Твоя Мари. Дорога к себе

Марианна Крамм, 2017

Путь в Теме – это всегда поиск. Через боль, через страх и ошибки. Но он ведет именно туда, куда тебе нужно. Это путь к себе. Это обретение себя и, как следствие, обретение свободы. Свободы быть собой и принимать себя.В оформлении использована фотография Espressolia с сайта pixabay.Содержит нецензурную брань.В книге встречается упоминание нетрадиционных сексуальных установок, но это не является пропагандой».

Автор не пропагандирует, не старается сделать БДСМ популярным, не предлагает пробовать на себе.

Я не умею принимать подарки, так и не научилась за столько лет. Чувствую неловкость. Я привыкла быть самостоятельной, самодостаточной, удовлетворять свои капризы при помощи собственных средств. Всякий раз по этому поводу с Олегом возникают споры. Более того — иной раз, забывшись, я вынимаю в кафе кошелек, и только укоризненный взгляд заставляет меня опомниться и убрать его обратно.

— Тяжело с тобой, — всякий раз вздыхает мой Верхний. — Твой характер достался женщине, а должен был — мужику.

— Ну, прости, уже ничего не изменишь.

— Тогда просто старайся держать себя в руках, мне надоело повторять.

Ну, что я могу с этим поделать? Моя голова иначе устроена, нежели у большинства женщин, которые вынуждены изобретать сотни способов, чтобы выманить у мужчины хоть мелочь. Меня это никогда не интересовало, и, возможно, поэтому мне попадались такие мужчины, которые и рады были бы мне дарить подарки, но всякий раз испытывали недоумение по поводу того, что меня это никак не возбуждало. Ну, я, конечно, говорила «спасибо» и все, что полагается в таких случаях, но общая реакция, конечно, мужчин удивляла, мягко говоря.

Вот и в выходные… Я вернулась из очередной поездки в Москву в пятницу утром, Олег меня встретил и привез к себе, а сам уехал на работу, пообещав вернуться через пару часов. Приняв душ, я завалилась в спальне и с облегчением уснула, проведя перед этим бессонную ночь в кресле самолета — не могу там спать, даже глаза не закрываются.

Усталость оказалась настолько сильной, что я очнулась только к вечеру, повернулась и буквально уткнулась носом в коробку, лежавшую на второй подушке. Еще не окончательно проснувшись, взяла ее и увидела, что это телефон. В голове сразу пронесся разговор, который мы вели в машине по дороге из аэропорта — я пожаловалась, что второй телефон, который я использую только в поездках, пришел в негодность. И все — никаких больше разговоров, просто констатировала — телефон умер, надо будет новый купить. Разумеется, мой Верхний все воспринимает буквально и сейчас, здесь, не откладывая. Поехал и купил, ухитрившись, оказывается, выведать между делом даже модель, которую я бы хотела.

Что сделала бы на моем месте нормальная женщина? Правильно — с визгом повисла бы на шее, болтая ногами. Но мы ведь не ищем легких путей и не живем по шаблону, правильно? Что говорю в таких ситуациях я? Все верно:

— Ну, и зачем? — вопрошаю, появившись в кухне и глядя на Верхнего, покуривающего кальян за барной стойкой.

— Затем, что тебе нужен новый, — спокойно отзывается он.

— Я что — не в состоянии купить себе телефон?

— А я что — должен об этом думать? Это мое личное дело, захотел, поехал и купил. Можешь пользоваться, можешь в окно выбросить, — и ни тени обиды в голосе — привык за столько лет.

Пора заканчивать натягивать резинку, иначе шлепнет мне по носу. Подхожу вплотную, обнимаю за шею, целую и шепчу на ухо:

— Спасибо, родной.

— А сразу то же самое нельзя было? Хотя — зачем я спрашиваю? Это же не ты была бы.

— Вот видишь! И ты бы удивился, не подменили ли меня в Москве, — забираясь к нему на колени, смеюсь я.

— Вижу, что все на месте. Уж характер точно никуда не делся. Ты голодная, давай-ка поедим.

Есть мне не хочется — после лечения аппетит пропадает надолго, но для Олега это не аргумент, конечно. Кроме того, он прекрасно знает, что в такие моменты ничего, кроме японской еды, я в себя затолкнуть не в состоянии, а потому, разумеется, подготовился и заехал в ресторан — вижу большой фирменный пакет на столешнице у мойки.

— Гунканов тебе привез, тар-тар и пиццу с лососем, — Олег целует меня в шею сзади, и я чувствую, что сейчас прием пищи отложится на неопределенное время, что меня, конечно же, устраивает. — Э, нет, дорогая, так не пойдет, — тут же разгадывает мой трюк Верхний, едва я соскальзываю с его колен на пол. — Сперва еда, потом поваляемся, а потом уж все остальное. Ночь длинная, все успеем, — и я понимаю, что домой сегодня не попаду. Да и ладно — кто меня ждет в пустой квартире? Пыль, скопившаяся за две недели?

— Рассказывай, что у вас там стряслось, — говорит Олег, когда после ужина мы укладываемся на диван за балдахином в «норе».

Можно подумать, он не знает! Ведь это ему я позвонила сразу же, когда поняла, что ситуация вышла из-под моего контроля, и сил с этим справиться у меня нет, а нервы на пределе.

Дело в том, что Денис летал в Москву за лицензией на право заниматься одним специфическим видом массажа, который в нашей стране никто не практикует. Летом он сдавал экзамены, писал работу, а в сентябре ему выдали разрешение на практику, за которым он и прилетел. Олег, по сути, сам и спровоцировал всю ситуацию, правда, не представляя масштабов. Он попросил, чтобы я разрешила Дэну переночевать у меня две ночи, и я согласилась, хоть и поорала для приличия. Но Денис поклялся Олегу, что не притронется ко мне даже пальцем, потом повторил это же мне, и я сдалась. В конце концов, мне не было так одиноко целых две ночи…

Он приехал поздно вечером в субботу, все воскресенье где-то болтался, вернувшись тоже около полуночи, а в понедельник, получив все документы, улетел домой. Мы и общались-то в основном только в субботу — Денис явился с двумя пакетами еды, мы полночи готовили салат, который так и не съели, болтали ни о чем, уснули по-братски на кровати, а к утру он перебрался на диван. В общем, ничего особенного. Если бы не одно «но», о котором мы с Олегом даже не подозревали.

В понедельник с утра мне позвонила Лерка и огорошила претензиями:

— Какого черта вообще? Почему он ночует с тобой?

Я даже не сразу поняла, кто и что, а когда разобралась, сперва расхохоталась:

— Ты про Дениса, что ли?

— А что, есть еще варианты? — и это прозвучало совсем уж враждебно.

— Я не поняла…

— А что ты не поняла, Мари? Что притягиваешь и держишь мужика, который тебе не нужен?

И вот тут мне вообще стало не по себе от осознания происходящего сейчас. Да у них с Денисом явно что-то было, и теперь Лерка ревнует!!! С ума сойти…

Я просто бросила трубку, так как не хотела наговорить лишнего, но не рассчитала силу гнева ревнивой женщины. Она стала названивать мне и слать смс с такой частотой, что голова моя буквально взрывалась. К вечеру я не выдержала и спросила:

— Что, дорогая, верно говорят — все лесбиянство до первого хорошего кобеля, да?

В ответ Лера рассказала мне, что это не мое дело, и чтобы я не лезла туда, где не понимаю. Ну, где уж мне… Однако мои слова ее здорово задели за живое, особенно когда я, окончательно потеряв терпение, поинтересовалась, кого же на самом деле она так ревнует — Дениса или меня?

— Я думала, мы подруги! — рявкнула Лерка. — Мне бы в голову не пришло отбивать у тебя Олега!

— А ты попробуй, — уже успокоившись, предложила я. — Испытаешь много новых эмоций, правда, они тебе вряд ли понравятся.

— Стерва ты, отпусти его, если он тебе не нужен!

— Я никого не держу.

— Держишь! Ты прекрасно это знаешь! Ты ни на секунду не ослабляешь контроль над ним!

— Ты себя слышишь вообще? Не стыдно, нет?

— Нет! У тебя есть мужчина, такой, что все рты открывают, но тебе мало! Тебе нужны все, кто на тебя посмотрел!

Больше слушать этот бред я не собиралась, сбросила звонок и тут же позвонила Олегу. Тот выслушал меня, но отреагировал сдержанно:

— Внеси ее номер в «черный список» и успокойся.

Такая простая мысль не пришла мне в голову, а ведь это было проще всего.

— Что ты думаешь по этому поводу? — спросила я, но Олег отказался это обсуждать:

— Мари, нас это не касается — до того момента, пока их отношения не начинают приносить дискомфорт нам лично. Я с Денисом поговорю и Леру тоже приструню, но ты ее номер не разблокируй, нечего нервы мотать. Лечись спокойно.

Господи, ну, вот почему он такой? Пять слов — и все в тему…

Я не знаю, в какой именно момент поняла, что больше не хочу с ним соревноваться. Не хочу доказывать себе, что могу заставить совершенно независимого человека сделать так, как нужно мне. Просто не хочу. Удивительно, но все сразу стало намного проще и легче. Я приняла, наконец, то, что так часто повторял мне раньше Олег — «прекрати трепыхаться и накалять ситуацию, посиди спокойно и посмотри, как будут разворачиваться события, потому что в конечном итоге все будет именно так, как должно быть, и никак иначе». Он и тут оказался прав — многие вещи встали на свои места абсолютно без моего участия, и при этом никакого дискомфорта я не испытала, наоборот. Не устаю удивляться — ну, почему, почему он всегда так безусловно, так бескомпромиссно прав?

К «закрытию сезона шашлыков» начали готовиться едва ли не за две недели — хотя это, скорее, условность, потому что дача у Дениса капитальная, с двумя каминами, и при желании туда можно продолжать ездить даже в морозы. Но традиция, черт ее побери… Меня это все, конечно, никак не касается, да и состояние оставляет желать лучшего, большую часть времени я провожу в постели. Олег, конечно, настаивает на том, чтобы я лежала в его квартире, мол, ему так будет легче за мной присматривать, но я категорически не хочу взваливать на него это.

Мне удобнее болеть дома и ни от кого не зависеть. Он приходит ко мне каждый вечер после работы, но никогда не остается на ночь — мы так условились в самом начале отношений, уже и не помню, почему, но это соблюдается неукоснительно, как, впрочем, и любая договоренность с Олегом. Он уходит около полуночи, дождавшись, когда я усну — закрывает двери ключом, а на тумбочке непременно оставляет чашку с чаем и какую-нибудь милую записку, что меня с утра несказанно веселит — меньше всего Олег похож на человека, способного писать романтическую чушь. Мне это не особенно нужно, но — не скрою — приятно. Когда с утра, еще не открыв глаза, ты в первую очередь думаешь о том, зачем же проснулась, потому что все тело ломит, а тошнота такая, что боишься сделать лишнее движение, такая вроде бы ерундовая мелочь, как пара ласковых слов твердым острым почерком способна примирить тебя с действительностью.

Я практически не выхожу из дома, целыми днями лежу в постели, выбираясь только в душ и за очередным стаканом молока — это все, на что способен мой организм. Олег привозит суши, которые, слава богу, пока еще удерживаются во мне, хотя уже далеко не в тех порциях, что раньше.

— Может, мы с тобой не поедем на шашлыки? — спрашивает он как-то вечером, лежа рядом со мной на кровати.

Кстати, никакой Темы, никакого даже просто секса у нас с ним в моей квартире нет, как бы дико это ни звучало. Не знаю, почему так, но максимум, который позволяет себе Олег в моей квартире — поцелуи. Мы можем часами лежать в кровати, обнявшись, и ничего не произойдет. Все-таки для Темы нам нужна обстановка, а для секса — Тема…

— Ты не хочешь ехать сам или пытаешься свалить все на мое состояние?

— Я не хочу, чтобы тебе было дискомфортно.

— А мне там должно стать дискомфортно? Интересно, кого же Дэн пригласил, — смеюсь я, удобнее устраиваясь под рукой Олега. — Кстати, Макс на меня обиделся?

Прогулки по пятницам с Историком на набережной прекратились еще до моей поездки, а сейчас об их возобновлении даже речи не идет.

— Нет, я ему объяснил. Он обещал наверстать, — улыбается Олег.

— Ну вот, а ты говоришь — дискомфорт. Если Макс не захочет практиковать что-то, то мы запросто сможем с наслаждением ругаться о войне. Благодаря ему, я знаю много такого, чего знать не хотела.

