Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья

Марина Алиева

Этот роман объединил в себе попытки ответить на два вопроса: во-первых, что за люди окружали Жанну д'Арк и почему они сначала признали её уникальность, а потом позволили ей погибнуть? И во-вторых, что за личность была сама Жанна? Достоверных сведений о ней почти нет, зато существует множество версий, порой противоречивых, которые вряд ли появились на пустом месте. Что получится, если объединить их все? КТО получится? И, может быть, этих «кто» будет двое…

Реймс

(июнь 1429 года)

— Я ничем не могу помочь вам, мессир, даже если бы хотел. Но я и не хочу. Его светлость герцог Филипп мало интересовался мнением реймского епископата, когда навязывал нам господина Кошона, и теперь ему вряд ли следует обижаться на то, что местное духовенство готово приветствовать дофина Шарля, как законного короля. Кроме того, вы не могли не заметить, как настроены знать и горожане. Посмотрите в окно — разве там суетятся, готовятся к обороне? Ничуть. Я вам больше скажу — все ждут не дождутся возможности раскрыть ворота. Люди устали от войны, и перспектива увидеть пышное празднование коронации кажется им куда заманчивей бесполезного геройства и осады…

Архиепископ Реймса смотрел на собеседника слезящимися от застарелой болезни глазами, из-за чего казалось, будто он полон сочувствия. Но господин де Савез, присланный герцогом Бургундским, чтобы не допустить сдачи города, насчёт сочувствия архиепископа не обманывался. Тот говорил, что думал и думал, что говорил. А вот Савезу сказать было нечего.

Буквально неделю назад, когда он и господин Шатийон прибыли в Реймс, здесь звучали совсем другие речи. Сплошные уверения повиноваться королю Генриху и герцогу Бургундии до смерти. Но вот подошло французское воинство, и горожан словно подменили. Ещё утром, как только убыли герольды, предложившие мирную сдачу города, и де Савез обратился ко всем с призывом не поддаваться на уговоры бунтовщиков против законной власти, ему ответили откровенной бранью и пожеланиями убраться побыстрее, если, конечно, он не собирается в одиночку противостоять подошедшей армии. Но, даже в этом случае, пригрозили ударом в спину, потому что город не намерен подвергать себя опасности перед чудесной Девой, о мастерстве которой не знают, кажется, только несмышленые младенцы. К тому же, общественность внезапно осознала, что по-настоящему законным правителем Франции является только дофин Шарль. А когда де Савез напомнил о клятвах повиноваться английскому королю до смерти, ему, в чрезвычайно грубых выражениях, пояснили, что Деву Господь прислал Шарлю, а не Генриху!

Единственным, лояльным по отношению к герцогским посланникам, оказался преподобный Рено де Шартр, архиепископ Реймсский. Но даже его лояльность проявилась только в том, что архиепископ удостоил де Савеза прощальной аудиенции и беседы, которую, лишь при большом желании, можно было принять за какие-то объяснения.

— Хотите совет? — спросил он почти участливо. — Не препятствуйте тому, что происходит. Каждый умный человек понимает, всякая видимость, как вода в сточной канаве — взбаламутишь, и неизвестно, что всплывёт. Дайте этой воде отстояться. Как только всё успокоится, вы удивитесь, насколько чистой и ясной она покажется. А то, что утонет, возможно, будет похоронено навеки.

— Пока тонем мы, — хмуро заметил де Савез.

— Не думаю… Ваш герцог умный человек, он поймёт мой совет правильно и не останется в обиде. Чудеса вечно длиться не могут…

Архиепископ встал со своего кресла и протянул де Савезу перстень для поцелуя.

