Не Господь Бог

Марика Девич, 2021

Однажды к психологу Лене Прокофьевой обращается скромный 30-летний девственник Митя. Она помогает парню исцелить детские травмы, нанесенные холодной и властной матерью. Теперь Митю замечают все – девушки, коллеги, начальство. Он взлетает по карьерной лестнице. Гордость за успехи подопечного не дает Лене заметить, что униженный и тиран – стороны одной медали, стоит только перевернуть. С обретением власти Митя, ныне Дмитрий Алексеевич, начинает мстить всем, кто издевался над ним. Корпорация, руководителем которой он становится, превращается в «пыточную», где вместо розг – понижение по службе, вместо дыбы – публичное унижение, вместо плахи – увольнение без возможности трудоустройства. Ломаются судьбы, самооценка, гордость, буйным цветом процветает наушничество тех, кто хочет прыгнуть через чужую голову на теплое место. Митя доходит до убийства в порыве аффекта. За одним следует другое, и злодеяния превращаются в снежный ком… Лена оказывается последней и главной в его списке. Удастся ли ей спастись самой и спасти других? Содержит нецензурную брань. Комментарий Редакции: "Не Господь Бог" – психологический триллер о неидеальных, несовершенных людях, получивших в свои руки неограниченную и почти божественную власть – над судьбами и душами других людей. Масштаб темы далеко выходит за рамки жанра, но сюжетная конструкция триллера позволяет автору рассказать историю о психологических травмах интересно, живо, динамично, сделать книгу полезной, но не углубляться в нравоучения.

Книга написана при участии соавтора, консультанта, психолога-психотерапевта Ларисы Викторовны Романовой

Глава 1

Я маму свою обидел.

Уже никогда-никогда

Из дома вместе не выйдем…

На стене анатомички в пузатом телевизоре шёл советский мультик по мотивам стихотворения Эммы Мошковской.

Рука в медицинской перчатке поставила на поднос чашку с остатками заварки, а затем, взяв скальпель с того же подноса, сделала уверенный ровный разрез от груди до пупка в немолодом недвижимом женском теле.

…И самолёт прилетит.

И выйдет оттуда мама

И мама меня простит.

Сотни иголок вонзились в лицо, опущенное в наполненную измельчённым льдом раковину.

— Я не смогу! Нет, пожалуйста! Я туда не пойду!

Высокий молодой мужчина лет тридцати на вид, в дорогом тёмно-синем деловом костюме, с воспалёнными глазами и прилипшими ко лбу волосами поднял отчаянное лицо к женщине, которая стояла наготове с бумажным полотенцем. Она мягко, как мать, промокнула его лоб, тщательно выбритые щёки и подбородок, для чего ей пришлось привстать на цыпочки в туфлях-лодочках, а ему, напротив, наклониться, как коромыслом, к ней.

У Дмитрия Алексеевича Ушакова, без пяти минут главы одной из крупнейших госкорпораций в стране, была истерика. И с этим надо было срочно что-то делать.

Журналисты на улице и в холле Росгаза оживились. Вместе с ними оживилась и служба безопасности. В зале приёмов острый глаз главного офис-менеджера следил, чтобы бутылочки с водой, микрофоны и таблички были выставлены в идеальном порядке. Здание было оцеплено, все ходы и выходы перекрыты. Рукопожатие старого управленца с новым, молодым и перспективным, на фоне модерновой башни из стекла и бетона руки модного архитектора на Лахте должно было широко освещаться в СМИ.

И вот за десять минут до важного события умница Дима Ушаков с IQ 169 по Айзенку рыдал, как мальчик, на плече у своего личного психолога Елены Андреевны Прокофьевой. Она не мешала ему — слёзы способствуют быстрому восстановлению психики. А нужно было очень по-быстрому. Часы неумолимо приближались к шести вечера, когда должна была начаться пресс-конференция. Раздался деликатный стук секретаря-референта в дверь кабинета, под напряжёнными взглядами целой делегации сотрудников, обеспокоенных задержкой.

Ушаков как ватный медведь рухнул на стул, обречённо покачал опущенной головой. Прокофьева влепила ему пощёчину, вторую. Голова мужчины откинулась назад. Взгляд стал осмысленным. Бледные щёки обрели румянец.

— Хватит ныть! Ты встанешь и выйдешь к ним!

— Все поймут, что это ошибка! Что я самозванец! Что я просто всех обманул, занял чужое место! — отчаянно взмолился Дима. Но Лена была неумолима.

— Ты на своём месте! Это твоя награда. Иди и возьми её! — встряхнула она его за плечи.

— Меня выгонят вон у всех на виду! Ты этого хочешь?! — выкрикнул зло Дима.

Агрессия — это уже было лучше, чем паника. Елена применила последний аргумент, он всегда выручал её с Димой даже в самих тяжелых случаях.

Прокофьева подошла к креслу, взяла за плечи, посмотрела в глаза, прижала к груди его все ещё мокрую голову.

— Если бы она тебя сейчас тебя видела…

— Зачем ты мне это говоришь? Она бы унизила меня перед всеми! — голос Димы ушёл в визг.

Лена отодвинулась и посмотрела ему в глаза:

— Так неужели ты ей это позволишь?

Спустя миг Дмитрий Алексеевич Ушаков энергично вышел из кабинета, пружинисто прошагал через ручеёк сотрудников компании, склонявших головы перед ним так, как склоняются домино. Это была армия, гвардия белых воротничков. Тут были свои деды и новобранцы, свои солдаты и офицеры, свой устав, своя форма, называвшаяся дресс-кодом, строгая субординация и жёсткая дисциплина, своя пехота и даже авиация с вертолётной площадкой на крыше, и теперь Дима будет тут главным.

Ровно в 18:00 Ушаков под обстрелом вспышек камер пожимал руку своему предшественнику, седовласому Власову, своему наставнику. Ни для кого не было секретом уже, что ротация происходит потому, что великий экс Власов отбывает в Москву, наверх, в Минэнерго.

Несмотря на разницу в росте с великим Власовым Дмитрий не опустил плеч и пожал руку с приветливой улыбкой на свежем, очень свежем от льда и пощёчин, лице.

Лена смотрела сверху, отодвинула панель, несмотря на строгий запрет технадзора. Она знала: такого уровня люди, как Власов, оценивают людей по рукопожатию. Влажная вялая рука нередко становилась решающим аргументом для смены решения. Но с Ушаковым, она знала точно, рукопожатие вышло сухим и крепким. Дима поднял голову. Они с Леной, конечно, не могли встретиться глазами, но он знал, что она стоит там и смотрит на него.

— Ты справился, ты умница, ты — молодец.

Лена была Землёй, которая проводила своего сына в космос.