— Дело не в Максе, ты ведь понимаешь.

— Ты о том, что Денис Леру привезет? Мне все равно. Он хозяин, его и гости. Я переживу.

— Мне не очень хочется постоянно вас растаскивать.

Я поднимаюсь на локте и удивленно смотрю ему в лицо, пытаясь отыскать хоть тень улыбки. Но нет — он серьезен.

— Да ты не шутишь? Кого — меня растаскивать? С кем? С Лерой? Ты меня оскорбил. Я не связываюсь с теми, кого не считаю равными себе по уму. А Лера в свете последних событий показала, что с умом там беда-беда.

— Мари, ты ведь отлично знаешь, что стоит ей хоть как-то тебя задеть, и не только я влезу в этот конфликт, но и Денис. И ведь не факт, что он примет ее сторону.

Даже скорее всего — не ее сторону, я в этом не сомневаюсь. Денис не из тех, кто позволяет публично себя унижать и пренебрегать своим мнением. Особенно он не позволяет этого женщинам, с которыми у него отношения. А уж мою сторону он займет априори, тут даже двух мнений быть не может — ему куда важнее остаться рядом с нами, чем отношения с Лерой, какими бы они ни были. Но Олег прав — это будет выглядеть так себе…

— Если ты скажешь, мы никуда не поедем, — перекладываю я решение на того, кто, собственно, и должен его принять.

— Ладно, ближе к выходным определимся, — решает Олег. — Только пообещай мне ничего не принимать близко к сердцу.

За столько лет он еще не утратил надежды на то, что оно у меня есть… Я вообще мало что принимаю к сердцу в последнее время, у меня не остается на это сил, и я стараюсь их беречь. Оказалось, что это довольно просто — нужно только не думать ни о чем, что заставляет нервничать, и не общаться с теми, кто вызывает у тебя приступы сердцебиения. Исключение — Олег, но это, разумеется, не то, что вызывает у меня негативные эмоции.

— Ты ведь знаешь — если меня не трогают, я вообще существо миролюбивое.

— Ты-то? — вздыхает он, обнимая меня. — Ты у меня миролюбива, как спящая кобра.

— Не преувеличивай.

— Боюсь, что я преуменьшаю.

Мне совершенно не обидно это слышать — я отлично знаю, что он говорит это вовсе не для того, чтобы как-то задеть. Мне кажется, он вообще не в состоянии меня обидеть, предать мое доверие. Олег из той редкой породы людей, кто абсолютно не умеет врать или притворяться. Если он что-то говорит, то можно не сомневаться в правдивости его слов. Мне иногда кажется, что он похож на огромную скалу, которая закрывает меня от неприятностей — они просто разбиваются об него, и даже капли не долетают в мою сторону. Не знаю, откуда во мне такие ассоциации…

А Олег шепчет мне на ухо:

— Пойдем ко мне, малыш… можешь не одеваться, прямо в пижаме пойдем, пальто только накинь. А утром я тебя на машине к подъезду привезу. Пойдем, я тебя прошу…

И я понимаю, что ему надо. Он так редко сам просит меня об этом сам, что я не нахожу в себе сил отказать.

У него в квартире прохладно — Олег, кажется, принципиально не закрывает окон круглый год.

— В спальне сейчас закрою, — говорит он, помогая мне снять пальто и сапоги. — Ты иди в «нору», я чайник поставлю и приду к тебе.

В моем физическом состоянии количество практик резко уменьшается, зачастую сводясь к банальной порке, но нас это не очень беспокоит — двум извращенцам всегда приходят в голову различные идеи. Кроме того, порку я люблю, а Олег — садист без всяких там оговорок, и ему чем проще — тем лучше.

Забираюсь на диван за пологом, тяну на себя плед — в «норе» тоже холодно. Глаза слипаются, со сном проблемы — я клюю носом около восьми вечера и открываю глаза часов в пять, всякий раз удивляясь, как живут те, кто по биоритму «жаворонки», потому что я к пяти часам вечера чувствую себя вымотанной и уставшей.

Олег возвращается с чайником и чашками на подносе, ставит это все на столик и закрывает окно:

— Сейчас нагреется.

Он успел переодеться в широкие полотняные штаны и кимоно, которое не завязывает. Глядя на его обнаженную грудь, я забываю, что хотела спать.

— Иди ко мне, — отбрасываю плед и хлопаю по дивану рукой.

Он смеется:

— Мне не нравится твое выражение лица. Такое впечатление, что ты собираешься спать.

— Но ты ведь это сейчас быстро изменишь, правда?

— Правда, — кивает он, но на диван все-таки ложится, сгребает меня в охапку: — Соскучился я по тебе.

— Чего вдруг?

— Даже не знаю. Проснулся сегодня ночью, сел в постели — один. И думаю — ну, почему я все время один просыпаюсь? Почему ты упираешься и не хочешь… — но я быстро выбираюсь из его объятий, ложусь сверху и впиваюсь в его рот поцелуем. Ненавижу эти разговоры, давненько Олег их не заводил, я надеялась, что все успокоилось, и больше на эту тему мы говорить не станем. — В качестве последнего аргумента, — говорит он, со смехом отрывая меня от себя, — ты всегда ухитряешься мне что-то подставить, и я теряю мысль… но сейчас, похоже, ты абсолютно права — не стоило…

Он поднимается и идет к шкафу, где хранит все «тематическое» добро, от мешочков с веревками до зажимов и всех ударных девайсов, развешанных на крючках в только ему понятном порядке.

— И чего господин хочет? — интересуюсь я.

— А вот черт его знает… — бормочет Олег, разглядывая арсенал. — Чего-то хочет, это точно, но вот чего конкретно…

Встаю с дивана, подхожу и обнимаю его сзади за талию:

— Не мучайся, — протягиваю руку и снимаю с крючка нагайку.

Олег удивленно поворачивается и заглядывает мне в глаза:

— Это что еще?

— А что?

— Последние года три-четыре я не припомню за тобой тяги к однохвостым девайсам, кроме кнута.

— Все меняется.

— Мари, это настоящая нагайка, казацкая.

— И что?

— Будет больно.

— Ух ты! — говорю иронично, направляясь к кресту. — Но спасибо, что сказал.

Мне в спину летят латексные шорты, упаковка с чулками и перчатки:

— Это был твой выбор.

Пока переодеваюсь, думаю о том, что, возможно, погорячилась — нагайка у него действительно без дураков, даже не такая, какие делают «тематические» мастера, а казацкая, из особым образом выделанной кожи и со свинчаткой в кончике. Ее, разумеется, Олег убирает — она рассекает кожу даже при ударе в четверть силы. Ничего, справлюсь. Почему-то именно сегодня хочется совсем иной боли, не той, что обычно.

— Руки, — негромко произносит Олег, когда я, одетая, подхожу вновь к кресту. Поднимаю руки, он фиксирует их вверх и присаживается, обхватывая лодыжки кожаными поножами, закрепленными на концах крестовины. — С каблуков не сорвешься?

— Нет.

Он, как всегда, буквально на пару секунд прижимается к моей спине грудью, впечатывая всем телом в крест, и отходит. Слышу звук рассекающей воздух нагайки.

— Нет, все-таки сперва не это… — на спину мне опускается треххвостка — ну, еще бы, Олег никогда не станет по не разогретому телу работать, да еще и нагайкой.

Не знаю, в какую яму я проваливаюсь, но кажется, что тело мое отдельно, а я как бы наблюдаю за ним со стороны. Очень больно, но я совершенно не испытываю желания остановить это, потому что чувствую, какая волна идет от Олега. Человек кайфует от процесса, от зрелища, и его кайф передается мне, заставляя извиваться от удовольствия. На последних ударах не выдерживаю — ору в голос, но это уже даже не от боли… Звук падающего на пол девайса, движение воздуха в мою сторону, и к горящей от боли спине прижимается мокрая от пота грудь Олега. О-о-о… Мне всегда отрывает голову вот этот мгновенный его переход от звериной жестокости, с которой он опускает плеть мне на спину, к невероятной, нечеловеческой же нежности, с которой его руки обнимают меня. В такие моменты он может просить меня о чем угодно… но никогда, к счастью, этим не пользуется.

Пока я погружаюсь в свои ощущения, Олег успевает отстегнуть меня от креста и уложить на диван. Сам ложится рядом и закрывает глаза, стараясь выровнять сбивающееся дыхание — сейчас его самого «накроет». Усилим ощущения… сползаю чуть вниз и… он орет, выгибаясь и вцепившись рукой мне в волосы. Главное, чтобы не рванул, забывшись, но это так, шутка — никогда он не забывается настолько, чтобы навредить мне.

— Мари… — выдыхает он, не открывая глаз.

— Да, господин…

— Если ты захочешь уйти, я тебя убью.

Ложусь щекой к нему на грудь, обнимаю за талию:

— Ты можешь сделать со мной все, что захочешь.

Я не приукрашиваю — иной раз мне действительно кажется, что из его рук я могу принять что угодно, и это не вызовет во мне ни протеста, ни сопротивления, ни даже простого испуга. За эти два последних года я стала доверять ему слепо, вообще не думая ни о последствиях, ни о моральной стороне. Он сделал меня, наконец, такой, как ему надо. И, видимо, как надо мне — просто я этого не осознавала.

Пятница. Очень поздний вечер, едем на дачу. Начало октября выдалось дождливым и порой даже снежным, на дорогах слякоть и кошмар, усугубляемый незавершенными дорожными работами. Город задыхается в пробках, на объездных трассах ситуация не легче. Но мы же приверженцы традиций, черт бы их побрал, а потому в девятом часу вечера, когда глаза уже слипаются, едем на дачу, где компания, баня и шашлыки — финальные этой осенью.

— Вот чего ради мы туда едем, скажи? — натянув на глаза капюшон толстовки, бурчу я.

Олег не отвечает, постукивает пальцами по оплетке руля — перед нами пробка длиной в половину жизни.

Продолжаю:

— Пока доедем, будет ночь. Ну, ты в баню сходишь, то-се… а я? Буду сидеть и слушать пьяный бред? К тому моменту все уже напьются.

— Мари, хватит, — устало просит он. — Уже едем, какой смысл разговаривать об этом?

Приходится умолкнуть — я прекрасно знаю, что если продолжу, он вполне может открыть дверку и сказать — выходи. И это не будет шуткой. Нет, умение вовремя закрыть рот — очень ценное качество для женщины, не зря он мне постоянно это повторяет.

— Я тебя очень прошу — не обостряй отношения, хорошо? — продолжает Олег, пытаясь вывернуть влево.

— Ты про Леру? Я же сказала — мне все равно. Давно привыкла к тому, что всеобщая любовь — это не мое.

— Мари…

— Ну, что? Пообещать, что не вцеплюсь ей в волосы? Самому-то не смешно? Мне дела нет до их отношений с Денисом.

— Я не об этом, — чуть морщится он. — Ты отлично умеешь держать себя в руках, я это знаю. Я просто не хочу, чтобы ты нервничала и как-то реагировала.

— Олег, я что — неадекватная? Сегодня вроде не тот день. Я же сказала — мне все равно. Ты пойдешь в баню, я пойду с тобой, поваляюсь на диване в предбаннике — сокращу количество себя в поле зрения разъяренной толпы.

— Мари, дело не в толпе. Так уж вышло, что у тебя несколько иное положение…

— Да, дорогой, и это именно ты развил во мне это! Именно ты — своим отношением. Ты считаешь меня равной себе — собственно, я тут не вижу противоречий, я не саба, да и с мозгами, слава богу, у меня все в порядке. А другие Верхние относятся к своим нижним иначе. Ну, и ты ведь понимаешь, что на их фоне мы с тобой выглядим сильно вызывающе, а я особенно. Кто-то видел меня с утра в кухне готовящей завтрак? Нет — потому что я и в обычной жизни этого не делаю. Кто-то видел, чтобы я суетилась вокруг тебя и заглядывала снизу вверх в глаза? Правильно, ответ отрицательный — но и это только потому, что у нас вообще с тобой так не заведено. Но это — наши с тобой отношения, где мы сами устанавливаем правила и нормы. А сообщество, если можно так назвать нашу компанию, привыкло делать дела иначе. И, как всяких инакомыслящих, нас хотят немножко подровнять. Ну, хотя бы меня — раз уж я нижняя.

Он смеется, перемещая руку мне на колено:

— Ну, все верно. Нельзя так с мазой носиться, говорил же мне кто-то об этом.

