Любовь по-немецки – 2. Особые отношения

Мара Дорст

Международный сайт знакомств – прекрасная возможность изменить свою жизнь. Героиня выходит замуж за бывшего немецкого полицейского Йенса Хааса и переезжает к нему в Германию. Возможно ли счастье в новых отношениях, если партнер скрыл шокирующие подробности своей биографии и особые наклонности, а героиню не хочет отпускать прошлое? Книга завершает дилогию «Любовь по-немецки».

Неидеальная жена

Глава 1. Жизнь с нарциссом или Как оказаться у разбитого корыта за пару месяцев

Шел третий месяц моего пребывания в России, моего возвращения к Жене. Третий месяц безоблачного счастья, покоя и наивной веры, что жизнь с перверзным нарциссом все же возможна, чтобы там не рассказывали на своих сайтах гуру по психологии нарциссизма и психопатии. Он и правда был очень нежным, добрым, предупредительным ко все моим желаниям все это время. Как будто наконец осознал, что я ему необходима, что он мог меня потерять навсегда. В конце концов ему пришлось приложить немало усилий, в том числе и финансовых, чтобы вернуть меня обратно, и я наивно полагала, что ему будет жаль потраченного времени и сил и он не станет рисковать достигнутым. Я загоняла вглубь мысль о том, что все это справедливо для обычных людей, что для лиц с нарциссическим расстройством личности существуют иные правила и живут они в другом мире с иными законами и иной логикой.

Все лето он был таким, каким я его полюбила когда-то, и я молила Бога, чтобы таким он оставался и дальше. В этом году по всем крупным городам России триумфально прошествовал Чемпионат мира по футболу. Вообще-то я не интересуюсь футболом. Но тогда лихорадка, охватившая всех, зацепила и меня. Мы с Женей наслаждались друг другом и зрелищем по телевизору, попивая пиво с соленой рыбкой. Когда Дзюба, в те времена прославившийся соей виртуозной игрой ногами, а не руками, забивал свои знаменитые голы, я вскакивала и носилась по комнате, прыгая от счастья. Дзюба улыбался с экрана, козыряя поклонникам фирменным салютом от виска. Я любовалась фигурками футболистов, крепких мальчиков, от которых веяло энергией и силой, сублимируя свои воспоминания о Карстене в эмоции, которые вызвал у меня вид хорошо сложенных игроков. Конечно с Германией и с Карстеном было покончено, но что мне оставалось делать с чувством незавершенности и недосказанности? Он оставил во мне яд обиды и непонимания, отказав мне в возможности объясниться с ним хотя бы напоследок. И я, помимо своей воли, и вопреки благополучию жизни с Женей, все время возвращалась мыслями к нему.

Йенс уже не пытался меня вернуть, видимо удовлетворившись своей новой находкой из Украины. Я больше не получала от него писем. А учитывая то, что я информировала и Jobcenter, и ведомство по делам иностранцев в Ильцене об истинных причинах моего отъезда, рассчитывать на возвращение к мужу уже не приходилось. Да и зачем, если здесь я снова обрела свое женское счастье? Конечно, я скучала по Германии, по утраченным возможностям. Но все плюсы жизни там перечеркивались одним жирным минусом: там я должна была жить с нелюбимым абсолютно чужим для меня человеком, который, к тому же, постоянно врал мне и использовал меня в своих интересах. А тот, в кого я влюбилась, больше не имел никакого интереса ко мне и находился в других отношениях.

Здесь под крылышком у Жени мне было уютно и тепло. Спокойный размеренный совместный быт, поездки по магазинам за продуктами, приготовление обедов и ужинов своему мужчине, вечера под одеялом у телевизора, когда он прижимал меня к себе, и я чувствовала себя безмятежно и уютно. Все такое обыденное, но столь необходимое для моей души, нуждающейся в том, чтобы заботиться о ком-то и чтобы заботились о ней.

Но вот случился этот день, который перечеркнул все надежды на будущее с этим человеком, в очередной раз подтвердив истину, от которой я пыталась спрятаться: жизнь с нарциссом — это путь в никуда, потому что в нем заложена программа на уничтожение своего партнера.

Причина ссоры была так бессмысленна и банальна. Недавно мы были в горах. Камера Жени барахлила, поэтому в основном снимки делала я на свой андроид. И в этот злополучный вечер, накачавшись парой бутылок пива, он возымел внезапное желание, чтобы эти фотографии я перекачала на его телефон. Обычная просьба, совершенно не предвещавшая того ужасного скандала, который последовал за этим. Именно потому, что эта просьба не несла в себе никакой опасности и не вызвала у меня ни малейшего предчувствия беды, я ответила, что выполню его просьбу позже, когда у меня будет время. Уж не помню, чем конкретно я была так занята, что отказала ему, но в конце концов я вполне имела на это право. Но он не считал так. Наверное, в его сознании наши отношения и моя зависимость от него уже достигли той роковой точки, когда я перестала иметь право на собственные желания и мнение. Подогретый алкоголем, он вознамерился показать мне, кто является на самом деле хозяином положения.

На самом деле, мы уже давно поменялись ролями. Шаг за шагом Женя снова устанавливал свою прежнюю власть надо мной. Это происходило незаметно, не в один день, и от того так сложно было понять, когда же мы снова переступили ту черту, где из «королевы», которую он умолял на коленях вернуться из Германии, я превратилась в зависимую от него женщину. В женщину, на которую можно прикрикнуть и которой можно бросить в лицо оскорбительное замечание. Да, я все еще пыталась отстаивать свои границы, но с каждым разом он заходил все дальше и дальше, смелея и наглея, так как понимал, что с каждым днем пропасть между мной и Германией становится все больше и мне уже некуда бежать. Удостоверившись, что все необходимые формальности с властями Германии завершены, контакты с мужем и с Карстеном прекращены с обеих сторон, Женя снова начал закручивать гайки.

Разглядывая в зеркале свои кровоподтеки на плечах и запястьях, я очень быстро «протрезвела» и пришла к осознанию, что такой финал был просто неизбежен. Я даже не винила Женю: мой нарцисс следовал своему классическому циклу возвеличивания, а затем обесценивания и утилизации. Скорее, я должна была обвинять себя за то, что вооруженная знаниями о перверзных нарциссах, я позволила себе закрыть глаза на самое главное предупреждение, о котором все психологи на Youtube говорили в один голос: никогда не возвращайтесь к своему мучителю, потому что с каждым возвращением будет только хуже. И вот час расплаты настал. Намного раньше, чем я могла этого ожидать.

Я в который раз уже после совместной жизни с Женей вернулась в родительский дом. Унизительный момент, когда с сумками, бледная, в лихорадочном состоянии от случившегося накануне, я снова стояла под дверью моих родителей и нажимала кнопку звонка. Ведь после своего возвращения из Германии к Жене, я с жаром убеждала всех, что теперь все будет иначе, что я поступаю абсолютно правильно и знаю, что я делаю. Убеждала не только я, но и он. И я даже не знала теперь, за кого мне больше стыдно. За себя или за него?

Конечно мама все сразу поняла без слов. Едва увидев меня, она повернулась ко мне спиной, презрительно фыркнув и всем своим видом показывая, какой же непроходимой дурой она меня считает. А отец, как всегда, сделал вид будто ничего не произошло. Словно, я каждый вечер приходила в этот дом спать, а не жила несколько лет совсем в другом месте. Спрятавшись ото всех в своей бывшей детской, а ныне детской моих мальчишек, которые уже разъехались в другие города на учебу, я даже не находила в себе сил лишний раз выйти в туалет или на кухню, чтобы не пересечься с родителями и чтобы мама, не дай бог, не завела разговора со мной.

Как проходили эти дни, я почти не помню, да там и нечего вспоминать. Меня охватила лихорадка поиска выхода из положения, немедленного поиска. Первое время она была не так сильна, сдерживаемая неопределенностью ситуации. Ведь надо признаться, несмотря на пережитый кошмар, я все же ждала и надеялась, что Женя придет за мной, попросит прощения, убедит меня в том, что такого больше не повторится. Я была уверена, что он начнет ломиться в двери и окна, чтобы вернуть меня. Но этого не произошло. Наступила леденящая пустота, которую ничем нельзя было заполнить, и мне пришлось взглянуть реальности в глаза и признать роковой и глупой ошибкой мое возвращение в Россию. Я отказалась от возможностей новой жизни в другой стране, упустила шанс, который выпадает раз в жизни, позволив Жене затянуть меня ласковыми покаянными речами обратно в эту дыру токсичных отношений. И вот теперь, из-за него и собственной слабости, я потеряла все. У меня не было ни работы, ни денег. У меня больше не было партнера. И я не понимала, что мне делать дальше.

Когда наступил мой день рождения, и он не позвонил в дверь с букетом цветом, не написал даже смс с простыми тремя словами, я поняла, что Женя снова с ней, с той, из-за которой когда-то уже рухнула моя жизнь.

Есть железное правило: если нарцисс не пытается вас вернуть, после того, как вы ушли сами, значит, он сейчас занят кем то другим. Мне не нужны были доказательства. Мне достаточно было знаний об этих токсичных людях, которые я так жадно впитывала себя после нашего первого разрыва. Все они действуют одинаково, предсказуемо до тошноты. Впоследствии, жизнь показала мне, что я была права, предполагая, что в тот момент он уже не один. И хотя, я знала и то, что рано или поздно, когда новая жертва (а в данном случае уже и не совсем новая) ему надоест, он снова попытается вернуться ко мне, я не хотела больше никогда играть в эти игры.

Меня раскачивало как маятник в моих мыслях с совершенно невероятными планами. Мне надо было действовать, что-то делать, это был просто вопрос жизни и смерти. Не физической, хотя и она в конце концов следует за угасшим духом. Сначала я хотела уехать куда-нибудь в большой город, устроиться на любую работу, даже подыскивала себе вакансии с вахтой и проживанием, типа упаковщицы или сортировщика товаров. Но все это казалось мне невероятно сложным. Меня охватывал ужас при мысли о том, что я буду стоять у какого-нибудь конвейера, запечатывая до изнеможения коробки, а потом возвращаться в комнату в грязное, пропахшее табаком и кухонными запахами общежитие, где мне придется разделять личное пространство с чужими женщинами, в глазах которых навсегда застыли усталость от жизни и безнадега. Именно таким беспросветным рисовалось мне мое будущее в большом городе. У меня не было никаких сбережений, чтобы просто снять квартиру и попытаться найти работу по специальности. Куда делся мой кураж, который я приобрела в Германии? Я сдулась, сникла, потрясенная тем, что меня снова вышвырнуло на обочину жизни. И я все чаще стала задумываться о возвращении к Йенсу. Это ведь на самом деле был путь наименьшего сопротивления, самый простой, самый удобный.

Забавная вещь сознание: как ловко оно может обманывать, когда ищет выход из ситуации. И вот уже мне стало казаться, что психопат и лжец, от которого я искала спасения под боком у Жени, вовсе и не настолько ужасен. А его манипуляции так очевидны, просто белой краской по поверхности писаны, что мне не составит никакого труда обходить его ловушки. Если раньше я была уязвима и зависима от него из-за моих чувств к Карстену, то отныне он не будет иметь никакого влияния на меня. Можно даже попробовать договориться с ним о том, что он дает мне спокойно жить и учиться в Германии, а затем и работать, взамен на то, что благодаря нашему совместному проживанию он по-прежнему будет занимать свою большую квартиру и получать пособие от Jobcenter. Эдакий договор взаимовыгодного сотрудничества. А года через три, когда я получу постоянный вид на жительство, я просто съеду от него и начну новую независимую жизнь. И чем дальше, тем более перспективным и правильным мне казался мой новый план.

Слава Богу, я все еще была женой немецкого бюргера, и в моем портмоне все еще лежал заветный пластик Ауфентхальтститтель (временный вид на жительство), дающий мне право на проживание в Германии.

Собравшись с духом и наступив на горло собственной гордости, я написала Йенсу в WhatsApp:

«Привет, я осознала, что я скучаю по тебе и Германии, и я хочу вернуться. Между нами всегда стоял Карстен, возможно, поэтому наши отношения закончились так неудачно. Теперь мы попробуем жить без него, только ты и я. Что ты думаешь по этому поводу?»

Учитывая, при каких обстоятельствах произошел наш разрыв, и очень откровенную информацию, которую я отправила в немецкие ведомства о наших взаимоотношениях, я не особо надеялась на положительный ответ. Но он пришел и довольно быстро:

«Дорогая Марина, я так рад, что ты, наконец, написала мне. Я по-прежнему люблю тебя и жду твоего возвращения. Подыскивай билеты. Твой перелет, как всегда, будет оплачен. Liebe grüße (c наилучшими пожеланиями), твой муж».

Так начался мой второй период немецкой жизни.

Глава 2. Дежа вю или Моя попытка номер пять

Бад Бодентайх (Германия). Сентябрь 2018 г.

Возвращение в Германию не подразумевает на этот раз торжественной встречи. Я добираюсь до Бад Бодентайха из аэропорта Гамбурга самостоятельно. Зачем напрягаться и встречать? Йенс уже привык к моим бесконечным перелетам туда и обратно и прекрасно знает, что я не заблужусь и не потеряюсь в дороге. Достаточно того, что он оплатил мой рейс и поездку в поезде. Однако он стоит на балконе с сигарой и поджидает меня: согласно расписанию, я должна появиться около 16 часов, и он уже слышал, как на станцию прибыл мой поезд.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, я уже слышу, как открывается входная дверь. Йенс улыбается во весь рот и по мимолетной заминке я понимаю, что он хотел бы обнять меня, но не решается этого сделать без ответного движения с моей стороны. Из вежливости я быстро чмокаю его в щеку и прохожу в спальню. Я уже усвоила правило не разуваться на входе. В Германии это не принято. По крайней мере, в его квартире. Скидываю с плеч рюкзак, ставлю на пол дорожную сумку. В спальне произошли небольшие изменения: Йенс поставил у стены со стороны моей половины кровати большое во весь рост зеркало, а рядом с ним и прикроватной тумбочкой появилась еще одна низенькая старенькая этажерка, явно принесенная с улицы после Шпермюль — так называются мероприятия, когда немцы выставляют за дверь ненужные в хозяйстве вещи, и каждый желающий может забрать себе вещь по вкусу.

Йенс маячит за спиной, ожидая моей реакции:

— Это чтобы тебе удобно было сушить волосы и накручивать кудри. — говорит он. — Тебе нравится?

— Да, здорово, — соглашаюсь я.

Я понимаю, что он ожидал более эмоционального ответа, но почему-то в его присутствии я всегда чувствую досаду и желание дистанцироваться. Я уже забыла, каково это, находиться с ним в одном пространстве. А сейчас все эти забытые ощущения охватывают меня вновь. Эта комната, которая столько времени была моей тюрьмой, несмотря на ее покой и чистоту, вызывает у меня смутное чувство тревоги и безнадежности. Я сама приняла решение вернуться сюда, но мне не по себе. Не совершила ли я ошибку? Что меня ждет дальше?

Стряхивая с себя эти ощущения, я пытаюсь заполнить мои мысли банальными хлопотами по распаковке багажа. Бегло просматриваю ящики.

— Все твои вещи на месте, как было в тот день, как ты покинула меня. — Йенс внимательно наблюдает за мной.

Аккуратно сложенные колготки, футболки, несколько комплектов нижнего белья. В тумбочке валяется несколько моих косметических карандашей, набор теней, резинки для волос. Это явно не все, что я оставила здесь во время моего поспешного бегства. Например, я не вижу моей осенней куртки и моих джинсов. Но это уже не так важно, я не хочу начинать с обострения отношений.

— Выйди, пожалуйста, мне надо переодеться и принять душ, — мне хочется поскорее избавиться от его присутствия. Пока он рядом, я даже не могу толком сообразить, за что мне взяться и с чего начинать. Я совершенно потеряна.

— Ах, конечно, — всплескивает руками он и исчезает за дверью.

Только оставшись одна, я могу привести в порядок свои мысли и попробовать разложить по полочкам мои чувства. Я сижу на кровати, уставившись в свое отражение в зеркале, и кроме тоски и растерянности не чувствую ничего. На глаза наворачиваются слезы. Женя, почему я снова здесь, а не там, рядом с тобой? Как все это случилось? Никогда не прощу тебя за то, что мне снова приходится пройти этот путь, за то, что я снова вынуждена оказаться на чужбине, без любви, без поддержки, рядом с мужчиной, который мне неприятен и которому я нужна лишь как средство для решения его бытовых и финансовых вопросов.

После душа, горячего кофе с молоком и сигареты я немного прихожу в себя. Сажусь на софу в гостиной, готовая завести разговор. Нам с Йенсом надо обсудить, как мы будем жить дальше.

Я выкладываю ему свои мысли по поводу продолжения учебы, подтверждения диплома и получения работы, опуская мои планы на уход от него в будущем. Четко обозначаю свои позицию наших личных взаимоотношений:

— Между нами больше не будет Карстена и никаких других мужчин, но и никаких сексуальных ласк с моей стороны тоже не будет.

Йенс делает протестующий жест, но я твердо продолжаю:

— Я прекрасно понимаю, что я нужна тебе для получения пособия, для того, чтобы ты мог сохранить за собой эту жилплощадь. А мне нужен свой заработок, свой счет в банке, чтобы помогать моей семье. Давай говорить откровенно, наш брак фиктивен, и мы будем жить на условиях взаимовыгодного договора.

