Краснотурьинские рассказы

Марат Валеев

В этом городе, где родился, я прожил в общей сложности всего три или четыре года. Но все равно при этом считаю себя коренным краснотурьинцем и люблю этот чистенький и уютный североуральский городок с его такими же, как в Санкт-Петербурге белыми ночами и почти такой же архитектурой. И вот что я подумал: а почему бы мне не поделиться немного своими воспоминаниями о Краснотурьинске той поры, когда он как город был еще довольно молод, а я так вообще пацаном? Что я с удовольствием и делаю.

Мой Краснотурьинск

В этом городе, где родился, я прожил в общей сложности всего то ли три, то ли четыре года. Но все равно при этом считаю себя коренным краснотурьинцем, и люблю этот чистенький и уютный североуральский городок с его такими же, как в Санкт-Петербурге белыми ночами, и почти такой же архитектурой. И вот что я подумал: а почему бы мне немного не поделиться своими воспоминаниями о Краснотурьинске той поры, когда он как город был еще совсем молод, а я так вообще пацаном?

После войны в этот бурно расстраивающийся молодой североуральский город «понаехало» немало татар — очень голодно было после войны в Поволжье. Ну, как это бывает: приехал один, устроился, осмотрелся, вроде ничего. Потащил за собой семью. Там еще родственники подтянулись. Так и образовалась в Краснотурьинске целая татарская даиспора.

Ту, первую часть своей краснотурьинской жизни, я помню очень смутно.

Краснотурьинск, 1952 год, я с родителями.

Отец работал на Богословском алюминиевом заводе, мама, помимо того, что растила и по возможности холила меня, где-то мыла полы и подторговывала жареными семечками. Поэтому я нередко был предоставлен самому себе и носился по рабочему кварталу с такими же сорванцами, один раз чуть не утонул в Турьинском водохранилище, никак не мог выбраться на берег по скользкому бетонному откосу, пока меня за руку не вытащил пацан постарше.

Потом город подступил к баракам, в одном из которых мы и жили (а до нас, говорят, военнопленные немцы, строившие под конвоем Краснотурьинск), они попали под снос. Всех их обитателей выселили (отец, помню, схватил лом и никого не хотел подпускать к нашей комнате, но выселять-то пришли с милицией…) практически в никуда.

После этого судьба занесла нас в Казахстан, на целину, где наша семья и осела окончательно. Но в 1968 году я самостоятельно вернулся в Краснотурьинск — разумеется, с благословения родителей. Закончил девять классов, и учиться больше не захотел, хоть тресни. Возжелал, понимаете, взрослой самостоятельной жизни, да и деревня надоела мне до чертиков.

Устроился бетонщиком на завод ЖБИ, в бригаду к своему дяде. Работа моя, надо признаться, была все же нелегкой — ныли руки, выкрученные булавой, гудела спина. Но я быстро к этому привык (деревенского пацана физическим трудом не смутить), и вскоре самозабвенно начал предаваться всем утехам холостой бесшабашной жизни, вдали от родителей.

Краснотурьинск я открывал для себя заново. Я ведь вырос в деревне, и этот на самом деле хотя и небольшой, но сплошь заасфальтированный городок с его трех-пятиэтажными домами, разбегающимися от центральной полукруглой площади Ленина по радиальным улицам в разные стороны, с весело тренькающими сигнальными звонками трамваями, с уютными зелеными бульварами и аллеями, изумительно пахнущими после дождей, с магазинами, в которых тогда еще было все, казался мне настоящим мегаполисом.

А какие девчонки в первых мини-юбочках гуляли тогда по главной городской улице Ленина («бродухе», как называли ее некоторые краснотурьинцы) — я по первости краснел, потел, но глаз от их стройных ножек оторвать не мог! В общем, для меня этот город был наполнен соблазнами, и я, чтобы мне никто не мешал, не стоял над душой с нравоучениями, быстренько, той же осенью перебрался с дядияшиной квартиры в рабочее общежитие на углу улиц Чкалова и Фрунзе. А рядом с нашим общежитием размещалось женское. Надо ли говорить, насколько приятным было такое соседство! Впрочем, вахтеры свирепствовали и там и тут.

Конец ознакомительного фрагмента.