— Так не носись.

— А вот это уже только мое дело. Моя нижняя — мои и придури. Серьезно, Мари — если тебя задевает общественное мнение…

— Меня?! Да ты не перегрелся ли? Мне наплевать на то, что думают обо мне другие. Мне наплевать, что они шипят за спиной от зависти. Мне на все плевать — кроме твоего отношения ко мне. Я стараюсь не слишком пятнать твою репутацию как Верхнего…

— Не поверишь — мне тоже плевать, — хохочет он, подмигивая. — Мы взрослые люди, как хотим, так и развлекаемся. Я не учу никого, как себя в Теме вести — и меня в ответ прошу насильно не образовывать.

— Ты не представляешь, как мне с тобой повезло, — вдруг серьезно говорю я, поднеся его руку к своей щеке. — Серьезно — я даже не представляю, чтобы я делала, будь на твоем месте кто-то другой.

— Даже не пробуй это представлять. Это же мое место.

Самым удивительным в этой вечеринке оказывается поведение Леры. Едва я выхожу из машины, как она подбегает, обнимает меня и шепчет в ухо:

— Мари, прости меня, ради бога, я такая идиотка… я же не знала, даже представить не могла.

— Не понимаю, о чем ты, — освобождаясь от ее объятий, потому что вижу, как вспыхивают глаза открывающего багажник Олега, говорю я. — Но давай забудем. Я тоже много лишнего наговорила, извини.

— Надо попозже поговорить, ладно? Меня просто разрывает.

— Лера, возьми пакет, — просит Олег, думая, видимо, что мы опять ругаемся.

Лерка хватает пакет с фруктами и бежит с ним в дом, а Олег косится на меня:

— Что, не успела из машины выйти, уже разборки?

— Вовсе нет. И расслабься, пожалуйста, все хорошо.

— Ну, смотри сама, — он обнимает меня за плечи, притягивает к себе и бормочет, прижимаясь к макушке: — Есть настроение повязать веревки.

В принципе, он мог не сообщать мне о своем желании — я давно не говорю ему «нет», чего бы он ни пожелал, но Олег так не может. Ему обязательно нужно поставить меня в известность заранее, чтобы дать время обдумать и принять решение. Я же понимаю, как сильно изменилась за время, проведенное с ним рядом. Я даже белье стала выбирать такое, как нравится ему — Дэн любил яркое, вычурное, кружевное, Олег же, напротив, любит гладкое и однотонное, по возможности — черное или бежевое. Он любит чулки и длинные перчатки — этого у меня на целый магазин. Еще — корсеты. Черные. И я довольно часто ношу их и в обычной жизни.

Правда, приходится кое в чем себя ломать — я всегда была поклонницей джинсов и брюк, но Верхний вдруг решил, что я этим злоупотребляю, и пришлось перейти на платья и юбки с высокими сапогами. Что, кстати, не так уж плохо, надо признать. Я, наверное, успокоилась и перестала искать подвох, начала больше доверять ему и прислушиваться, и все в жизни пошло как-то иначе — более спокойно и размерено, а я почувствовала себя счастливой.

«Ноябрь — почти имбирь. Я не люблю имбирь…», — эта строчка сетевой поэтессы, известной под именем Кот Басё, всегда крутится у меня в голове именно в начале ноября. Я не люблю имбирь, и ноябрь не люблю, и вообще осень. Никогда мне не бывает так невыносимо с собой, как в эти три месяца. То ли пейзаж за окном, то ли предчувствие длинной зимы, то ли просто общее ухудшение состояния, но все это вместе делает меня мало выносимой и особенно неадекватной.

Как назло, день рождения Олега — четвертого ноября. Мы собирались тихо отметить это вдвоем, но, разумеется, вокруг нас слишком много доброжелателей, и Денис с Лерой решили устроить сюрприз. В итоге, чтобы не обижать никого, мы согласились ехать на дачу, как будто у нас без этого мало разногласий.

Начать с того, что Олег по какой-то одному ему понятной традиции делает в свой день рождения подарок мне. Ну, казалось бы — что в этом особенного или странного? Порадуйся, прими, поблагодари — и все. Но нет — из года в год я повторяю одну и ту же ошибку и ничего не могу с собой поделать. Проблема в том, что подарки с каждым годом становятся все дороже, и мне все более неловко их принимать.

В этом году Верхний превзошел все мои самые абсурдные ожидания. Он привез из поездки в Иркутскую область шкурки золотистой норки, по собственному вкусу заказал мне шубу из них и утром четвертого ноября, когда я пришла поздравлять его, развернул ее и накинул мне на плечи. Справедливости ради скажу, что шуба оказалась именно такая, как я предпочитаю — прямая, чуть выше колена, с капюшоном и рукавами, которые можно превратить в три четверти, отстегнув часть. И цвет… Золотистую норку продают довольно редко, в цене черные, палевые и голубые.

Я сперва открыла рот от изумления, потом долго хлопала ресницами, а потом, разумеется, сказала то, что уже можно набивать в виде татуировки на моем лбу:

— Ну, и зачем?

Олег только рукой махнул — он давно к этому привык.

— Нет, спасибо, конечно, мне безумно нравится, но скажи — почему так сложно понять мое мнение на этот счет?

— Не докапывайся. Нравится — носи. Все.

Но настроение у него, разумеется, уже испортилось…

Именно потому я не стала ничего говорить, когда на пороге возник Денис и безапелляционно заявил, что мы едем к нему на дачу. Я видела, что Олег тоже не в восторге, но не может обидеть Дениса, а я, в свою очередь, сегодня уже достаточно приложила его самого, потому просто промолчала. Хотя дача — вообще не то место, куда мне бы сейчас хотелось.

Компанию Денис собрал приличную — во всех смыслах. Никого, кто раздражал бы меня, и это просто удивительно. Я вдруг посмотрела на него с благодарностью, и Денис еле заметно кивнул. Улучив момент, он подошел ко мне и шепнул:

— Знаешь, Мари, мне просто нужно, чтобы ты была у меня. Не спать с тобой, не «темачить» — нет, просто чтобы ты была.

И я поняла его. Мне в свое время было нужно, чтобы Лялька вот так «просто была у меня».

Олег, кажется, не заметил наших переговоров, но я дала себе слово больше ничем его сегодня не расстраивать и держать себя в руках. Нельзя портить человеку день рождения, это даже для меня слишком.

Я неважно себя чувствовала с утра, и это, как обычно, отражается на лице, а потому людям, знающим меня много лет, не составило труда догадаться. Денис ловко оттирает меня от плиты:

— Иди-ка вон в кресло, я тут сам, ты только скажи, что делать.

— Да я в порядке…

— Иди, я сказал, посиди. В порядке она. Сам разберусь — что я, мяса не видел?

Усаживаюсь в кресло, попутно рассказывая, что и как делать с мясом, которое решили запечь в слоеном тесте. На подхвате у шеф-повара — Лера, Олег разжигает в пристройке мангал, там же Историк и Север. Север, к моему удивлению, без нижней, и я спрашиваю у Дениса, в чем дело.

— Так они расстались, ты не слышала?

Когда я отхожу от лечения, то не особенно вникаю в дела тусовки, потому, конечно, не слышала.

— Он сказал, что устал терпеть бабу, у которой вечно «свободная касса».

Это меня удивляет. Так называемую «свободную кассу» организовал Север собственноручно, периодически давая свою нижнюю «погонять» другим Верхним. И теперь ведет себя как обычный ревнивый мужик, вспоминающий женщине ее прошлое.

— Я вот чего не понимаю, — говорит Лера, нарезая лук тонкими колечками, — ну, ведь он сам ее постоянно кому-то предлагал, даже здесь, ну, вспомните. И теперь делает ее виноватой? Оригинальная версия.

— Это обычная практика, — Денис пожимает плечами и переворачивает обжаривающийся на сковороде кусок телятины. — Просто в это нельзя заигрываться. Ну, и от нижней многое зависит. Ты ведь понимаешь, что далеко не каждая согласится.

— Ты же говорил, что слово Верхнего — закон, если они в Д/с?

— Но рамки-то все равно должны быть. Так можно до любого бреда договориться. Есть вещи, которые нижняя по разным причинам делать не хочет и не может.

Мне очень хочется сказать ему, что в свое время он не придерживался подобной точки зрения, и, хотя мы в Д/с не состояли, частенько Денис пытался меня прогнуть на какие-то вещи, которые я делать не могла и не хотела. Не прогибал — но пытался. У меня другой характер, и именно поэтому ему никогда не удавалось ничего подобного со мной провернуть. Однако устраивать сейчас ссору не хочется, да и Олегу будет не особенно приятно. Он не ревнует к прошлому, он для этого слишком самодостаточный, но я-то понимаю, что любые напоминания о том, что я когда-то была не с ним, не приносят удовольствия.

— Сок будешь? — спрашивает Денис, вынимая из-под стола пачку персикового сока.

— Буду.

— И мне, — вытирая слезы от лука, просит Лера. — Фу, черт, хорошо, не накрасилась.

Пьем сок, Денис выкладывает мясо на тарелку, чтобы немного остыло, подходит к нам и приобнимает Леру за плечи. И я вдруг вижу, как у него светятся глаза. Интересно, кто у кого в этой паре нижний? Но, если честно, внутри мне становится легче — если у них все будет нормально, то Денис отцепится, наконец, от меня и Олега. А что? Будут как два свитча — то есть те, кто меняет позиционирование в зависимости от обстоятельств — с нижними — Верхний, и наоборот. Даже удобно, наверное.

Вернувшийся с улицы Олег сбрасывает на вешалку куртку и входит в кухню с настороженным лицом — ждет, бедолага, скандала. Вот это я довела мужика… Но, застав картину вполне идиллическую, чуть улыбается уголками губ, и я прямо чувствую, как его отпустило — все в порядке, ссор нет, тихо-мирно готовим мясо. Он подходит ко мне, садится на подлокотник кресла и легко целует в макушку:

— Как себя чувствуешь?

— Все хорошо, не волнуйся, — протягиваю ему стакан, и Олег делает глоток.

— Я соскучился, — бормочет он мне в волосы, когда Лера отвлеклась на распаковку теста, а Денис сливает сок, выделившийся при жарке мяса, в кружку.

— Я тоже.

Не лукавлю — больше недели ничего не происходило, было не до Темы, и теперь, когда он так близко, мне нестерпимо хочется. Но придется терпеть.

Вечеринка удается, всем весело и вкусно, разговоры не смолкают, словом, все хорошо — так, как, пожалуй, давно не было. Олег практически не пьет, но это уже давно ни у кого не вызывает никаких вопросов, и мы ухитряемся тихо улизнуть на второй этаж в свою комнату. Но на полноценный экшн не оказывается сил, потому ограничиваемся какой-то быстрой прелюдией и долго занимаемся любовью. Олег засыпает у меня на руке, обхватив за талию, и я даже пошевелиться боюсь, чтобы не разбудить — у него усталый вид, и мне хочется, чтобы он хоть здесь выспался.

Но часа в три вдруг звонит Лялька, и я, зная, что так поздно она звонит только в случае, если это не может ждать утра, хватаю трубку и выскакиваю на балкон в пижаме и босиком. Десяти минут при температуре минус восемь оказывается вполне достаточно, чтобы утром я проснулась с больным горлом. Причину Олегу не озвучиваю — знаю, что он будет недоволен.

Через три дня просыпаюсь и понимаю, что пропал голос. Опять! Ничего не сказав Олегу, еду к знакомому фониатру, потому что уже понимаю, в чем причина — узлы на связках. Доктор предупреждал, что такое может повториться. И в этот раз все значительно хуже, а после операции мне запрещено разговаривать. Вообще. На пять дней — режим тишины, нельзя даже шепотом. Олег, забирая меня из больницы, внимательно выслушивает наставления доктора, выразительно показывает мне кулак, а по дороге домой заезжает в книжный и выходит оттуда с блокнотом — общаться будем в письменной форме. Он, кстати, зачем-то хранит блокнот, оставшийся после прошлой операции — голубой блокнот на пружинках в мягкой обложке, исписанный моим неровным почерком. Там я писала ему такое, что никогда не произносила вслух, и потому, наверное, эти записки ему так дороги.

— Наконец-то я смогу не слышать твоих возражений, — смеется он, кидая блокнот мне на колени.

