Святоша

Мари Князева, 2023

Любе пришлось поменять школу из-за переезда. Это само по себе непросто, а тут ещё одноклассники невзлюбили. И за что – непонятно. Она слишком хорошая, чтобы быть настоящей..?Но мир не без добрых людей. Найдутся у Любы и друзья, и защитники. И, конечно, настоящая любовь.*религиозная героиня (православная)*сложный и запутанный любовный треугольник*соперничество двоюродных братьев*много драмы и эмоций*чистая романтика без откровенных сцен

Глава 2. Буллинг

Уже во дворе школы она встретилась со своими одноклассницами. Все они были одеты современно, по моде: или в безразмерные брюки и рубашки, или в вызывающе короткие юбочки. Лили среди них не наблюдалось.

— Эй, новенькая! — позвала её одна, с розовыми волосами, надутыми губами и черно подведёнными глазами. — Курить будешь? — и протянула маленький металлический аппарат, от которого тянуло синтетическим фруктовым запахом.

Люба отшатнулась, как будто увидела беса. На самом деле, это он и был. Пробормотала испуганно:

— Нет, спасибо.

— Да лан, чё ты, мы никому не скажем! — подмигнула другая, с зелёными волосами, в папиной одежде (или страшего брата?) и кедах.

Люба замотала головой и попятилась:

— Нет-нет, я не хочу…

— Что, строгие предки? — с деланым сочувствием спросила третья, блондинка в таком коротком топике, что между ним и юбкой виднелась полоска голого живота.

— У меня очень хорошие родители.

Не давая ей очнуться, зеленоволосая выстрелила следующим вопросом:

— На вписку придёшь? Сегодня после уроков у Маховцева.

Люба опять отрицательно покачала головой:

— Вряд ли мне разрешат.

— Ну я ж сказала, строгие… — блондинка многозначительно глянула на остальных, словно они незадолго до этого обсуждали Любу и она держала пари.

Девочки поджали губы и прищурили глаза, но не отступили:

— Давай я позвоню твоим родителям от имени Аревик Левоновны и скажу, что задержала тебя в школе? Я отлично умею подделывать армянский акцент!

— Классно почилим!

— У Маховцева дома такой вайб, закачаешься!

— И алкашки полный бар… и кое-что ещё..!

У Любы закружилась голова.

— Я не пью… — пробормотала она тихо и попыталась ретироваться.

Розоволосая ухватила её за локоть, длинные острые ногти больно впились в кожу.

— Только попробуй кому-то слить инфу про вписку!

Люба затрясла головой:

— Никому! Обещаю! Слова не скажу…

Розоволосая отпустила, но продолжала смотреть давяще и враждебно.

Люба не собиралась ни с кем обсуждать грядущую вечеринку у незнакомого ей Маховцева. Она не знала точно, по-христиански ли это — скрывать от взрослых то, что их дети отравляют себя разными ядовитыми веществами и бог знает чем в этом состоянии занимаются, но решила оставить это на совести самих детей: ей в этом коллективе ещё год существовать. А потом спросит батюшку на исповеди и если что, покается.

Однако Бог судил ей принять наказание без промедлений.

Когда уроки уже закончились и одиннадцатый"А"разбредался со школьного двора, Лиля остановила Любу и спросила, идёт ни она на вечеринку. Люба ответила отрицательно.

— И хорошо, — кивнула Лиля. — Нечего там делать. Наверняка начнут тебя байтить. Они любят новеньких на прочность проверять, особенно таких… правильных.

— А ты идёшь?

— Конечно. Всё лучше, чем дома с мелкими сидеть. Но мне что, я тёртая…

Люба в очередной раз порадовалась тому, что отказалась, но следующее утро принесло сомнения.

Розоволосая девушка (её, как выяснилось, звали Елизаветой Фадеевой) в школу не пришла, а её подружки Настя Новикова (зеленоволосая) и Ксюша Плотникова (блондинка) явились, но в таком настроении, что веселее в гроб кладут. После уроков они подстерегли Любу во дворе соседнего дома и атаковали.

— Мы знаем, что это ты!

— Ты нас сдала родителям, с*чка!