— Да какое пособие, какая выгода, когда я больше потратился уже на свадьбу с тобой и твои перелеты! — возмущается он.

— Это потратился не ты, а твоя мама.

— Но я люблю тебя!

— Йенс, пожалуйста, не надо, мы оба прекрасно знаем, что это не так.

Он снова хочет возразить, но прочитав в моих глазах, что обманывать меня на этот счет бесполезно, сдается:

— Ладно, ок. Но неужели тебе не нужен будет мужчина, секс?

— Нет, после предательства Карстена мне больше не интересна эта сторона жизни

— Но я уже нашел тебе нескольких чудесных партнеров! — восклицает он, разворачиваясь к компьютеру. Вышедший из спящего режима после щелчка мыши экран оживает, и я вижу знакомую заставку сайта легких знакомств «Poppen». Вот чем он занимался все это время, пока меня поджидал! Я чуть не скрежещу зубами от злости, но беру себя в руки, я знаю, что его опасно злить:

— Йенс, пока нет.

— Пока? — с надеждой спрашивает он.

— Потом посмотрим. Моя душевная травма от обмана Карстена еще слишком велика, — пытаюсь найти более — менее приемлемую причину, которую он мог бы понять.

— Я ничего не знал о том, что этого его девушка, а не сестра! — начинает оправдываться он. Я прекрасно знаю, что он лжет, но подыгрываю ему и соглашаюсь, что вся вина за наш разрыв и мое бегство в Россию лежит исключительно на Карстене.

Мы обсуждаем будущую поездку в Ильцен в Jobcenter, потому что мне снова надо встать на учет для получения пособия, и согласовываем официальную версию моего внезапного отъезда: якобы болезнь моего отца. Йенс обещает давать мне карманные деньги и по-прежнему помогать моей семье, правда сумма выплаты снижается до 20 тыс. рублей. Я вынуждена принять это. Взамен я обещаю ему поехать в Люнеберг на встречу в Комитет по защите детей и изображать благополучную семейную пару, чтобы ему разрешили снова видеться с детьми.

— Обещай мне, что ты больше никогда не уедешь тайком, — говорит Йенс, — это слишком тяжело для меня. Если ты захочешь уехать, я клянусь тебе, что я сам куплю тебе билеты и организую твой отъезд. Только не делай этого тайно и внезапно.

Я обещаю. И в этот момент я искренне уверена, что мне больше не понадобится уезжать из Германии тайком.

Если все эти договоренности будут соблюдаться, то можно как-то протянуть оставшиеся 2,5 года, когда я смогу уйти от него, успокаиваюсь я. Конечно, я знаю, что этому человеку нельзя доверять, но у меня тоже есть рычаги воздействия на него, он так же зависим от меня, как и я от него, и я надеюсь, что я смогу с ним справиться. В конце концов он уже утратил главную возможность манипулировать мной: Карстена больше нет в наших отношениях, а только через мою любовь к последнему Йенс мог влиять на меня и добиваться от меня желаемого.

В одиночестве в спальне я уже спокойно провожу ревизию вещей: не хватает еще футболки с Путиным и красного тренчкота, в котором я соблазняла Карстена.

— Йенс, где мой кожаный тренчкот? — кричу я из спальни.

— Его забрал Карстен на память.

Не скрою, мне приятно это услышать.

Глава 3. Фрау Фрейд шокирована, а Мануэла не верит своим глазам

Решение вопросов с властями проходит легко и гладко. Это похоже на возвращение из короткого отпуска, ведь на самом деле, моя идиллия с Женей в России продлилась всего пару месяцев. Конечно, надо уладить кое-какие формальности. Поэтому первым делом Йенс отводит меня в Бургерамт (городское управление), где молоденькая девушка лет 18-ти, краснея от его сальных намеков на мои с ним страстные отношения, снова регистрирует меня по адресу Bad Bodenteich, Waldweg 28.

Вопрос с Ауслендерамтом (Управление по делам иностранцев) решается еще проще: Йенс созванивается с г-ном Рихтером Венде по телефону, и тот заверяет его, что мой Ауфентхальтститтель (ВНЖ) по-прежнему действителен и он его не блокировал. Йенс расхаживает по комнате с мобильником в руках, улыбаясь и шутя,

— О да, с женщинами всегда какие-то проблемы… Нет, теперь все в порядке… Да, она рядом со мной… Конечно, господин Венде, большое спасибо…

Остается только два момента и, пожалуй, самых важных: новая регистрация в Jobcenter (Служба занятости) и запись в школу, и одно без другого было невозможно. Я очень переживаю, что не смогу вернуться в школу госпожи Катце или что мне придется ждать другого потока, который, как правило, стартует через полгода. Полгода без дела в квартире наедине с Йенсом были бы полной катастрофой. Однако и здесь все проходит на удивление гладко.

В кабинете у фрацу Катце, директрисы школы, мы получаем гарантийное письмо, согласно которому она готова принять меня на поток, приступивший к занятиям еще 5 сентября. С этой бумагой мы должны отправиться в Jobcenter для оформления не только пособия, но и муниципальной оплаты моего обучения.

Фрау Катце ничем не выдает своего удивления по поводу моего возвращения. Она делает вид, что принимает за правду мой рассказ о мнимой болезни отца, вынудившей меня оставить занятия еще до наступления летних каникул, и как всегда доброжелательна и приветлива. Мне остается лишь гадать, получила ли она в июне мое письмо об истинных причинах отъезда. Единственным намеком на это обстоятельство является вопрос, адресованный мне уже при прощании, когда мы почти перешагнули порог ее кабинета.

— Марина, — окликает меня фрау Катце.

Я замираю на полпути, поворачиваюсь к ней, и наши взгляды встречаются. Она смотрит очень внимательно, пытаясь прочитать на моем лице то, что я не могла сказать в присутствии мужа.

— Все в порядке? — спрашивает она меня по-русски.

Мне не хочется ничего объяснять, я стыжусь своего письма, своей откровенности, которая тогда в июне мне казалась просто необходимой для того, чтобы разорвать все отношения с Германией.

— Да, все хорошо, — улыбаюсь я, делая вид, что не поняла подтекста ее вопроса.

Едва мелькнувшее на ее лице участие сменяется опять дежурной ничего не выражающей улыбкой, и я торопливо выскакиваю из кабинета, прикрывая за собой дверь.

После фрау Катце мы сразу отправляемся в Jobcenter, где нам заранее был назначен Termin (встреча). Йенс предусмотрел организацию всех встреч в Ильцене в один день, чтобы не тратиться на поездку дважды. К слову сказать, поездка от Бад Бодентайха в Ильцен в один конец обходится в 2018 году около 5,5 евро.

Сильнее всего я переживаю за эту встречу с фрау Фрейд, ведь именно с ней я была больше всего откровенна, направляя уведомление из России о том, что я покинула Германию и никогда не планирую сюда возвращаться. Помимо расклада отношений с Йенсом и Карстеном, я вставила в мое письмо цитаты из писем Йенса, где он живописал свои фантазии о том, как Карстен пользует меня в его присутствии, в доказательство того, что я жила с неадекватным человеком. Я думала тогда, что мне могут грозить штрафы за то, что я нарушила режим и покинула Германию самовольно, так запугал меня этим мой муж, и старалась оправдать перед фрау Фрейд мое внезапное бегство. И после всего этого я теперь должна буду появиться перед чиновницей и объяснить, почему я решила вернуться и снова связать себя с мужем-извращенцем.

Йенс ничего не знет о моем письме, поэтому он спокоен, весел, и убежден в том, что в Jobcenter у нас не возникнет никаких проблем, учитывая «уважительную» причину моего внезапного отъезда: он всюду придерживался придуманной им версии про болезнь моего отца и говорит мне, что я всего лишь должна подтвердить это во время встречи. Я поддакиваю ему, но в глубине души опасаюсь, что встреча не обойдется без препятствий или даже отказа.

Да, сказать, что фрау Фрейд удивлена, увидев нас вдвоем — это не сказать ничего. Даже при своей природной немецкой сдержанности ей не удается спрятать эмоции, которые невольно проступают на ее лице. Брови чиновницы ползут вверх, и она смотрит на меня с неподдельным изумлением и вопросом в глазах. Я делаю вид, что не замечаю ее реакции, позволив Йенсу играть свою партию. Сама же скромно присаживаюсь на второй стул для посетителей. Йенс выступает как всегда талантливо и самозабвенно, изображая счастливого и любящего мужа, и не умолкает ни на секунду, практически не давая фрау Фрейд вставить хоть слово в свой монолог. Фрау Фрейд нехотя отводит глаза от меня и знакомится с бумагами, которые он выкладывает перед ней как фокусник: моя регистрация, мой вид на жительство, гарантийное письмо из школы фрау Катце. Даже если она и хотела бы что-то возразить, она находится при исполнении обязанностей, а наши документы в полном порядке. При том, что по ее реакции я понимаю, что она совершенно точно прочитала мое письмо и знает истинную историю наших отношений и моего бегства из страны, официально она ничего не может предъявить. И лишь незнание немецких законов и моя русская привычка бояться власть имущих, крепко привитая в родной стране, заставляют меня сомневаться в том, что нам удастся решить наш вопрос без препятствий и проблем.

Поскольку фрау Фрейд всего лишь куратор по нашему округу, и, прежде чем стать ее подопечной, мне необходимо снова встать на учет по безработице и получению пособия, она направляет нас в другой кабинет, где сидят чиновницы, занимающиеся постановкой на первичный учет.

При выходе из кабинета разыгрывается почти такая же сцена, что и в языковой школе. Мы с Йенсом уже практически выходим за порог, когда фрау Фрейд окликает меня и просит задержаться. Йенс тут же делает попытку вернуться вместе со мной, но чиновница вежливо и твердо объясняет ему, что хочет поговорить со мной с глазу на глаз. Йенсу приходится нехотя подчиниться, хотя я не сомневаюсь, что снаружи он как обычно тут же приникнет ухом к двери.

Фрау Фрейд предлагает мне снова присесть и спрашивает без обиняков:

— Почему Вы решили снова вернуться?

— Я хочу попробовать наладить свою жизнь с мужем.

— Я получила Ваше письмо, — уже с более жесткими интонациями в голосе говорит она, давая мне понять, что уйти от ответа за пустыми отговорками не получится.

— Да, — выдыхаю я. Всю дорогу я ожидала этого разговора и внутренне готовилась к нему, — все, что я написала тогда, это правда. Но мой муж обещал мне, что такой ситуации больше не повторится. Я хочу дать ему и себе еще один шанс.

Она морщится, словно услышала полную глупость.

— Какие у Вас планы на жизнь в Германии?

— Я хочу окончить школу, получить сертификат знания немецкого языка и начать работать.

Я где-то читала, что немецкие чиновники благосклонно относятся к иностранцам, которые заинтересованы не просто находится в Германии на иждивении, а стремятся работать и приносить пользу государству в той или иной мере. Также им приятно слышать, когда иностранец выражает желание выучить их прекрасный немецкий язык и культуру страны.

Поэтому я поспешно добавляю, что мне очень нравится Deutschland, ее история и культура и я страстно желаю посещать школу фрау Катце, чтобы выучить немецкий. Тут я нисколько не кривлю душой: ходить в школу и учить немецкий язык — это мое горячее и искреннее желание, моя цель и моя мотивация пребывания здесь, по крайней мере, на ближайшие полгода.

Выражение лица фрау Фрейд смягчается. Мне даже кажется, что она вполне удовлетворилась моим ответом. И все же она должна убедиться окончательно.

— Вы действительно уверены в своем решении? Вы принимаете его по собственной воле, не под давлением?

— Нет, это мое решение, и я в нем уверена.

— Ну хорошо, тогда удачи. — она даже слегка улыбается мне и ее вытянутое лошадиное лицо становится на мгновение миловидным.

Я уже берусь за ручку двери, когда она кидает мне вслед:

— И пожалуйста, не пишите больше таких писем. — ее гримаса явственно показывает, насколько неприятно ей говорить об этом и насколько содержание моего письма выходило за рамки приличия. — В следующий раз достаточно просто известить Jobcenter о Вашем отъезде, не вдаваясь в подробности.

Я чуть не сгораю от стыда. Наверное, если бы эта ситуация случилась пару месяцев спустя, я бы сгорела от стыда еще больше: в школе на уроках мне предстоит проходить формат написания писем в Германии. В этой стране четко регламентировано не только содержание официального письма, но и его структура, вплоть до запятых! Вот когда я в полной мере прочувствую и осознаю, насколько шокирующим и вопиюще недопустимым выглядело мое эмоциональное и чересчур откровенное письмо в глазах уважаемой чиновницы!

— Хорошо, если мне придется снова уехать, я просто извещу Вас об отъезде в официальной форме. Но, надеюсь, такого больше не случится, — бормочу я и спешу ретироваться.

Йенс вскакивает с места, нетерпеливо вопрошая:

— Что она тебе говорила?

— Да так, ерунда, — отмахиваюсь я, — спрашивала, надолго ли я вернулась. Я заверила ее, что все вопросы со здоровьем моего отца уже решены и я вернулась навсегда.

Йенс кажется верит мне. Он облегченно выдыхает, и мы отправляемся на другой этаж для завершения процедуры оформления.

Спустя несколько дней я уже еду на свой первый после долгого перерыва урок в школу CJD Göddenstedt и с радостным волнением жду встречи с моими одноклассниками! Просто невероятная удача, что я могу вернуться на тот же поток, в тот же класс, к той же учительнице Рите! Хотя это не столько удача, сколько результат положительного решения директора школы фрау Катце, столь расположенной ко мне.

Кого же я встречаю, когда в первый учебный день отправляюсь в Ильцен? Конечно же Мануэлу! Увидев меня, она устраивает настоящий спектакль. Вскочив с железной лавочки, она бросается ощупывать меня, восклицая:

— Du bist echt??? (Ты настоящая? Это правда ты???)

Потом она открывает мне своих крепкие объятия, и мы целуемся, подставив друг другу щеки.

Самое последнее письмо, подводящее итог всему, что произошло со мной в Германии, я получила именно от Мануэлы, где она упрекала меня в том, что из-за своей любви к пустышке и альфонсу Карстену, я потеряла все, в том числе и любовь такого замечательного мужчины, как Йенс. Мануэла всегда была подозрительно неравнодушна к моему супругу, на что он мне и сам намекал. Во всяком случае, она стояла на его стороне и даже следила за мной по его поручению.

Но, похоже, сейчас она по-настоящему искренне испытывает радость видеть меня снова. И это мне приятно. К тому же, я твердо намерена в этот раз начать свою жизнь в этой стране по-другому, без всяких сердечных ран и увлечений. Я поставила перед собой цели, которые не должны зависеть от моих чувств, и это вселяет в меня твердую уверенность в их исполнении. Все четко по плану: получение сертификата по немецкому языку не ниже В2, затем Annerkennung (подтверждение моего диплома по французскому языку), работа и, как следствие, финансовая независимость от мужа. А после получения постоянного вида на жительство через три года, а затем и гражданства, уход от него и самостоятельная свободная жизнь в Германии. Не забываю я и о перспективах для моих детей и финансовой помощи им и моим родителям.

Я не воспринимаю Мануэлу больше как своего врага или персону, от которой я могу ждать неприятностей. Теперь мне нечего скрывать. Я одна, без любви, без сердечной привязанности и твердо и окончательно поставила крест на своей личной жизни. Пора, наконец, становиться взрослой и здраво смотреть на вещи в мои 48 лет. Германия в лице Мануэлы в буквальном смысле снова открывает мне свои объятия.

Глава 4. Бад Бодентайхская осень

Теплое сентябрьское солнышко светит над маленьким уютным городком Бад Бодентайх. Я иду по аллее в направлении вокзала, чтобы сесть на поезд и ехать в школу. Я до сих пор не могу поверить, что я снова здесь. Ведь последний раз, когда я шла этой дорогой в мае, я была точно уверена, что больше никогда мне не увидеть этих аккуратных улочек, чистеньких, словно игрушечных домиков с их палисадниками, этого флага с гербом Niedersachsen (Нижняя Саксония) над полицейским участком, мимо которого лежит мой путь. Опавшие желуди сочно хрустят у меня под ногами, и я с удовольствием наступаю на них.

Когда-то я считала осень в Германии скучной и бесцветной, введенная в заблуждение ноябрьскими тусклыми пейзажами. Я просто никогда еще не была здесь в сентябре! Я готова тысячу раз взять свои слова обратно, любуясь красотой, окружающей меня. Как может быть скучной и бесцветной осень в местечке, со всех сторон окруженном обступившим его лесом? Я хотела буйства красок, радующего глаз, яркого убранства деревьев в разноцветной желтой, красной и зеленой листве? Теперь я наслаждаюсь этим сполна вместе с чистейшим, словно прозрачным, воздухом, не оскверненным выхлопом автомобилей. Наслаждаюсь невероятной тишиной и безмятежностью маленького немецкого городка, погруженного в вечную дремоту, где никто никуда не торопится и никто не беспокоится о хлебе насущном.