Но он забыл, что я и пишу с той же скоростью, с какой произношу слова…

Все пять дней я ночую дома, но дни провожу в его квартире — оспорить не могу, потому подчиняюсь, не хочется разводить диалоги на бумаге. Прихожу утром, ухожу поздно вечером — Олег провожает до квартиры и уходит к себе. Под настроение готовлю ему ужин, на чем, кстати, Олег никогда не настаивает, ему нравится делать это самостоятельно. Но перед пирожками, например, устоять он не в силах, а я люблю возиться с тестом, мне совершенно не сложно к его приходу напечь пирожков с капустой, картошкой и луком и яйцами.

— Растолстею, — всякий раз вздыхает он, откусывая очередной кусочек.

А мне нравится сидеть за стойкой и наблюдать за ним.

Темы сейчас нет, Олег в этом смысле тоже непробиваемый, и ничего сделать с этим я не могу, поэтому терплю. По вечерам он выводит меня гулять, замотав горло шерстяным платком, который купил специально, и я выгляжу, как сноп, но тоже не возражаю — бесполезно. Мы гуляем вокруг дома, благо, погода относительно теплая, и Олег подолгу читает мне японские танка и рассказывает старые легенды. Мне очень нравится его голос, кажется, уже не существует для меня в мире звука приятнее, так странно…

Он держит меня за руку, стянув с нее перчатку, и в его огромной горячей ладони моей вечно мерзнущей руке так спокойно и хорошо. Почему я не люблю его? Привязана, испытываю безграничное доверие, нежность, благодарность, уважение — но не люблю. Я очень жестокая, жесткая, холодная внутри, со мной трудно, потому что нет отдачи, я это знаю. И не могу понять, что удерживает его рядом со мной. Но, с другой стороны, если бы он хотел, то ушел бы.

Та же Лялька всегда пытается уколоть меня фразой «ты не ценишь хорошего к себе отношения, так и не держи возле себя мужика». И даже она никак не может понять — я не держу. Он свободен, более того — я буду вынуждена принять любой его выбор в свете наших нынешних отношений. И если он не уходит, значит, ему это не нужно. Я ему нужна — я, такая, как есть, со всеми трудностями, странностями. Зачем-то нужна.

Оказывается, издавать звуки — это счастье. Когда мне разрешают говорить сперва шепотом, затем тихим голосом и только через две недели — почти в полную силу, я чувствую себя совершенно счастливой. Правда, к вечеру голос пропадает, неполное смыкание связок, но это пройдет со временем. Доктор запретил громкую речь и долгие монологи, но это, наверное, даже к лучшему — я осекаю себя в желании сказать лишнее, что, разумеется, благотворно сказывается на наших отношениях. Олег выглядит довольным, ну, и прекрасно.

Зима в этом году пришла аккурат в ноябре, практически сразу после дня рождения Олега, и сезон снегоходов открылся не в декабре, как всегда, а в конце ноября. Пару раз Олег ездил без меня, но, как только мне стало можно бывать на улице, я езжу с ним. Кататься не люблю, сижу на даче, пока они с Дэном гоняют неподалеку от поселка. Возвращаются мокрые, уставшие, но сбросившие напряжение трудовой недели. Конец года у всех какой-то нервный, и к пятнице кажется, что вот-вот взорвешься, и вот эти выезды дают всем нам возможность разрядиться — они катаются, я лежу у камина с книжкой. Каждому свое, в общем.

Роман Дениса с Лерой, к нашему удивлению, постепенно развивается. Я с трудом удерживаю рвущиеся с языка колкости, но в душе рада, что Денис стал уделять нам с Олегом меньше внимания, хотя в эти поездки на дачу Леру не берет. Иногда, если вдруг мы с Олегом ночью решаем развлечь себя привычными упражнениями, мне кажется, что я слышу, как Денис поднимается по лестнице и сидит под запертой дверью. Возможно, это всего лишь плод моей фантазии, но Олег однажды, оторвавшись от меня, на цыпочках подходит к двери и быстро ее распахивает, и Дениса мы, действительно, видим.

— Пошел отсюда, — коротко приказывает Олег.

— Извини, — бормочет Денис, а меня просто разрывает от злости:

— Я больше сюда не поеду!

— Прекрати истерику, — так же коротко велит он мне. — Ты будешь делать то, что я скажу. У меня пока нет возможности вывозить тебя туда, где его нет, чтобы ты хоть немного воздухом дышала, поэтому потерпишь.

Словом, опять сеансы группового мазохизма.

В декабре доктор спешно вызывает меня в Москву. Я, признаться, не рассчитывала на эту поездку, она совершенно не вовремя, но отказаться нельзя. Я улетаю в понедельник, а вечером на следующий день в мою дверь звонят, и на пороге — Олег. Меня захлестывает благодарность — завтра мне объявят очередные результаты обследования, я этого боюсь и не готова опять пройти через это в одиночку. Я не просила Олега приезжать, никогда об этом не прошу, но вот уже в который раз он чувствует, как сильно нужен мне. Всю ночь мы не отрываемся друг от друга, и это какая-то совершенно иная близость, чем всегда.

— Я с тобой, — шепчет он мне в ухо. — Я всегда буду с тобой.

Я не могу даже ответить, потому что непременно заплачу. Зато я знаю, что завтрашний ад пройду не в одиночестве.

К врачу я его, естественно, не беру, и Олег, поворчав, остается в холле. Но я все время чувствую, что он здесь, со мной, что я смогу сразу прижаться к нему и почувствовать поддержку, что бы ни случилось. Результаты плохие.

Мы выходим из клиники, оказываясь в слякотной декабрьской столице, и кажется, что низкое серое небо готово рухнуть нам на головы. Здесь тепло, постоянно моросит не то мокрый снег, не то дождь, снега нет, зато грязи под ногами хоть отбавляй. Ныряем в метро, доезжаем до своей станции и идем в японский ресторан. Удивительно, но я не плачу, хотя внутри стоит ком. Олег прикуривает мне сигарету, я затягиваюсь, кашляю. Я ему не сказала, но он и так все понял.

— Ничего, справимся, — произносит он спокойно.

— Я больше не могу.

— Разберемся, — бросает он коротко, давая понять, что разговор на эту тему окончен.

Есть не могу, но приходится проглотить несколько роллов. Лицо Олега непроницаемо, но я знаю, что это оттого, что он переживает. Показывать эмоции не в его правилах, потому он напускает на себя это нарочитое равнодушие. И мне от этого еще хуже — потому что причина всего этого, увы, я.

— Пойдем, походим, — предлагает он, рассчитываясь.

— Там противно.

На самом деле я боюсь наткнуться на Ляльку. Но Олег непреклонен, и мы идем гулять. Зная этот район довольно хорошо, я увожу Олега в ту сторону, где гарантированно не натолкнусь на нее, и даже домой мы возвращаемся по другой дороге, чтобы обойти ее дом и двор, через который неизбежно пришлось бы пройти. Не могу.

Билет у него на завтрашний утренний рейс, вставать нужно рано, но разница во времени в этом случае нам только на руку. Заказываем ужин на дом, ложимся в постель, и я вдруг с радостью обнаруживаю, что его прикосновения ко мне никак не изменились. Он ведет себя так, словно ничего не поменялось, и меня снова переполняет чувство благодарности — Олег, пожалуй, единственный, кто понимает мое стремление не жить в болезни. Он не привез ничего из девайсов — ну, это понятно, но ремень-то никто не отменял, и экшн я получаю такой, как привыкла.

Потом стою на застекленной лоджии в полотенце и курю, глядя на погрузившуюся в ночь Москву. Спина горит так, словно с нее содрали кожу, но на душе легче. Олег выходит из душа, обнаруживает меня на балконе и отвешивает ощутимый шлепок по заду:

— Нормальная ты? Стоишь вся горячая на холоде, давно не болела? Марш в комнату!

Подчиняюсь. Он идет следом, закрывает балконную дверь. В квартире жарко, но если оставить открытым балкон, появляется сквозняк. Олег садится на диван, манит меня к себе и сдергивает полотенце:

— Ну-ка, спину покажи. Нормально, — трогая кожу, говорит он. — Ложись на колени ко мне.

— Олег…

— Быстро.

Опять подчиняюсь, хотя терпеть не могу спанкинг, меня это почему-то морально подавляет. Через пару минут зад горит, как в костре, Олег легко переворачивает меня на спину и целует:

— А что лицо недовольное?

— Ну, ведь знаешь, что я это не люблю.

— Знаю. Потому и делаю.

Я вдруг сажусь к нему лицом, обхватываю ногами его спину и беру в руки лицо. Мы так близко, что слышно, как колотятся сердца. Прикасаюсь губами к губам, еще раз, еще… его руки начинают двигаться по моей спине, я чувствую, как он весь напрягся и еле сдерживается. Провожу языком по мочке уха — и все, мой самурай сломался, сбрасывает меня на пол, разворачивает спиной к себе, укладывает на диван грудью и… судорожно хватаю диванную подушку, утыкаюсь в нее лицом, что есть силы, чтобы не орать в голос — все-таки ночь.

Я люблю эти моменты, когда он перестает думать обо мне и делает только то, чего хочет сам. Чувствую руку в своих волосах, он сгребает их и сильнее вжимает мою голову в подушку, два-три последних толчка — все, Олег сбрасывает меня на пол и валится сверху, придавливая к ковролину. Лежим так пару минут, восстанавливая дыхание.

Как же я не хочу, чтобы он уезжал завтра… могу, конечно, попросить, и он отложит все свои дела, сдаст билет и будет со мной столько, сколько нужно, но… нет, это слишком эгоистично, у него много дел в конце года, много документов, отчетов, он не может просто так взять и вырвать неделю из своей деловой жизни. Придется справиться самостоятельно.

Он несет меня в душ, а я даже на ноги подняться не могу, настолько устала. Люблю это состояние…

Утром он все-таки уезжает, и я плачу все то время, что сама собираюсь в больницу.

Возвращаться из тепла и дождя в мороз всегда чревато простудой, но я человек опытный, подготовилась, и в самолете вынула из рюкзака свитер и теплый шарф, потому не замерзла. Олег приехал встречать, как и обещал. Обнимает меня так, словно мы расстались не пять дней назад, а не меньше месяца.

— Соскучился, — бормочет он в волосы, сняв с меня капюшон в зале прилета. — Ко мне поедем.

Я не спорю — даже лучше, что к нему, не хочу быть одна, устала.

— Тебе же на работу.

— Я сам себе начальник.

Отлично, значит, сейчас я смогу спокойно поспать, обняв его, и это будет самый лучший сон, о каком только можно мечтать.

Машина припаркована совсем рядом — как ему это удается всякий раз, даже не представляю, в нашем аэропорту перманентная реконструкция вот уже который год, прямо как в Домодедово, потому с парковками настоящая беда. Едем в город в плотном морозном тумане, дороги почти не видно.

— Холодно, — ежусь я, засовывая руки в рукава дубленки — рукавицы, конечно, в чемодане, а тонкие кожаные перчатки ситуации не улучшают.

Печка в машине работает во всю, окна запотели, становится немного теплее.

— Ты себя нормально чувствуешь? — спрашивает Олег, поглядывая на меня искоса.

— Вполне. Если ты чего-то хочешь…

— Ну, вот кто про что, — смеется он. — Я всегда чего-то хочу, но это же не значит…

— Значит, — перебиваю я. — Значит.

— Не перегибай, Мари. За столько лет не научилась, что рулить мной нельзя?

— Я не рулю, я хочу, чтобы тебе было хорошо.

— А мне хорошо. Я везу домой любимую женщину — что еще надо-то?

— Мы с тобой не… — но он перебивает:

— Вот именно потому, что мы с тобой «не», как ты выражаешься, ты сейчас не будешь со мной спорить, а молча сделаешь то, что я скажу.

Ого… сделать-то я, понятно, сделаю, только вот что именно? Обычно мой Верхний не склонен к экзотическим заданиям, у него нет каких-то совсем уж извращенных фантазий, какие он непременно желал бы реализовать с моей помощью, но все когда-то бывает впервые.

К счастью, ничего страшного он не хочет. Когда приезжаем домой и поднимаемся в квартиру, он с порога велит мне раздеваться прямо в коридоре и идти в ванную. Сам проделывает то же самое и присоединяется, наполняя водой огромную ванну и ложась туда вместе со мной. Горячая вода, соль, пена, его руки, его тело — я, кажется, теряю сознание от удовольствия. Олег вытаскивает меня, заворачивает в полотенце и несет в спальню. Я вдруг чувствую в себе острое желание боли, настолько сильное, что не могу удержаться:

— Господин, пожалуйста…

— Нет.