— Что?! — опешила Люба. — Нет, клянусь вам! Чем хотите…

Она даже не вспомнила в тот момент, что Иисус запретил клясться.

— Ага, рассказывай!

— А кто ещё знал? Все остальные были там!

Люба затрясла головой, на глазах выступили слёзы:

— Девочки, честное слово… я не говорила ни одной живой душе…

— Так и знала, что будет отпираться, — процедила сквозь зубы Настя. — Святоша…

Они отобрали у Любы телефон и разбросали учебники по всему двору. И сказали, что нормальной жизни ей в этом классе не видать.

Так и пошло.

Телефон, конечно, потом вернули, правда, с разбитым экраном, но никто не разговаривал больше с Любой, кроме Лили, и то редко. Одноклассники постоянно обзывали Любу разными обидными словами, регулярно отбирали учебники, тетради, пенал или что-то из его содержимого. Приходилось всё время носить с собой полный рюкзак, даже в столовую, туалет и на физкультуру, иначе из него таскали вещи. Люба боялась жаловаться родителям и учителям, потому что думала, что тогда ей придётся совсем туго. Она находила пропавшие вещи в углах школьных коридоров, в уборных и других местах общего пользования. Учебники бывали измяты, а иногда и порваны. Люба аккуратно заклеивала и разглаживала их, ставя под пресс, пока не научилась предотвращать эти акты вандализма.

Самым невинным и ласковым её прозвищем стало"Святоша". Смешно! Сама она понимала, что далека от святости, как никогда.

В Заозёрске всё было просто: Любу окружали хорошие, добрые люди, а те, кто не был добр, скрывали это, так как злоба и эгоизм порицались обществом. Себя Люба считала хорошим человеком: она всегда готова была помочь каждому, кто просил о помощи. Она беспрекословно слушалась папу и маму. Она любила бабушку и ухаживала за ней, совсем больной, почти каждый день с двенадцати до пятнадцати лет. У неё был друг, Митя — мальчик на один класс старше. Они ходили гулять на аллею Героев-подводников или в кафе мороженое на главной площади, и Митя позволял себе взять Любу за руку только на прощание. Расставаясь насовсем (Митя поехал поступать в военно-морское училище в Мурманск, а Люба — в Сочи), они не обменялись поцелуями, даже в щёчку. Словом, Люба была уверена в собственном благочестии.

Но главное, что завещал Иисус — возлюбить ближних, — у неё теперь совершенно не получалось.

Она шла в школу с тяжёлым сердцем и дрожащими коленями и, сколько ни старалась, не могла вызвать в себе ни капли состраданиям к одноклассникам, хотя и знала наверняка, что в будущем их ждёт суровая кара от Отца Небесного. Если называть вещи своими именами, Люба ненавидела их.

— Эй, ты чего такая смурная? — спросила как-то Лиля, плюхнувшись за парту рядом с Любой на английском.

До этого она отсутствовала три дня. От неё пахло сигаретным дымом и взрослыми духами, но это давно не смущало Любу.

— Ничего, всё в порядке, — машинально ответила она, не глядя на соседку.

Лиля улыбнулась и ткнула Любу локтем в бок:

— Можешь мне сказать, я как бумага, всё стерплю. Чё, влюбилась в Канева? Не боись, через это все проходят.

Люба не поверила своим ушам: в Канева?! Да он главный мучитель, главный автор всех самых неприятных её эпитетов! Злобный, жестокий, эгоистичный мальчишка. Неужели кто-то способен в него влюбиться?!

— И ты тоже? — уточнила Люба, приподняв бровь.

— Не, — мотнула головой Лиля, — у меня иммунитет. Я такого дома насмотрелась, что все эти мальчики у меня вот тут, — она показала пальцами на стык горла и подбородка.

Любу обожгло любопытство, что же там такое происходит у Лили дома, но она мысленно одёрнула себя за греховные порывы.

— И у меня, — буркнула она, покосившись в сторону Канева. — Иммунитет от грубиянов, которые самоутверждаются за счёт слабых и беззащитных.

Лиля тоже посмотрела в сторону лидера мальчишек, только открыто. Он небрежно махнул ей рукой: мол, привет. Удивительно: Лиля ни с кем не ведёт себя высокомерно, но все её уважают.

