тот самый двоечник, которому он в порыве великодушия одолжил свои лекции.

— А, это ты. Ну что, выучил? Или отсканировал и наделал шпаргалок? Имей в виду, этот номер не пройдет. Я буду спрашивать тебя лично по всему курсу. Посидим часика три…

— Конечно — конечно, — ответил Генка, который, действительно, прочитал только первые лекции. — Большое спасибо. Я учу. Там кое-что непонятно. Можно, я вам покажу?

— Давай сюда, — не слишком любезно буркнул Кирилл. Копейников протянул ему лекции с вложенной в них расческой.

— Там один график я не понял, и еще формула не выводится. У вас написано «очевидно, что…». А мне ничего не очевидно.

— Я сейчас занят. Приходи в другой раз.

— Так послезавтра коллоквиум у нашего курса. Давайте, я лучше посижу, подожду, пока вы освободитесь.

Это было совершенно некстати, но, с другой стороны, пусть подстрахует. В конце концов, мало ли что.

— Ладно, заходи. Только сиди тихо. Звук услышу — выгоню.

Несмотря на веские доводы в пользу исследований Воробьев чувствовал себя школьником, без спроса залезшим в химический кабинет в поисках чего-нибудь эдакого… Ветер из открытой форточки шевелил шторы, не давал воздуху застаиваться, но лоб Кирилла все равно покрылся испариной.

— Что это вы делаете? Можно мне посмотреть? — не выдержал любопытный Генка.

Кирилл хотел рявкнуть на него, однако передумал. Концентратор перестал вращаться, не издавал никаких звуков и не вибрировал, но все же по каким–то неуловимым признакам чувствовалось, что он работает.

Для начала Кирилл внимательно рассмотрел концентратор через лупу, но ничего нового не увидел. Определить материал не удалось. Отскоблить кусочек ножом он не решился, поковырял ногтем. Казалось, коробочка поддается при надавливании. На крышке даже осталась еле заметная впадинка — след ногтя. Кирилл потер вмятинку пальцем, желая устранить след. В комнате запахло озоном. Заинтересовавшись, он потер сильнее, и вдруг обнаружил, что на гладкой поверхности появились круглые пятнышки чуть-чуть другого оттенка. Расположенные в шахматном порядке, они напоминали кнопки, но были так малы, что нажать на них можно было лишь остро заточенным карандашом. Вооружившись шилом, он дотронулся до крайней левой точки. Небольшой радужный шар вылез из ближайшей к кнопке прорези и медленно поплыл по комнате. Он плыл не спеша, потихоньку вращаясь и как-то странно искажая окружающую действительность. Сначала Кириллу показалось, что все дело в эффекте преломления, но потом эту версию пришлось отбросить. Что бы это могло быть? Шаровая молния? Проплывая мимо шкафа со стоящим на нем маминым любимым папоротником, шар отразил в своей полупрозрачной глубине могучий ствол какого-то мощного растения. Последовательно проплывая мимо часов, керамической тарелки на стене, большого календаря, он самым непостижимым образом менял их изображения, придавая им причудливые, гротескные формы.

Ровное течение Т-ЭМ поля нарушалось в одной, микроскопической в масштабах Вселенной, точке. Плавные изгибы силовых линий превратились в ней в грубые изломы. Напряженность поля росла. Узкое пространство словно железной рукой хватало и втягивало в себя материю.

Перед глазами Кирилла возникла уже виденная им комната. Тяжелые бордовые портьеры слегка шевелились, хоть окно и было закрыто.

«Ну и сквозняки у них там», — невольно подумал Кирилл.

Радужный шар плыл перед глазами, открывая все новые детали интерьера.

Комната казалась пустой, лишь в очаге горел огонь и освещал яркими всполохами старинную мебель. Внезапно в комнате появился человек, та самая женщина, что снилась ему после лекции. В руке у нее был подсвечник. Шар причудливо исказил ее лицо, проплыл мимо, и изображение прояснилось. Женщина поставила свечу на стол и взяла маленький серебристый колокольчик.

Оказалось, что видение сопровождается звуками, так как мелодичный звон донесся до Кирилла совершенно отчетливо.

На зов колокольчика в комнату вошла молодая девушка, почти ребенок. Генка смотрел на происходящее, раскрыв рот.

Девушка присела в вежливом поклоне и спросила:

— Вы звали меня, леди Мортимер?

Генка вскрикнул, увидев вошедшую. Он подался вперед и ткнулся бы головой в радужный шар, если бы Кирилл не схватил его за шиворот. Он нетерпеливо вертелся, пытаясь разглядеть девушку, но заряд концентратора иссяк. Шар медленно растворился в воздухе, и видение исчезло.

— Как вы думаете, Кирилл Сергеевич, что это было? Может, это у меня глюки — перезанимался вашей темпорологией, и крыша поехала?

— Боюсь, Копейников, что нет.

— Что значит «боитесь»? Думаете, приятно чувствовать себя сумасшедшим?!

— Да нет, Гена, я так не думаю. Дело в том, что я тоже видел что-то, похожее на отрывок стереофильма. Франглия, примерно восемнадцатый век. Возможно, этот прибор способен при определенных условиях вызывать массовые галлюцинации.

— Какие галлюцинации? Девушка в фартуке — Лилька Михайлова, из тридцать шестой квартиры!

