В подарок – чудо!

Мария Чепурина, 2008

Оказывается, с этим скучным маленьким городом связана романтическая история! Именно в Елизаветинск сбежала со своим женихом Любина прабабушка… Правда, если твоя единственная радость – семейные предания, то веселого мало. Переезд в другой город Любу огорчил, на новом месте не понравились ни школа, ни одноклассники. К тому же кто-то пустил слух, что она влюблена в Сашу Яблокова. И как только такое могло случиться? Ведь нравится-то ей совсем другой мальчик! Или все-таки нет?..

Глава 1

Неправильная школа

— Все! — Люба пнула свой школьный рюкзак.

Он отлетел на другой конец комнаты, выронив из пасти несколько карандашей, ручек, синий китайский ластик и тетрадь по истории.

— Что — все? — спросила мама с кухни.

Люба вздрогнула. Она не ожидала, что оттуда так хорошо слышно. Вообще-то ее возглас был обращен к самой себе, а не к родителям. Но раз уж…

— Все! — громко крикнула Люба, чтобы на кухне поняли всю гамму рвущих ее сердце чувств.

— Иди обедать, — сказала мама.

Люба вздохнула, посочувствовав собственной персоне: в этом глупом городишке никто не в состоянии постичь ее тонкой души. Потом выдохнула, быстренько переоделась в домашний халат, вымыла руки и приплелась на кухню.

За столом были папа и мама, на столе — суп, над столом — календарь, гласящий, что сегодня — 3 сентября, суббота. Родители благополучно отдыхали, ну а Люба, как положено в этом нелепом мире, встала в семь утра и уже отсидела пять уроков.

— Что это ты там шумела? — спросил папа, погружая ложку в тарелку с супом.

Люба сделала печальное лицо, взяла краюшку хлеба — пока ее не перехватила мама, откусила, обозначив таким образом как свою собственность, и положила рядом. А потом сказала:

— Все. Не пойду я больше в эту дурацкую школу.

Родители обеспокоенно переглянулись.

— Это почему же? — спросил папа.

— Потому.

Мама взяла ножик и отрезала с другого края от буханки, она тоже любила горбушки. Отец отложил ложку.

— Ну-с, мамзель Багрянцева, извольте сообщить нам, что вас не устраивает в сем учебном заведении? — спросил он.

— Все не устраивает! — выпалила Люба. — Тупая школа, тупой класс, учителя какие-то!.. Да и вообще весь этот городишко!.. Тьфу! Папа, ну как только тебе в голову пришло это… ну… стать военным?!

Папа, должно быть, и сам не один и не два раза задавался этим вопросом. Но виду не подал. Что толку толочь воду в ступе: а зачем, а кто виноват, а вот если бы?.. Нет, речь сейчас о другом. То, что они переехали из областного центра, где прожили семь лет, в этот маленький Елизаветинск — непреложный факт, с которым следует считаться, и горевать по этому поводу — пустое дело. Командование перевело его сюда. Точка. А вот то, что Люба не хочет ходить в школу номер один, — проблема, требующая разбора и решения.

Выслушав поднадоевшие за месяц Любины стенания насчет города, его размеров, его замшелых магазинов и неутешительных особенностей центрального водоснабжения, папа спросил:

— Ну, так чем все-таки школа провинилась?

— Дурацкая, — буркнула Люба. — Я таких школ вообще не видела! И наша, двадцать пятая, и восемнадцатая, где Катька училась, и эта… как ее… та, что напротив «Промтоваров», — все были школы как школы! А эта…

— Просто она старая, — сказал папа. — И разве это не здорово? Я был там, мне очень понравилось. Металлические лестницы с узорами, высокие потолки. Красота! Ты просто не привыкла к ней.

— Ладно, — сказала Люба. — Ладно. Допустим, что не в стенах дело. Но вот учителя-то!

— Что — учителя?

— Ты видел нашу Татьяну Яковлевну?

— Ну, видел.

— И как она тебе?

— Нормальная женщина… Полная, темноволосая, в возрасте… По мне, вполне вменяема.

— Вменяема! Ну папа! Разве можно ее сравнивать с Ариной Петровной!

Папа представил Арину Петровну, классную из старой школы, — худую, беленькую, лет двадцати семи, не больше, — и признал:

— Нельзя сравнить.

Потом зачерпнул супа и добавил:

— А она что, двойки уже ставит? Или орет на учеников?

— Пока что нет, — сказала Люба.

Но, не теряя убежденности в своей правоте, поспешила заявить:

— Ладно, шут с ней, с классной. Но народец подобрался тут, скажу я вам!