Невысокого роста, подтянутая, худощавая, с тёмными вьющимися волосами и яркими карими глазами-украшением на милом чётко очерченном лице. Красавицей она себя не считала, впрочем, дурнушкой тоже. Есть «интересные лица», которые могли быть и в той, и в другой категории, в зависимости от состояния души, влюблённости, и макияжа, конечно. Лена макияжем не пользовалась.

Центральный вход, лифты были полны секьюрити, журналистами, устремившимися после рукопожатия у дверей на фоне золотой надписи «Росгаз», за делегацией на 22 этаж в конференц-зал.

Деловой костюм Лена снимать не стала. Несмотря на бейдж — он же магнитный ключ доступа — Лена предпочла спуститься на парковку пешком, по пожарной лестнице. Задержалась только, чтобы переобуть деловые лодочки на кеды. По пути у неё зазвонил телефон: это была Машка, дочь Лены.

— Скоро буду, — заверила Лена, — лечу.

Приложение показывало, что такси будет у служебного выезда офиса через две минуты. Лена закурила, представляя себе, что сейчас творится с обратной, парадной стороны здания, а она тут — в кедах, с сигареткой, красота. Раздался звук шин — но это было не такси, а служебный мерседес Росгаза.

Водитель открыл заднюю дверцу, из машины вышла девушка лет двадцати восьми, со вкусом одетая, благоухающая ароматами дорогого салона, недостаток красоты компенсировавшая ухоженностью. Это была девушка Ушакова, Катя Лапина, одна из переводчиц компании. Манерный жест шофёру, излишне вывернутые лопатки, взгляд, брошенный на себя в боковое зеркало, выдавали постоянный внутренний контроль — как её видят со стороны. К служебному мерседесу она ещё явно не привыкла, но старалась не подавать виду. При столкновении с Леной лицо девушки выдало растерянность.

— Елена Андреевна? — удивлённо спросила невеста Димы Ушакова. — А что вы тут…

— Здравствуйте, Екатерина, да вот, Дмитрий Алексеевич попросил приехать, — объяснила Лена.

— Вот как. А мне Митя велел приезжать только к фуршету, — сказала Катя.

— Дмитрий Алексеевич, очевидно, решил не мучить вас официозом, — опять смягчила выпад Лена.

— Вас он тоже решил не мучать официозом? — спросила девушка. — Вы на саму церемонию не идёте?

Это было не первая их встреча. Лена привыкла на тормозах спускать осторожные выпады девушки Ушакова в свой адрес, не дразнить попусту. Лена знала: Катя ничего не имела против неё конкретно, она просто хотела быть единственной в сердце жениха, его половинкой. Катя была сбита с толку, не понимала, как к ней относится психолог Димы, хорошо или плохо, не могла разгадать за нейтральным тоном, и это её нервировало. Вдруг от этого зависела их с Димой свадьба, которой она так ждала?

— Моя миссия закончена, а тусовки я не люблю, — объяснила Лена. — А вы великолепно выглядите, Катюша, прекрасно будете смотреться в кадре с Димой.

— С Митей. Мне больше нравится называть его Митя, — уже с вызовом заявила девушка.

— Ему это не нравится, — мягко заметила Лена, садясь в машину.

— А я его приучу, всего доброго! — Катя оставила за собой последнее слово и направилась к лифтам, которые вели в зал приёмов.

Лена посмотрела вслед девушке не с той реакцией, на которую та рассчитывала. Во-первых, когда тебе сорок, ревность девушки почти вдвое моложе вызывает даже некое чувство гордости, во-вторых, было жаль, что Дима не выбрал более умную девушку, впрочем, он ничего случайно не делал. Ну, её дело было предупредить. Прибыло такси.

Такси летело по окружной к Лениному дому, в сторону набережной Мойки, на улицу Чайковского, уже у съезда у Лены зазвонил телефон. Молодой женский голос рвался из трубки:

— Заберите меня отсюда! Пожалуйста!!! Прошу вас! Помогите!

Голос звучал отчаянно, как сигнал SOS. Может, кто-то бы и удивился, подумал бы, что абонент перепутал частный номер с 911, но голос Лене был давно знаком, поэтому она просто сказала:

— Адрес.

— Я не знаю!

— Можешь спросить кого-то?

— Нет! Я не могу выйти! — голос достиг самого высокого тона, какой хорошо знаком любителям триллеров.

Но и он не вывел из себя Лену:

— Пришли своё местоположение. И жди меня.

Дождавшись сообщения с точкой, Лена попросила таксиста развернуться на ближайшем развороте и ехать на новый адрес. И побыстрее. Таксист бросил любопытный взгляд в зеркало заднего вида: кто эта тётка?

Таксист уехал, оставив Лену у японского ресторанчика средней руки. На вид это было вполне безобидное место. Лена вошла и огляделась в затемнённом зале, оформленном в таком японском стиле, как себе Японию представляли армяне на Василеостровской.

— Бронировали столик? — спросил администратор в не слишком чистой рубашке. Ресторанчик был простенький, без претензий. Народу в зале было немного. Романтические парочки в основном, стайка девчонок. Внимание Лены привлек молодой человек, одиноко сидящий за столиком. Он оглядывался, как будто потерял тут кого-то. На столе стояла розочка в вазе, бутылка шампанского и два бокала, один полупустой, а другой парень уже выпил в ожидании и лёгком беспокойстве.

— Вас ожидают? — ещё раз напомнил о себе администратор.

— Ещё как, — ответила Лена.

Ей хватило этой минуты, чтобы оценить обстановку. Лена решительно направилась прямо к туалетным комнатам, услышав в спину, что туалеты у них вообще-то только для посетителей. За руки её хватать администратор не стал, потому Лена беспрепятственно попала в предбанник туалетных, общий для леди и джентльменов Васильевского Острова.

Сбежавшая возлюбленная, не допившая второй бокал, скулила за дверью кабинки женского туалета. Лена опустила взгляд и увидела туфельки.

— Саша? — позвала она.

— Елена Андреевна!

Дверь распахнулась, и на Лену выпала рыжая кудрявая девушка с заплаканным покрасневшим лицом. Она размазывала слёзы и сопли о лацкан безупречно белой офисной блузки Лены, говоря через всхлипы.

— Вы его видели? Он ушёл?

— Нет, ждёт! — ответила Лена.

Сашка взвыла ещё пуще. Лене во второй раз за сегодняшний день пришлось применить окунание лицом в холодную воду. Лёд можно было достать на кухне, но Лена не стала привлекать внимание. Девушка, кажется, пришла немного в себя. Не вопила, так, икала изредка.

— Ну вот, так уже лучше, — сказала Лена, вытирая салфеткой щёки девушке, как ребенку и приглаживая прилипшие волосы.

— Симпатичный парень, кстати. Терпеливый такой. Что случилось? — спросила Лена.

— Опять, — только и ответила Сашка.