— Чаши весов постоянно колеблются, друг мой. Полгода назад никто и не думал, что священный елей понадобится так скоро. Но вот, произошли перемены, и я сам на днях отдал приказ готовить собор к коронации. Представьте себе, святая Ампула¹⁰ оказалась пуста! Пересохла! Это знак, мессир, и знак, говорящий о многом! Кого-то он обрадует, кого-то повергнет в уныние, кого-то, возможно, обратит на путь истинный… Только Господь знает, что ждёт нас ещё через полгода. Сведения, приходящие ко мне, многозначны и позволяют думать, что голова, на которую я скоро возложу корону, полна мыслей, крайне противоречивых… Возвращайтесь в Бургундию, господин де Савез. Всё, что могли, вы сделали, а теперь предоставьте Времени вершить свой ход в соответствии с Божьим замыслом. Уверяю вас, перемены мы ещё увидим…

* * *

15 июля посланники герцога Филиппа покинули город. А уже 16-го ворота Реймса были открыты и ключи от них торжественно поднесены дофину Шарлю.

Вместе с тем ему сообщили о том, что для коронации всё готово, но, вопреки ожиданиям, это известие будущего короля обрадовало мало. Коротко кивнув, он сослался на усталость и поспешил покинуть встречающих его горожан.

Такое странное поведение не могло остаться без попыток какого либо осмысления, но объясняли это по-разному. Более сведущие шептали, что Шарля расстроил казус со святой Ампулой, в которой спустившийся с небес голубь принёс когда-то миро святому Ремигию, чтобы крестить короля Хлодвига — по слухам, просочившимся из узкого круга посвящённых, мирница оказалась пересохшей, что являлось, несомненно, дурным предзнаменованием, если не сказать больше. Другие же, которые считали себя не менее осведомлёнными, уверяли, что всё это полная чушь! Слухи о пересохшей мирнице выгодны сторонникам английского короля — они, дескать, их и разносят. А настроение у короля французского нисколько не испорчено! Он — победитель, стоит в двух шагах от короны, которую возложит на свою голову вполне законно, уж будьте спокойны — чего ему расстраиваться?! Просто взволнован и хочет настроить себя на священное действо помазания, которое позволит ему встать в один ряд со святыми чудотворцами¹¹.

Все эти разговоры, даже несмотря на противоречивость и немногочисленную пока аудиторию, чрезвычайно разозлили мадам Иоланду, которая, как и обещал её сын, приехала «вовремя, как всегда». Прошагав в свои покои и сбросив на руки прислуги дорожный плащ и перчатки, она сердито повернулась к встречавшему её Дю Шастелю.

— Немедленно наведите порядок, Танги?! И, если слухи верны, и мирница на самом деле пуста, налейте в неё что хотите, хоть обычного масла, лишь бы Шарль снова не начал думать о том, что никто не видит в нём короля! Думаю, на подобное чудо мы право имеем, учитывая присутствие Девы в наших рядах… Сейчас осложнения нужны менее всего — он, и без того, слишком много думает, наш Шарль. То ему кажется одно, то другое, то такое, что никому и в голову не придёт, из-за чего уже и не знаешь, как ему угодить. Накануне коронации один из этих его приступов будет совсем некстати. А он, похоже, наступает! Уже час, как я в городе, а от короля до сих пор никто не явился узнать, как мы доехали! Наверняка, опять злится, что всё не складывается само собой, без его участия. Или господин Ла Тремуй снова постарался… Мне жаль его жену — сменить Бургундского льва на этакую крысу! Скажите Шарлю, что я прошу аудиенции… Или нет, скажите лучше, что я хочу его видеть, чтобы обнять и поздравить по-матерински, пока он не стал королём, недосягаемым для простых смертных… Надеюсь, моя дочь уже повидалась с супругом?

— Мне показалось, её величество сразу прошла в свои покои.

Взгляд герцогини застыл и обернулся куда-то внутрь себя.

— Ну да… куда же ещё… Никогда бы не подумала, что у них получится такой унылый брак… Впрочем, тут Мари сама виновата — либо ты королева, либо любовница. Просто жену, висящую на его шее, мужчина, наделённый властью, ценить не будет никогда. Но, если первое и второе ещё можно совместить, то третье не совмещается ни с первым, ни со вторым, а моя дочь наивно полагала, что у неё получится.

Мадам Иоланда поправила кольцо на руке, и Дю Шастель заметил, что на безымянном пальце нет большого сапфирового перстня, который герцогиня носила, не снимая несколько последних лет. Воображение, почему-то, сразу вытащило поверх всех прочих впечатлений новые доспехи красивого мессира де Руа.