Я знаю, что по пути я не встречу никого в этот утренний час. Только на углу на лавочке перед чьим-то домом я повстречаюсь с моим «старым знакомым»: сделанным из папье-маше в натуральную величину человеком, которого хозяева дома наряжают в разные костюмы в зависимости от времени года. Зимой он будет облачен в красный халат и шапочку Вайнахтсмана, рождественского человечка. Это то же самое, что Санта-Клаус в англоговорящих странах. Сейчас на нем повседневная рабочая кепка и синий комбинезон. Застывшее выражение лица всегда одинаково-приветливое, и я, мысленно поприветствовав его, продолжаю мой путь.

Знаю я и то, что я не встречу Карстена. Я ни разу не встретила его с тех пор, как приехала сюда. Как будто мы ходим разными дорогами. Я уже целый месяц здесь, и я уже начала задумываться, а не перебрался ли он жить в другое место? Однажды я спросила Йенса как бы невзначай об этом, тот ответил, что ничего давно не слышал о Карстене, а правда ли это или опять ложь, кто же его знает.

Первое время я все время ожидала, что вот-вот столкнусь с ним. Собираясь в школу, тщательно готовилась, накладывая макияж, прислушивалась к каждому звуку велосипедного звонка или шин, шуршащих по асфальту, оглядываясь и ища в промелькнувшей вдали фигурке на велосипеде моего непутевого возлюбленного. Но дни шли, и я смирилась с тем, что уже никогда больше его не увижу.

Я не испытываю к нему больше тех чувств, которые испепеляли меня когда-то, и я понимаю, что прошлое уже никогда не повторится. Волшебная пелена первого очарования и слепой страсти спала. Теперь я могу судить о нем почти беспристрастно и вижу его ограниченность, его позерство, поверхностность его чувств и переживаний. Я приехала сюда в этот раз не для того, чтобы вернуть с ним отношения. Я хочу достичь вполне конкретных целей: выучить язык, начать работать и обеспечить будущее и возможности для себя и для моих детей. Так что, отсутствие Карстена в моей жизни даже вполне положительный момент, потому что я не знаю, как бы я среагировала, появись он на моем пути снова.

На станцию я прихожу одна из первых. Затем подтягивается еще несколько человек, и это почти всегда одни и те же лица. Никаких работяг, которые должны каждое утро ехать в окружной центр, Ильцен. Как я уже давно заметила, практически никто в городе не работает. Все, с кем мне так или иначе приходилось сталкиваться, живут на пособие. Да и из интернета я узнала, что процент таких людей — «социальщиков» — в Германии очень велик. Зачем напрягаться, если получение дотаций от государства позволяет вести более менее сносное существование. Конечно, без особых излишеств и шика, но вполне сносное. На таком уровне жила и я в России, только при этом мне приходилось каждый день отдавать свои силы и энергию той компании, на которую я работала, то есть каждые 8 часов моей жизни, изо дня в день и из года в год, не считая коротких выходных и отпусков.

Конечно и в Бад Бодентайхе не все ведут праздный образ жизни. Но люди, имеющие работу, не ездят со мной в поезде. Они оправляются в большие города к месту службы на своих авто, а дома, в которых они проживают, выделяются из общей массы. Обычно это симпатичные коттеджи из красного или коричневого кирпича, с огромными окнами от потолка до земли и довольно обширными ухоженными лужайками вокруг дома.

Компания, которая собирается по будням на станции в ожидании поезда ERX RB-47, идущего напрямую из Брауншвейга до Ильцена и циркулирующего по этому маршруту только туда и обратно, состоит по большей части из молодежи: студентов колледжей и учеников старших классов, которым приходится каждое утро ездить в окружной центр, потому что в Бад Бодентайхе есть только начальная школа. Это веселые шумные компании дурачащихся беспечных подростков, таких же, как их сверстники в моей стране. Почти таких же, как мои дети. Но есть в их поведении едва уловимое различие: особая уверенность, проявляющаяся в их манере держать себя, хотя они сами могут не замечать и не осознавать этого.

Они граждане Германии, граждане Евросоюза. Их прошлое было счастливым и безмятежным, будущее видится безоблачным и надежным. Они никогда не знали нужды ни в чем, а их родителям не приходилось тянуть унылую лямку тяжелой и низкооплачиваемой работы, чтобы обеспечить своих детей всем необходимым. Комфорт и сытость, а вместе с ними и свобода самовыражения для этих юнцов так же естественны как воздух, которым они дышат. И это не пустые слова. Когда ты гражданин страны с высоким уровнем жизни и социальной защиты, это совсем другое осознание самого себя и своего места под солнцем. Уверенность в завтрашнем дне впитывается с молоком мастери и определяет мировоззрение и самоидентификацию человека в этом мире.

Мне приятно и, в то же время, грустно смотреть на них, потому что я на их фоне остро чувствую, насколько обделены были мои дети. Мне жаль, что я не могла дать моим сыновьям того, что имеют эти немецкие мальчишки и девчонки всего лишь по праву своего рождения.

Особняком держится парочка: высокий худощавый парень лет двадцати и его девушка с длинными темно-сиреневыми волосами, постоянно парящая вайпер. Они тоже приходят к поезду каждое утро и всегда поглощены только друг другом, как это бывает у молодых влюбленных пар на заре взаимоотношений.

На том конце улицы, ведущей к станции, показывается Мануэла со своим большим псом. Увидев меня, они издалека приветственно машет мне рукой, а я улыбаюсь ей в ответ.

— Привет, дорогая, как дела? — кричит она.

Я уже не раз отмечала про себя, что ее движения такие же порывистые, как у Карстена. Она чмокает меня в щеку и взъерошивает себе ладонью и без того торчащие во все стороны ярко огненные волосы.

— Фу, Рольф, — одергивает она своего пса, который лаем приветствует проходящего мимо на поводке своего приятеля, большого лохматого кобеля.

Из сбивчивого монолога Мануэлы (полноценный диалог у нас не получается по причине моих ограниченных языковых навыков) я понимаю, что она едет в Ильцен к своему бой-френду. Я уже не раз видела их вместе в городе.

Ее новый друг, толстый увалень с ежиком коротко остриженных волос на круглой щекастой голове, очень напомнил мне своей внешностью Удо, приемного отца Мануэлы и друга Йенса. Абсолютная противоположность Карстену, который, как всем известно, когда-то жил с Мануэлой гражданским браком и даже заделал ей ребенка. Йоргенс, нынешний ее партнер, спокойный и молчаливый. Невооруженным глазом видно, что верховодит в их союзе именно Мануэла, яркая, шумная, непредсказуемая, с бьющей через край энергией. Она и ростом на целую голову выше его.

Я бы не выбрала себе такого некрасивого парня в партнеры. Но в этом, наверное, и кроется одна из моих вечных ошибок: покупаться на внешний антураж. Этот парень, самое главное, порядочный и надежный, и он проявляет заботу о ее дочери, в отличие от настоящего отца ребенка, яркого и харизматичного Карстена. Я видела, как Йоргенс водит за руку малышку Таню во время совместных прогулок с Мануэлой, как заботливо он отряхивает на ней курточку или поправляет сбившийся на сторону шарфик. В конце концов, он просто гуляет с ней вместе, а не с одной Мануэлой, и не шарахается от нее на другую сторону улицы при встрече, как это делает родной отец.

Поезд на этот раз приходит без опозданий. Это удивительно, потому что я уже привыкла к некогда шокировавшему меня факту, что поезда DB (Deutsche Bahn — главная железнодорожная компания Германии) редко ходят точно по расписанию. Этот никак не вяжется с моими представлениями о немецкой пунктуальности. Нажав на большую круглую кнопку, открывающую двери, мы входим и занимаем места в вагоне.

Всю дорогу Мануэла болтает со мной без умолку. Ее нисколько не волнует, понимаю ли я, что она мне говорит, хотя из вежливости я стараюсь таращить на нее глаза, полные внимания, и даже киваю кое-где, надеюсь к месту.

На коленях у Мануэлы покоится большая вязаная сумка с вышитым именем ее дочери «Tanja». Это вязала ее мама Берта. Берта вяжет для себя и соседей, это и хобби, и возможность немного подзаработать.

Мануэла просматривает WhatsApp:

— Йенс написал, что ты забыла йогурт.

Меня внутренне передергивает. Все понятно, мой муженек опять пытается контролировать меня через Мануэлу. Сейчас он не просто написал ей, он удостоверился, что я поехала на занятия, а не улизнула куда-нибудь в другом направлении.

— Йенс хороший мужчина, — говорит моя подружка.

О да, так вы все думаете, ведь даже его тотальный контроль надо мной и моими действиями выглядит всего лишь как забота любящего мужчины. Я понимаю, что бесполезно ее в чем-то переубеждать, хотя и отвечаю без особой надежды на понимание:

— Все не совсем так, как вы видите и думаете.

Естественно, она не обращает на сказанное никакого внимания. Она вообще в основном находится на своей волне, не особо интересуясь мнением собеседника.

Я с удовольствием ехала бы одна, поглощенная своими ощущениями и мыслями, любуясь пейзажами из окна. Но я вынуждена участвовать в этом так называемом диалоге. Каждый раз я расстраиваюсь, когда мои планы доехать до Ильцена в благословенном одиночестве, нарушаются присутствием Мануэлы. К счастью, это случается не каждый день.

— Когда ты возвращаешься с занятий? Поездом в 13.50? — спрашивает она.

— Да, — отвечаю я, уже понимая, что и на обратном пути мне тоже придется терпеть ее общество.

— О, здорово, я тоже! Так что мы с тобой еще увидимся! — радостно восклицает она, прощаясь со мной на перроне.

Йоргенс уже поджидает ее, скромно держась в стороне, пока мы разговариваем, и приветствует меня только скупым кивком головы. Он никогда не вступает в разговоры Мануэлы, пока она общается с другими людьми.

Я сбегаю вниз в подземный переход, оставляя их позади на платформе. Я тороплюсь не потому что опаздываю. Мой поезд приходит в Ильцен за полчаса до занятий, и у меня достаточно времени, чтобы добежать до школы, которая в 15-ти минутах ходьбы. Я просто хочу оторваться от них. Здесь только одна дорога до центра города, поэтому мы будем вынуждены составить друг другу компанию, если только я не рвану вперед. Подземный переход Хундертвассеровского вокзала с его кривыми в булыжной кладке стенами и с лужами затекшей после ночного дождя воды, ударяет в нос запахом сырости и плесени. Я вырываюсь наружу, обгоняя людей с велосипедами и чемоданами на колесиках, которые сворачивают в переход направо к платформам до Гамбурга или Ганновера.

Пространство вокруг вокзала, облюбованное местными маргиналами, которые когда то свистели мне вслед, сейчас пустует. Они начнут подтягиваться к месту своей тусовки позже, хорошенько проспавшись после бурной ночи. Проношусь мимо крытой велосипедной парковки, загроможденной велосипедами под завязку (еще одна примета немецкого пейзажа), мимо автобусных Halteschtellen (остановок), тоже пустующих в этот час.

Я завела себе привычку перед школой обязательно добегать до церкви Святой Марии (St.-Marien-Kirche) в центре города. Она находится на заднем дворе центральной площади города. В уединении и тишине здесь на лавочке я выкуриваю дежурную сигарету, наслаждаясь покоем и торжественной красотой величественной собора. Отсюда до школы рукой подать, нужно лишь дойти до угла супермаркета «Rossman», там до конца улицы направо до почтамта, и я уже на Рингштрассе (Ringstraße). А там через пару домов уже выглядывает фахверковый фасад моей школы. Вернее фасад здания, которое школа арендует для проведения занятий. Офис (бюро) школы находится совсем в другом месте, но тоже неподалеку — на Луизенштрассе (Luisenstraße). Впрочем, здесь до всего рукой подать. Городок Ильцен маленький, даже меньше моего родного курортного Пятигорска, все в шаговой доступности.

Делая первые затяжки, достаю из рюкзака мобильники и бегло просматриваю их на предмет сообщений. У меня теперь два телефона. Один с русской sim-картой, другой с немецкой. В WhatsApp сообщение с незнакомого номера, но не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что оно от Жени.

— Как дела?

И это все. С ума сойти. Такой аккуратненький незатейливый пинг, прощупывание ситуации.

Меня охватывает злость. Он что думает, что после всего, что было, этого достаточно, и я отвечу ему? Кстати, он вполне уложился в отведенный ему срок. Все по классическому сценарию нарцисстической патологии: прошло как раз около 2-х месяцев после нашего разрыва. Я так и предполагала, что он скоро объявится.

Я досадливо, почти брезгливо блокирую незнакомый номер. Нет, эти больные игры больше не для меня. Я вышла из состава участников.

Докуриваю сигарету, но снова берусь за следующую. Независимо от моего настроя, его смс выбило меня из колеи. Уже на ходу делаю последние затяжки, я не хочу больше об этом думать. Да и, к счастью, вижу Артура, приближающегося с другой стороны улицы мне навстречу. У него немного грузная фигура, а при ходьбе он слегка прихрамывает и смешно размахивает руками. У Артура начинается болезнь Бехтерева, что придает такое своеобразие его походке. Мы машем друг другу издалека, и я притормаживаю, чтобы подождать его.

Артур, как я, живет неподалеку от Ильцена, в маленьком курортном городке Бад Бевензен. Иногда он ездит в школу на своей машине, стареньком синем фольксвагене, но чаще всего тоже на поезде. Сегодня он явно идет со стороны вокзала.

— Вчера был у врача, — делится он со мной, — назначили массаж и иглоукалывание. Десять процедур.

— Здорово. Это бесплатно, по страховке?

— Да, по полису. Вчера уже прошел первый сеанс. Пока не легче, еще таблетки обезболивающие назначили.

— Наверное, ибупрофен? — спрашиваю я, почти не сомневаясь, что да. Немецкие врачи всем назначают ибупрофен.

— И, наверное, мне придется оставить работу.

Артур работает поваром в греческом кафе у себя в Бад Бевензене. В тяжелых условиях с огромными физическими нагрузками. А его шеф — негодяй, выжимающий из своих работников все, что можно. Именно от Артура я узнала, что не все в Германии живут в свое удовольствие на пособие, как мой муж и Карстен. Кое-кому приходится вкалывать, и немецкие законы вовсе не стоят на страже регламентирования труда иностранцев. То есть, наверняка такие законы есть, но органы не слишком контролируют их соблюдение. Никому нет никакого дела, что Артур 4 дня в неделю работает по 12 часов в сутки без перерыва на обед. По правде говоря, Jobcenter даже не знает, о том, что у Артура есть работа. Иначе его бы лишили пособия и прекратили оплачивать аренду жилья. Официально он числится безработным. Все, чем он занимается, это нелегально, но такая схема очень даже распространена в Германии среди мигрантов.

— Ну может, это не так плохо, — говорю я, стараясь его поддержать, — ведь ты сам говорил, что уже устал от этой работы. Отдохни, займись своим здоровьем, подлечись, а потом найдешь что-нибудь полегче. Такого специалиста, как ты, с радостью возьмут в любое кафе.

Я знаю, что пособия Артура и его жены, включая «детские деньги» (Kindergeld), хватит, чтобы прожить какое-то время на сносном уровне. Социальная поддержка в Германии одна из самых лучших в мире. Но Артур хочет обеспечить не только возможность жизни здесь и сейчас. Наверняка, как заботливый армянский отец, он собирает приданое для своих дочерей и откладывает евро на покупку собственной недвижимости в Германии.

— Да, буду увольняться, — соглашается Артур. — Вчера шеф опять закатил истерику по поводу того, что мне пришлось уйти на час раньше. Взяли нового поваренка, мальчишку совсем. Не очень расторопного, так он на него кричит, тарелками в него швыряется. Обстановка просто невыносимая. Ко мне, конечно, по работе претензий нет, но в такой атмосфере я больше не могу.

— Он будет тебя упрашивать остаться, — говорю я, просто уверенная в этом. Артур работает в этом кафе уже семь лет, и он суперпрофессионал.

Нет, — качает головой Артур, — я уже твердо решил.

Я обожаю Артура. От него веет добротой и искренностью. К тому же, он говорит по-русски, хоть и с кавказским акцентом. Но это только еще больше располагает меня к нему, ведь это напоминает мне о моих краях. У нас на Северном Кавказе проживает много армян, и я привыкла к такому говору.

Мы входим в здание школы и поднимаемся на второй этаж. Договорим потом на обеденном перерыве во время перекура или по дороге домой.

Глава 5. Немецкая школа или Как афганцу, сирийцу и армянину найти общий язык

Занятия у нас начинаются в 9.30, чтобы все ученики успели добраться до школы. Некоторые живут непосредственно в Ильцене, но многие арендуют квартиры в пригородах, таких как Бад Бодентайх, Штедердорф, Вирен или Бад Бевензен, и расписание занятий специально подстроено под утреннее расписание поездов и автобусов.