Сашка была клиенткой Лены. Сбежавшая невеста. Вернее, до свадьбы у неё не доходило, достаточно было первого свидания. Сколько их было у неё, первых свиданий, не сосчитать. Вторых не было.

— Значит так, всё шло нормально, пока он… Не взял меня за руку.

— Саша, как мы с тобой учили? — спросила Лена девушку, как воспитательница в детском саду.

Вместе с Сашей она повторила в унисон:

— Ты мне очень нравишься, но я пока не готова сократить нашу дистанцию, дай мне время.

— Два помню я всё! — сказала уже одна Сашка. — Толку?

— Практика, Саша, практика, — напомнила Лена.

— Я не хочу практиковаться на нём, Елена Андреевна, ему и так досталось.

— Нравится?

— Очень! — с жаром ответила Сашка и тут же погасла. — Что он теперь обо мне подумает?

— Значит, так, — взяла Лена ситуацию в свои руки. — Сейчас мы тебе припудрим носик, подкрасим глазки. Скажешь, аллергия или орешек, сама выбери. Теперь всё хорошо. И затем заветную фразу, которую мы с тобой повторяли. Договорились?

Сашка кивнула, но тут лицо её перекосило. Встревоженный долгим отсутствием девушки молодой человек пришёл сам.

— Саша? — сказал он, переводя взгляд с самой Саши на незнакомую женщину. — Ты в порядке?

— Да, подавилась, аллергия на орехи, — сказала Сашка вполне уверенно.

— Мы ж ещё не успели заказать, — заметил парень. — А это кто?

Сашка моргнула, уличённая, но Лена повернулась к ним, как будто только заметила, и делая вид, что поправляет помаду.

— Вы ко мне обращаетесь? — спросила она.

Молодой человек смутился:

— Мне показалось, вы разговаривали. Эмоционально даже.

— Просто перепутали косметички, простите, — сказала Лена, прибирая косметичку в сумочку и направляясь к выходу.

— Ты же не красишься, — заметил парень.

Сашка не растерялась, она уже взяла себя в руки:

— Может, хватит мне допросы устраивать?

— Извини, — пришла пора смутиться уже парню.

Лучшая атака — нападение, Елена Андреевна одобрила, выходя из туалетной, обернулась, чтобы подмигнуть и показать, что всё хорошо и подать знак к заученной фразе.

— И можно тебя попросить не хватать меня за руки? Я пока не готова к близким отношениям, — Сашка уяснила урок.

Вышло слегка заученно, но кажется, первое свидание Сашки впервые стало для неё не последним.

Лена вернулась домой уже затемно. Она обняла прекрасное существо в наушниках и чмокнула в теплую родную макушку.

— Машуня, прости! Клиентку спасала! Ещё пробка! Прости-прости!

Дочка была настоящей красоткой. «Откуда что», — удивлялась Лена. В отличие от неё Машка была высокой, как её отец, стройная, тонкая и звонкая, с густыми каштановыми волосами до плеч, которые, к огорчению матери, прятала в небрежный пучок на затылке, а прекрасные зелёные глаза, доставшиеся ей тоже от отца, прятала за очки в огромной пластмассовой оправе. Машка могла б ходить по подиуму, сводить мужиков с ума, если б не была так зациклена на учёбе.

Лена сняла и бросила на диван пиджак. Машка тут же автоматически его взяла и повесила на место. Лена была бардачница, Машка обожала порядок. Лена не любила крутиться у зеркала, Машка от него не отходила, тратя на несуществующий прыщик три часа и ещё три — на брови, которые Лена, будучи вечно не в тренде, называла брежневскими, втайне, конечно, от дочери, которая в тренде была всегда. Лена ничего не понимала в финансах, а Машка поступила на экономический в СПБГУ, причем без всякого блата. И сейчас все мысли её были о стажировке в Америке.

Америка была её мечтой, в то время как Лена предпочитала старушку Европу. Они были разные и всё-таки они были вместе. Порой Лене казалось, что их связывает только её банковский счет, но бывали денёчки, когда вредная Машка уступала место нежному Мышонку, они девочками падали с чайком и сладостями на диван смотреть запоем любимый сериал, и это были лучшие моменты. Хотелось их заморозить до следующих запоздалых подростковых закидонов. Как например, сегодня.

Дочка заметила на отвороте пиджака следы спасения Сашки.

— Сопли что ли? Фу, — дочка сморщилась и откинула пиджак от себя, как чужой носовой платок, чем, собственно, им и был он час назад.

— Спасаешь своих бедняжек, а на дочь родную плевать! — сказано это было уже без былой обиды.

— Ну прости. Там был SOS, паническая атака прямо в ресторане.

— Это которая балерина с анорексией? — у Машки на каждого пациента находилось определение и уже не менялось. — Мне филадельфию, — без перехода добавила дочка, выбирая доставку еду у матери в телефоне. Телефон самой дочки, само собой, был надёжно закрыт сложным паролем и личными границами.

— Нет, это которая невеста сбежавшая. А мне горячий дракон.

Когда принесли еду, они включили телек и сели ужинать.

В выпуске новостей замелькали кадры из Лахты.

Машка чуть не подавилась, указав палочкой в экран:

— Это же!

— Да, назначили главой Росгаза, представь, самый молодой руководитель страны, так-то, — не без гордости сказала Лена, опустив утреннюю истерику своего пациента.

— А был-то задрот.

— Маш.

— Ну а чего, неправда что ли? — дожёвывая, пожала плечами Машка. — Мам, ты у него спросила насчет стажировки?

— Не сегодня же. И вообще, неудобно.

— Неудобно, мам, в общей очереди! Ты из своих пациентов могла бы верёвки вить, а ты…

— Милая, ты же знаешь, что я так никогда делать не буду, — Лена встала убрать со стола.

— Ну и дурочка, — ответила дочка.

— Это да, — легко согласилась Лена.

В вип-палате ведомственной больницы Росгаза плоский экран во всю стену транслировал репортаж. Седой мужчина лежал, надёжно прикованный трубками к аппарату. У бывшего директора IT-департамента случился инфаркт. Рядом на стуле сидел мужчина помоложе. Они оба коренастые, с сильными челюстями, крепко стоящие на ногах самцы, один седой, другой — с едва начавшей пробиваться проседью, смотрели в экран. Отец и сын Корзуновы.

— Как же так! Пап! Это я должен был быть сейчас на его месте! Ну или хотя бы ты! — не сдержался Корзунов.

Отец скользнул взглядом по углам палаты: в одном из них, конечно же, камера. Корзунов старший понизил голос, похлопал сына по руке.

— Я слишком стар, а ты недостаточно молод. Курс на инновации, модернизации, сам слыхал.

— Поверить не могу! Мне сорок! Я столько этого ждал! А этот, молокосос, самозванец!

— Тихо-тихо, — остудил отец. — Не совсем самозванец.

Корзунов-младший не понял, о чём это отец говорит.