— Ну, ну, — заинтересовался папа. — Любопытно, с кем ты учишься.

И Люба стала вспоминать — с кем познакомилась — своих новых товарищей по классу.

Вообще класс был ужасный. Главным образом Багрянцеву угнетало то, что здесь она оказалась первой по списку. В той, благословенной двадцать пятой школе перед Любой шли Абрамова, Андрейчик и Аюев, а тут она была нага и беззащитна пред лицом учителей, которые, как известно, любят спрашивать по алфавиту. Впрочем, про это Багрянцева решила пока что не говорить папе: довод звучал несерьезно.

Думала она пожаловаться на парней, пинавших в коридоре мячик из надутого презерватива. Постеснялась как-то выговорить это слово… Да и потом, чего уж, в старой школе и не то еще в портфелях приносили.

— Эх, пап, видел бы ты Аньку, соседку мою по парте! — начала Люба.

Анька Пархоменко в первый же день, как их посадили вместе, заявила: я, мол, неформалка. Затем достала из портфеля книжицу черного цвета и дала полистать. Там были советы по приготовлению то ли наркотиков, то ли взрывных устройств, то ли еще чего-то в этом духе. Потом неформалка все-таки призналась испуганной Любе, что по рецептам этим не готовила и в скором времени не планирует. Но книга эта — анархическая, так же как и музыка, из плеера вливаемая в проколотые в пяти местах уши Ани. Так что Багрянцевой — убогой обывательнице — не понять сложной души соседки. Они разного круга!

— Представь, папа, она вся в железяках… прямо как Кентервильское привидение!

— Ладно тебе, Люб! В той школе вроде у вас тоже были неформалы. Не Петя ли гремел цепями?

— Почему сразу Петя?! — взвилась Люба. Она почувствовала, что краснеет, как обычно, при упоминании этого имени. — Петя был не неформал, а рэпер! Понимать надо!..

— Допустим. Что с того? Ты же всегда терпимо относилась к этим… всем…

— Ну да, — сказала Люба. — Только все равно… Кто ее знает, неформалку, что у нее на уме?! А вдруг решит напакостить?

Родители задумались. Люба взяла буханку хлеба, положила на бок и отрезала себе верхушку. Потом, отдав нож маме, продолжала, чтоб ее не приняли за слишком нетерпимую и всех подозревающую личность:

— Аня — это еще ладно…

О ком бы рассказать дальше? А, о Диане! Ее лицо похоже на блин с маслом, глазки мелкие, злобные, голос писклявый, ну а повадки — вообще ужас: чуть что — бежит ябедничать Татьяне Яковлевне. Едва ли не за ручку с ней ходит. Принцесса на горошине! Впрочем… Если Люба станет сейчас жаловаться на неё родителям, сама же будет как Диана! Так не годится.

Может, рассказать про Лену Лепетюхину? Ох, эта без конца всем перемывает косточки! Маленькая, жадная, пронырливая. У самой в жизни наверняка никогда не было мальчика, но уж зато кто с кем, когда и сколько — лучше всех знает! И треплется без конца. Хотя Любе вообще-то скрывать нечего. Да и с Ленкой этой ее никто не просит общаться. А, ну ее… Стерпим!

А вот еще есть Катька, Ленкина подруга. Это просто кошмар. Грубит всем, ржет как лошадь… Высоченная, толстая! Нынче прямо на уроке геометрии как закричит: «Лен, Лен, ты русский сделала? Дай списать!» Только что-то новое появится — ей сразу надо. Всем завидует. И без конца боится, что чего-то ей не достанется. М-да, похожа на соседку там, где они жили раньше… Мама провела бок о бок с ней семь лет…

Люба доела свою корочку, добавила к ней ложку супа и задумалась.

На самом деле настроение сегодня ей испортили другие три особы.

Выйдя из дому за хлебом — уже после школы, — Люба обнаружила на лавочке возле подъезда трех своих новых одноклассниц: Алину, Алису и Алену. Смотрелись они очень ярко. Волосы Алины, Алисы и Алены были цвета «скандинавский блондин». Одеты девушки были не то чтобы красиво, но дорого. В одежде их преобладал розовый цвет: на первой были розовые брючки, на второй — розовая кофточка, ну а третья щеголяла розовой фуражечкой, розовыми ботиночками и розовой сумочкой.

На всю компанию у них имелся один модный журнал, как раз сейчас и изучавшийся.

Пожалуй, надо было пройти мимо девчонок… Но так хотелось знать, что там, в журнале…

— Ой, Багрянцева, смотрите! — крикнула Алена. — Иди сюда, Любка!