Класс располагается на втором этаже старинного фахверкового здания, но попасть внутрь можно лишь после того, как приезжает Рита или учительница другого потока (их в школе два: наша группа, готовящаяся к экзаменам на уровень В1, и группа более продвинутых учеников подготовки к уровню В2). Только у них есть ключи от входной двери. Ученики, пришедшие пораньше, собираются во дворе школы, курят, попивая купленный по дороге кофе в бумажных стаканчиках, и пытаются общаться между собой на немецком языке с горем пополам, потому что ни у кого еще нет достаточного словарного запаса, чтобы нормально выразить свои мысли. Это выглядит немного смешно, но очень мило: когда кто-то не может вспомнить нужное слово, на помощь приходят другие. Атмосфера в нашем коллективе очень позитивная и дружелюбная, все находятся в равном положении: и бывший продавец овощами из Афганистана, и бывшая учительница английского из Сирии, и Артур, который уже 7 лет живет в Германии, но до сих пор не может связать по-немецки двух слов. Немецкий служит нам языком общения, потому что все мы из разных стран, и он связывает нас и как маленькую группу по интересам, в которой можно пообщаться, и как команду, объединенную одной целью. Потому что все мы собрались здесь, чтобы выучить немецкий язык и получить сертификат, который откроет нам новые возможности и горизонты. Для меня это перспектива найти работу, для кого-то — билет на получение ПМЖ или даже гражданства. Кроме того, это очень увлекательно. Лично я получаю огромное наслаждение от занятий. Я не только учу язык, что само по себе для меня удовольствие. Благодаря школе, я имею легальную возможность каждый будний день уезжать из душной домашней атмосферы, встречаться с новыми людьми, получать новые впечатления. Школа является настоящей отдушиной для меня.

Где-то минут за 10-ть до начала занятий появляется Рита на велосипеде. Она ездит из пригорода, и я удивляюсь ее выносливости. Ведь езда на велосипеде вовсе не такое легкое занятие, как может показаться. Это достаточно сильная физическая нагрузка. Помнится, перед бегством из Германии, я пробовала завести привычку колесить по утрам по парку. Но ни мои легкие, ни ноги не могли выдержать больше пары кругов. Мне приходилось постоянно останавливаться, чтобы отдышаться и передохнуть. А как я поняла из рассказов Риты, дорога из ее деревни идет почти все время на подъем.

— Гутен морген, лёйте, — приветствует она всех нас.

Иногда это просто «Мойн», что на местном нижнесаксонском диалекте является сокращенным вариантом «Доброго утра».

Рита паркует велосипед. Кто-то из мужчин (обычно это Артур) подхватывает по-джентельменски ее большую сумку с учебными материалами, и мы гуськом идем за своей учительницей по лестнице на второй этаж в класс.

Наш класс представляет собой довольно просторное светлое помещение с большими окнами. По всему периметру вкруговую расставлены столы и стулья. Центр класса остается свободным, что необходимо для игр. Рита любит устраивать веселые обучающие игры для нас. Мы все выходим из-за парт и водим хороводы, в такт шагам произнося немецкие глаголы, или перекидываем друг другу мячик. Партнер по игре, поймав его, должен назвать правильное слово. Это всегда весело и как будто возвращает меня в детство.

Слева у двери находится доска, на которой мы пишем мелками, рядом с ней стол Риты, заваленный бумагами и учебниками, а позади доски — шкаф, в котором мы храним кофе, чай, сахар и сливки, купленные на общие деньги.

Общие деньги собираются очень просто и достаточно быстро. Как и в любом коллективе, у нас есть «опаздуны». С завидным постоянством опаздывают черная красотка из Ганы Жозефина и афганец Заки. За опоздание даже на 5 минут полагается штраф в 2 евро, что не так уж мало! Рита не читает нудные морали, она просто подходит к виновнику, лихорадочно выгружающему на стол свои учебники, и молча протягивает ему нашу копилку Sparschwein (дословно, свинья для накопления), чтобы он кинул туда монетки. В соответствии со своим названием, наша копилка представляет собой розовую керамическую свинку. Если собранных средств на покупки не хватает, скидываемся дополнительно всем классом.

На уроках у Риты категорически запрещены разговоры на любых языках, кроме немецкого, и, по-хорошему, за нарушение тоже полагается штраф. Но, как правило, Рита обходится просто замечанием. Чаще всего этим грешим мы с Артуром, потому что он спрашивает меня по-русски, как перевести немецкие слова. Девчонки из Сирии, тоже любят поделиться новостями из дома между собой на своем родном языке. Усама, финансовый аналитик из Туниса, иногда перебрасывается со мной парой фраз на французском.

— Что это за слово? Как будет по-немецки…? — шепчет мне, наклонившись над тетрадками, Артур, с которым нам по жребию часто выпадает сидеть вместе. Рита ввела в практику почти на каждом уроке менять рассадку учащихся, чтобы сплотить нас больше, и перед занятиями мы часто тянем жребий, кому с кем выпадет сегодня работать в паре.

— Здесь неправильно, — говорю я, просматривая его тетрадь с домашним заданием, — надо было выбрать вариант «а».

Рита грозит нам пальцем, и мы послушно замолкаем.

Занятия начинаются с проверки домашнего задания. Потом игры на запоминание усвоенного материала. Через полтора часа перерыв на 15 минут. Тогда все курильщики устремляются вниз по лестнице во двор, а оставшиеся в классе пьют чай или кофе с принесенными из дома булочками или купленными по дороге круассанами. Во второй части занятий Рита дает новую тему. А к 13.30 учебный день уже закончен, и мы разъезжаемся по домам. Всего 3 часа уроков в день. Сплошное удовольствие.

Раз в две недели мне приходится задержаться в Ильцене, чтобы забежать после занятий в офис школы на Луизенштрассе. Мне нужно получить компенсацию наличными за проезд. В принципе, это можно делать хоть каждую неделю, но тогда мне каждую неделю приходилось бы задерживаться в городе еще на два часа: на свой обычный поезд к 13.50 я уже не успевала бы, а следующий приходит лишь в 15.50. Поначалу я с удовольствием тратила эти два часа на прогулки по Ильцену, но, поскольку денег у меня не было, я не могла зайти в кафе перекусить или пройтись по магазинам. Город за пару-тройку таких задержек я уже изучила, поэтому оставаться в Ильцене, бесцельно бродя по уже знакомым мне улицам, мне не хотелось. К тому же, голод подстегивает меня быстрее возвращаться домой, хотя ничего интересного меня там не ждет.

Сегодня Жозефина, как всегда, опоздала, и мы со смехом наблюдаем за тем, как она выворачивает карманы, чтобы заплатить штрафные. По партам гуляет листок, в который мы записываем свое присутствие. Отсутствие надо подтвердить справкой от врача или, в случае вызова в Jobcenter, справкой о том, что в этот день был Termin. Короче говоря, нужна какая-то уважительная причина. Но на один день с Ритой можно договориться и без документов, сославшись на плохое самочувствие.

В приоткрытые окна периодически со двора доносятся детские визги и крики: наше здание соседствует с начальной школой, и дети, высыпав на переменах на улицу, производят столько шума, что Риту и друг друга не слышно. Приходится временно закрывать створки.

Сидя на уроках и вписывая в учебник с яркими картинками и глянцевыми страницами пропущенные слова или буквы стирающейся гелевой ручкой, я чувствую себя так, будто мне удалось победить время и снова вернуться на много лет назад в мое детство, когда я первоклашкой ходила в школу и учила букварь.

— Так, а сейчас делимся на команды и выбираем себе капитана, — говорит Рита, давая новое задание.

Оценок нам не ставят, но все уже составили представление, кто на каком уровне находится. Самые сильные ученики в классе — я, Усама и Сильвия, и обычно нас и выбирают на роль капитанов. Здесь я полностью могу реализовать свои лидерские качества, которые так беспощадно подавлялись на всех местах работы в России, где мне никак не удавалось устроиться на руководящую должность, потому что эти места были всегда или уже заняты к моему приходу или занимались другими по принципу близости к высокому начальству. Со временем я смирилась с этим положением вещей и даже стала считать, что у меня нет потребности во власти и управлении. Однако учеба в немецкой школе пробудила мои запрятанные глубоко способности.

Я быстро раскатываю на столе бумажный плакат и черчу на нем фломастерами тезисы к заданию, на выполнение которого обычно дается не более 10-ти минут. Сгруппировавшись вокруг меня, ребята подкидывают идеи, но, в основном, мне даже не требуется их помощь.

Пишу я по-немецки быстро и почти без ошибок, и это тоже одна из причин, почему выбирают меня.

— Заки, принеси учебник, — командую я. — — Артур фломастер черный, там на столе, быстро! — В этом слове буква Sh или Sch? Тамара, найди в учебнике, кажется, страница 30-я.

Моя команда, как правило, заканчивает первой, и я тяну руку вверх, показывая Рите, что мы готовы.

Кто-нибудь из команды уже бежит клеить наш плакат на доску бумажным скотчем.

После того, как плакаты всех команд уже развешаны на доске и стенах по обе ее стороны, требуется представитель от команды, который будет выступать, защищая готовую работу.

— Команда «зелёных», кто будет выступать?

— Марина! — выкрикивают мое имя члены моей команды.

Довольная оказанным мне доверием, я выхожу к доске и зачитываю составленные предложения, отвечаю на вопросы Риты или участников других команд. Мое тщеславие, мое эго купается в лучах внимания и всеобщего признания.

После занятий мы быстро шагаем с Артуром в сторону вокзала. Мимо нас проносится на велосипеде Усама, бросая нам на прощание на немецком:

— Бис морген!

А затем лично мне на французском:

— О ревуар!

— С завтрашнего дня моя жена тоже будет ходить на занятия с нами, — внезапно сообщает Артур.

Я удивлена.

— Ей тоже нужен сертификат В1? Ты же говорил, что она уже ходила в школу в прошлом году.

— Она смогла тогда сдать экзамен только на А2.

Я припоминаю, что в Германии до двух раз дается возможность бесплатного прохождения курса любого уровня. Если тебе не удалось сдать экзамен с первой попытки, то можно пройти курс заново и попытаться сдать повторно. Конечно, при условии добросовестного посещения без прогулов. Если же и на третий раз тебе не хватило мозгов и способностей получить сертификат, то тут уже придется учиться за свой счет. По моему мнению, уже наличие второй бесплатной попытки является роскошной привилегией, даруемой немецким государством.

Сама я уверена, что сдам экзамен без проблем. Но не всем так легко дается учеба. У каждого из нас разный уровень интеллекта, и разная мотивация. Например, в классе у нас периодически появлялся некий Саша, русский. Он, как позднее выяснилось, даже жил в Бад Бодентайхе на соседней со мной улице. Его жена была из поздних переселенцев, и он попал в Германию благодаря своему браку с ней. Саша ходил в школу видимо только под давлением жены, потому что ни капли не стремился к получению знаний. На уроках немецкого он сидел со скучающей миной, ничего не понимал и даже не старался что-либо понять, несмотря на усилия Риты и нашу всеобщую помощь. Но чаще всего он вообще не ходил на занятия. У Саши была работа в авторемонтной мастерской, где он вполне обходился при общении с клиентами парой-тройкой слов. После месяца мучений он и вовсе перестал появляться в школе.

Антиподом ему был Заки, простой афганский парень, у которого за плечами имелось всего несколько классов начальной школы. Заки попал в Германию нелегально через какой-то бандитский переправной пункт в Санкт-Петербурге, где он какое-то время жил у «бабушки» — так он называл маму главаря банды. Переправка из Афганистана через Россию в Германию и получение статуса беженца обошлись Заки в какую-то астрономическую для меня сумму в долларах. Откуда он взял эти деньги, я не спрашивала. Суть в том, что, оказавшись в Германии, Заки проявлял усердие, компенсирующее низкий уровень его начального образования: он учил немецкий со страстью и прилежанием фанатика, при этом параллельно работал в местной таверне (Lokale). Опаздывал на занятия он лишь потому, что порой не успевал выспаться после ночных смен. Его рвение вызывало у меня огромное уважение. Язык давался ему трудом, как и Саше, но он упорно зубрил незнакомые ему слова. Каждое утро я проверяла его домашнее задание: Заки никак не мог привыкнуть писать немецкие существительные с большой буквы и делал много других ошибок, но он очень старался. Спустя три месяца после начала занятий Заки сдал на немецкие права, и купил подержанную машину, а в будущем в феврале он успешно пройдет экзаменационные испытания и получит сертификат В1, хотя не всем ребятам из нашей группы это удастся сделать с первой попытки.

Артур объясняет мне, почему Люси вскоре присоединится к нам.

— Люси нужно пройти последний модуль, и я договорился с фрау Катце, чтобы она попала в наш поток.

Я невольно задумываюсь о том, что, скорее всего, появление жены изменит наши с Артуром отношения. У меня нет на него никаких видов как на мужчину, но мне не хотелось бы потерять такого друга. Но, конечно, в присутствии его жены мне наверняка придется держаться от него подальше.

На вокзале мы прощаемся. Поезд Артура отправляется чуть раньше, чем мой. А я еще успеваю выкурить сигарету. На платформе опять Мануэла со своим другом, виснет у него на шее. Блин, я совсем о ней забыла! Путь обратно опять испорчен необходимостью поддерживать беседу с ней. Сегодня меня уже точно не ждет ничего хорошего, кроме обеда и домашнего задания. Я резко разворачиваюсь под влиянием импульса, пока она меня не заметила, и ухожу прочь. Сегодня погожий сентябрьский денек, и я лучше погуляю в одиночестве на пустой желудок.

Глава 6. «Немедленно домой!» или Кто в доме хозяин

Итак, сбежав от Мануэлы и ее приятеля, я, в то же время, обрекаю себя на двухчасовое ожидание следующего поезда до Бад Бодентайха. Теперь надо придумать, чем занять себя эту пару часов. Погода стоит чудная, теплая. Осеннее солнышко ласкает улочки Ильцена, скользит по крышам разноцветных фасадов, играет тенями и светом по брусчатке, которой вымощены улицы. Кое-где лучики солнца выхватывают тончайшие, словно материализовавшиеся в воздухе из ниоткуда, серебряные нити паутины. Пожелтевшие кроны деревьев изредка роняют листву, и кленовые листья тихо опускаются на лавочки и мостовые. Голубое безоблачное небо сулит покой и безмятежность. В России я назвала бы это «бабьим летом», но существует ли такой же или подобный термин в Германии я не знаю. Если раньше я была сосредоточена исключительно на моих чувствах Карстену, то теперь пришло время оглянуться вокруг, вдохнуть атмосферу новой и все еще незнакомой мне страны, в которой мне предстоит теперь жить.

Я решаю прогуляться до офиса школы, раз уж я задержалась, и получить наличными компенсацию моего проезда за предыдущую неделю.

Я не слишком люблю походы в офис, потому что нужно попасть сначала к фрау Катце, чтобы подписать документы, потом дождаться, пока освободится бухгалтер школы, который заведует кассой. Кучерявый поляк Марек всем своим видом демонстрирует недовольство и крайнюю занятость, когда я прихожу за выплатой. Он предпочитает производить расчет не чаще одного раза в месяц, и всех остальных это устраивает. Но не моего мужа. Йенс настоял на получении денег от школы каждые четырнадцать дней. Он постоянно названивал Мареку и фрау Катце, чуть ли не скандалил по этому поводу. Администрации школы в итоге пришлось уступить, но я чувствую теперь, что мое появление в офисе воспринимается не слишком благосклонно. Расписавшись в квитанции и получив деньги, я обычно стараюсь как можно любезнее поблагодарить Марека и поскорее исчезнуть из поля его зрения.

Сейчас я собираюсь заявиться за деньгами еще раньше обычного, поэтому морально готовлюсь к тому, какую мину состроит Марек, увидев меня. Но мне очень хочется кушать, а еще я мечтаю зайти в супермаркет «Rossman» и купить себе какую-нибудь ерунду, чтобы просто порадовать себя. Йенс, несмотря на обещание, данное в первые дни после моего возвращения, не балует меня карманными деньгами. Это случается только когда он в хорошем настроении и доволен моим поведением. Обычно он становится щедрым после визита к маме и, собственно, это именно ее деньги. Она получает неплохую пенсию за себя и за умершего супруга. В Германии пенсию после смерти не забирает государство, как у нас в России, она достается партнеру по браку, что я считаю в высшей мере справедливым. Пару раз в месяц Йенс дает мне 10, а иногда 20 евро, причем с таким видом, словно облагодетельствовал меня. Я стараюсь вообще не тратить эти деньги, так как их наличие служит определенной подушкой безопасности для меня. Наученная горьким опытом прошлой жизни с Йенсом, я никогда не исключаю возможности того, что мне снова придется бежать от него. Кроме того, я твердо решила на этот раз хоть немного познакомиться с Германией, посетить какие-нибудь города. Но я прекрасно знаю, что Йенс никогда не согласится не только спонсировать мои поездки, но и отпустить меня одну. Единственной возможностью осуществить мои планы, является наличие собственных накоплений.

Поначалу я складывала деньги туда, где им и положено находиться — в кошелек. Но после того, как я обнаружила, что Йенс снова роется в моих вещах, пока я принимаю душ, я начала перепрятывать их во внутренний карман рюкзака. К сожалению, и это не помогло: выданная им же накануне десятка на следующий день бесследно исчезла. Я прекрасно знала, что это сделал Йенс. Я не могла ее потерять, а кража в школе была просто исключена, потому что мой рюкзак не оставался без присмотра ни минуты: даже курить в перерыв я выходила с рюкзаком. Но и доказать я ничего не могла. Йенс смотрел на меня безмятежными как у ребенка глазами психопата, в которых при всем своем желании я не могла бы отыскать ни капли сомнения или угрызений совести, и я начинала сомневаться в том, а были ли вообще эти евро, или мне все это приснилось. Для тех, кто, к счастью, далек от контакта с психопатами и нарциссами, я объясню, как называется манипуляция, которую он регулярно в той или иной форме проделывал со мной. Это газлайтинг (происх. термина от фильма «Газовый свет» (1944г. США, режиссер Джордж Кьюкор).