— Надо тебе кое-что узнать об Ушакове. Тебе это не понравится. Но нам это поможет.

Корзунов знаком показал сыну склониться ещё ниже, к его губам. От услышанного у сына вытянулось лицо, он отпрянул.

— Почему ты раньше молчал?

— Всякой информации своё время, — отвалился на подушки и расплылся по ним брылями Корзунов-старший.

На экране Власов пожал руку Диме. Корзунов-старший поставил на паузу.

— Нет, ты не будешь на его месте. А я и подавно. Не хочу. В выигрыше не тот, кто на экране, а кто за ним.

Лена и дочка уселись на диван перед ноутбуком.

— Чего посмотрим?

— А мы что, уже досмотрели «Гордость и предубеждение»?

Тренькнул звонок в дверь.

— Ванька, — подняла глаза к потолку Машка.

— Так открой, — удивилась Лена.

— Он всё равно в Америку не поедет, смысл?

Ванька Левкин был ровесником Машки, её бывшим одноклассником. Лена знала, что с ним у Машки был первый поцелуй, и, возможно, с другими после него и не было. Поступив в универ, Машка с головой ушла в учёбу, а Ванька, хоть и учился в хорошем вузе, о карьере много не думал: ему предстояло ближайшие годы, лучшие годы, когда другие ребята совершают всякие глупости, посвятить заботе о стариках. Он жил с бабушкой и дедушкой в квартире этажом ниже, те не молодели, а Ваня был ответственным и любящим внуком, воспитанным в чувстве долга. Ваня был старомодным. А Машка — другая.

Иногда Лене казалось, что нынешняя молодёжь — люди вообще с другой планеты. Отогнала мысль, похожую по смыслу на «раньше и фанта была послаще», и тем не менее… Циники. А может и не циники, а просто вслух говорят, не боятся показаться плохими. Озабочены ЗОЖ, ЭКО, и это не о беременности совсем, наоборот, мода на чайлд-фри, внешностью а-ля натурэль, девственностью до свадьбы, карьерой, политикой, защитой животных. Лена вспомнила из своей юности самое безобидное: фиолетовые лайкровые лосины и чёрные стрелки.

— Её нет, Вань, я скажу, что ты заходил, — Лена терпеть не могла врать, не из принципа, а потому что одно враньё почти всегда тянет за собой всю цепочку, которую приходится поддерживать и которая непременно рано или поздно обрушится, как карточный домик.

Но Машка смотрела умоляюще, был выбор: она пошлёт парнишку или мама временно отложит их объяснение, которое, конечно же, неизбежно.

— Я не обязана с ним объясняться вообще-то, — сказала Машка, когда мать вернулась в гостиную.

— Ну, прячься, — пожала плечами мать.

— Я не прячусь, просто не хочу объясняться. Включаю? — спросила Машка, наливая чай.

— Валяй, — ответила Лена, забираясь на их уютный мягкий диван. На сегодня с воспитанием молодёжи было покончено.

— Только, чур, на английском, и без субтитров, — заявила Машка.

«Даже в развлечениях ищут выгоду», — с восхищением подумала Лена, к которой дочка прилегла на колени, выбрав сериал на английском, а не соседа Ваньку с его русскими поцелуями.

Дима и Катя ехали после банкета на заднем сиденье его служебной машины.

— Ты был великолепен, ты так достойно держался!

— Это не моя заслуга, это всё Лена, — устало сказал Дима, расслабив галстук.

— Лена, — Катя вспомнила встречу на парковке. Вечер был омрачён.

Иногда невесте Димы казалось, что жених не любит её. Но ведь почему-то он сразу активно проявил неслужебное к ней внимание. Катя знала, что была у Димы одна, в этом была уверена, при такой-то его загруженности. Ей ли не знать — она была с ним рядом, изо дня в день, переводчиком-референтом. Он её все не звал к себе жить и не делал ей предложения. И это её ужасно нервировало. Катя обиженно отвернулась к окну.

— Ревнуешь, — констатировал Дима.

— Просто не понимаю, — повернулась она.

— И не поймёшь. Не забивай голову.

— Не могу, иногда мне кажется, что я совсем не знаю тебя. И нужна ли я тебе вообще.

Дима на миг задумался.

— Смотри, что у меня есть для тебя.

Дима достал чёрную бархатную коробочку, сверкнуло кольцо с бриллиантом, своим блеском растопив весь лёд, что стал было нарастать айсбергом между ними. Дима надел ей кольцо на палец и поцеловал руку.

— Выйдешь за меня?

Катя, не веря глазам, подняла на Диму счастливый взгляд.

— Значит, теперь я могу быть твоим личным психологом, и днём, и ночью, тебе не придется делиться с чужими, — сияя глазами, заявила Катя.

Она действительно была не слишком умна, как давно заметила Лена.

— Лена мне не чужая, — разом изменился голос Дмитрия.

— А что, если она воспользуется твоими секретами?

Дима отодвинулся, между ними опять пробежал холод.

Катя дёрнулась. Кольцо потускнело.

— Она больше, чем психолог для тебя, да? Что вас связывает? Ты так привязан к ней, Митя, как к родной мамочке!

— Не пытайся настроить меня против неё. Никогда. И больше никогда не называй меня Митя.

Девушка отпрянула от побледневшего лица жениха.

Год назад.

Администратор просунула в дверь голову.

— Леночка, к вам пришли!

Заметив, что «Леночка» курит в окно, покачала головой. Администратор кабинета Лены, Людмила Исааковна, пожилая одинокая интеллигентная женщина благородной внешности, курения не одобряла. В свои шестьдесят пять Людмила Исааковна выглядела великолепно, носила строгие костюмы, всегда была при причёске, на каблуках и не теряла надежды встретить свою судьбу. Она была когда-то первой учительницей Лены и, кажется, до сих пор считала себя ею. Несколько лет назад, придя в гости к знакомым, Лена увидела свою учительницу на месте консьержки, и неожиданно для себя сама предложила ей место администратора своего кабинета, хотя до этого чудесно управлялась со своей записью, и по большому счёту никакой администратор Лене был не нужен.

Лена закрыла окно, помахала, чтобы разогнать дым, посмотрела на часы и отметила, что клиент пришёл без опозданий. Тютелька в тютельку. Дверь приоткрылась. Молодой человек, длинный, как жердь и сутулый, как коромысло, смущённо ввинтился в пространство кабинета.

— Здравствуйте, я от доктора Мичурина, — достал он из кармана визитку, добавив, — от хирурга.

Парень нерешительно огляделся, не зная, куда девать свои длинные руки с визиткой. Лена спохватилась, показала жестом на кресло. Ей стало понятно его смущение.