О-о-о!!! Я-то знаю, что он ни за что не отступит от своих слов, значит, придется терпеть и ждать, когда он сам решит, что пора. А он решит, я знаю, вопрос только во времени.

Послушно укладываюсь в постель, вытягиваюсь всем телом и только теперь чувствую, как сильно устала за перелет. Противно ноет спина, но это пройдет через пару часов. Олег опускает темную штору, чтобы не дать начинающемуся дню беспардонно вламываться в комнату, и ложится рядом. Я чувствую запах его тела, и внутри все переворачивается. Хочется прикасаться, трогать, целовать. Хочется чувствовать, что он принадлежит мне.

Мое напряжение передается ему, Олег открывает глаза и насмешливо смотрит на меня:

— Что, кошка, так подпирает?

Киваю, закусив губу, потому что — странное дело — боюсь застонать. Казалось бы, после дороги, ночного перелета, предыдущей тоже почти бессонной ночи — я испытываю такое острое желание, с которым не могу совладать.

— Умотаешь ты старика, — смеется Олег, вставая с кровати и быстро закидывая меня на плечо. — Ну, не жалуйся потом.

— Когда это я жаловалась?

— Ты — никогда, — со смехом подтверждает он, опуская меня возле креста. — Стой пока тут.

Он наскоро набрасывает полотняные хакама и кимоно, вынимает из шкафа чулки, туфли и перчатки, бросает мне и, пока я все это натягиваю, раскладывает на диване плети, связку зажимов и кляп. Манит меня пальцем, подхожу и привычно закладываю руки в замок за спиной, подставляя ему грудь, которую он сперва долго гладит кончиками пальцев и языком и только потом выуживает из связки завинчивающиеся зажимы и крепит их на соски. Натягивает цепочку так, что я невольно тянусь за ней, тихо охнув от пронзившей все тело боли. На губах у Верхнего ухмылка, и на грудь цепляются еще и тугие пластиковые прищепки. И со всей этой конструкцией он меня сейчас к кресту зафиксирует, так, что при каждом ударе плетью я буду впечатываться в доски грудью и ощущать адскую боль. Он подходит ко мне вплотную, так, что прищепки упираются ему в тело:

— Закинь правую ногу мне на бедро.

Подчиняюсь, покачнувшись, но он ударом стека по спине возвращает меня в вертикальное положение:

— Стой ровно.

Это довольно трудно — балансировать на каблуке, держа руки за спиной и удерживаясь только закинутой ему на бедро ногой. Рукоять стека оказывается у меня во рту, я сжимаю ее зубами, чувствуя привкус кожи, которой она обтянута. Рука Олега во мне, двигается быстро и довольно безжалостно, а он смотрит мне в глаза, не отрываясь, и я вдруг чувствую приближение оргазма. Но, разумеется, он тоже это чувствует, а потому убирает руку и, чуть отклонившись от меня, щелкает пальцем по прищепкам. Закусываю стек сильнее — больно. Губы Олега скользят по шее, по груди, к прищепкам, он берет одну из них зубами и смотрит мне в глаза. Я зажмуриваюсь, он резко разжимает прищепку — кажется, что из глаз сыплются искры. Таким же манером он снимает еще одну, но на этом — все.

— Опусти ногу.

Становлюсь на обе ноги, покачиваюсь — в голове уже слегка зашумело.

— Иди к кресту. Спиной ко мне.

Ну, разумеется! Спиной к тебе, как иначе… Становлюсь, как велено, и в тот же момент его рука, обхватившая меня сзади за шею, впечатывает меня в крест. Я выпускаю изо рта стек, он падает на туфли. Олег поднимает его, медленно ведет по моей спине вдоль позвоночника, и я чувствую, как вслед за кожаным наконечником по коже бегут мурашки. Он никогда не бил меня стеком — ни разу, это, скорее, элемент прелюдии, разогрева.

— Руки.

Поднимаю руки, Олег фиксирует их к окончаниям крестовины, то же — с ногами. Приносит кляп, вставляет, закрепляет ремешок. Его руки, кажется, повсюду, теперь ему ничего не мешает, и он трогает меня везде то мягко и нежно, то грубо и больно. Но, едва я подхожу к черте, он тут же останавливается, конечно — я никак не могу понять, каким органом он ощущает мою готовность и всегда успевает остановиться.

— Нет, милая, сегодня ты кончишь ровно тогда, когда я решу, — шепчет он, прижавшись губами к моему уху, и я понимаю, что это случится нескоро… Олег прекрасно умеет контролировать не только себя, но и меня.

Он порет долго, так, что у меня начинают подгибаться ноги, и я провисаю на наручах, не обращая уже внимания на боль в груди — кажется, что она вздулась и горит. Наконец Олег решает, что с меня достаточно, бросает плетки на пол и отстегивает меня от креста. Я еле держусь на ногах, но он разворачивает меня лицом к себе, прислоняет спиной к кресту и берет стек, по одному сбивая им прищепки с груди. Когда остаются только винтовые зажимы, он переносит меня на диван, укладывает на спину, заставив подвернуть руки под себя, и приносит флакон с маслом, капает на соски и за цепочку сдергивает зажимы, которые по маслу слетают в одну секунду. Отбросив их в угол, Олег ложится на меня сверху, целует в губы:

— Жива?

— Да… — выдыхаю я, не чувствуя ни собственного тела, ни огромного тела Олега, вдавившего меня в диван.

— Раздвинь ноги, — он сползает вниз, и я закатываю глаза от боли и одновременного удовольствия.

Когда же он вламывается в меня, я уже, кажется, не чувствую вообще ничего, и никакого оргазма не предвидится, но я забыла, с кем имею дело. Приближаясь к концу, он вдруг вскидывает руки и зажимает пальцами мои соски так, что я вскидываюсь под ним, и тут же нас обоих накрывает волной. Как я ухитряюсь при этом не потерять сознание — непонятно, но в голове шумит и гулко бухает, а тело стало совершенно невесомым.

Олег скатывается с меня, ложится на спину и тяжело дышит, закрыв глаза. Я же не могу даже пошевелиться, совершенно размазанная по дивану эмоциями и физическими ощущениями. Тело не реагирует на прикосновение его руки, я не в состоянии даже глаза открыть.

— Ты лучшая, моя Мари, — шепчет Олег мне на ухо.

Мой день рождения отмечаем вдвоем в ресторане за городом. Это даже не ресторан — загородный клуб с номерами. Олег снимает там «люкс» на все выходные, и мы проводим их в настоящей нирване с бассейном, где только мы, с нежаркой сауной, с долгими прогулками по заснеженному лесу. Никакой Темы — мы спим, обнявшись, неторопливо занимаемся любовью, завтракаем прямо в постели. Но, вот честно, предложи мне кто-то сделать такую жизнь повседневной — я бы отказалась. Это должно быть вот таким праздником, подарком, а не буднями, потому что иначе все эти милые моменты потеряют свою ценность.

Это как с Темой — пока она не становится обыденной, получаешь эмоции, но если в перспективе видишь каждодневные экшены и практики, сразу пропадает все желание. Нет, я хорошо провела выходные — и на этом все. Нельзя есть пирожные каждый день, перестанешь их любить.

Последняя неделя уходящего года выдается для меня слишком напряженной. Неприятности накрывают волнами, я не успеваю вынырнуть из одной — как на голову валится следующая. Проблемы с кочегаркой, ее опечатывают, я мечусь между приставами, судами, министерством экологии и домом, где мне удается разве что принять душ и сунуть в рот какую-то еду, порой даже непонятно, какую именно. Я сплю не больше двух часов в сутки, худею, нервничаю.

Мне помогают все, кто может, арендаторы дежурят по очереди в помещениях, обогревая трубы тепловыми пушками, чтобы не перемерзли — кочегарка не работает, а мороз давит за тридцать. Снять печати приставы соглашаются только после новогодних праздников, хотя суд постановил иначе. Я не могу добиться исполнения решения, уговариваю, упрашиваю — мороз усиливается, если лопнут трубы, можно закрывать и сервис, и мойку. Олег ездит со мной, забросив собственные дела, тоже дежурит по ночам в сервисе, старается снять с моих плеч хоть часть этого груза, но, разумеется, по разным причинам он не может решить абсолютно все.

К тридцать первому декабря я уже не соображаю, что происходит, отказываюсь ехать с Олегом на дачу к Денису, где собирались встречать Новый год, и, откупорив бутылку шампанского в одиночестве, укладываюсь спать ровно пятнадцать минут первого, едва сделав три глотка. Правда, в четыре просыпаюсь, как по будильнику, и звоню Ляльке в Москву — всегда поздравляю ее с Новым годом, так уж повелось, и сегодня тоже не смогла нарушить традицию, хотя пыталась попробовать.

Сплю все первое число, изредка открывая глаза и довольно слабо соображая, где нахожусь. Телефон не включаю, телевизор тоже — просто сплю. Однако второго все-таки приходится вернуться к жизни. Олег звонил за два дня раз пятьдесят, но я не испытываю угрызений совести — на это не осталось сил. Набираю ему сама, Верхний предельно зол, но старается сдерживать себя:

— Могла бы хоть смс написать, что жива.

— Мог бы приехать, если так волновался, — неожиданно для самой себя выпаливаю в трубку.

— Мог бы, если бы тут не за сорок и машина не перемерзла, — отрезает он. — Из трех тачек ни одна не завелась, вот тебе и джипы на дизеле. Но даже не это самое забавное.

— Да? И что же?

— Не поверишь — все второй день в лежку, продирают глаза только для того, чтобы очередную бутылку открыть, я заколебался нянчиться. Не надо было ехать, — злится Олег. — И, как назло, не могу лампу паяльную найти, в гараже у Дэна бардак. Как найду — сразу приеду.

Ну, ясно — пытается отогреть машину, но без лампы это невозможно. Бедолага, я-то представляю, каково ему, трезвому, в пьяной компании…

Третьего января я, взяв такси, еду на базу, проверять печати и пушки. Все вроде в порядке, приезжают приставы, фотографируют, сочувственно качают головами, но снять печати не имеют предписания. На улице холодно, ноги мерзнут даже в уггах, и я жалею, что не поехала в лыжном комбинезоне и теплых ботинках.

Добираюсь домой и сразу лезу в ванну, прихватив бутылку шампанского. Ненавижу этот напиток, но ничего другого в доме нет, а согреться необходимо. Развозит меня практически сразу, хорошо еще, что воды я налила не по горло, а не то запросто захлебнулась бы. Засыпаю прямо в ванне и не слышу ни звонка, ни открытой ключом двери. Открываю глаза только в тот момент, когда Олег, рванув двери ванной, оказывается на пороге и видит меня в таком непотребном состоянии.

— Ну, ни фига себе, — присвистывает он, садясь на корточки рядом с ванной. — Я, значит, все утро грею машину долбаной лампой, несусь, сломя голову, а тут пьяный заплыв.

— Присоединяйся, — приглашаю я, махнув рукой.

— Нет уж, — смеется Олег, сбрасывая пуховик и беря полотенце с вешалки. — Вставай. Ну, хватит, Мари, вставай, надо обсохнуть и ехать. Я же только за тобой и в магазин, нас ждут.

— О-о-о… давай не поедем, а?

— Нет, Мари, мы поедем. Ты не представляешь, как хорошо за городом, — вытаскивая меня из ванны, говорит он. — Снег белый, воздух чистый, тишина…

–…и пьяные тематики валяются, — бурчу я, подчиняясь его рукам.

— Ну, тебя это никак не коснется. Я купил рыбу, приедем — тар-тар тебе сделаю, стейк на углях пожарю, — в этот момент я понимаю, что даже не помню, когда ела нормально, и рот заполняется слюной — готовит он лучше любого шеф-повара. — Камин затопим, посидим, бери книжек каких-нибудь, мы до конца праздников не вернемся.

— С ума сошел? Восьмого приставы приедут…

— Съездим, встретим и вернемся.

— Девятого рабочий день…

— У кого?

— У всех.

— А мы-то тут при чем? Кому надо — уедут, мы останемся. Я хочу, чтобы ты отдохнула, выспалась, подышала и вообще пришла в норму, на тебя смотреть страшно.

Тут он прав — за неделю я потеряла четыре с лишним килограмма, осунулась, под глазами тени. Отдых мне бы не повредил… Но там Денис, это все осложнит.

— Не волнуйся, он тоже все понимает, — видимо, я вслух произнесла про Дениса, Олег услышал.