Отсутствие собственных средств оказывало очень сильное психологическое воздействие на меня. Казалось бы, мои потребности в пище и сигаретах были удовлетворены, а все остальное, в чем возникала нужда, муж мне покупал. Если мне нужны были прокладки, тампоны, краска для волос или крем для лица, Йенс приносил их из супермаркета без разговоров. Но проблема была в том, что я не могла купить это сама. Только здесь я поняла, какое важное значение для человеческого существа имеет свобода самому распоряжаться деньгами, решать самостоятельно, что купить, не отчитываясь ни перед кем, пусть это даже будет бесполезная мелочь. Финансовая независимость является частью полноценной жизни. Право человека владеть денежными знаками и тратить их по своему усмотрению, да и само наличие денег дают ощущение свободы. Их отсутствие даже при удовлетворении всех базовых потребностей ставит в положение раба или домашнего животного.

Даже полученные в кассе школы деньги я должна была возвращать Йенсу, потому что он покупал билет на поезд, чтобы я могла добраться до школы в Ильцене, на свои средства, и, казалось бы, его требование получить назад потраченные деньги было вполне разумным. Но, с другой стороны, государство оплачивало мое пребывание в Германии, и пособие по безработице и средства для аренды моей части жилья полагались именно мне, хотя и получал их Йенс. Изначально пособие в Jobcenter было оформлено на его Konto (счет), потому что на тот момент у меня не было никаких счетов в банках Германии. Затем, когда документы уже позволяли, я неоднократно пыталась продавить тему открытия собственного конто и переоформления на него моего пособия от немецкого государства, но в ответ слышала лишь упреки в том, что я проедаю больше, чем он получает за меня. Йенс находил какие угодно отговорки, чтобы не помогать мне решить этот вопрос. Если бы я имела свои собственные деньги, он утратил бы всякую власть и контроль надо мной, а этого он никак не мог допустить.

Сегодня я решаю позволить себе потратить школьные деньги на себя. Я прекрасно понимаю, что дома меня ждет скандал, но сейчас меня это мало волнует. Я хочу насладиться настоящим моментом: прекрасной погодой, красивым пейзажем, атмосферой старинного немецкого городка, вкусными круассанами со свежим ароматным кофе, и хоть ненадолго ощутить свободу и вкус независимой жизни.

Попасть в школу можно только нажав на кнопку вызова на домофоне. Девушка с лучезарной улыбкой открывает мне дверь, и я в который раз дивлюсь ее терпению спускаться со второго этажа, когда кто-то приходит в офис. Конечно, эта миссия выпадает не ей одной, и я не знаю, по какому принципу сотрудники школы между собой решают, кому на этот раз идти вниз встречать гостей, услышав мелодичную трель Klingel (входного звонка).

Почему в школу нет свободного входа, мне тоже не совсем ясно. Тихий Ильцен совсем не создает впечатление города, где в здание могут ворваться преступники или террористы, но кто знает… Я не сильно задумываюсь над этим вопросом, принимая заведенный порядок как данность.

Увидев меня, Марек корчит недовольную мину и сообщает, что фрау Катце все равно нет на месте, поэтому подписать разрешение на выплату некому.

— А когда она будет? — робко спрашиваю я.

— Понятия не имею, — пожимает плечами Марек и злорадно добавляет, — может быть ее вообще сегодня не будет.

Ну что же, решаю я. До следующего поезда еще полтора часа, идти мне все равно некуда, почему бы не подождать здесь. Я усаживаюсь в коридоре, ставлю рядом с собой рюкзак, раскладываю на коленях учебники. Всем своим видом я показываю, что я здесь надолго и не собираюсь уходить, пока не появится фрау Катце и я не получу свои деньги за билет. Марек время от времени бросает на меня взгляды в полуоткрытую дверь, чтобы проверить не ушла ли я. Увидев, что нет, быстро опускает глаза назад к своим бухгалтерским бумагам. Ну и пусть думает, что угодно. Я всего лишь хочу получить положенную мне компенсацию за проезд, а это, простите, его работа.

На стенах в коридоре развешаны фотографии выпускников школы: несколько групп, лица все сплошь смуглые, темные восточные глаза, черные вьющиеся волосы. Волосы девушек спрятаны под хиджабами. Такая же фотография нашей группы когда-нибудь тоже украсит эти стены, только диссонансом среди всей этой картины будет моя светлая кожа и рыжие волосы. Как странно, что в нашей школе так мало представителей из Восточной Европы, только я и Артур. Ну еще Сашка, но его можно не считать, так как он почти не ходит на занятия.

На столике, предназначенном для заполнения бумаг, разложены многочисленные брошюры по адаптации в Германии, повествующие о возможностях обучения здесь и ориентирующие в поисках работы. Отдельно плакаты и визитки с номерами, куда можно позвонить в случае домашнего насилия. Все буклеты имеют параллельный перевод на арабский и французский и английский языки, и я понимаю, что они предназначены для женщин и девушек из Сирии, Туниса, Ирака, Ирана. Про то, что в ситуации домашнего насилия здесь может оказаться женщина из России, жена немецкого бюргера, видимо, немецкое государство даже подумать не может.

Пока я ожидаю, на этаже появляются несколько человек восточной внешности. Меня даже зависть берет, как быстро и хорошо они говорят по-немецки. Я давно обратила внимание, что почти все мигранты из стран Востока и Азии (за исключением пока моих одноклассников), очень хорошо говорят по-немецки. Интересно, через сколько лет я смогу хоть немного приблизиться к этому уровню? Мне так хочется, чтобы моя речь была свободной, уверенной, чтобы все нужные слова быстро приходили мне на ум. Но, несмотря на мои старания и то, что я живу под одной крышей с носителем языка, я осознаю, что мой устный немецкий еще слишком далек от того уровня, на который я рассчитывала. Возможно, я слишком много требую от себя. Очевидно, что иностранцы, которые говорят так бегло, хоть и с сильным акцентом, провели в Германии уже несколько лет. А я, в общей сложности, всего 4 месяца. И мой муж не слишком занимается моей образовательной деятельностью. Он никогда не поправляет моих ошибок, не объясняет мне новых слов, если только это не сводится к сексу или названиям половых органов у мужчины и женщины. В эту лексику он посвятил меня с первых дней.

Как выяснилось, вновь прибывшие тоже пришли встретиться с фрау Катце, а, значит, она скоро будет здесь. Так что напрасно Марек пытался избавиться от меня.

Она действительно вскоре появляется: полненькая очень приятная женщина с добрым лицом, всегда приветливая и радушная. Как первая в очереди, я сразу отдаю ей накопившиеся билеты, и она лично относит их в комнату, где сидит Марек и еще несколько молодых людей. Это не преподаватели, а тоже студенты, в том числе из местных немецких школ, которые подрабатывают в школе фрау Катце в качестве волонтеров, занимаясь различными организационными вопросами и прочей деятельностью, точный смысл и назначение которых мне неизвестны. Я расписываюсь в желтом бланке расходной квитанции и получаю в руки мои 22 евро 50 центов.

Теперь можно идти на площадь, купить себе горячего капучино в бумажном стаканчике и вкусную булочку. Чем прекрасна Германия, помимо своей архитектуры, пейзажей, фахверковых домов и жизненного уклада? Конечно, своими хлебом и выпечкой. На каждом углу заманчиво разложенные на прилавках Bäckerei и испускающие невероятный аромат свежевыпеченные булочные изделия, столь разнообразные, что разбегаются глаза. Я читала, что в Германии существует более 1200 сортов мелкой выпечки, среди которых самые известные булочки (Brötchen), круассаны (Croissants) и брецели (Brezeln). Йенс ни разу не предоставил мне возможности попробовать их на вкус. Конечно, он приносил булочки и яблочный пирог (Appfelkuchen) из супермаркета, куда каждый день как на работу ходил за покупками. Но это были уже запечатанные в упаковку изделия длительного хранения или же хлеб и булочки, произведенные промышленным способом, уже давно лишившиеся своего аромата и свежести.

В предвкушении будущего наслаждения и в приподнятом настроении я бодро направляюсь в сторону центра. Мне нравится Ильцен с его неспешным ритмом жизни, с его спокойной, даже расслабленной атмосферой. Людей мало, никто не торопится, все, как и я, идут прогулочным шагом, наслаждаясь теплым сентябрьским деньком. Кто-то останавливается у витрин, рассматривая выставленные товары, кто-то сидит на лавочке, беседуя с приятелем, кто-то просто идет по своим делам. Иногда по улице проезжает одинокий автомобиль или мелькнет парочка велосипедистов. Лица в основном европейские, но много и беженцев. В основном на улицах молодежь. Ильцен — студенческий городок. Как я уже говорила, он является районным центром для окружающих его деревень и более мелких городков (Kreis Uelzen). Сюда приезжают школьники и студенты из окрестностей, чтобы ходить в старшую школу, или в училище, или в языковую школу, как я. Производства здесь нет никакого, только магазинчики, бутики, супермаркеты, частные и государственные офисы, банки, аптеки и юридические конторы. И все же Ильцен более живой, чем Бад Бодентайх. Там вообще в этот час улицы безлюдны, а тишина порой давит на уши и на психику.

А еще Ильцен знаменит своим вокзалом, построенным архитектором Хундертвассером, и своими необычными камнями. Большие валуны, почти в человеческий рост, украшенные необычными рисунками странных животных и диковинных рыб, разбросаны по всему городу. Всего в городе 21 такой камень. Это называется «Каменная тропа Ильцена», хотя никакой четко прослеживаемой тропы не существует, это лишь образное выражение. Вы просто встречаете эти разноцветные валуны то там, то тут повсюду в городе. Из интернета я узнала, что фантастические и мистические рисунки на камнях созданы немецко-шведской художницей Дагмар Глемме, причем относительно недавно. Первый камень был установлен в 2008 году. Выглядит все это очень необычно и бесспорно красиво, придавая Ильцену своеобразную изюминку и выделяя его среди других типичных маленьких немецких городков.

Дойдя до угла Veerßer Straße, я присаживаюсь на лавочку напротив ювелирного магазина, где Йенс утягивал мое обручальное кольцо и делал на нем гравировку перед нашей с ним свадьбой. Здесь же на противоположной стороне улицы находится супермаркет «Rossman», куда я потом собираюсь зайти, а прямо перед ним один из валунов «Камень космического коня»: синий сказочный конь, вздыбившись, поднялся во весь рост, а у его ног вьется диковинная птица. Достаю сигарету, включаю мобильник, который мы должны ausschalten (выключать) на время занятий, и бегло просматриваю WhatsApp на предмет сообщений.

Несколько сообщений от Йенса, которые я пропустила, мгновенно портят мне настроение.

13.30 — Я вернулся из супермаркета. Купил молоко, кофе, виноград, чипсы и суп.

13.55 — Обед ждет тебя.

14.15 — Приехала Мануэла, одна. Сказала, что видела тебя на вокзале, но ты не села в поезд.

14.16 — Где ты?

Далее начинается форменная истерика.

14.18 — Она говорит, что утром ты не пошла в сторону школы. Ты пропустила занятия.

14.19 — Ты с кем-то встречаешься в Ильцене. Ты мне лжешь!

14.20 — Ты бессовестная лживая женщина. У тебя есть любовник в Ильцене.

Я медленно закипаю. У меня уже нет никакого аппетита и никакого желания покупать себе кофе и вкусняшки.

Я вступаю в письменную перепалку с моим безумным муженьком.

— Я решила просто прогуляться по Ильцену после школы. Хорошая погода.

— Ты лжешь, я звонил в школу и мне сказали, что тебя там не было!

Это он лжет, черт возьми! Я была в школе и у меня десяток свидетелей. И что за бред несет эта Мануэла, которая якобы видела, что я не пошла утром «в сторону школы»? Если я не пошла с ней и ее парнем, а убежала вперед, она решила, что я пропустила занятия и отправилась в другое место?

— Я повторяю, что я была в школе. Можешь звонить, кому угодно, я расписалась в своем присутствии в школьном журнале.

— Немедленно езжай домой!

— Я приеду, когда посчитаю нужным. Я буду распоряжаться моим временем так, как я хочу.

Я выключаю телефон, чтобы больше не читать той ахинеи, которую он продолжает мне строчить. Меня и так всю трясет. День испорчен.

Через полчаса следующий поезд на Бад Бодентайх, но теперь от злости я готова пропустить и его и приехать домой еще позже, назло Йенсу. Я не собираюсь подчиняться его приказам, я не рабыня, я свободная женщина, и он не имеет права ограничивать меня в моих передвижениях!

И все же побродив по улицам, которые меня больше не радуют, я сажусь на поезд в 15.30, мне просто больше не интересно находиться здесь, а терпеть еще 2 часа, чтобы насолить Йенсу, такое себе удовольствие.

Открыв квартиру своим ключом, я прохожу в гостиную и молча швыряю перед мужем на стол полученные в школе деньги, все, до последнего цента, и иду в спальню. Йенс бежит за мной, красный от гнева, захлебываясь собственной речью. Я указываю ему на дверь, чтобы он вышел. Он продолжает нести свой ревнивый бред.

— Weg, вег (прочь) — резко повторяю я — и уже по-русски, — придурок, пошел ты на…

Для закрепления своих слов я вскакиваю с кровати и закрываю дверь перед его носом. К сожалению, она не запирается на ключ.

Он открывает снова и продолжает. Но теперь у меня есть заветное слово, прочитанное мной на буклетах:

— Gewalt, гевальт (насилие) — кричу я в бешенстве, — Ихь руфе полицай! (Я позвоню в полицию!)

Он еще что-то пытается сказать, но я снова закрываю перед ним дверь.

Еще в течение получаса я слышу, как он меряет шагами квартиру с трубкой домашнего телефона в руках и кому-то жалуется на мое ужасное поведение. Наверное, мамочке. А может быть еще Мануэле и Берте. Но не Карстену, его нет. Поэтому мне все равно.

Глава 7. Мои прекрасные армянские друзья

Почему ты исчезла тогда в мае? — спрашивает меня однажды Артур. На этот вопрос у меня нет однозначного ответа. Если уж все объяснять, то нужно «плясать» с самого начала, объясняя почему я вообще вышла замуж за Йенса.

Поэтому я отделываюсь общими фразами:

— Это целая история, — отвечаю я. — Мой муж не совсем адекватный человек. Мне пришлось убегать от него.

И тут же понимаю: если я говорю, что мне пришлось бежать, то возникает другой вопрос: зачем я вернулась. К счастью, заметив мое нежелание углубляться в эту тему, Артур переводит разговор в другое русло.

Как и говорил Артур, вскоре в школе к нам присоединяется его жена Люси. Но мои опасения, что теперь нашей с ним дружбе придет конец, были напрасны. Люси оказалась очаровательной веселой хохотушкой, совершенно не ревнующей своего мужа к особям женского пола. Она полностью уверена в своем супруге и в самой себе настолько, что исключает по-видимому всякую возможность того, что кто-то может встать между ними и разрушить их 20-летний союз, который прошел за эти годы испытания и разлуками, и переездами в другие страны. Наоборот, теперь моя дружба с Артуром обогатилась присутствием Люси, которая вносит определенный колорит и настроение в наше каждодневное общение. Гостеприимная радушная хозяйка Люси не раз будет приглашать меня к ним с Артуром в гости, и там я ближе познакомлюсь с историей их семьи. Выходцы из Армении, они уже давно покинули свою историческую родину. Много лет жили в Греции в каком-то богом забытом месте, где, как жаловалась мне Люси, вспоминая те времена, не было даже магазинов, а продукты подвозило раз в месяц торговое судно. Жителями острова были лишь старики, основным занятием которых являлось скотоводство.

Только спустя нескольких месяцев в процессе общения, я постепенно открою Артуру, а затем и Люси, страница за страницей, мою историю взаимоотношений и жизни с Йенсом, и даже, со временем, доверю самое сокровенное: расскажу о моей любви к Карстену.

Больше всего я ценю в моих друзьях, что они не дают оценки моим поступкам, а просто в любой момент готовы выслушать меня и протянуть руку помощи. Не удержавшись, я признаюсь им, что написала книгу по следам событий трехмесячной давности, и мне приятно видеть, что это производит на них впечатление. Конечно, я знаю, что они не будут читать эту книгу: мои друзья далеки от того, чтобы интересоваться литературой вообще, и даже то, что этот роман написал знакомый им человек, не сподвигнет их тратить вечера на чтение свыше 300 страниц текста. Им гораздо проще узнать все непосредственно из общения со мной.

А еще я давно смирилась с тем, что интерес к моему роману резко падает, когда кто-то из знакомых узнает, что за возможность прочитать книгу целиком надо заплатить деньги. Почему-то ни у кого не вызывает сомнений, что труд человека, рисующего картины, вяжущего носки или вышивающего бисером должен быть вознагражден, но всех удивляет, зачем нужно платить автору, написавшему книгу и потратившему на это месяцы труда, корректировок и творческих терзаний. Моя книга уже давно не принадлежит мне, я отдала право ее реализации сайтам, которые занимаются этим профессионально и имею ничтожно мало с каждого проданного экземпляра. Но даже в этом случае, мои знакомые умудряются просить меня «по-дружески» дать им почитать бесплатно, даже не понимая, что этим обесценивают мою работу и обижают меня.

Впрочем, для Люси и Артура, как я уже сказала, это не вопрос денег. Для них более интересно и важно, что происходит со мной сейчас, нежели в прошлом, описанном в книге.