— А что Жанна? — Голос её светлости долетел словно издалека. — Встреча с её земляками прошла, как мы и планировали?

Дю Шастель, лично контролировавший эту встречу, холодно кивнул.

— Всё было очень естественно, мадам.

— Хорошо. А что у неё сейчас? Как она настроена?

— Её, как всегда, осаждают горожане. Это повторяется везде, мадам, — восторги, прошения, восхваления. Ей несут челобитные, как государыне, и мне показалось, его величество не совсем доволен именно этим, а не пересохшей мирницей.

— Значит, он всё-таки недоволен? — Её светлость с досадой поджала губы. — Так я и думала… Что-то мы с вами упустили в нём, Танги. Вы его жалели, а я, хоть и знала, что через жалость королей не воспитывают, также ошибалась — всё хотела уберечь от ошибок, дать сразу готовый результат, не растлевая его сознание методами, без которых не обходится ни одно восхождение. А ведь Шарль уже был испорчен тем, что видел при дворе своей матери, и мне следовало не оберегать «девственность» его мыслей, а просто направить их в нужное русло… Но, что сделано, то сделано. Остаётся надежда только на то, что, став королём по всем правилам, Шарль обретёт, наконец, уверенность и вспомнит всё главное, чему мы его учили когда-то… Он уже определился с датой коронации?

— Нет мадам. Думаю, это произойдёт сегодня.

Герцогиня удивлённо подняла глаза. Холодный тон рыцаря, наконец-то, привлёк её внимание.

— Что с вами, друг мой? — спросила она почти ласково, словно догадалась об истинной причине такой непривычной отчуждённости человека, всегда и во всём ей преданного. — Вы сердиты на кого-то, или просто устали? Я полагала, этот поход не был настолько тяжёл, чтобы вы утратили свою прежнюю любезность от усталости?

Дю Шастель опустил голову.

— Прошу меня простить, мадам. По долгу службы я вынужден заниматься сразу всем. Коронация, размещение двора… К тому же, я испытываю вполне объяснимое волнение… и беспокойство. Вы, как никто другой, должны были бы меня понять.

— О, да, друг мой, я понимаю! И я должна вам слишком много!

Мадам Иоланда подошла к рыцарю, чтобы обеими ладонями взять его, сжатую в кулак, руку.

— Вы единственный… И вы знаете об этом. Но скоро всё закончится. К лучшему, несомненно! Все ваши беспокойства уйдут, и все мы, возможно, получим обновление и в делах, и в мыслях… Боюсь, я слишком сильно этого хочу, и, скорей всего обманываюсь, но мне уже кажется, что всё вокруг неуловимо меняется!..

Сердце Дю Шастеля бешено забилось. Она сказала «единственный» имея в виду, несомненно, его осведомлённость, но было так сладко… так волнительно слышать это и обмануться. Хоть на мгновение! Её руки источали тепло и рыцарю безумно захотелось прижаться к ним губами, но взгляд споткнулся об осиротевший безымянный палец…

— Вы потеряли перстень, мадам?

В этом простом вопросе было столько горечи, что герцогиня не сразу поняла, о чём её спрашивают. Она слышала только голос, и видела безмерно страдающие глаза.

— Перстень? При чём тут он, Танги? Я подарила его не так давно за услугу… человеку вполне достойному… Но, что с вами? Вы как будто больны?

С лёгким поклоном Дю Шастель высвободил руку и отступил на шаг.

— Возможно, дорога всё же утомила меня. Я не так уж молод. Прошу простить… Ваша светлость хотели узнать ещё о ком-то?

Ладони мадам Иоланды опустились медленно, как опадающие листья.

— Да. Я хотела спросить о Клод. Она здорова?

— Да.

Дю Шастелю вдруг сделалось невыносимо грустно. Бог знает почему, воспоминание о Клод вызвало в нём целую череду воспоминаний о тех днях, когда издали, незаметно, но действенно, он устраивал переезд семьи этой девочки в замок возле Домреми, суд с её женихом в Туле и обеспечивал безопасность для Клод и Жанны по дороге в Шинон. То есть, совершал все те действия, которые поручала и могла доверить ему, и только ему, мадам Иоланда, и тайну о которых они делили вместе… только он и она…

— Сам я ничего не могу рассказать, — Танги сглотнул тугой ком, застрявший в горле — но господин де Ре, как мне показалось, оказывает ей покровительство. Если ваша светлость пожелает, я немедленно пошлю за ним.