Мичурин, хирург и по совместительству отец дочки Лены, направил парня к ней. Он оперировал одному парню фимоз, оказалось, тот к своим двадцати девяти годам ещё девственник, поэтому Мичурин решил, что психолог пациенту не помешает, что ему надо обрести немножко уверенности перед первым разом.

— Ах да, он говорил о вас. Присаживайтесь, пожалуйста! Могу называть вас Дмитрий?

Лена ободряюще улыбнулась, заметив, как он спрятал ладони между колен.

— Митя мне, пожалуй, привычнее. Так звала меня мама, я, собственно, поэтому, верней, не поэтому, — смешался парень.

Лена села напротив.

— Михаил Владимирович предупредил о вашем заболевании, как после операции чувствуете себя? — спросила Лена.

Парень махнул рукой, как будто только что вспомнил. Покраснел.

— Я бы не хотел обсуждать это.

— Вы разве не по поводу задержки сексуального развития? — Лена взяла блокнот и удивленно зависла с ручкой.

— У меня умерла мама, — выдал он.

— Сочувствую, — Лена не сразу перестроилась на другой повод визита. — Давно? — спохватилась она.

— Три года назад.

Лена опять удивилась: он сказал это так, как будто получил известие только что, и это известие перебило актуальную для него проблему половой дисфункции. Она всмотрелась в него повнимательнее.

Парень выглядел как преждевременно состарившийся подросток и одет был, как герой советских фильмов годов 80-х. Рубашка в голубую мелкую клеточку была застегнута на все пуговицы и немного маловата, было видно: сдавливает горло. Шерстяные, отглаженные стрелкой, брюки были затянуты ремнём и поддёрнуты едва не под мышки, выглядывали застиранные белые носки, начищенные туфли с тупым мысом. Флисовая серая жилетка с катышками завершала образ. Может, это новая мода, за которой она не успела уследить. «Фрик?» — предположила она про себя. Тёмные, вьющиеся, непослушные, явно давно нестриженные волосы, очки в какой-то блёклой, из прошлого века, оправе, четко очерченный прямой нос, густые брови, яркие, небывалого синего цвета глаза.

«Красивый парень, если бы не привычка горбиться, уводить глаза в сторону и теребить руки», — подумалось психологу. Взгляд её уткнулся в крупные, красивой формы руки и обгрызенные под корень ногти.

— Вы были очень близки? — это был не вопрос, констатация. Лена сразу поняла, что пришёл маменькин сынок. Одной этой закатанной жилетки хватило бы. Лена пододвинула парню салфетки, увидев, как он дрогнул лицом, собираясь заплакать. Бумажные салфетки всегда были под рукой, слёзы тут были не редкостью.

— Это я виноват в её смерти!

Лена такое слышала много раз.

— Люди склонны винить себя после смерти близкого человека, это нормально, — сказала она.

— Вы не понимаете! Мама узнала о том, что больна, рак, она написала прощальную записку и открыла газ.

— Сочувствую вам, — кивнула Лена активным слушанием — это единственное, что сейчас нужно было пациенту. — Но это было её решение.

— Я не заслуживаю сочувствия! Она из-за меня это сделала! А через несколько дней позвонили и сказали, что диагноз ошибочный, перепутали анализы, — закончил Митя.

Да, и такое бывало в Лениной практике. Иногда ей казалось, что она попала в один из сериалов, которые смотрела Людмила Исааковна. Было и такое, что ни в каком кино не приснится, жизнь придумывала такие перипетии, что невозможно выдумать ни одному писателю. И тут были живые люди, не актёры, им было больно по-настоящему.

— Это ужасно, — она дотронулась до Митиной руки. — Но вашей вины тут нет.

— Мама была для меня всем. Мне так её не хватает, — заплакал парень.

— Понимаю, — Лена протянула ему новую салфетку.

Но он воспользовался собственным носовым платком. Лену обдало запахом, не нафталина, но чем-то похожим, запахом стариковского быта. Митя высморкался.

— Ее звали Инна Петровна.

— Инна Петровна, — повторила Лена и ободряюще кивнула.

— Она всю свою жизнь посвятила мне. Отца у меня не было, верней, он погиб до моего рождения. Он был лётчиком-испытателем.

— Какая трагедия! — много же свалилось на этого парня.

— Это была мамина трагедия, я не успел узнать его, — сказал Митя. — А с мамой они очень любили друг друга, но не успели пожениться. Их свадьба трижды переносилась из-за его службы, так мать осталась беременной, её все осудили, даже отец отверг. Мы были с ней одни-одинёшеньки на всём белом свете.

«Одинёшеньки», — повторила про себя Лена. Вновь на неё пахнуло нафталином. Ну и парень! Откуда он взялся такой? Эта жилетка, этот носовой платок. Их ещё выпускают?

— Мама была заслуженным учителем России. Она преподавала математику. Мама всю себя посвятила школе! Её все очень любили. Уважали, ценили. Вы бы слышали, что говорили о ней на похоронах!

Слова лились из парня рекой. Это стало походить на затянувшуюся эпитафию.

— Мама тяготилась своим положением, в то время ведь незамужних матерей-одиночек не слишком жаловали, к тому же, я всё время болел, — Митя не мог остановиться в воспоминаниях о своих винах перед мамой, о её страданиях из-за него.

— Митя, давайте вернёмся к вам, — предложила Лена.

Молодой человек спохватился, как будто его поправила учительница у доски.

— Я хорошо учился! Вернее, отлично, почти, — зачем-то добавил он.

— Не сомневаюсь. Уверена, вы были хорошим сыном, — сказала Лена.

Митя резко засобирался уходить, хотя время визита ещё не вышло.

— Спасибо, что выслушали, — мелко кланяясь, как в былые года, попятился к дверям Митя, словно боялся сказать что-то лишнее на похоронах, где о покойном — только хорошее.

Как Лене хотелось потрясти его за плечи, чтобы достать из него то, зачем он пришёл, что болит. А в том, что там болело, Лена не сомневалась. Эти болезни хороших мальчиков и девочек были ей хорошо знакомы.

Митя несколько раз прощался, два раза пытался выйти то в дверь туалета, то в подсобку, и едва не сбил на входе пальму Людмилы Исааковны, но та, кажется, к парню благоволила и даже на прощание смела невидимую пылинку с его куцего драпового пальто с пришитым ниткамине в цвет хлястиком на спине. Бездетная старая дева всплеснула руками с умилением.

— Какой приятный, вежливый юноша! А вот! Вы только посмотрите на это!

Она передала Лене заполненный парнем перед приёмом формуляр с согласием на обработку персональных данных. Необычайно каллиграфическим почерком было выведено имя, фамилия, отчество. Давненько не видала Прокофьева такого почерка.

— Молодёжь со своими смартфонами скоро вовсе разучится писать, а тут, — восхитилась администратор. — Дайте угадаю, он, наверное, учителем начальных классов работает, хотя нет, слишком молод.