Люба приблизилась.

— Давно хотим тебя спросить, — приняла эстафету Алина. — Ты где такую кофту отхватила?

На Любе была вязаная кофточка на молнии, с весьма милой вышивкой.

— Тут таких нет, — сказала не без гордости Багрянцева. — Я ее купила там, где жила раньше.

В глазах модниц сверкнуло уважение.

— Это «Этро», — авторитетно заявила главная, Алина.

— А вот и нет, — ответила ей Люба. — Это мы с мамой на рынке купили.

Лица девушек мгновенно переменились.

— Мы-то думали…

— Да ладно вам, — сказала Люба. — Главное, что вещь хорошая.

— Ну, ну, — ехидно закивали модницы.

Алена заявила:

— Я ведь так и думала! И вам говорила! Вы посмотрите, какая у нее сумка! Любка, ты у бабушки, что ль, сумку-то стащила?

И девчонки засмеялись.

— А мне за хлебом что, с косметичкой ходить? — разозлилась Багрянцева.

Алиса раскрыла журнал на странице, где демонстрировались сумки, и показала Любе, ткнув пальцем в одну из них:

— Вот что нормальные люди носят. И мне скоро купят такую.

Возле сумки стояла цена.

— Да за такие деньги слона можно купить! — сказала Люба. — Золотая она, что ли?

— Это «Жирофле», — важно сказала Алиса.

— Кто? — переспросила Люба.

— Дед Пихто! — ответили ей.

И вновь раздался хохот.

Багрянцева хотела было поругаться, дать понять этим свистулькам, кто они есть на самом деле, но сочла, что лучше ей не опускаться до скандала. Девчонки своим видом показали, что общаться не желают. Две снова начали листать журнал, а одна, достав из сумочки цвета шоколада телефончик цвета карамели и раскрыв его нежными пальчиками со сливово-мармеладным маникюром, продолжила беседу:

— А? Ну вот, короче… Я такая…

Люба сходила за хлебом, вернулась домой и вот сидела за обедом, наблюдая, как мама режет хлеб.

— В общем, — сказала она, — мне ужасно не нравится химия. В той школе не было химии.

— Люба! — засмеялся папа. — Ты же в восьмом классе! Уверяю, что и в той школе…

— Да знаю. Все равно не нравится. И вообще… В той школе я всегда была в «А» классе. А теперь что? «В»!

Папа призадумался:

— Ну а по-моему, знаешь ли, весьма неплохо. Восьмой «вэ». Две «вэ». Как двое очков. Четыре бублика.

— «Четыре бублика»! — надувшись, повторила Люба.

Но аргументы против новой школы, как она сама увидела, были ничтожны и неубедительны.

Суп остыл, корок на хлебе не осталось, разговор закончился. Люба уткнулась в тарелку и решила после еды снова загрустить. Но тут молчавшая до сих пор мама неожиданно сказала отцу:

— Слушай! Помнишь, ты рассказывал мне историю про свою бабку? Не тот ли это город?..

— Точно!

Папа улыбнулся.

— Вот надо же, — сказал он. — Я совсем забыл. Послушай, Люба. Ты не хочешь жить в Елизаветинске, жалуешься, что нас перевели в него. А между тем твоя… м-м… двоюродная прабабушка приехала сюда по собственному желанию! И против воли родителей.

Люба повернулась к отцу.

— Как это?

— Я, собственно, мало знаю обо всем этом. Дело было давно, до революции, году, кажется, в девятьсот двенадцатом или тринадцатом. Звали ее Евлампия Андреевна Багрянцева — родная сестра твоего прадеда. Она влюбилась в некоего студента. Отец, Андрей Прокопьевич, конечно, дал отказ: нищий парень — ни кола, ни двора, ни чина, ни капитала… И вот однажды ночью Еля сбежала. Побег удался ей великолепно, судя по тому, что в доме не проснулась ни одна душа. Дед рассказывал, что утром был страшный переполох, потом поувольняли всю прислугу. Послали вдогонку людей. Да разве догонишь, полсуток прошло? Так никто больше о ней и не слышал. Разузнали только, что студента того фамилия была Рогожин. И при-ехал он из города Елизаветинска, куда, наверно, и увёз твою прабабушку.

— Значит, у нас здесь есть родственники? — спросила Люба радостно.

— Хм… Не исключено.

— Вот здорово! А как найти их?!

— Ну… — Мама заволновалась. — Я не думаю, чтобы Евлампия была счастлива с этим студентом. Девушки, которые так легкомысленно ведут себя… Хотя найти родню, конечно, было бы неплохо.