— Вот скажи — тебе зачем нужно его постоянное присутствие, а? Руку ставить?

— Мне? Ставить руку? — удивленно тянет Олег. — Ты меня сейчас опустила.

— Тогда — зачем?

— Так, все, Мари, ты еще пьяна, и говорить смысла нет, — отрезает он. — Суши волосы, собирай вещи на пять дней — и поехали, скоро стемнеет, там и так туман.

Спорить дальше смысла не имеет, потому подчиняюсь, высушиваю волосы, достаю саквояж и бросаю в него кое-какие необходимые вещи и пару книг. Сдаем квартиру на пункт охраны, садимся в машину и выезжаем на трассу.

Дорога довольно плохая, хоть и почти пустая, холодно, и машин практически нет. Но все затянуто плотной дымкой, видимость никакая, Олег едет медленно, нервничает — терпеть не может тащиться с черепашьей скоростью на джипе, да и кому это понравится. Я незаметно засыпаю — сказывается алкоголь и ванна, и сплю до самого поселка.

Встречает нас не вполне твердо держащийся на ногах Историк в обнимку со своей нижней. Та, похоже, совсем лыка не вяжет, потому что пытается повиснуть на Олеге. Тот, скривив брезгливую гримасу, осторожно отодвигает ее:

— Держим себя в руках.

— О-о, привез-таки свою графиню! — пьяно ржет Лена, кутаясь в пуховик Дениса. — Мари, ты где шаталась все праздники?

— Некоторые, дорогуша, еще и работают, — огрызаюсь я — терпеть не могу, когда к моему Верхнему кто-то тянет свои руки.

— Ну, ясное дело, — подмигивает она. — А твой, как последний девственник, в комнате с книжкой пролежал, пока мы тут замутили кой-чего.

Не то чтобы мне это было интересно или как-то взволновало — я отлично знаю, что Олег никогда не позволит себе лишнего, не прикоснется к чужой нижней, не примет участия в чужом экшене, разве что в роли донжона. Я ему доверяю — иначе зачем быть вместе?

— Кто еще тут? — спрашиваю у Лены, пока идем к дому по протоптанной между сугробов дорожке.

— Север с Иркой, Лерка и Мастер.

— С Иркой? Они ж расстались вроде.

— Ой, расстались-сошлись, кому какое дело? Приехали вместе, никто вопросов не задал. Она тут два дня отжигает. Ты смотри — у нее с головой совсем плохо, она и к Олегу пыталась подкатить, без вариантов, конечно, но ты все равно приглядывай.

Я насмешливо окидываю ее взглядом:

— Приглядывай лучше за своим.

— Вот меня что в тебе всегда бесит, так твоя уверенность в собственной исключительности. Думаешь, не найдется нижняя лучше тебя?

— Даже наверняка найдется, — согласно киваю, снимая угги в прихожей. — Но даже это не сделает меня менее мной, понимаешь?

— Вот сука, — ржет Лена, еле попадая в тапочки.

На меня из комнаты вываливается Лера, обхватывает руками и слегка поднимает над полом:

— Мари, с Новым годом!

— Отпусти, безумная, — отбиваюсь я, чувствуя, что она довольно интимно уже тискает меня. — Лерка, серьезно — хватит.

— Изголодалась я по женской ласке, — шепчет она мне на ухо, и я, рассвирепев, отталкиваю ее:

— Напилась — контролируй себя.

На мой голос появляется Олег, выразительно смотрит на Леру, та сникает:

— Все, уползаю. Пойду посплю, голова не варит, — уходит в комнату Дениса, а я иду в кухню, где за столом уже сидит всклокоченный Историк, держит двумя руками большую кружку с чаем:

— О, Мари, наконец-то дошла! Хоть поговорить с кем-то, а то задрали эти убогие.

— С Новым годом, доцент, — смеюсь я.

— Ой, не напоминай — сессия после праздников, аж жить не хочу, — машет он рукой.

Олег режет семгу на тар-тар, я беру лимон, выдавливаю сок, потом режу авокадо. Историк прихлебывает чай, Лена чистит картошку, удивляя меня отличной координацией при совершенно пьяных глазах. В комнате за стеной храпит Север — кажется, что стена трясется от этих звуков. Появляется помятый Денис в спортивных брюках и босиком:

— Пива нет у нас?

— В багажнике, — бросает Олег, и Дэн идет на улицу прямо так, босиком, по снегу.

Возвращается с двумя упаковками баночного пива, выдирает банку из полиэтилена, открывает и пьет, запрокинув голову.

— Уф… думал, сдохну, — бросая пустую банку в ведро, произносит он и тут же переключает внимание на меня: — Ну, наконец-то. Боялся — не дождемся.

— Прямо все жданики съел, да? Не беси меня.

— Олег, она хамит, — пытается привлечь внимание моего Верхнего к моему неэтикетному поведению Дэн, но Олег пропускает мимо ушей, продолжая нарезать вторую рыбину на стейки. — Ай, да ну вас всех, — машет рукой Дэн и под хохот Историка уходит курить на крыльцо.

— Сэнсэй, вам помочь? — спрашивает Лена, закончив с картошкой, но Олег и тут не ведется:

— Я закончил. Мари, возьми поднос, идем на веранду.

Веранда утепленная, там установлен второй мангал, кирпичный, как раз для таких вот зимних выездов. Мы идем туда, Денис уже разжег огонь и перемешивает угли, держа сигарету в углу рта.

— Еще раз ты попытаешься ее как-то задеть — пожалеешь, — ровным тоном произносит Олег, беря со стола решетку для рыбы.

Денис кивает:

— Расслабься, я ж пошутил. А ты не дергайся, порвешься, — это уже мне. Предпочитаю промолчать, чтобы не обострять ситуацию и не выводить из равновесия Олега. — Давай поднос, чего держишь, — забирает у меня рыбу, начинает выкладывать куски на решетку. — Ты на огне хочешь или на углях?

— Углей мало, давай на огне пожарим, — решает Олег.

Я подхожу к нему сзади, обнимаю за талию и понимаю, как соскучилась за эти дни.

— Ты чего, Мари? — спрашивает он, пытаясь обернуться.

— Ничего, все в порядке.

— Иди в дом, тут пока прохладно.

— Нет, я не хочу.

Денис молча уходит и возвращается с курткой, набрасывает мне на плечи:

— Простынешь опять.

Я отлично понимаю, как мы трое выглядим со стороны, и почему Лера, хоть и не подает вида, все-таки бешено ревнует — Денис так и не смог справиться со своей привязанностью ко мне, и это проявляется даже в таких вот мелочах, как эта куртка. Конечно, кому будет приятно…

— Мари, ты меня отвлекаешь, — ровным тоном произносит Олег. — Сядь на стул, будь добра.

Я послушно отлипаю от него и усаживаюсь на стул у окна, завернувшись в куртку Дениса. Он тут же оказывается рядом, садится на корточки и протягивает пачку сигарет:

— Будешь?

— Они крепкие. Принеси мои из сумки, пожалуйста.

Олег косится неодобрительно, но молчит, поворачивая решетку с рыбой на огне. Денис уходит в дом, а я спрашиваю, глядя на своего Верхнего:

— Я что-то лишнее сказала?

— Не стыдно под дурочку косить?

— Не поняла.

— Мари, хватит. Все ты поняла. Не дразни его — и он не будет надеяться на новогоднее чудо. Если, конечно, ты не собираешься ему это чудо подарить.

— С ума сошел?

— Нет. Если есть желание — можешь осчастливить бывшего Верха небольшим экшеном с участием нынешнего.

— Ушам не верю… ты серьезно?

— Конечно, нет. Но если ты захочешь…

— Даже думать забудь! Мы уже это проходили, помнишь? Никому хорошо не было. Мне достаточно Темы с тобой, это лучшая Тема в моей жизни. Никогда бы не подумала, что ты опять опустишься до жлобских соревнований.

— А врешь сейчас зачем? — негромко интересуется Олег.

— Вру? В смысле? — недоумеваю я.

— А в том смысле, что сказала как-то — лучшая Тема у тебя была с твоей Лялей, потому что не было нужды доказывать, какая ты крутая, и можно было расслабиться и выпустить наружу все эмоции.

— Ты совсем с ума сошел?! Это-то тут при чем?!

— Ногой еще топни, — спокойно советует Олег, снова переворачивая решетку.

— Надо будет — топну.

— Ну, так решайся, чего уж.

— Не подначивай.

— Врезать? — совершенно без тени эмоций интересуется Верхний, и я мгновенно умолкаю — мы договаривались, что он никогда не бьет меня вне экшена, но если сейчас не замолчать, то он может и нарушить данное обещание. — Подай лимон, пожалуйста, — выдавливает из половинки лимона сок, поливает куски рыбы.

— Олег, прости меня, я забылась.

— Мари, не надо. Просто думай хоть иногда, что говоришь, кому и где.

Ну, прав, что уж… я в последнее время совершенно не могу удержать за зубами свой язык, иной раз больше напоминающий жало. С Олегом так нельзя, он терпит долго, но если взорвется — я костей не соберу, это точно.

Возвращается Денис с пачкой моих сигарет и зажигалкой, и я делаю непроницаемое лицо, иначе чуткий Дэн вычислит, что мы только что ссорились, и быстренько воспользуется ситуацией, чтобы все усугубить. Если мы хотим провести здесь оставшиеся праздничные дни, то это совершенно ни к чему.

— Эх, рыбкой запахло, — тянет носом воздух Денис, усаживаясь прямо на пол у моих ног.

— Ну, чего на пол уселся? Из двери сквозит, — Олег снова сбрызгивает рыбу лимонным соком.

— Спасибо, папа, я сейчас встану, — ерничает Денис. — Ты не устаешь, братка, быть таким правильным? Хоть бы тут расслабился и не воспитывал никого.

— И рад бы я, да вы ж, идиоты, покалечитесь.

Могу себе представить, что тут творилось в эти дни, раз Олег так говорит. Никогда не понимала этой манеры некоторых Верхних катать экшены по пьяной лавке. А особенно не понимала нижних, соглашающихся на подобные мероприятия. Кое с кем и на трезвую-то голову не стоит связываться, а уж когда человек выпил… Это, пожалуй, единственное, что я позволяю себе осуждать вслух, потому что действия эти сопряжены с реальным риском для здоровья, а то и жизни. Олегу же в подобных ситуациях проще проконтролировать ход экшена, чем объяснить желающим его катать, почему не стоит делать этого.

— Ты плохо слышишь? Встань, я сказал, — негромко повторяет Олег, и Денис, криво усмехнувшись, поднимается на ноги.

— Да, господин, — выговаривает он, косясь на меня.

— Как вы надоели мне со своими игрушками, — вздыхаю я.

Олег неодобрительно морщится, но никак не реагирует, снимает с мангала решетку и начинает перекладывать поджарившиеся стейки на поднос. Выбрасываю окурок и помогаю ему.

— Пойду Лерку подниму, — Денис скрывается за дверью, ведущей в дом, а я смотрю на Олега:

— Что это было?

— Ничего, не обращай внимания. Хочется ему чудить — пусть. Тебя ведь не трогает.

— Мне это не нравится.

— Ревнуешь?

— Да.

— Понял.

— И?

— Что?

— «Понял» — и все?

— А чего ты еще хочешь?

— Скажи, что у нас ничего не изменилось.

— Мари, ты все еще пьяна? Что у нас должно было измениться за три дня?

— Смотрю, ты тут времени не терял.

— Так, ну-ка, сюда иди, — он хватает меня за руку и дергает к себе с такой силой, что я буквально влипаю лицом ему в грудь. Он берет меня за подбородок двумя пальцами и задирает голову. — Это еще что за фокусы? Ты что думаешь — что я из этих игровых мальчиков? Это тебе салочки, что ли — до кого до тронулся, тот и мой нижний? У меня есть ты. И гарем мне не нужен. Ни из девочек, ни из мальчиков. За девять лет не поняла еще?

Мне становится неудобно за свою вспышку. Разумеется, Олег никогда не бросается такими словами, как «мой нижний», я у него одна, и пока я есть, это не изменится. Он всегда осуждал Верхних, позволяющих себе походя заводить какие-то интрижки и называть случайных нижних «своими». Для него это не игра, а образ жизни, и потому за каждое свое слово и действие он несет ответственность. А я его сейчас здорово обидела.

Утыкаюсь лбом в его грудь:

— Прости меня, я не подумала.

— Ты вообще сегодня мало думаешь, не кажется?

— Кажется. Постараюсь следить за собой.