— Пожелаю.

— Тогда, позвольте мне удалиться. Я ещё должен отдать распоряжения… Гостей на коронацию прибыло много — не всех удалось разместить… Может быть, и у вас будут особые пожелания, относительно тех, кто будет размещён в соседних покоях?

— Кто, например?

Дю Шастель опустил глаза.

— К примеру, ваш сын Шарло… и его свита. Я могу распорядиться, чтобы покои для них освободили.

— Нет, не надо.

Герцогиня не сводила глаз с лица рыцаря.

Вот оказывается в чём причина его холодности! Ей было и смешно и грустно. Танги ревновал, как обиженный ребёнок, которого хотелось успокоить, открыто сказав ему, что ничего серьёзного не происходит, и этот мальчик… этот красивый, как бог, Филипп де Руа, по чистой случайности, а не по её прихоти, выехал им навстречу, чтобы проводить до Реймса… Хотя, глупо отрицать, что она была рада видеть юношу возле своей кареты весь остаток пути, и, когда молодой человек приближался к ним во главе небольшого отряда, весь сверкающий в этих красивых доспехах, сердце её, конечно же, забилось сильнее!..

Ах, да! Доспехи! Они совсем новые… «Вы потеряли перстень, мадам?»… Боже, как глупо! Неужели Танги думает, что эти латы оплачены её сапфиром?! Но, кажется, он действительно так думает! Мадам Иоланда еле сдержалась, чтобы не сказать прямо сейчас, безо всякой видимой связи со всем, что уже было сказано, что перстень подарен мессиру де Ришемон за то, что он забыл все обиды, откликнулся на её просьбу и прибыл к войску так вовремя! Что готов поддерживать Жанну всегда и во всём и обещал свалить этого чертова Ла Тремуя при первой же возможности!.. Но как сказать всё это, не задевая Танги? Он уже уязвлён, и будет уязвлён еще больше, когда поймёт, что она обо всём догадалась… «Забудьте о ревности, мой дорогой! — мысленно уговаривала мадам Иоланда. — Всё это ничего не значит! И для вас это тоже не должно иметь никакого значения!»…

Но, вложив в один только взгляд своё желание высказать всё это, герцогиня ограничилась лишь наклоном головы, которым давала понять, что более рыцаря не задерживает.

— Я очень хочу поговорить с господином де Ре, дорогой Танги.

Дю Шастель сдержанно откланялся и пошёл к дверям.

Взгляд её светлости он истолковал по-своему. Точнее, так, как заставляла его думать недостойная рыцаря ревность, и это было стыдно. Клятвы, которые он когда-то приносил, не имели ничего общего с обидами на женщину, полюбившую другого… Но в тот момент, когда Дю Шастель уже готов был обернуться на пороге, чтобы сказать что-то… как в прежние времена, когда говорил это с чистой душой — что он по-прежнему верен, и что бы ни случилось, будет верен и дальше, навсегда… как раз в этот момент рыцаря едва не сбил с ног стремительно вошедший Шарль.

Щеки дофина пылали, грудь вздымалась, словно весь путь до матушкиных покоев он пробежал, как мальчишка, во весь опор, а в глазах горела откровенная ненависть.

— Я… желаю… поговорить с вами… наедине… ГЕРЦОГИНЯ…, — Шарль еле сдерживался, чтобы не закричать, поэтому почти шептал. — Велите фрейлинам сейчас же уйти! А Танги пускай останется — он всё-равно, что ваша тень!..

Примечания

10

Святая Ампула — мирница, в которой хранилось миро — священный елей для обряда помазания.

11

Как уже упоминалось в сноске ко второй книге — «руки короля, руки целителя». Считалось, что после коронации и помазания король может излечивать болезнь прикосновением руки. Во Франции такой болезнью была, почему-то, золотуха.