— Ему двадцать девять, и он айтишник, — сказала Лена и исчезла с формуляром за дверью.

Шерлок Холмс из секретаря был так себе.

Спускаясь по лестнице от психолога, Митя заметил, что у него развязались шнурки. Почему-то ним это случалось постоянно. Он наклонился, чтобы завязать их, но тут на него натолкнулась девушка и едва не сбила с ног.

— Ну, чего встал, слепой что ли, — сказала она и поскакала наверх, оставив Митю с его шнурками.

— Извините, — Митя неуклюже развернулся всем телом, как будто по очереди перемещая в пространстве свои руки-ноги. Он знал: такие девушки не для него, а какие для него, он не знал, если они вообще существовали. На улице был сильный ветер, косил ледяной дождь, и, сунув голову в плечи ещё глубже, Митя пошёл к автобусной остановке.

Лена сидела за столом в своём кабинете. До прихода нового клиента было немного времени. Она задумчиво изучала формуляр. Почерк может о человеке рассказать многое. Даже то, что он не хотел бы показывать. Левый край полей сужен — это выдавало в Мите эгоизм, бережливость, даже скупость. Строчки, сжатые к концу строк, рассказали ей о суетливости, страхе не успеть сказать, быть непонятым, наклон букв плясал, выдавая беспокойство, почерк был мелким, раскрывая изворотливость, быстрый ум. Лена продолжала с интересом разглядывать формуляр. По этому почерку был виден отличник, прилежный и усердный невротик. Человек, глубоко неуверенный в собственной безопасности, в тревоге, в беде. Подскакивали, как на сломанной печатной машинке, уголки букв. Какая противоречивая натура! Случай её заинтересовал ещё больше. Из приёмной раздались громкие голоса.

Лена оставила формуляр и выглянула на звук:

— Машка?

Девушкой, едва не сбившей Митю, была дочка Лены.

— Дело срочное, — заявила она матери, даже не поздоровавшись. — От отца подпись нужна.

— А поздороваться, юная леди? — заметила Людмила Исааковна.

— Здрасьте, — ничуть не смутилась Машка. — Мам, ну одевайся быстрей.

Дочка бесцеремонно влезла в шкаф с верхней одеждой, надела на мать пальто. И та послушно сунула руки. Но тут же выдернула — из рукава выпрыгнул маленький серый котёнок.

— Мам! У вас тут приют или офис?

— Да я знать не знала! Откуда они тут взялись? — всплеснула руками Людмила Исааковна.

Офис Лены превращался по весне в садовый центр с рассадой, а к холодам — в приют. Людмила Исааковна вовсю пользовалась служебным положением, пристраивая котят и щенят в добрые руки. И, надо сказать, ей это частенько удавалось. Пациенты психолога, по большем части люди нелюбящие, нелюбимые и растерянные, нередко уходили с тёплым пушистым комочком за пазухой. Всё же с секретарём Лена не прогадала. Клиенты любили администратора, на её стойке частенько можно было заметить то коробочку конфет, то чай. В общем, обе женщины были вполне довольны друг другом. Что бы там ни ворчала Машка.

— Ну давай! Давай быстрей! — Машка потащила мать за руку к двери. Та опомнилась.

— А сама не можешь к отцу съездить?

— Так я от него!

Лена не поняла.

— Меня его очередная чика с лестницы чуть не спустила. Думала, я ей конкурентка! А папе не дозвониться! Поехали, на тебя его пассия не накинется.

— Чего это ты так уверена? — спросила Лена.

— Ну ты старая, мам.

Лена хотела было возмутиться. Но не стала.

— У меня пациент на подходе, Маш.

— Да мы мигом!

Они поспешно вышли, на ходу вызывая такси. Вошёл хмурый пожилой дядька, проводил взглядом.

— А вы куда?

Дочка ничего не дала сказать матери, чтоб та не вернулась на работу, вывернулась за неё.

— У нас там суицид, дело срочное! Но мы мигом!

Стояла глубокая осень. На Крестовском закрывались фонтаны. Белки устроили переполох, носились по ветвям красных клёнов и желтых лип, опережая налетающий ветер. Облака были похожи на рваную марлю, ватные горы скопились над Невой. Теплоходы, отправляясь от пристани, давали длинный гудок и уходили в размытый акварельный горизонт.

Всё это, конечно, было прекрасно. Но на задворках, где находился Ленин офис, свистел ветер вперемежку с колким дождем, и, как назло, не было ни одного такси. Вымерли.

Таксист, которого они с Машкой вызвали в приложении, запутался в переулках и в итоге просто пропал. Они замёрзли, Машка проклинала всех таксистов на свете и отчитывала безлошадную мать.

— Мам, вот когда ты машину купишь уже? Ну сколько можно? У тебя и права есть, давай!

— Маш, ну не сейчас же! Скоро морозы грянут, гололёд, а вот весной подумаем!

— У тебя каждый год одно и тоже!

К счастью, появилась маршрутка и они рванули к автобусной остановке.

В грязном салоне Машка с большей силой продолжила пилить мать.

— Вот и таскаемся из-за тебя по этим маршруткам вонючим!

— Чем тебе маршрутка не хороша? Вонючая, вах! А с матерью ты как разговариваешь вообще? — сделал замечание грузин, выдыхая в окошко дым папироски, однако дым всё равно летел в салон.

У Машки разговор был короткий:

— Хорош тут дымить на людей! Я пожалуюсь!

Маршрутчик выкинул бычок, но отомстил: затормозил на светофоре так, что мать с дочкой подскочили со своих мест до потолка. До конца пути ехали уже молча.

В приёмной пациент, как помидор, наливался возмущением. Ему было назначено на 15:00, а часы показывали 15:30. Пенсионеру спешить было некуда, но сам факт!

— Это как понимать вообще?

— А знаете, вы очень похожи на актера Джека Николсона, я так люблю его фильмы! Вы любите кино? — спросила Людмила Исааковна.

Помимо приюта и теплицы она использовала приёмную офиса Лены также в качестве приложения для знакомств.

«Николсон» хмуро посмотрел на часы.

— Чайку хотите? — предложила Людмила Исааковна. — А котёночка?

«Николсон» был явно не тот тип, кто подбирает котят. Но на чай милостиво согласился, бдительно уточнив:

— Бесплатно?

Дверь квартиры Мичурина открыла девица лет двадцати пяти в мужской рубашке на голое тело и посмотрела с возмущением на Машку.

— Опять ты? Ну и наглость!

Затем она заметила Лену, которая появилась из-за Машкиного плеча, и на миг зависла. Девушка отца что-то прикинула в своей голове.

— Эй, — крикнула она в квартиру, — ты с несовершеннолетней закрутил, что ли?

— Я совершеннолетняя вообще-то, — приврала семнадцатилетняя Маша.

Лена прервала этот спектакль. Её ждал пациент.