Он кивает одобрительно, отпускает меня и подхватывает поднос:

— Все, идем. И я тебя очень прошу, Мари, не реагируй ни на что. Все пьют третий день, я знаю, тебе это противно, но постарайся сдержаться. После ужина мы сразу к себе уйдем.

Мы действительно уходим наверх сразу после ужина, но тут отключается свет, и приходится зажигать кругом свечи и подкидывать дрова в оба камина. Олег тяжело вздыхает — подобная ситуация автоматически означает, что спать он ляжет последним, так как единственный трезвый мужик в доме должен проследить за тем, чтобы нигде не осталось огня.

— Бедный ты мой, снова все на тебе, — глажу его по щеке, он ловит мою руку и целует запястье.

— Может, ты ляжешь? Шторы подними, и будет светло.

— Не хочу. Я с тобой побуду, — устраиваюсь у него под рукой на диване, обнимаю и чувствую себя спокойно и уютно.

Далеко за полночь, когда все, наконец, расползлись по норкам, мы гасим все свечи, тушим камин на первом этаже и поднимаемся в свою комнату. Олег смотрит на горящий камин в комнате, где Денис обычно рисует — там стоит его мольберт.

— Оставить этот пока, что ли? Попозже встану, погашу.

— А если уснешь?

— Уснешь с тобой… Ладно, пойдем, поваляемся, потом все сделаю, пусть пока топится.

В комнате даже жарко, я мгновенно раздеваюсь и ныряю под одеяло.

— Так не пойдет, дорогая, — качает головой Олег и стягивает майку. — Мы же спать хотели.

— Так и спи, кто тебе мешает?

— Мешает мне женщина без белья под моим одеялом, — смеется он, забираясь ко мне и обхватывая руками. — Мари, ты снова худеешь, мне это не нравится.

— Ты отлично знаешь, что это зависит не от меня. Я на диетах не сижу.

— Это я знаю. Но поесть ты забываешь и много нервничаешь, оно того не стоит. Тебе в марте на курс, а ты в таком состоянии.

— Обещаю, что буду за этим следить.

Он только головой мотает — знает, что все это пустые слова, уже завтра, оставшись одна, я забуду открыть холодильник. Это почему-то сильнее меня.

Вообще довольно странно, что мы столько лет вместе. Олегу всегда нравились совершенно другие женщины — внешне, во всяком случае. Он предпочитал высоких, крупных, в теле — и тут я. Думаю, что Денис на это и рассчитывал, когда знакомило нас — на то, что я не в его вкусе, и потому ничего между нами быть не может, во всяком случае, без его, Дениса, участия. Как выяснилось в процессе, вкус — дело изменчивое.

Я закрываю глаза и прислушиваюсь к движениям его рук, медленно двигающихся по моему телу вверх-вниз. Эти руки знают меня в буквальном смысле наощупь, знают, где нужно погладить, а где приложить силу, чтобы вызвать ответ. Мне кажется, я сейчас сойду с ума… Он подхватывает меня и усаживает сверху, придерживает за бедра.

— Двигайся, Мари, — говорит он, закрыв глаза.

Наклоняюсь назад, опираюсь на его колени, медленно двигаюсь, закусив губу, до тех пор, пока он не срывается и не подминает меня под себя. Хорошо, что новая кровать кованая, выдерживает…

— Ну, вот как с тобой? — Олег лежит на спине, откатившись от меня и забросив руки за голову. — Не понимаю, как ты делаешь это, но я себя чувствую выжатым лимоном, даже шевелиться лень.

— Тебе плохо? — переворачиваюсь на живот и упираюсь подбородком в его грудь, влажную от пота.

Он кладет мне на затылок руку:

— Разве я так сказал? Разве хоть раз я говорил, что мне с тобой плохо? Мне плохо без тебя, это да. А когда ты со мной — я целый.

Защипало в носу… Олег говорит мало, и о чувствах — особенно, он предпочитает действия, но когда его неожиданно накрывает, выходит вот так — «я с тобой целый»…

Утром в открытое Олегом окно врывается свежий морозный воздух, я плотнее заворачиваюсь в одеяло, пытаясь продлить сон хоть на пару минут. Олег уже в спортивном костюме и кроссовках, затягивает шнурок толстовки:

— Пробегусь, ты пока не вставай, я недолго, мороз на улице.

— Так остался бы.

— Я быстро, — он целует меня в нос и выходит из комнаты.

Эти утренние пробежки для него вещь обязательная, тут он не отступает даже в мороз, ливень и град. Потом, вернувшись, выльет в ведро с ледяной водой кипяток из чайника и пойдет обливаться на улицу. Еще и снегом разотрется, даже не сомневаюсь. Бр-р-р…

Когда Олег возвращается, пахнущий холодом и снегом, я успеваю окончательно проснуться и обнаружить, что телефон разрядился почти полностью, а света в доме нет по-прежнему. В сумке, правда, случайно оказывается портативная зарядка, но ее мощности хватает только на сорок процентов заряда. Ничего, написать письмо Ляльке хватит, а там, глядишь, и со светом что-то решится. Олег вытягивается на кровати, переодевшись в серые спортивные брюки:

— Заодно затопил камины и мангал разжег, хоть чайник вскипятил.

В дверь деликатно стучат, появляется Денис — проспавшийся, довольно свежий, хотя вчера спать уходил совершенно невменяемым.

— Генератор общий полетел, придется запускать свой.

— Это долго? — спрашиваю я.

— Главное, чтобы Север проспался, я мало что в электрике смыслю.

— Что — вдвоем не справимся? — Олег рывком садится на кровати, та жалобно поскрипывает.

— Справимся, наверное, но лучше Севера дождемся.

— Ну, как знаешь. Ты хозяин, — Олег заваливается обратно: — Все, Дэн, иди, мы еще полежим.

— А завтрак я буду готовить?

— Внизу три бабы — не справишься?

Денис хмыкает:

— Лерка — Верхняя, она, сам понимаешь, при наличии трех нижних кашеварить не станет.

— Вам не надоело? — интересуется Олег, обнимая меня одной рукой. — Хоть здесь бы расслабились и понты свои отодвинули. Какая разница, кто омлет пожарит?

— Ну, вот Мари пусть и пожарит.

— Я лучше к вечеру хачапури сделаю, — говорю я, чувствуя, что из постели сейчас выбраться просто не смогу.

— Ого, — многозначительно тянет Денис, отталкиваясь от стены. — Это что-то новое. Но смотри — ты обещала.

— Если я обещала, то не волнуйся, сделаю.

Денис уходит, закрыв за собой дверь, а Олег удивленно смотрит на меня:

— Ты чего это?

— Захотелось. Поможешь?

— Помогу. Похоже, к вечеру мы тут опять самые трезвые останемся.

— Да и черт с ними, лишь бы не приставали.

Это я говорю, скорее, в качестве присказки, потому что статус нижней Олега давно отбил охоту у остальных Верхних претендовать на меня. Я и сама-то всегда была не подарок, и обычно пресекала любые попытки посягательств самостоятельно и довольно жестко, а теперь желающих связаться с Олегом и вовсе не находится. Ну, оно и к лучшему.

Я не завтракаю, только пью кофе, даже Олег не смог с этим ничего сделать — организм так устроен, ему не нужна пища утром, а вот без кофе «котэ не работает», как любила говорить об этом Лялька.

Кофе на мангале, к моему удивлению, варит Лера, хоть Денис и предупреждал, что своего статуса она не уронит ни за что. Как по мне, так нет ничего глупее вот этих ритуалов в компании, где все пьют почти беспробудно который день. Однако ж господа Верхние не забывают периодически поправлять съезжающие на бок невидимые короны и указывать нижним, где их место. Вот слава богу, что мой — не из этих. Ну, не надо ему утверждаться таким образом, он самодостаточен и в глазах других тоже совершенно на уровне. И потому ему нет нужды гонять меня с чашками, заставлять держать пепельницу или еще что-то в этом роде. Подобное отношение Верхнего ко мне невольно передается остальным Верхним, что, конечно, не впечатляет нижних, но мне все равно. Я не играю в эти дээсные игры ни наедине с Олегом, ни — тем более — в компании.

Лера наливает мне кофе, ставит чашку на стол:

— С гвоздикой. Хорошо, вчера кто-то догадался молоко на веранду выставить, чтоб не скисло, света-то нет.

— Ничего, сейчас генератор запустим, — обещает Север, хотя по его трясущимся рукам не кажется, что он в состоянии что-то вообще запустить. Вон, даже сигарету до рта донести не может, Ира перехватывает и прикуривает. — Черт… — затянувшись, бурчит он. — Водка, что ли, паленая? Голова трещит…

— Водка нормальная, просто надо меньше… — говорит Ира, за что тут же и получает:

— А ну, цыц! Мертвые заговорили!

Ира быстро опускается на колени, остальную процедуру мы не видим — мешает стол, но я знаю, что она касается лбом его ступни и стоит в такой позе. Таков у них ритуал извинений.

Никто, конечно, не реагирует, за столько лет все привыкли, что в каждой паре свои тараканы, но мне всегда кажется, что на общем фоне мы с Олегом как-то отвратительно нормальны, хотя вот, к примеру, Денис говорит, что, если сравнить все практики в экшене, то по части беспредела нам нет равных. Ну, тут все просто — я мазохистка, и болевой порог высокий, потому мне доступно многое из того, что другим нижним вынести просто не по силам — физически. А уж Денис-то знает, о чем говорит, руку Олега на себе испытывает регулярно. Парадокс в том, что Олег редко работает с ним во всю силу, только если перед этим был чем-то взвинчен. Но подобное случается крайне редко — он умеет не вносить в экшн что-то лишнее, в том числе и негативные эмоции извне. Мне же порой достается все, на что он способен, и со стороны, как я понимаю, это выглядит ужасающе.

Но дело в том, что мне, пожалуй, именно это и нравится — Олег словно сплав неимоверной, звериной жестокости и какой-то совершенно необъяснимой словами нежности. Иногда — редко, но все же — выдрав меня кнутом до кровавых полос, он умеет так поцеловать иссеченную спину, что вся боль в момент улетучивается. Я не понимаю, как именно он делает это, да мне, видимо, и не нужно понимать механизм, главное — чтобы процесс не разочаровывал. Я ни с кем не чувствовала себя такой защищенной и такой счастливой. Хотя нет… счастливой, пожалуй, с Лялькой, но вот защищенной — нет, действительно только с ним.

Пока я размышляю за чашкой кофе, Олег, оказывается, наблюдает за мной. Покуривает и внимательно присматривается к тому, как меняется мое лицо. Я совсем забыла, что при мыслях о Ляльке глаза мои вдруг наполняются слезами, и Олег, понятное дело, уже заметил это. Надо быстро что-то делать — не хочу разговоров. Перегибаюсь через стол и забираю у него сигарету, делаю затяжку. Олег морщится:

— Не кури такие. Сейчас твои принесу.

Уф, пронесло… Пока он ходит за сигаретами, успеет забыть, с чего все началось. И ему помогают… Лера вдруг перехватывает мою руку с сигаретой, поворачивает к свету и удивленно тянет:

— Ого… откуда дровишки? — имея в виду кольцо с бриллиантом и второе — тонкое, с бриллиантовой крошкой, надетое на безымянный палец.

— От Верха, вестимо, — шучу я.

Это правда — кольцо с бриллиантом он подарил мне на день рождения, а второе — на Новый год. Никакого подтекста, просто кольца. Но кому я это объясню? Все собравшиеся здесь дамы, ну, кроме, может быть, самой Леры, отчаянно желают соединить свои жизни со своими Верхними — но Север женат, а Историк разведен и больше в брак не стремится.

Жена Севера сейчас с детьми где-то на Бали, он каждый Новый год проворачивает такую операцию, отправляя супругу якобы во благо детей куда-нибудь в теплые страны, чтобы побыть с Ирой несколько дней, не расставаясь.

Историк же имеет свой устоявшийся взгляд на брак, а потому к новому не готов и, кажется, готов не будет никогда — ему и так неплохо. Лена приезжает к нему три раза в неделю, готовит, убирает, стирает, обслуживает — и может быть свободна. Даже ночевать Историк оставляет ее крайне редко, предпочитая спать в одиночестве. Я с ним довольно близко дружу, потому знаю. Жена в буквальном смысле вывернула его наизнанку и материально, и морально, и Максим повторять трюк не хочет. С дочерью видится регулярно, она учится в том же ВУЗе, где он преподает, но на другом факультете, и этого общения ему вполне достаточно.