— Что за Лилька?

— Ну, горничная в этом глюке как две капли воды похожа на мою соседку. Ее зовут Лиля. Она живет со мной в одном подъезде, в тридцать шестой квартире, ясно?

— Ты уверен? Опиши мне ее.

— Зачем это?

— Возможно, мы восприняли это явление каждый по-своему.

— Понятно. Ну, она такая симпатичная, стройная, лапочка, одним словом.

— Копейников, что с тобой? Где точность формулировок? Какого цвета у нее глаза, волосы, какой рост, худощавая или нет? Словом, опиши ее, как ты бы в милиции кого-нибудь описывал.

— Она, между прочим, во-первых, не теорема с точной формулировкой, а во-вторых, не вор — рецидивист, и в милиции я ее пока не описывал.

— Гена, не злись, ты же понимаешь, как это важно.

— Ладно. Она светленькая, глаза серые, волосы вьются, рост сантиметров сто шестьдесят, наверное. Мне по плечо где-то. Носит S-ки. Я у нее на куртке размер видел, когда она ко мне приходила математикой заниматься.

— Да, это та же девушка, которую видел я. И давно она с тобой математикой занималась?

— А вы не острите, я действительно ей помогаю иногда уроки делать. Дней пять назад это было. Обычно она ко мне через день со своими задачками бегает. Знаете, я, пожалуй, ей быстренько позвоню.

— Быстренько не получится. У нас же телефоны во всем доме отключили — газопровод чинили, а там, оказывается, опять телефонные провода на пути оказались…

— Почему «опять»?

— Помнишь, месяц назад то же самое было.

— Вы, Кирилл Сергеевич, веселитесь, а я, между прочим, беспокоюсь.

— Извини, Гена.

— Ла-адно. А с телефоном не проблема. Я по мобиле позвоню.

Копейников, не прерывая разговора, торопливо вынул из кармана мобильный телефон и быстро набрал номер.

— Понимаете, — продолжал он, — мать условие поставила: или я не ухожу из дома без телефона, или она ложится с инфарктом в больницу, как только я не приду домой ночевать.

— Знакомая ситуация. Что твоя знакомая, не отвечает?

— Нет, гудков десять уже было. Дома нет. А что, если это она «туда» попала?

— Куда «туда», Гена? Это ненаучно.

— Почему? Просто мы не знаем, что «это» было, и как Лилька туда попала.

— Хорошо, пусть не знаем. Но как, по-твоему, мы можем узнать? Сначала надо убедиться, что с твоей соседкой все в порядке.

— Тогда я зайду к ней домой. А если ее нет? Если она пропала?

— Вот тогда и будем решать. Узнать бы, что это было за видение…

— Да, задачка. Кому скажешь, не поверит, еще психушку вызовет. Хотя… Есть одна гениальная мысль. Надо к Насте пойти.

— У тебя, Копейников, все мысли гениальные. Просто не знаю, куда от них деваться! Причем тут Настя?

— Чего вы краснеете? Пообщаемся с красивой девушкой. Она заочно в Москве на историческом учится, у нее специальность — «средние века». А может, эти Мортимеры на самом деле жили во Франглии лет двести — триста назад? Вы же не сомневаетесь, что глюк был именно из прошлого. И фамилии у них франглийские. Ну как, Кирилл Сергеевич?

— Я, право, не знаю, Гена, — перешел на изысканный слог Воробьев. — Стоит ли?

— Что, боитесь? Ну, так я сам пойду. Хотя вдвоем, конечно, было бы убедительнее.

— Ладно, Копейников, уговорил, — вздохнул Кирилл.

В этот момент раздался продолжительный звонок в дверь.

— Кто бы это мог быть? — задумчиво спросил Кирилл и поморщился, только сейчас почувствовав, что в квартире отвратительно воняет горелой резиной. — Генка, открой, будь добр, а я на кухню сбегаю.

— А чем это оттуда тянет?

— Это я на ужин колбасу жарю.

— Ну, если такой запах, то хорошо, что сгорела, а то отравились бы.

Звонок надрывался изо всех сил. Генка открыл. На пороге стояла Венера Никитична, соседка Воробьева.

— Молодой человек, у вас, по-моему, что-то горит.

— Спасибо, бабуля, мы заметили.

— Это хорошо. Скажите, пожалуйста, какой продукт может производить такое э… амбрэ?

— Колбаска, а что?

— Ничего, конечно. Просто я пирогов с капустой напекла. Хочу вас с Кирюшей угостить. Заходите на чай.

— Большое спасибо. Кириллу Сергеевичу сейчас очень кстати будет. Взбодрит.

— Почему только ему? Я вас тоже приглашаю.

— К сожалению, придется собрать волю в кулак и отказаться. Мне нужно к своей соседке зайти.

— Что же, ваша соседка тоже любит пироги печь?

— Скорее наоборот. Она любит есть горячие бутерброды, которые я пеку. Что поделаешь…

— Видимо, вашей соседке еще нет семидесяти, и общение с ней привлекает вас больше.

— Да, то есть, нет. Э…

— Не смущайтесь, юноша. Я не обижена. Мне тоже когда-то было семнадцать. Пойдемте, я заверну вам пирожок в бумагу. Съедите по дороге.