В союзе Люси и Артура главное положение занимает, конечно, Люси. Она бойкая, энергичная, а медлительный, даже несколько флегматичный, Артур, привык ее во всем слушаться. Для меня их семья — это идеальное партнерство, основанное на взаимоуважении и многолетней привязанности, сменившей пылкую страсть.

Дочери Лана и Ирэна, две веселые хохотушки, все в мать, совершенно свободно говорят по-немецки. Дети всегда осваивают язык быстрее родителей. Новые нейронные связи в их мозгу образуются быстро, а речевой аппарат легко приспосабливается к иной артикуляции. Кроме того, армянские дети с ранних лет билингвы, они привыкли к тому, что учат сразу два языка: армянский и русский. Освоить третий не составляет труда, особенно в языковой среде среди сверстников.

Ирэне уже 18-ть и она недавно нашла себе жениха, тоже армянина. И ее уже, конечно, интересуют всякие любовные перипетии, поэтому она живо интересуется моим рассказом о Карстене. Но рекомендовать книгу ей я не могу: все-таки там слишком много постельных сцен.

Семья Артура очень гордится своим армянским происхождением, историей своих предков. Мне показывают исторические фильмы про Армению, и фильм про знаменитых выходцев из Армении, сыгравших значительную роль в мировой истории, культуре и политике. Так, я с удивлением узнаю, что у Министра иностранных дел России Сергея Лаврова есть армянские корни.

К сожалению, задержаться у друзей получается не часто из-за контроля Йенса. Я пока не признаюсь ему, что у меня есть школьные русскоговорящие друзья в Бад Бевензене. Ни к чему ему это знать. Дом Люси и Артура — это мое тайное убежище, которое может мне пригодиться в случае бегства, и я не собираюсь выдавать мужу мои явки и пароли. Задержки у друзей я «прикрываю» визитами в офис за проездными деньгами. Именно в эти дни я потом еду с Артуром и Люси на машине к ним домой, ведь до следующего поезда в Ильцен еще остается больше часа свободного времени.

Глава 8. Мужчина без прошлого и зарисовки быта немецкого бюргера

В эту осень я влюбилась в Германию. Я стала чувствовать ее. Мои языковые навыки тоже продвинулись далеко вперед, и я получаю теперь огромное удовлетворение от того, что я начинаю понимать звучащую вокруг меня речь. Сам язык уже давно не кажется мне грубым. Я прониклась его особой мелодией и жадно впитываю любые новые слова и звуки. Каждый вечер я с особой тщательностью выписываю в мой ежедневник, который я превратила в учебную тетрадь, немецкие слова, а чаще — целые выражения. Я слушаю сказки на немецком, потому что они наиболее легки для понимания. А после того, как Йенсу наконец надоест вставать по утрам вместе со мной, чтобы следить за моими сборами в школу, я найду себе приятное и полезное развлечение. Теперь пока я буду наносить макияж и пить утренний кофе, я возьму за привычку смотреть в гостиной новости по местному телевидению. Это передача типа российского «Доброго утра», ежедневно по утрам выходящая в эфир и разогревающая народ позитивными новостями и полезными советами перед началом рабочего/учебного дня. Здесь освещается все подряд: от новинок моды и хроники светских событий до рецептов выпечки пирога, гороскопа и прогноза погоды на сегодня. Я не понимаю большую часть из просмотренного, но мне нравится слушать немецкую речь, и я считаю, что это полезно для усвоения языка. Рекомендации смотреть телевидение и слушать новости нам давали и в школе, да и сестра Вероника, исходя из собственного опыта, тоже советовала мне смотреть регулярно развлекательные шоу и программы.

Как и любой немецкий гражданин, Йенс обязан платить за телевидение, независимо от того, смотрит он его или нет, и вообще имеется ли собственно в доме телевизор. Налог на телевидение входит в число обязательных в Германии. Поэтому глупо не использовать то, за что и так заплачено, тем более с пользой для себя.

В доме Йенса нет книг, совсем. Одну единственную, какой-то роман-вестерн, я нашла в прикроватной тумбочке Йенса вместе с каучуковым коричневым дилдо. Для меня, выросшей в семье, где стены всех комнат от пола до потолка, словно в библиотеке, уставлены книгами и где ни дня не проводят без чтения, это необычно.

Много раз я хотела найти в доме хоть какие-то фотографии, но здесь их тоже нет, как будто у Йенса совсем нет прошлого. Ему 60, и мне с трудом верится, что не осталось никаких следов от его прежней жизни. Однажды я напрямую решаю спросить его об этом. Он извлекает откуда — то из шкафа старый потертый фотоальбом. Но большинство фотографий в нем отсутствует, видны только следы клея на месте вырванных снимков. Куда он их подевал? Он прячет их от меня специально? Ответов на эти вопросы я не получу никогда. Среди тех фотографий, которым повезло остаться, несколько нечетких пожелтевших снимков какой-то заснеженной дороги перед незнакомым домом, на дороге сидит собака. Собака еще на нескольких кадрах. Две или три фотографии маленького Йенса, в том числе такая знакомая для меня, рожденной и воспитанной в СССР, фотография ребенка, позирующего с игрушечным телефоном и трубкой, поднесенной к уху.

— Сколько тебе тут лет?

— 5 или 6, — сияет Йенс, — смотри какой я тут кучерявый.

Действительно, здесь он прямо-таки маленький арийский ангелочек: светлые глаза и белокурые густые кудряшки. Сейчас в его стрижке «полубокс» с собранным пирамидкой маленьким чубчиком как у пупса трудно угадать былую роскошь кучерявой шевелюры. Фотография абсолютно такого же формата, какие я видела во множестве у себя на Родине. Практически в любом альбоме советской семьи можно встретить фотографию сына или дочери с игрушечным телефоном. Точно такая же стоит и на полочке в квартире у Жени. Такое совпадение в жанре съемки, выбираемой фотографами тех лет в двух абсолютно разных странах, тоже поражает меня. Конечно, я считаю уместным промолчать про фотографию Жени, имя которого словно красная тряпка для моего супруга. Ведь он прекрасно понимает, от кого исходит реальная опасность вернуть меня обратно и к кому я убегала не так давно.

— Но почему так мало фотографий? — спрашиваю я. Ведь после детских фото наступает провал, как будто все остальное время стерто ластиком и его не существовало вовсе: ни юности, ни полицейских фотографий времен службы, ни фотографий родителей… Правда, я видела в компютере и на стенах детских комнат много фото Леа и детей, но это уже совсем другая цифровая эпоха. А что же было между детством Йенса и двухтысячными?

Йенс отмахивается: остальные фотографии потерялись при переезде. Приходится сделать вид, что я поверила.

До определенного времени я не задумывалась о том, почему Йенс живет в такой большой квартире. Когда я только приехала в Германию, я понятия не имела, в каких квартирных условиях живут другие немцы, поэтому воспринимала увиденное как норму. Квартира Йенса располагается на втором этаже двухэтажного здания, обычной панельной коробки, какие можно встретить и в России на каждом шагу. Подобные панельные дома есть в Бад Бадентайхе только в двух местах: на нашей улице и за железнодорожным переездом, где живет мама Йенса. Они совершенно не похожи на типичные немецкие домики и коттеджи из красного и коричневого кирпича с черепичными крышами и выбиваются из общего ансамбля своими скучными непритязательными фасадами. Такие дома ожидаемо было бы встретить в Восточной Германии, где после Второй мировой войны на протяжении нескольких десятилетий дислоцировался контингент советских войск и где насаждался стандартный для всех советских республик архитектурный стиль, известный всем под названием «хрущевки». Правда, в отличие от типовых советских пятиэтажек, бадбодентайхские панельные дома имеют лишь 2 этажа, в них находятся 4 квартиры по 2 на каждом этаже. Несмотря на то, что наш дом небольшой, его жильцы умудряются никогда не сталкиваться со мной ни во дворе, ни на лестничной площадке. Еще прошлой осенью до свадьбы Йенс познакомил меня с проживающими в квартире напротив русскими — супружеской парой с 2-мя детьми, но с тех пор я больше никогда не встречалась с ними.

Снизу под нами живет перманентно беременная молодая немка, у которой четверо малышей. Сейчас она снова ходит с большим пузом. Йенс как-то сказал мне, округлив глаза, что все ее дети от разных мужчин. По-видимому, забеременев в очередной раз, она осталась на время без всякого мужчины, потому что я не слышу никакого мужского присутствия на этаже подо мной, только ее окрики, да смех или плач детей вперемежку с топотом маленьких ножек, с которых начинается каждое утро и заканчивается каждый вечер. Впрочем, остаться матерью-одиночкой со множеством детей в Германии — это не такое уж большое несчастье. Скорее, наоборот, учитывая размер детского пособия Kindergeld на каждого ребенка и те льготы, и социальные выплаты, которые причитаются самой матери. Вполне возможно, что для этой блондинистой толстой неряшливой немки рождение потомства является своеобразным бизнесом и способом вести достаточно безбедное существование.

Интерьер квартиры Йенса тоже напоминает обычную «совковую» квартиру со всей этой старой мебелью, кухонными шкафчиками из ДСП, гарнитуром в гостиной, точь-в — точь похожим на тот чехословацкий, который с боем и очередями в профкоме «выбили» мои родители, когда 80-х получали свою квартиру от завода. Я нахожусь совершенно определенно на территории, которая до падения берлинской стены, относилась к ФРГ, капиталистической половине разделенной Германии, но тем не менее, какие — то элементы, близкие к советскому быту эпохи 80-х, в квартире Йенса для меня очевидны. Не потому ли, что Бад Бодентайх находится на самой границе, рассекавшей прежде два германских мира, западный и восточный?

Яркие цветастые коврики из AliExpress, и такие же дешевые фотообои на дверях в гостиной, всякие безделушки, вазочки, подсвечники из цветного стекла, купленные в магазинах «Все за 1 евро», только дополняют дешевый и совсем не «западный» облик квартиры Йенса. И все же у него целых 11 комнат, если посчитать сюда прихожую, ванную, туалет, отдельный благоустроенный балкон и 2 Kelle (кладовые).

Впервые я поняла, что Йенс живет в очень большой квартире для одного даже по немецким меркам, когда в школе нас попросили составить рассказ на немецком языке «Моя квартира». Классический топик по иностранному языку. Когда на уроке дошла очередь до меня, и я начала зачитывать свое сочинение: «Meine Wohnung hat 8 Zimmer.+2 Keller und Balkon» («Моя квартира состоит из 8 комнат, 2-х подвалов и балкона»), все уставились на меня с нескрываемым удивлением. Даже Рита не смогла сдержать удивленного возгласа. С этого момента я стала задумываться, а дальнейшая история с Jobcenter, моими пособиями, которые уходили на счет Йенса, его настойчивое желание добиться от Леа через опеку встреч с детьми на его территории, и письма моего мужа после моего бегства в Россию, — все это в конце концов сложило воедино пазл, почему государство продолжает оплачивать Йенсу аренду такой большой жилплощади и почему ему был просто необходим брак со мной. Вместе с детьми и со мной в квартире в итоге его манипуляций оставались по-прежнему прописаны 4 человека, поэтому Йенс Хаас, глава большой семьи, имел полное право получать субсидии от Jobcenter на аренду многокомнатной квартиры.

На стенах в гостиной, где мы когда-то устраивали веселые вечеринки с Карстеном и где Йенс проводит большую часть времени за своим компьютером, висят несколько репродукций с египетскими пейзажами: пирамиды в отблесках красного заходящего солнца, караваны верблюдов, цепочкой бредущие по зыбким пескам.

— Почему именно Египет? — спросила я Йенса еще в первый мой визит в Германию. — Ты был там?

Выяснилось, что он нигде не был. Йенс никогда не пересекал границы собственной деревни, за исключением того давнего времени, когда жил в Гамбурге. На сайте знакомств, где он выложил свой профиль, он указал в качестве места проживания Гамбург. Так он выглядел более привлекательным в глазах потенциальных невест. Вряд ли какая-то незнакомка обратила бы внимание на мужчину из не никому неизвестного Бад Бодентайха. В Гамбурге когда-то проходили годы молодости Йенса, его служба в полиции, поэтому он, видимо, счел, что не слишком погрешит против истины, если напишет в анкете про Гамбург. Ну и прикрепит к этой анкете свое фото лет на 10-ть моложе.

— Я переехал сюда из Гамбурга после отставки, — пояснял Йенс.

— И ты больше нигде не был, кроме Гамбурга? — удивлялась я.

— Ну, теперь вместе с тобой я побывал в Дании — отвечал он, намекая на наше с ним путешествие на остров Эрё для заключения брака.

Мне сложно понять, как человек с паспортом Евросоюза может добровольно отказывать себе в удовольствии свободно передвигаться по Европе. Фобия Йенса летать на самолетах не является чем-то редким в наше время, я знавала таких людей. Муж моей подруги с последнего места работы, достаточно успешный топ-менеджер, тоже боялся авиаперелетов. Но для путешествий в пределах Европы Йенсу достаточно сесть на поезд или в автобус. Будь у меня возможности Йенса, я бы точно не сидела на одном месте. Его ограниченность, отсутствие любых интересов, кроме явного акцента на сексуальных перверсиях, еще больше отталкивают меня от него.

Еще одну стену в гостиной украшают фигурки обнявшихся мультяшных мальчика и девочки с красным сердечком над их головами и надписью «Love is…» — увеличенная и превращенная в декоративную картинку версия вкладыша популярной некогда жевательной резинки. И тут же, в странном соседстве, копия гравюры Дюрера: графический рисунок сложенных в мольбе кистей рук — намек на принадлежность хозяина дома к евангельской вере.

До приезда в Германию, я полагала, что немцы в своем большинстве католики. Однако оказалось, что почти половина жителей всей Германии и подавляющее большинство проживающих в Нижней Саксонии — протестанты, принадлежащие к Евангелической церкви. Прямо за нашим домом находится такая церковь, современное здание, больше похожее на молельный дом, почти неприметное среди других домов на нашей улице. Да, это точно не католический храм, мощь и красота которого никого не заставит пройти мимо! Впрочем, Йенс на самом деле не верит ни в Христа, ни в черта. Он вообще далек от всякой религии, кроме собственной веры в себя и свое могущество управлять людьми и событиями по своему усмотрению.

Наш балкон выходит во двор, на противоположной стороне которого находится такая же панельная двухэтажная коробка, как наша. В одной из квартир этого дома на первом этаже живут Удо и Берта, и их маленькая внучка Таня, плод любви Карстена и Мануэлы. Именно бабушка с дедушкой занимаются воспитанием малышки, пока родители устраивают свою личную жизнь.

На балкон я хожу часто, чтобы курить. Здесь Йенс тоже все устроил для удобства и полного наслаждения процессом: круглый столик с пепельницей, на который можно поставить пивные бутылки и кружки с кофе или чаем, пластиковые стулья, утепленные подушечками и пледом, мохнатый коврик на полу, в теплом густом ворсе которого утопает нога. На подоконнике хранится запас его сигар и початая пачка моих сигарет, набор разноцветных зажигалок. И повсюду ряды прекрасных комнатных цветов в горшочках. Оазис гедонизма.

Перевесившись через перила с сигарой в зубах, в своем длинном махровом халате, словно стареющий миллионер на балконе собственного отеля на Канарах, Йенс машет рукой идущему с работы Удо. Удо устал, он работает каменщиком и встает ни свет, ни заря, пока все еще спят. Ему надо кормить и одевать Берту которая не работает, и свою маленькую внучку, которую он любит как родную, хотя Мануэла, мать Тани, всего лишь его приемная дочь. Иногда по вечерам походка Удо не просто усталая, но явно неустойчивая. Йенс говорит, что он крепко выпивает у себя в гараже после тяжелого рабочего дня, и теперь его ждет дома хорошая взбучка от Берты.

Больше всего времени я провожу в спальне. Это место, где я могу уединиться, и спокойно заниматься своими делами. Я знаю, что это бесит Йенса, но по другому быть не может. Мне нужно мое личное пространство. Здесь находится наша большая супружеская кровать, которая служит мне и учебным столом, и местом, где я ем и сплю. Она занимает почти все пространство комнаты. Большое окно обрамляют тяжелые бархатные шторы насыщенного малинового цвета. Если их задернуть, в комнате даже во время самого солнечного дня станет абсолютно темно. Тогда на потолке загорятся наклеенные Йенсом звездочки из светящейся фольги, имитирующие звездное небо. Он любит такие дешевые трюки, как, например, фотообои на дверях, изображение на которых зрительно расширяет пространство. Дверь нашей спальни, благодаря такой картинке, как будто выходит в сад с видом на южное море.

Конечно, из-за моей зависимости к курению, я вынуждена постоянно выходить на балкон, при этом мой путь вынуждено лежит через гостиную, где почти всегда находится Йенс, проводящий часы напролет за компьютером. Йенс использует каждый мой перекур как возможность общения со мной. Он тут же выходит вслед за мной и начинает спрашивать, как прошел день в школе, какие мужчины сегодня флиртовали со мной. Мужчины — главная тема, которая его интересует. Он заводит разговоры про них при каждом удобном случае. В хорошем настроении я иногда подыгрываю ему, иногда просто отмалчиваюсь или отвечаю односложно.