Но ни Лене, ни Ире подобный расклад, конечно, не нравится, и они обе то и дело пытаются качать права, которых у них, согласно постулатам Д/с, нет. Заканчивается это ничем — все остается на своих местах, а наказания, выдумываемые за подобное Верхними, иной раз переходят допустимые пределы. Ну, в этом смысле оба не вполне адекватны, как по мне — однажды устроили соревнование, кто из их нижних наиболее унизительно для себя поприветствует Верхнего, и я даже вспоминать об этом не хочу, потому что противно.

И даже при этих вводных обе женщины по-прежнему хотят быть вместе с ними 24/7. Лена как-то чуть не с ножом к горлу приставала ко мне с вопросом, как я ухитрилась настолько привязать к себе такого мужика, как Олег, что он не смотрит на других и вообще никого не видит, а замуж я за него идти не собираюсь.

Ну, не знаю я! Наверное, как раз тем, что мне не нужны какие-то условности вроде штампа в паспорте, я с ним потому, что хочу этого. И замуж не стремлюсь. Мне кажется, любой мужчина на глубинном уровне ужасно боится быть окольцованным, потерять свободу, и считает верным решиться на такой шаг самостоятельно, без намеков и тычков в спину, а потому очень четко вычисляет момент, когда женщина начинает душить его своим желанием быть женой. И бежит тогда мужик, теряя тапки, примерно до китайской границы.

И наоборот — когда ты всем видом и словами демонстрируешь нежелание этого самого брака, мужик вострит уши — как это? Она хочет быть свободной? Для чего? Уж не для того ли, чтобы рассматривать других самцов? И вот тут они начинают ходить вокруг тебя кругами, щелкая хвостом и охраняя территорию.

Мне, например, это было понятно еще с ранней юности. Чем меньше ты показываешь мужчине свою заинтересованность, тем сильнее он жаждет быть с тобой — ну, так вышло. Не скажу, что я пользуюсь этим в отношениях с Олегом, хотя… может, я действую уже не осознанно, а на уровне инстинктов. Факт остается фактом — мы вместе десятый год.

Кольца мои приводят всю женскую часть компании в дикое возбуждение, и когда Олег возвращается с сигаретами, девки смотрят на него, как на икону. Он немного ежится под устремленными на него взглядами:

— Девки, вы чего? Мари, вот твои сигареты, — он протягивает мне пачку, и я с наслаждением закуриваю, а Лера ехидно произносит:

— Отличный вкус, Олег Николаевич.

— Не жалуюсь, — Олег садится напротив и, увидев мою руку в руке Леры, понимает, в чем дело. По его губам быстро пробегает еле заметная улыбка, но тут же лицо становится непроницаемым.

Я так же быстро изображаю губами поцелуй, которого, кроме Олега, никто не замечает.

— А не катануть ли нам, пока светло? — предлагает Север, потягиваясь. — И трезвые все, прошу заметить.

Олег морщится — он тоже не большой любитель чужих экшенов, как и я. Ну, мы-то в любом случае публично не катаем.

— Где? — тоже морщится Лера. — На веранде опять? Там мангал топится, жарища.

— Зачем на веранде? Здесь мебель подвинем — и порядок.

В просторной комнате можно легко освободить достаточное место для установки креста и лавки, а крюки для подвесов вкручены в потолок, так что желающие могут позволить себе что угодно. Вопрос в другом — куда деваться мне? Смотреть я на это не могу и не хочу, Олега с собой утянуть — тоже, он тут за всем следит. Вот маньяки, лучше бы пили…

— Олег, кнут покажешь? — спрашивает Север, допивая чай, и мой Верхний отрицательно качает головой:

— Нет.

— Ой, да ладно! Два удара — делов-то…

— Сказал же — нет.

— Оставь, Север, у него ж принципы, — вмешивается странно молчаливый сегодня Денис. — Без кнута справимся.

Я вдруг почему-то чувствую свою вину за то, что Олег не может продемонстрировать кому-то свою работу кнутом. Я не раздеваюсь на публике, не демонстрирую ни себя, ни свою Тему — а работать с чужой нижней Олег не будет. Но потом я смотрю на него и понимаю — ему самому это не нужно, он никому не доказывает, как крут, и какие финты умеет выделывать девайсами разной тяжести. Все, что он умеет, он делает со мной и для меня, и зрители тут вообще лишние.

Олег подходит ко мне, как-то незаметно кладет сзади руку на шею и чуть сводит пальцы — и я почти теряю сознание, до того мне хорошо. Задираю голову:

— Что, господин?

— Чаю сделай мне.

— Да, сейчас.

Он садится на мое место, а я завариваю ему зеленый чай так, как он любит — с большим ломтиком лимона и без сахара, непременно слив первую заварку. Ставлю чашку перед ним и чувствую, как в комнате повисла тишина — на нас смотрят во все глаза, потому что подобное здесь происходит впервые. Я чуть склоняю голову, имитируя поклон, и делаю шаг назад, за стул. Олег невозмутим, как телеграфный столб. Делает глоток, одобрительно кивает, и я сажусь рядом с ним.

— Спектакль окончен, — громко произносит он, и всем почему-то становится неловко, словно они в замочную скважину подглядывали.

Мы никогда не демонстрируем своих отношений в тусовке, даже вот в этой довольно близкой компании, и потому любое подобное проявление для всех кажется откровением.

— А не попробовать ли нам сперва генератор подключить? — разрывает неловкую паузу Денис, и Север как-то слишком поспешно встает:

— Точно! А то опять вечер при свечах коротать.

Олег допивает чай и идет вслед за ними на чердак, где у Дениса стоит портативный генератор. Лена моет посуду, Ира убирает на веранду остатки продуктов — там все равно прохладнее. Лерка прикуривает сигарету, наклоняется ко мне и шепчет, чтобы Лена не слышала:

— Как ты это делаешь, а?

— Что именно?

— Он же похож на ручную болонку.

— Не советую пытаться гладить — отхватит руку. И не говори глупостей. Он — Верхний, я делаю только то, что мне позволено.

— Ой, да не туфти ты, Мари. Какая из тебя нижняя? Он над тобой трясется как ванильный идиот.

— Мы будем это обсуждать? Нет, не думаю.

Лерке, видимо, надоедает меня подначивать, она машет рукой и смеется:

— Расслабься, Мари, я же в шутку. На самом деле мне нравится наблюдать за вами.

— Мы тебе не зверюшки подопытные.

— Ты обиделась? — вдруг расстраивается она, и я смеюсь:

— Нет, я к подобному давно привыкла. Просто не люблю выносить свою жизнь на обсуждение.

— Я бы на твоем месте тоже так защищала то, что принадлежит только мне.

— Ты с Лизой так и не виделась больше? — вдруг вспоминаю я, и лицо Леры мрачнеет:

— Я терпеть не могу, когда меня загоняют в рамки или ставят перед выбором — или-или.

— Она потребовала от тебя уйти из Темы?

Лерка кивает, прикусив нижнюю губу. Эта ситуация из разряда тех, что разрешить практически невозможно — когда один в паре жесткая ваниль без вариантов, а второй — тематик. Как выбрать, кто должен наступить себе на горло? Как решить, кто должен перестать дышать, чтобы второму было хорошо? Не представляю, как я сама бы поступила.

— Я ее очень любила, — выговаривает Лера со вздохом. — Но есть вещи, которые сильнее этого. Я поняла, что нашла себя, что могу, наконец, жить так, как хочу.

— Пойдем на улицу, — вдруг говорю я, поняв, что Лере надо выговориться, и есть кое-что, не предназначенное для посторонних ушей.

Мы одеваемся и выходим во двор. Оказывается, ночью шел снег, и с утра Денис успел расчистить дорожки от дома к бане, к гаражу и к воротам. Но вокруг навалило таких белоснежных сугробов, что от этой белизны слепит глаза. Я иду к машине и беру там темные очки, в которых Олег ездит, если светит солнце. Закуриваем, бредем к бане, и Лера, выпуская дым струйкой, говорит:

— Не знаю, как быть. Нужна нижняя, но я все никак не могу определиться.

— Лер, так, может, тебе не женщина нужна? Ты не хочешь вариант с мужчиной рассмотреть?

Она смотрит удивленно:

— Да ну… я не представляю себе, как это выглядит практически, у меня мозг взорвется. Нет, Мари, мужчина мне не нужен.

— Тогда что у вас с Денисом?

Она умолкает на минуту, снова глубоко затягивается:

— А с ним мы просто иногда спим вместе. Он неплохой любовник, я порой даже забываю о том, кто я, но… это все равно не то. Мне нужна женщина, а для Темы — исключительно женщина.

Понятно… Значит, с Денисом у них ничего особенного и — уж точно — никакой Темы. Ошиблась я, надо же…

— Мы с ним вообще в идеале хотим одну нижнюю, было бы легче, да и вкусы оказались схожие, так что разногласий бы не возникло, — она смотрит на меня, и я чувствую, как покрываюсь мурашками:

— Прекрати это.

— Извини, Мари, не хотела. Просто… ну, словом, не можем мы найти то, что нам нужно.

— Вы, похоже, не особенно стараетесь.

— Можно, я задам тебе вопрос? — вдруг останавливается она, и я напрягаюсь:

— Какой вопрос?

Лера хохочет, скинув с головы капюшон пуховика:

— Да не бойся ты, ничего особенного. Просто стало интересно — Олег из-за тебя никогда на публике не работает?

— Нет, это его личный выбор.

— И если бы он тебе сказал, что будет это делать, ты бы не возражала?

— Если вдруг ему припрет — я спорить не буду. На этот счет была только одна договоренность — никаких других нижних. И если он вдруг решит работать экшн — это будет только со мной.

— Жаль… мы его пытались раскрутить и первого, и второго, но он ни в какую. Даже с Денисом отказался что-то показать.

— Я же говорю — здесь не в тушке дело, а в принципе. Олег не работает экшенов с чужими нижними — и все тут.

— Вот я и говорю — жаль. Я бы посмотрела. Денис с придыханием рассказывает. Слушай, а правда, что вы все-таки как-то катали парник уже после того, как расстались?

— И это рассказал? — морщусь я. — Ну, было. Олег так решил. Но больше этого не будет, мы все обсудили и разобрали, поставили все в головах по полкам.

— Честно — вот я не представляю, как ты выдержала двоих. Я и с Олегом-то тебя не представляю, помню, как краем глаза увидела — мне казалось, что ты после такого должна неделю пластом лежать, а ты спустилась к нам и покуривала на табуреточке, еще и готовила что-то, кажется. А уж после парного экшена вообще…

Я пожимаю плечами:

— Лер, я не вчера в Тему пришла. Олег дает ровно то, что мне надо, и потому просто по определению не может быть плохо. А парник… ну, было и было.

— Только Тема? — прищуривается Лера и явно ждет подробностей, но мне нечем ее развлечь:

— С Денисом — исключительно Тема. А с Олегом у меня все и всегда.

— И не хотелось — с Дэном? — продолжает она, кажется, не веря моим словам.

— Нет. Ты права, он — отличный любовник, тут не поспоришь, и Верхний он неплохой, но для кого-то другого, не для меня. Мы в какой-то момент поняли, что застопорили друг друга — и я его, и он меня. Я хотела глубже в садо-мазо, а он не мог, ему в Д/с было интересней. Перестали совпадать. Он и Олега, мне кажется, подтянул, чтобы доказать мне, что я не смогу куда-то глубже. Но тут, как назло, вышло иначе — мне Олег показал, насколько я могу, и после этого уже, конечно, с Денисом было все не то. А Д/с — это не мое совсем.

— А браслет носишь, смотрю? — Лерка кивает на мою левую руку, охваченную чуть выше запястья широким кожаным браслетом, который я снимаю только в душе.

— Это другое. Из Олега дээсник так себе, он все-таки садист, ему не нужны эти подчинения и доминирования. По мелочи ограничивает меня, но только потому, что мне самой это необходимо, я так чувствую. А по большому счету ему лично это неинтересно.

— Денис другое рассказывал.

— Да, я знаю. До меня он жил в лайф-стайле со своей нижней, но быстро наелся этим, понял, что не привлекают его эти практики.

— И ты не ревнуешь?

— К прошлому? Зачем? Нервы только портить. Уж если на то пошло, у него куда больше причин ревновать меня — я уже при нем прилично покуролесила, только пару лет, как все улеглось более-менее.

Конец ознакомительного фрагмента.