— Простите за вторжение. Это его дочь, а я мать его дочери. Не более.

Появился Мичурин, явно только что из душа, с мокрыми волосами и в наброшенном банном халате. Бывший Лены пребывал в великолепной физической форме: поджарист, подтянут. Ни малейшего намека на животик, так часто возникающий у мужчин его возраста. Он был постарше Лены лет на пять, но яркие зелёные глаза, тёмно-каштановые волосы с небольшой сединой и задорное мальчишеское выражение на лице делали его моложе своих лет.

— Мичурин, привет! — поздоровалась Лена.

— У меня к тебе дело срочное, па, — сказала дочка.

— Почему ты сразу не сказал про дочь? — девушка готова была накинуться на Мичурина.

— Так не открывай дверь, пока я в душе, — парировал Мичурин.

«Папина чика» стремительно покинула квартиру. Мичурин, кажется, совсем не переживал.

— Мичурин, а почему ты ей не сказал? — спросила Лена, провожая закрывающиеся двери лифта.

— Зачем? Моя личная жизнь никого не касается, — ответил Мичурин, впуская в квартиру дочь с бывшей.

Не женой. Они никогда не были женаты. Лена с Мичуриным были знакомы с мединститута. Она всегда называла его по фамилии, так ей было проще и легче с ним общаться.

В тот год у Лены умер отец. Отец был известным в Ленинграде хирургом и вёл научную работу на кафедре в их институте. После похорон Лена заперлась дома. Тогда и пришёл Мичурин, любимый ученик отца, извинялся, что опоздал на поминки, что-то врал насчёт пробок. Но видно было по его взъерошенному виду, аромату духов и помаде на воротнике, что даже смерть любимого наставника не смогла повлиять на его жизнелюбие. Мичурин имел репутацию прожигателя жизни: злые языки о нём говорили, будто в медицину пошёл, только чтоб крутить романы с молоденькими медсестрами. Папе это было неважно. Он ценил Мичурина как профессионала, себе равного, отмечал его золотые руки, а главное — «чуйку». Это, говорил папа, для хирурга самое важное.

Лена рассказывала Мичурину о своем детстве, о том, каким замечательным отцом был её папа, не по призванию, по несчастью. Мама Лены умерла вскоре после родов кесаревым — осложнение, тромб. И Прокофьев стал ей папой в квадрате, отдувался за обоих родителей. Лена была самой лучшей, самой красивой, самой умной девочкой на земле. А отец был самым лучшим для неё, равных ему по уровню она не видела. Она говорила о том, что Мичурин чем-то похож на отца, говорила спасибо, что выслушал, потому что ей так не хватает отцовского тепла и нежности.

Как так получилось, что они обнимались, как последние люди на земле, и она сама попросила его остаться, потянулась поцеловать? Всё произошло само собой. А может, всему виной был отцовский коньяк, которым отпаивал её Мичурин? В любом случае, Лена тогда впервые за долгое время спокойно уснула. А Мичурин пролежал всю ночь рядом, не меняя положения, испытывая к дочке Прокофьева невероятную нежность. Он думал, что должен взять за неё ответственность. Не должен, хочет. Такое к его тридцати с ним случилось впервые. Но наутро Лена проснулась, смутилась и заверила, что ответственности за неё никакой брать не надо, справится сама. Даже когда через месяц узнала, что беременна. Мичурин немедленно предложил ей замуж. Лена мягко отказала. Решили так: дочку записывают на отца, он помогает, чем может, а расписываться и жить вместе не будут. Вернее, она так решила. Она всегда за себя всё решала, даже той их единственной ночью. Он потом понял: Лена не была влюблена, просто на него в ту ночь упал луч любви Лены к её отцу.

— Пап, подпиши! Мне сегодня крайняк в деканат сдать. Надеюсь, у тебя нет судимости, — протянула бумагу Маша.

— Я тоже надеюсь. Продвигается твоя Америка? Уже точно известно, что берут в программу? — спросил Мичурин, подмахивая бумагу.

— Куда они денутся. Просто хочу заранее всё подготовить, чтоб без сюрпризов.

Получив желаемое, дочка по-хозяйски прошла в кухню отца и без спроса полезла к отцу в бар — там всегда была среди алкоголя вредная кока-кола. Тут Лена была не властна — не её территория.

Лена чмокнула Мишу в щёку, собралась уходить.

— Ну пока, Мичурин, спасибо! Машка, идем!

— Даже чайку не попьёте? — расстроился, кажется, Мичурин.

— Меня пациент ждет, Мичурин.

— А мне в деканат, — сказала Машка, допивая колу.

Миша тепло обнял девчонок.

— Может, встретимся, пообедаем вместе? — предложил он. — Редко видимся.

— Конечно, на связи, — легко согласилась Лена.

Машка вызвала лифт, она желаемое получила, погрузилась в телефон. Мичурину было жаль расставаться с ними так скоро.

— Погоди, — нашёл он повод. — А как там мой девственник? Дошёл до тебя?

Лена кивнула.

— Ага, приходил.

Миша подождал подробностей, но не дождался:

— Ну, расскажи. Что там у него?

— Мичурин, ничего я тебе не скажу. С ума сошёл? Врачебная этика.

— Ладно тебе. Я ж переживаю за свою работу, инструмент ему поправили, его ж теперь разрабатывать надо. В дело запускать, ты уж постарайся, такой агрегат пропадает.

— Мне не обязательно знать о его размерах, ладно?

— Не, ну там реально есть над чем работать, — развел руками Мичурин.

— Циник! — сказала Лена.

Подъехал лифт.

— Стойте, девчонки, деньги-то нужны? — уже в закрывающиеся двери лифта спросил Мичурин, залезая в карман.

— Не, хватает, — уезжая, отмахнулась Лена.

Мичурин проводил взглядом. В присутствии Лены он вёл себя как пацан. Если честно, ему хотелось, чтобы Машка рассказывала матери о том, что у него не переводятся «чики», он хотел заставить Лену ревновать, а она не ревновала. Мичурин был для Лены всего лишь отцом её ребенка.

Лена с дочкой вышли из новостройки, где жил Мичурин, и направились к метро.

— Вот блин! Папа тебе деньги предлагает, а ты отказываешься! Вот и купили бы машину! — завела свою пластинку дочка, заворачиваясь в шарф по самую макушку.

— Да тут идти-то десять минут, ходить — полезно, — бодро ответила Лена. — И вообще, я никого не хочу напрягать и не хочу никому быть должна.

— Так он не в долг же! Он был бы только рад! — возмутилась дочка. — Что ты за человек!

Лена молча чмокнула дочку в лоб, и они разбежались в противоположные линии метро.