Еще одна причина выйти из спальни: голод. Приходится идти на кухню, что-то накладывать в тарелки, наливать кофе со сливками и нести это назад в спальню. Я не готовлю ни себе, ни Йенсу. Каждый сам по себе. Я всегда с удовольствием готовила для Жени и даже для Карстена, но никакого желания выкладываться для Йенса у меня нет.

Йенс всегда покупает полуфабрикаты. Даже жареная картошка с колбасой — и та в упаковке из фольги, нужно просто высыпать содержимое на сковородку. В Германии есть все для ленивых хозяек. Йенс говорит, что готовить из натуральных продуктов не экономно, они стоят дороже. Гораздо проще и дешевле разогреть уже готовые котлеты и готовый гарнир, съесть полбанки действительно вкусного густого фруктового йогурта, и завершить трапезу кофе с молоком и куском Apfelkuchen или другим готовым пирогом из супермаркета. В качестве десерта Йенс иногда покупает виноград и бананы. Бананы я не люблю, их ест он. А виноград предназначен для меня. Еще он покупает упаковки всевозможных чипсов и снеков, но я практически не прикасаюсь к ним, не хочу закидывать эту гадость в организм, достаточно того, что я травлю его сигаретами.

Йенс делает покупки ежедневно. Это разнообразит его день так же, как и ежедневная стирка и принятие ванны. Чем еще ему заниматься, ведь он не работает. Целый день сидеть у компьютера и смотреть всякие сайты — по мне, так можно с ума сойти от скуки. В Бад Бодентайхе два продуктовых супермаркета — Lidl и Aldi, это крупнейшие розничные сети в Германии и, кажется, вообще в Западной Европе. Их точки есть в каждом населенном пункте. Что-то типа наших «Магнита» и «Пятерочки», да и ассортимент практически тот же. В Aldi Йенс наведывается реже, потому что он дальше от нашего дома и цены там бывают повыше. Но зато этот супермаркет расположен по пути к маминому дому, и когда Йенс навещает Герду, он заезжает за покупками туда.

Более удобно Йенсу наведываться в Lidl — он всего в пяти минутах от нас, находится при въезде в город (мы живем на окраине Бад Бодентайха, судя по тому, как близко подходит лес к нашему дому). И хотя до магазина можно дойти пешком, Йенс предпочитает велосипед — так удобнее, чтобы не нести покупки в руках. Так делают все местные, у кого нет автомобиля.

Сборы в магазин — это целая церемония, и я жду ее с нетерпением, потому что только в те короткие промежутки, когда он уезжает за покупками, я остаюсь совсем одна в квартире и могу порыться в документах, проверить, не припрятал ли он снова важные письма, предназначенные мне. Йенс собирает в рюкзак пустые пластиковые бутылки из-под своего дешевого пива, от которого воротил нос Рональд, муж моей сестры, когда они приезжали к нам в гости. По мнению Рональда, это не пиво, а просто дешевое пойло. По мнению Йенса, и такое сойдет, потому что можно набрать целую упаковку на вечер по невысокой цене. Когда я указываю ему на вред такого количества пива в принципе, он говорит, что его врач напротив рекомендует, потому что это снижает давление. Приятная замена лекарствам, которых Йенс не употребляет, и хорошее оправдание своему ежедневному пьянству.

Бутылки можно сдать в супермаркет, загрузив их в специальный аппарат. А взамен получить чек, который примет кассир на кассе и сделает скидку на сумму от сданной тары. Немцы экономно относятся к материалам, и к переработке отходов подходят не так, как в нашей России. Домашний мусор в Нижней Саксонии разделяют по пакетам, отдельно для пластика и фольги, отдельно для бумаги, и биоотходов. Особенно важно отделять первую категорию с упаковочными материалами, они кладутся только в специальные желтые пакеты (Gelbe Tonne), которые Йенс и другие жители могут бесплатно получать в почтовом отделении. Заполненные пакеты Йенс прихватывает с собой, когда отправляется в магазин за покупками, чтобы оставить на выходе в мусорных контейнерах, так же разделенных по видам отходов.

После сбора рюкзака Йенс идет в подвал в Keller за велосипедом. С балкона я могу видеть, как он выводит его на улицу по маленьким порожкам с обратной стороны дома, и отправляется в путь. Теперь можно быть уверенной, что в течение получаса он дома не появится, и наступает счастливый момент, когда я могу походить свободно по комнатам, посидеть в гостиной на софе и полазить по шкафам и ящикам в квартире.

Мне хочется узнать побольше о муже, о его прошлом. Но вот удивительно: в доме нет никаких писем, никаких документов. Это означает одно: Йенс отвез их куда-то в другое место или в доме есть тайник, который я не могу найти. Единственное, на что я натыкаюсь, это подписанные мной когда-то под давлением Карстена в кабинете адвоката Йенса бумаги на оформление детского пособия (Kindergeld) на моих сыновей. Теперь я знаю, что затея провалилась, раз они вернулись назад.

Я с самого начала предупреждала Йенса, что это бесполезная затея, потому что мои сыновья не только не прописаны в Германии, но и не являются гражданами тех немногих государств Восточной Европы, которые входят в Евросоюз, и студенты из которых могут получать пособия, даже находясь за пределами Германии. Но полгода назад Йенс был твердо намерен каким-то образом провернуть эту аферу. Бумаги зарыты глубоко под чистыми листами бумаги формата А4 в нижнем выдвижном ящике у компьютерного стола. Я на всякий случай достаю их и рву на части. Не хочу, чтобы имена моих детей и их данные где-то фигурировали, я не доверяю человеку, с которым живу. Куски разорванной бумаги приходится прятать в мой рюкзак, иначе Йенс непременно увидит их среди прочего мусора и будет задавать вопросы. Выкину завтра по дороге в школу.

Когда Йенс вернется, я снова спрячусь в спальне. Разложу на широкой кровати свои тетрадки и учебники и буду делать домашнюю работу. Не знаю, чем бы я занималась, если бы не школа. Благодаря учебе, я каждый день могу выходить в свет, а не киснуть в четырех стенах, а выполнение домашнего задания коротает мне часы с обеда до вечера. После уроков я включаю себе какую-нибудь аудиокнигу на Youtube и слушаю часами, пока не наступает ночь. Под голос диктора часов в 10-ть я уже проваливаюсь в сон. В отличие от мужа, мне завтра рано вставать, чтобы успеть на утренний поезд до Ильцена.

И хотя для Йенса по-прежнему принципиально важно, чтобы мы спали в одной постели, я знаю, что раньше 3—4 часов ночи он в нашу спальню не придет. Так и будет сидеть у себя в гостиной за компьютером. Большая супружеская кровать с двумя матрасами позволяет нам не соприкасаться телами, когда он ляжет на свою половину. Я проснусь на мгновение, услышав, как он заходит в комнату, покрепче закутаюсь в свое одеяло и отвернусь к стенке. Всю оставшуюся ночь мне придется спать на этом боку, потому что у меня вызывает отвращение даже мысль дышать его дыханием. Это Вам не как в песне Вячеслава Бутусова, а совсем наоборот. Излишне говорить о том, что сплю я исключительно в пижаме.

Иногда, до того как он закончит свои ночные бдения за компьютером, сквозь закрытые двери я, внезапно проснувшись, слышу, что он с кем-то общается по телефону. Это явно не мама, слишком поздно. Разговаривает в расчете на то, что я уже сплю, и это пугает меня. Я выхожу из спальни и разговор сразу же прекращается. Иду с сигаретами через гостиную на балкон и вижу, как Йенс, не ожидавший моего появления, быстро сворачивает экран дисплея. Он поворачивается ко мне с лучезарной невинной улыбкой:

— Что случилось, шаци (дорогая)?

— Ничего, я просто захотела в туалет, а теперь хочу покурить.

Я подхватываю с софы плед и кутаюсь в него на ходу. Все-таки на улице уже осень.

Он идет вслед за мной, на ходу распечатывая свою сигару, и несет какую-то отвлекающую ерунду по поводу погоды и бессонницы.

— Кальт (холодно). — говорит он поеживаясь, но продолжает стоять на балконе в халате и тапках на босу ногу. — А почему ты не спишь?

Он проверяет по моим репликам, не слышала ли я его разговор, что именно я слышала и не от этого ли я проснулась. Но я уже давно знаю, как себя надо вести с этим человеком.

— Я спала, только вот выпила много кофе перед сном. Пришлось вставать в уборную.

Говорю безмятежно и естественно. Я ничем не выдаю себя, и Йенс успокаивается.

— Ладно, пойду попробую снова заснуть, — зеваю я и топаю назад в спальню. Еще несколько минут я размышляю о том, с кем Йенс мог разговаривать посреди ночи, но потом проваливаюсь в сон уже до утра.

Глава 9. Вылазка за краской для волос или Как довести мужа до паники

Он действительно следит за мной. У меня не паранойя.

Поначалу он вскакивает даже по утрам, когда я собираюсь в школу, чтобы наблюдать за мной. Даже несмотря на то, что он ложится спать в 3—4 часа ночи, ему не лень подниматься вместе со мной в 7 утра. Вот и сегодня, почесываясь и позевывая, стеная как ему хочется спать, он натягивает растянутые треники и футболку и тащится за мной в гостиную. Там он сидит бесцельно в своем компьютерном кресле, пялясь на то, как я одеваюсь и крашусь. Конечно, он не забывает при этом отпустить какое-нибудь замечание типа:

— Русская фрау! — смешок.

Я делаю вид, что не понимаю, о чем речь, хотя мне ясно, что он намекает на то, как тщательно я наношу косметику на лицо. Так, по его мнению, делают только русские женщины. Он повторяет эту «шутку» из раза в раз, так что она уже завязла у меня в зубах.

— Wie, bitte? — спрашиваю я, едва сдерживая раздражение.

Раньше я думала, что по-немецки вопрос «что» должен звучать «Was?» Потом Йенс и Карстен сделали мне замечание, что так делают только крайне не вежливые люди (и иностранцы, как я). Правильно говорить «что, простите?» Теперь я отвечаю ему только так, подчеркнуто вежливо.

Он малюет воображаемый круг на лице, имитируя наложение макияжа, и смеется.

Я ничего не отвечаю, продолжая свою процедуру. Но внутри меня все кипит. Невероятно бесит, когда за каждым твоим движением пристально и неотрывно наблюдает пара глаз. Особенно, когда ты красишься! От его взгляда я теряюсь, движения становятся неловкими. Рука дрогнула, и стрелка, которая должна была тонкой линией лечь по верхнему веку, превращается в корявый зигзаг. Я психую и ухожу в ванну поправлять линию в уединении перед большим зеркалом. Дверь в ванную тоже не закрывается на защелку, но я знаю, что сюда он не сунется. Как — то он попытался войти, когда я принимала душ, но получил такой отпор, что предпочел больше не нарушать эту границу.

Он включает компьютер, снова зевает, идет налить себе кофе — в общем, пытается придать какой-то смысл своему раннему подъему. Но единственный смысл в этом всем-не спускать с меня глаз, следить, не собираю ли я вещи, чтобы снова убежать от него. Это и смешно, и противно.

К счастью, спустя несколько месяцев, ему это надоест. Убедившись в том, что я никуда не собираюсь бежать, он, наконец, расслабится и предоставит мне счастливую возможность быть полноценной хозяйкой в гостиной по утрам. Тогда я смогу краситься и смотреть утренние передачи по телевизору, в то время как он будет высыпаться после своих ночных бдений у компьютера.

Йенс не экономит на воде: на свои «хотелки» ему ничего не жалко. Каждый день он обязательно принимает горячую ванну, наполняя ее ароматными маслами и пенящимися гелями для душа. Все полочки над ванной и ее бортик у стены с маленьким окошком уставлены красочными флаконами. Но я не могу позволить себе такого удовольствия, даже душ я принимаю в лихорадочной спешке. Я знаю, что пока я моюсь, Йенс роется в моем рюкзаке. Я пару раз заставала его за этим занятием, выходя внезапно из душа и специально не выключив воду, чтобы он думал, что я все еще там. Никакие скандалы, последовавшие за этим, не могут убедить меня отныне, что он оставил эту затею. Я все время боюсь за свои документы, и у меня уже вошло в привычку прятать паспорт под половичок в разных концах комнаты, пока я купаюсь. Телефон я беру каждый раз с собой: я еще не забыла, как он копировал мою личную переписку и как в марте, спустя пару недель после моего приезда, они с Карстеном украли мой мобильник.

В один из дней Йенс покупает мне краску для волос совсем не того оттенка, который мне нужен. Я использую его промах как шанс получить разрешение самой пойти в магазин за нужными мне покупками. Ему нечем крыть, и он соглашается. Мне выдают 30 евро, и, довольная тем, что, наконец, могу сама выбирать, на что мне потратить деньги, я отправляюсь в Aldi. Во-первых, там выбор больше, во-вторых, этот супермаркет находится подальше от дома, и я смогу еще прогуляться. Любая возможность вырваться из дома радует меня. Поэтому после Aldi, где, кстати, тоже не находится нужного мне оттенка, а стало быть покупка откладывается на завтра (в «Rossman» в Ильцене все есть наверняка), я сворачиваю в сторону парка. Там я немного прогуливаюсь по его тихим аллеям, выкуриваю пару сигарет на лавочке у самой кромки воды, наблюдая за танцем уточек по водной глади, и лишь потом нехотя поворачиваю домой. Мой телефон внезапно начинает вибрировать от настойчивых звонков Йенса. Началось!

— Да?

— Марина, где ты?

— Я иду домой.

— Прошел уже целый час,

— И что?

— Супермаркет находится рядом, ты уже должна была вернуться!

— Я ничего не должна. Я зашла в парк.

— Но ты не сказала мне, что ты идешь в парк!

— Я решила это внезапно! — психую я и отключаюсь.

Теперь мне точно не хочется домой. Я оказываюсь как раз рядом со станцией. Сажусь под металлический навес и пытаюсь успокоиться. Все мое существо противится тому, что от меня требуют отчета за каждый мой шаг. Кровь просто закипает в жилах. Снова закуриваю сигарету и начинаю листать телефон в поисках расписания поездов. Давно уже хотела съездить в Брауншвейг, тем более он на одной транспортной линии с Бад Бодентайхом. Почему бы и нет? У меня с собой целых 30 евро, хватит и на поездку, и покушать, и на путь назад. Сейчас куплю билет и пусть Йенс бесится, сколько хочет.

— Марина!

Я поднимаю голову и оторопело смотрю на возникшего как из под земли Йенса. Он тяжело дышит, бедолага. Сразу видно, что мчался на своем велосипеде как бешеный. Да, моя поездка в Бранушвейг откладывается снова на неопределенный срок.

— Марина! — почти визжит он, весь красный от гнева и чрезмерной физической нагрузки — Что ты тут делаешь???

Ах, ну да, я же сижу на станции, явный признак того, что я решила сбежать.

— Я же сказала тебе, что я гуляю.

— Ты сказала, что ты гуляешь в парке. Я не нашел тебя там. Потом Мануэла, спасибо ей, сказала, что видела тебя по дороге сюда!

Черт бы побрал эту Мануэлу и моего муженька с ней в придачу. Но это еще не все. Он извлекает из кармана какой то исписанный ручкой лист, и я только при ближайшем рассмотрении понимаю, что этот такое. На прошлом уроке в школе мы всем классом отрабатывали тему составления официального письма. Написание писем в Германии, как я уже говорила, должно строиться по четко определенным шаблонам. И официальное письмо входит в программу нашего будущего экзамена. Мне достался вариант составить письмо учителю о том, что я заболела и не могу посещать занятия.

Испещренный красными Ритиными пометками листок мог вызвать подозрения только у такого больного на голову человека, как Йенс. Не сразу до меня доходит, что он решил, будто я на самом деле написала такую записку в школу, чтобы не прийти на занятия, а вместо этого отправиться в гости к моему несуществующему любовнику.

Я не могу удержаться от смеха. Йенс непонимающе таращится на меня.

— Да это же мое школьное упражнение! Übung! Понимаешь, Übung!

До него наконец доходит, и напряжение постепенно сходит с его лица. Он тоже облегченно смеется. Мы идем домой. Вернее я иду, а он едет на маленькой скорости, пытаясь подстраиваться под мой шаг, как конвоир. Я мрачно раздумываю о том, что так жить просто невозможно. Речь идет не только о свободе моих передвижений, а о контроле вообще. Он снова в мое отсутствие рылся в моих вещах, даже в школьных тетрадях и учебниках, ведь этот листок находился там.

После моей самовольной прогулки по Ильцену и после моего неудавшегося похода за краской для волос Йенс начинает более активно поднимать тему о том, что мне необходим любовник. Он помешан на страхе, что я заведу себе кого-то на стороне, поэтому хочет найти мне его сам, чтобы все это происходило под его контролем и у него на глазах. Заодно это удовлетворит и его потребность в визуальном наслаждении процессом. Я уже давно подозреваю, что он снова активировал мой аккаунт на сайте сексуальных знакомств «Poppen», слишком часто он сворачивает окно дисплея, когда я внезапно вхожу в гостиную. Сам процесс поиска невероятно увлекает и возбуждает его. Ведь он ведет переписку от моего лица. Незнакомые мужчины принимают его за соблазнительную русскую фрау, которая ищет легких связей, и пишут ему соответствующие непристойные предложения, которые заводят его физически и питают его сексуальные фантазии.

Я постоянно повторяю одно и то же:

— Йенс, мне не нужен мужчина и мне не нужен секс.