— Как тебе это удалось? — спросила Люба. — Почему они не кидаются на тебя за то, что ты села со мной рядом?

Лиля хмыкнула:

— Хочешь узнать, как я заработала свой авторитет? Очень просто, детка. Дралась, как бешеная кошка.

— Дралась..?

— Ну да. Я с этими придурками с пятого класса учусь. И первый год был славной битвой. Но опять же, мне не привыкать: дома чёрти что творится. Иногда, не поверишь, приходилось отстаивать свой суверенитет со сковородкой в руках.

Люба ошалела и не удержалась:

— У кого… отстаивать?

— У мамкиных ухажёров, ясное дело. Так, подожди… а что, они на кого-то кидаются, кто с тобой рядом садится?

— Нет. Потому что никто со мной не садится. Ну, только если учительница скажет.

— Не поняла, чё за тёрки? На каком основании?

— Они считают, что это я тогда настучала родителям на вписку у Маховцева.

— А это не ты?

Люба осуждающе посмотрела на подругу.

— Вот оно что… Я не знала.

Лиля после того скандала пропала на несколько дней, но как выяснилось, её вовсе не наказали, просто она была занята.

— Маму не слишком интересует, — сказала она, — где и с кем я тусуюсь, если дома дети не орут и не мешают ей со своими ухажёрами общаться… Короче, говоришь, это не ты настучала.

— Нет! Но мне никто не верит. И… — голос её предательски дрогнул, — жить не дают.

— Ясно. Суд Линча. Без следствия.

Лиля скрестила руки на груди и осуждающе посмотрела на Канева, но тут прозвенел звонок. На следующей перемене Любина соседка вытащила главного хулигана на разговор в коридор, и он вернулся оттуда хмурым. Вот это номер! В Любиной душе зажёгся огонёк надежды.

Но на следующий день Лиля не пришла в школу, и всё вернулось на круги своя. Однако, у Любы появилась идея. Сначала она тлела слабой искоркой: страшно было обдумывать её всерьёз, но время шло и ничего не менялось. Стоило Лиле появиться в классе, как все становились паиньками, но потом защитница исчезала — и одноклассники нападали ещё злее. Канев, правда, в атаках больше не участвовал — просто игнорировал Любу — но девочки бесились, обвиняя её в том, что она прячется за спину оторвы Лили.

И Люба решилась. Однажды вечером, дождавшись папу с работы, она сказала:

— Я хочу пойти в секцию единоборств.

Он уронил ложку в суп, расплескав его по белой скатерти.

— Что-что? Кажется, я ослышался?

Люба покраснела, но решительно замотала головой.

— Я хочу научиться постоять за себя.

— У тебя для этого есть брат, — поспешно напомнила мама, заметив, как напряглись мышцы на папином лице.

— Младший, — отпарировала Люба. — Кто воспримет его всерьёз?

— А от кого тебе нужно защищаться? — уточнил папа, мрачнея на глазах.

Люба пожала плечами, хотя внутри её трясло:

— Мало ли что, я ведь из музыкалки вечером возвращаюсь. Пока светло, но скоро в это время будет уже темно…

Мама посмотрела на папу, в её глазах мелькнуло сомнение, что, может быть, это не такая уж глупая идея. Но папа отмахнулся:

— Ерунда! Здесь безопасно. Центральные улицы Адлера, освещение хорошее.

— Пап… пожалуйста! — взмолилась Люба шёпотом, но напрасно.

Папа только взбесился:

— Чёрта с два моя дочь будет кататься по татами с парнями! Пусть Сеня тебя встречает из музыкалки. Десять лет каратэ занимается, пусть кто-то попробует не принять его всерьёз!

Люба ушла к себе, не поужинав. Слёзы душили её. Неужели совсем ничего нельзя с этим поделать?!

Она так горячо молилась Иисусу и Богородице, чтобы её оставили в покое… Конечно, с христианской точки зрения, физическое насилие — это плохой выход, но иного Люба не видела. Да и не собиралась она никого калечить — только отпугнуть.

Конец ознакомительного фрагмента.