На кладбище было тихо. Трое рабочих стояли кучкой, глядя на стоящего у могилы матери Мити. Наконец он сумел скопить и поставить ей новый памятник, из гранита, с рисованным портретом вместо фото. Но на картинке мама была совсем на себя не похожа. Почему Мите вечно не везло со сферой услуг? С тем, что в кафе холодное приносят, в прачечной отдают рваное, он привык. Но это был памятник маме, и оттого было досадно и горько.

— Что, нравится?

Мите не нравилось. Но он понимал, что глыба гранита — не чайник электрический, менять никто ничего не будет. А денег больше у него не было.

— Сколько? — просто спросил он.

— Полтос, как договаривались, — пожал плечами рабочий.

Но тут рабочего толкнул в бок рядом стоящий, что понаглей:

— Полтос за памятник, командир, и тридцаточка за работу.

Митя, который уже достал заготовленную пачку, замер.

— Мы же на пятьдесят за всё договорились.

— Не, это ты с горя видать попутал.

— И двадцатку за портрет. Восемьдесят это без портрета, — добавил наглый. — Это не нам. Художнику.

— Он у нас умелец, мать что девочка получилась, не хуже, чем в Эрмитаже, — поддержал второй.

— Это ещё мы тебе скидку сделали, хороший ты человек, — залакировал третий.

Митя вздохнул, покосился на портрет, с которого смотрела красивая и совсем непохожая на маму женщина, но полез в карман. Не устраивать же скандал с этими барыгами на её могиле. Не хотел, да и не умел.

— Сто лет стоять будет, не боись, — заверил первый. — Мамка родная, не чужой человек.

— Только б еще чутка накинуть, за грунт, грунт что зря, проседает, зараза, — успел вставить наглый.

— Коля, не нажимай на человека, — заступился первый.

Это у них была заученная партия.

— Не, ну можно и без присмотру, — легко согласился наглый, — только если памятник завалится — не наши проблемы.

— Тут глаз да глаз — только успевай поправляй, — поддержал второй.

Митя отдал всё, что было.

— У меня с собой больше нет.

Получив деньги, барыги отпустили по-доброму:

— Да не переживай, отдашь как сможешь, мы ж с пониманием.

Когда Митя шёл на маршрутку, главный барыга отслюнявил товарищам, и себя не забыл.

— А ну как не отдаст, — усомнился первый.

— Этот-то? Куда ж он денется, он же сюда каждый день таскается. Принесёт, как миленький, ещё извинится. Лошара, — припечатал наглый, прикуривая.

— Да сами лошары, можно было ещё полсотни накинуть, — заметил второй.

— Ну вы уж Бога побойтесь, — сказал совестливый, — хороший сын, матерь любит.

— Да ему баб ебать, а он всё к мамке, крепко видать прикрутила, мамаша, — хмыкнул наглый.

— Бедолага, — пожалел вслед Митю совестливый.

Митя залез в маршрутку. Он точно помнил, что мелочь должна была остаться. Под презрительным взглядом спешащих пассажиров и водителя он вывернул карманы и обнаружил в них лохматую дырку.

— Наверно, выпала.

На него смотрели устало и молча. Митя под их взглядами попятился и вылез, извинившись. Баба пожала плечами: чего сел? Раз денег нету — топай пешкарусом.

Маршрутка рванула с места, обдав Диму грязью. Он даже не выругался, как сделал бы любой на его месте. Неудачный день, сказал бы кто-то. Но неудачным был любой день Митеньки Ушакова.

Распрощавшись с дочкой в метро, Лена вернулась в офис. Пожилой дядька таки дождался. Ещё от двери она услышала его ворчание. «Николсон» изливался администратору.

— Ждут! Ждут, суки, когда я помру. А я им — выкусите!

— Всё-таки родные дети, что же вы про них так, — робко вставила Людмила Исааковна.

— А как есть, так и говорю! Сволочи! Ох! Опять! Аж искры с глаз, давление скачет. Всё из-за них!

— Чайку-чайку! — тут же пришла на помощь администратор.

— Да что вы мне всё свой чай суете? Я им уже по горло сыт! Где это ваша психологичка уже?!

На этих словах вошла Лена, извинившись, не столько перед мужиком, сколько перед администратором. Лена открыла дверь своего кабинета, освобождая Людмилу Исааковну от его компании.

В кабинете первым делом «Николсон» заявил, что платить он ничего, конечно, не будет. Лена легко согласилась.

— Так какая у вас проблема, Валерий Фёдорович?

«Николсона» звали Валерий Фёдорович.

— Так я же говорю — давление скачет! Врач сказал: не нервничать, все от нервов, вот пропишите мне что-нибудь, антидепрессанты, или что там, от этих сволочей, чтоб я не реагировал.

— Я не выписываю лекарства, — с облегчением, что скоро избавится от посетителя, сказала Лена.

— Так а что ж сразу мне не сказали! Сидят тут, врачей из себя строят! Мошенники! Шарлатаны!

— Ну отчего же, я врач, вот диплом, пожалуйста. Но я лечу не лекарствами, а психотерапией.

— Ну так лечите! — приказал «Николсон».

— Извольте. Первый приём бесплатно, последующие двадцать тысяч рублей. Можете записаться у администратора. Думаю, нам понадобится сессий десять, не меньше.

Спустя миг он выскочил из кабинета, как ошпаренный.

— Жалобную книгу! — заорал «Николсон».

Людмила Исааковна немедленно её сняла с крючка и положила перед разгневанным мужчиной, чем даже его слегка смутила. Он приготовился к бою, а бой провалился.

— Ручку, — приказал он и тут же её получил.

Тряся брылями, Николсон изливал свой праведный гнев, пока не уморился. Он кинул ручку, развернулся и вышел, хлопнув дверью.

— Я до вас ещё доберусь! Мошенники!

— До свидания, — вежливо сказала Людмила Исааковна вслед.

Людмила Исааковна мысленно вычеркнула кандидата в женихи из списка. Она всем предлагала напоследок котёночка, но этому даже за деньги бы не отдала.

— Вот грубиян, — сказала Людмила Исааковна, аккуратно стирая обратной стороной ручки жалобы скандалиста. Ручка была-то о двух концах, лайфхак администратора, до первой проверки.

— Ну, вообще-то я сама создала эту ситуацию, — с сожалением сказала Лена.

— Я вас умоляю, Леночка, он всё равно нашёл бы из-за чего поскандалиться, я таких знаю.

— Да, почерк буйного нарцисса, — глянула Лена в остатки каракулей в жалобной книге.

— Три листа накатал, — пожаловалась администратор, заканчивая стирать каракули.

— Вынос эмоций из тела на бумагу — лучший способ избавиться от гнева, — заметила Лена.

Узнав, что больше никого нет, она с чистой совестью поехала домой. А Людмила Исааковна до ночи использовала халявный служебный интернет, чтобы пристроить котят в добрые руки. Дома её никто не ждал, а Лену ждал ужин с дочкой и очередной сериал.