Это, конечно, неправда, но если я скажу, как есть, мне не отбиться от его предложений.

Он удивляется, я вижу, что он не верит.

Йенс пытается зайти с другой стороны:

— Давай я приглашу кого-нибудь в гости, ты просто посмотришь, вдруг тебе понравится. Не понравится, ничего не будет. Он просто уйдет.

— Я же сказала, что мне не нужно.

Такие разговоры между нами происходят регулярно, последнее время почти каждый раз, когда я выхожу на балкон.

Я вижу, что я уже начинаю бесить его своей несговорчивостью, и кажется, во избежание прямых конфликтов, мне лучше притвориться, что ему удалось меня убедить.

— Ладно, — говорю я в очередной раз. — Пусть приходят, я посмотрю. Но если они будут не в моем вкусе, разбирайся с ними и выпроваживай их сам. И, пожалуйста, не забудь заранее согласовать со мной визит.

Пусть тешится сколько угодно, в конце концов, меня это ни к чему не обязывает. Пусть приходят эти его гости, мне просто никто не придется по вкусу.

Йенс чуть не прыгает от восторга. Машет головой:

— Конечно, конечно! Только если понравится тебе!

Его уже охватывает лихорадка предвкушения, в глазах похотливый блеск. Он бежит к компьютеру и, теперь уже не прячась от меня, открывает мою страницу на сайте.

— Ты же говорил, что ты удалил ее, — поддеваю его я.

— Я только сегодня восстановил ее, — оправдывается он, — я просто чувствовал, что ты согласишься.

«Да, да, рассказывай, — думаю я про себя, — все ночи сидишь на этом сайте со дня моего возвращения в Германию, извращенец».

Смотри, сколько мужчин уже написали тебе с утра! — захлебываясь восторгом, продолжает он.

Я не хочу поддаваться и смотреть, но любопытство берет свое. Он открывает профили нескольких мужчин. Кое-кто скромно выставляет только фото своего лица, кто-то гордо позирует перед фотокамерой во всей своей красе с головы до ног, кто-то отдельным планом фотографирует свой эрегированный член. Мне становится противно. Я морщу нос:

— Ни одного нормального.

— Ну как же, — огорчается Йенс, — а вот этот, посмотри-ка, у него Schwanz (разговорное «пенис») даже больше, чем у Карстена!

Йенс, как и Женя, убежден, что в Карстене меня покорило именно это. Мужской взгляд на предпочтения женщин. Я знаю, что некоторые представительницы женского пола действительно без ума от больших размеров. Я же больше плавлюсь от сильных рук и вкусных поцелуев, если уж рассматривать чистую физиологию.

— Нет, мне не нравится, — отрезаю я и ухожу в спальню.

Он сосредоточенно склоняется над клавиатурой. Да, теперь у него есть работенка на всю ночь. Тех, кого он уже нашел, я отвергла, и теперь он снова в активном поиске.

Еще несколько раз он вызывает меня из спальни, чтобы я взглянула на его новую находку. Пару раз я выхожу, потом говорю, чтобы он меня больше не беспокоил по этому поводу. Пусть ищет, кого хочет, я все равно не планирую становиться любовницей кого бы то ни было, тем более по его наводке. Конечно, об этом я ему знать необязательно, как говорится «чем бы дитя не тешилось».

Я понимаю, что когда он согласился принять меня снова после бегства, даже несмотря на наш договор, он ожидал несколько иного. Последнее время я вызываю у него лишь раздражение и досаду. Я не позволяю ему ничего из того, что было доступно ему раньше. Я практически не разговариваю с ним, я не дотрагиваюсь до него и не разрешаю ему трогать меня. Я не уступаю ему ни в чем, и он вынужден мириться с этим, потому что нет больше Карстена, нет больше того человека, ради которого я могла идти на уступки.

Я слышу, как он жалуется своей маме по телефону, что я все время сижу в спальне и у меня постоянно плохое настроение или мигрень. Обстановка в доме все больше накаляется. Я должна дать ему хоть эту конфетку, иначе будет взрыв.

Глава 10. Несостоявшийся любовник или Онанист поневоле

Я возвращаюсь из школы на поезде ERX по расписанию в 13.50. Комфортные вагоны немецкого регионального поезда оборудованы всем необходимым: аккуратные парные ряды кресел с мягкой обшивкой синего цвета с розетками для подзарядки телефонов. Там где купе состоит из четырех кресел, есть столик, за которым можно перекусить, разложить на нем бумаги или поставить ноутбук. В панелях у окон встроены металлические контейнеры для мусора с откидывающейся крышкой, поэтому в вагонах всегда чисто. Дневной поезд почти всегда наполовину пуст. Забираюсь поближе к окну, второе место рядом со мной свободно, и я знаю, что никто сюда не сядет без особой необходимости. Немцы очень корректны и уважают личное пространство других. За исключением моего мужа, конечно. Рассеянно глядя через стекло на залитый солнечным светом похожий на дворец турецкого падишаха вокзал Хундертвассера, в очередной раз думаю о своих коллегах по работе там в России. У них в разгаре рабочий день и нет даже времени на обеденный перерыв, а мой рабочий, вернее учебный день, уже закончен и впереди у меня уйма свободного времени. Мне уже давно не надо жить как раньше в режиме цейтнота, и это еще один приятный и огромный плюс здешней жизни.

— Information der Zug ERX RB47 nach Braunschweig. Abfahrt 13 Uhr 50 von Gleis 2 (Информация для поезда ERX RB47 до Брануншвейга. Отправление 13.50 со 2-го пути), — раздается в динамиках приятный женский голос. Большая стрелка круглых механических часов под крышей вокзала делает шажок вперед. Поезд мягко трогается.

До Брауншвейга около полутора часов пути, но я там еще ни разу не была, хотя я уже приняла твердое решение добраться до этого города. Пока еще не знаю, как, но раз уж я решила, я это сделаю рано или поздно. А сейчас мне ехать только 15—20 минут, всего лишь две станции, и на третей я выхожу.

Сначала Stederdorf (Штедердорф) — пригород Ильцена (Kreis Uelzen), здесь живет наша учительница Рита и отсюда она добирается до школы на велосипеде. Потом Wieren (Вирен), и через непродолжительный перегон через поля начинается лесной массив: высокие ели на длинных ногах перемежаются с участками лиственного леса, где господствуют кленовые и дубовые деревья. Начавшие менять свой окрас на все оттенки красного и золотого, они радуют глаз своим красочным убранством. Вскоре взору открываются ряды стоящих вдоль железнодорожных путей аккуратных домиков под черепичными крышами — мы подъезжаем к Бад Бодентайху, обосновавшемуся последи этого роскошного леса.

Но сегодня мне не до красот за окном. В Штедердорфе, практически сразу после отправления, я получаю от Йенса сообщение о том, что сегодня у нас будет гость. Он нашел кого-то на сайте, даже не посоветовавшись предварительно со мной.

— Его зовут Хелмут. Он сядет на поезд в Вирене и проводит тебя до дома.

Я напряженно вглядываюсь в лица пассажиров, которые ожидают на платформе в Вирене прибытия нашего поезда. Их немного: несколько школьников, пожилая женщина в спортивной куртке и мужчина лет 30—35 в джинсах и толстовке поверх клетчатой рубашки. Сомнений быть не может — это наш гость. Я в ужасе съеживаюсь в своем кресле: у Хелмута отталкивающая внешность. Я даже не могу объяснить, что именно с ним не так, но весь его вид вызывает у меня полное отторжение. Низко нависающий лоб под жидкими волосенками, бородавка на щеке, большой как у лягушки рот, во всем облике что-то неряшливое, неухоженное. О Боже, во что я влипла! Я с облегчением замечаю, что наш поезд сильно протянул вперед, так что Хелмут попадает в последний вагон, а я сижу во втором. Правда, их тут всего-то четыре. Я сползаю по креслу чуть вниз, чтобы моей рыжей макушки не было видно сзади. Но мои меры предосторожности напрасны. Йенс пишет:

— Хелмут сел в поезд, он видит тебя. Все в порядке.

В порядке? Да нет, все совсем не в порядке.

Я быстро набираю ответ:

— Он мне не нравится!!! Я не хочу, чтобы он приходил к нам.

Две синие галочки под моим сообщением свидетельствуют о том, что Йенс прочитал. Но ответа не следует.

На станции я выскакиваю из вагона и, прикуривая на ходу, иду, не сбавляя шага, лишь бы Хелмут не нагнал меня. Мне почему-то так страшно, что сердце готово выпрыгнуть из груди, особенно когда я прохожу узкий участок между домами — переулок, ведущий к почтамту от привокзальной площади. Слава богу, этот участок совсем короткий, и почти бегом я выскакиваю на улицу, ведущую через полицейский участок и почтамт к Вальдвег. Здесь я решаюсь оглянуться. Позади никого нет. Я немного успокаиваюсь в надежде, что Йенс написал Хелмуту, что встречи не будет, и тот повернул обратно. Чуть впереди я вижу Берту, ковыляющую, видимо, из супермаркета со своей тележкой на колесиках, которую она толкает впереди себя. Учитывая, что Берта ходит с тяжело и медленно из-за артрита, мне не составляет большого труда в несколько шагов догнать ее. Никогда я так не радовалась встрече с моей соседкой.

— Привет, Берта!

— О, Марина! — восклицает она и оторвавшись от своей тележки тянется к моей щеке поцелуем. — Ты из школы?

Мы идем по дорожке в направлении к дому, но я уже не решаюсь оглядываться снова. Стоит ли мне рассказать о своей проблеме Берте? Возможно, если Йенсу станет известно, что я ей рассказала о Хелмуте, он побоится устраивать встречу с ним.

— Берта, за мной идет мужчина от самой станции. Мне страшно. Ты можешь посмотреть, он сейчас идет за нами?

Берта шокирована. Она оборачивается.

— Нет, я никого не вижу.

Я облегченно вздыхаю.

— Какой ужас, — говорит Берта, — тут много больных на голову людей. Но тебе не надо бояться. Ты можешь ударить его вот так. — Она смешно пыжится и тычет в воздух кулаком. — И еще можно вызвать полицию.

Мы уже подходим к нашим домам. Йенс с балкона машет нам обеим. В этот момент я ненавижу и боюсь его больше, чем когда-либо. Берта прощается со мной, довольная, что довела меня в полной безопасности до дома, и теперь может оставить меня у калитки со спокойной душой. Она не знает, что, с согласия моего мужа, мой преследователь может войти в квартиру, но сказать ей об этом я пока не могу. Слишком многое пришлось бы объяснять. Да и что она может сделать?

Я еще раз незаметно оглядываюсь, но никого не вижу. Неужели Йенс все-таки отправил нашего гостя восвояси?

Но нет, муж поджидает меня с заговорщической улыбкой уже у дверей:

— Хелмут увидел, что ты идешь с Бертой, и счел благоразумным не попадаться ей на глаза. Он переждет минут 15 и потом подойдет.

— Ты что, не видел моего сообщения? — взрываюсь я. — Я же сказала тебе, что он мне не нравится! И вообще, почему ты не согласовал этот визит со мной?

Я пытаюсь держаться уверенно и отважно, хотя чувствую себя уязвимой и полностью беззащитной.

— Но ты же сама отказывалась смотреть кандидатов, когда я тебя звал, — обиженно возражает он.

— Я не хочу заниматься поисками на сайте, но если ты уж кого-то хочешь пригласить, ты должен обсудить это со мной.

— И что мне теперь делать? — разводит он руками. — Он же ехал сюда из Вирена специально, чтобы увидеться с тобой.

— Подумаешь, из Вирена. Это не так уж далеко. Выкручивайся теперь сам, я не хочу даже разговаривать с ним.

— Но он хороший парень, и он так покорен твоей красотой.

Последняя реплика, видимо, подана с расчетом на то, что восхищение моей внешностью польстит мне и сделает меня более сговорчивой.

— Категорически нет, и даже не рассчитывай, что я буду с ним разговаривать.

Я ухожу в спальню, даже не пообедав и не налив себе кофе, хотя я очень голодна. Но с минуты на минуту придет Хелмут, и я не хочу, чтобы он застал меня за пределами спальни, моего убежища, хоть и не слишком надежного. Разложив учебники и тетради на кровати, пытаюсь усиленно делать вид, что я занята выполнением домашнего задания, хотя мысли мои далеки от немецкого. Сердце бешено колотится, это выстукивает адреналин: «Опасность, опасность, опасность».

Я слышу звуки открывающейся входной двери и голоса. Голос Йенса громкий и наигранно веселый, голос гостя тихий, едва различимый. Потом Йенс переходит на шепот, и это еще больше пугает меня. Они проходят на балкон, Йенс возвращается в кухню за пивом, я слышу, как хлопает дверца холодильника. Их разговор на балконе я вообще не имею возможности слышать: нас разделяют гостиная и детская комната Марка Леброна. Как назло, мне очень хочется курить, чего следовало ожидать в такой стрессовой ситуации. Но идти курить, значит, столкнуться с Хелмутом и невольно начать общаться с ним. Он будет изучать мое лицо, фигуру, мне придется соблюдать приличия и, как минимум, поздороваться с ним. Я предпочитаю перетерпеть в надежде, что все-таки мой отказ от встречи, который должен донести до нашего гостя муж, вынудит Хелмута не задерживаться надолго.

Звук тихих шагов, робкий стук в дверь спальни. Она приоткрывается, и входит Хелмут. С чего я решила, что спальня мое убежище? Кажется, я сама загнала себя в западню. Я смотрю на него, он на меня. Улыбаясь, он не останавливается, чтобы дождаться моего разрешения войти, а продолжает приближаться ко мне. Для этого ему нужно обойти большую семейную кровать и подойти ко мне с другой стороны. Сжавшись как пружина, готовая дать отпор, я продолжаю молча смотреть на него. Но он не проявляет никакой агрессии, хотя тактичным и деликатным его тоже не назовешь: он самовольно присаживается на край кровати, нарушая правила приличия и допустимую дистанцию.

— Почему ты не выйдешь к нам? — спрашивает он ласковым голосом. — Пойдем на балкон, выпьем пива.

Я понимаю, что в этой ситуации мне лучше принять его предложение, чем оставаться наедине с ним в полутемной спальне на разобранной кровати. К тому же, я смогу, наконец, удовлетворить свою почти нестерпимую к этой минуте жажду насытить свой организм никотином.

На балконе несколько раскупоренных пивных бутылок, сияющий Йенс с сигарой. Я сажусь в свое кресло, дальнее от входа. Хелмуту, как гостю, позволено занять кресло Йенса. Ну а последний остается стоять, облокотившись о перила и созерцая нас обоих с высоты своего роста. Хелмут закидывает ногу за ногу, и из-под вздернувшейся вверх штанины я могу наблюдать дырявый потертый носок и краешек волосатой голени.

Хелмут предлагает мне пиво, но я отказываюсь. Мне хотелось бы снять напряжение, но от дешевки, которую покупает Йенс, у меня непременно начнется приступ мигрени. Кроме того, я не хочу терять контроль над ситуацией. Гость практически не сводит с меня глаз, и я чувствую себя крайне неуютно под его пристальным взглядом. Мужчины переговариваются на таком быстром немецком, что, я, как не силюсь, не могу уловить сути разговора, и это еще больше нервирует меня. Только по смешкам и быстрым взглядам Йенса в мою сторону я могу догадаться о сексуальном подтексте их переговоров. Выкурив две сигареты подряд, я встаю, чтобы вернуться в комнату. Но вытянутая длинная нога Хелмута не позволяет мне пройти, и он не спешит ее убирать. Я терпеливо жду, и ему приходится нехотя пропустить меня.

— Куда ты уходишь? Посиди с нами. — просит он, хоть и убирает ногу с прохода.

— Мне надо делать уроки. — холодно отвечаю я. — Извините.

В спальне я все-таки пытаюсь, наконец, сосредоточиться и даже выполняю несколько заданий из домашней работы.

Через полчаса дверь снова открывается, уже без стука. Хелмут, осмелевший от выпитого алкоголя, уже по-хозяйски входит в спальню и снова оказывается передо мной. Снова присев на кровать, теперь он безо всякого стеснения тянет ко мне свои руки, начинает поглаживать мое колено.

— Marina. Bitte… Bitte (Марина, пожалуйста, пожалуйста), — шепчет он, и его лицо придвигается все ближе, так что в нос мне ударяет запах выпитого пива.

Я отодвигаюсь от него.

— Nein! Ich will nicht! (Нет! Я не хочу!)

— Bittte….

Внезапно он вскакивает с кровати, тянется рукой к ширинке и его эрегированный член оказывается прямо на уровне моего лица.

В одно мгновение я перепрыгиваю на другую сторону кровати, которая ближе к двери, и выскакиваю из комнаты. На ходу сдергивая с вешалки в прихожей свою куртку, я залетаю в кухню — все-таки отсюда всего пару шагов до входной двери. В этот момент я не думаю о том, что мой рюкзак и документы остались в спальне, и я не могу без них уйти. Мое тело действует само по себе, выбирая наиболее безопасный путь.

Хелмут идет вслед за мной, он преследует меня с упрямством и удушливой настойчивостью возбужденного мужчины. Прислонившись спиной к подоконнику, я смотрю, как он приближается ко мне, умоляюще повторяя:

— Marina. Bitte… — Его член по-прежнему воинственно оттопыривает край выпростанной из брюк рубашки.

Конец ознакомительного фрагмента.