Исповедь последней слезы

Максим Юрченко

Аннотация: Месть – какое жестокое и в то же время сладкое слово. Главный герой романа познает всю глубину этих пяти букв. Последняя слеза жертвы – необычайно искренняя и чистая. С первого взгляда она пленяет навсегда и из случайного свидетеля смерти превращает в одержимого приверженца искусства. Откровенная и мрачная история о человеке, чью, казалось бы, потерянную жизнь перечеркнула роковая случайность…

Дизайнер обложки Максим Александрович Юрченко

© Максим Юрченко, 2017

© Максим Александрович Юрченко, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4483-2592-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Мой внутренний мир богат, но сейчас вошел в ступор.

С нетерпеньем жду, когда второе дыханье вступит.

Рваные шрамы на сердце, те, что когда-то я вырезал кровью.

Сейчас меня медленно топят, ведь в доме моем поломана кровля.

Куда уходят мечты… я не знаю.

За поворотом потерянной жизни, остатки лежат их в яме зла.

Я как последний листок на дереве, тот, что не хочет покидать свой дом.

Но всем плевать, никто ведь не верит, просто ушли, оставив боль.

Поэзия. Стихи. Какие великие слова. В последнее время я стал очень часто над ними задумываться. Что испытывает человек, прочитавший творение автора? Полет мысли? Как пустота внутри проспиртованного и пропахшего насквозь табаком тела, начинает заполняться чувствами, эмоциями, или этим страшным словом под названием любовь?

«Поэзия — это особый способ организации речи. Привнесение в нее дополнительной меры, не определенной потребностями обыденного языка. Словесное художественное творчество, преимущественно стихотворное».

Вот определение этого громкого слова из уст матушки Википедии. «Я как последний листок на дереве, тот, что не хочет покидать свой дом». Что скажет человек, прочитавший подобные строчки? Не знаю, что сказал бы я. Думаю ничего. Для меня слово поэзия — это пустое слово. Весь этот шум вокруг него я считаю просто раздутой надувной бабой, которой пользовалось множество людей, для своего рода доказательства всему миру, что и они на что-то способны.

«Я как последний листок на дереве». Я написал рифмованные строки меньше чем за пять минут и если меня попросят сочинить что-то еще, я сделаю это так же быстро. Просто потому что могу, а не из-за внутреннего ангела с милым личиком, имя которому — Талант.

Поэзия…

Смотря перед собой на белый лист формата А2, кнопками прикрепленный к деревянному планшету, я размышлял. Не знаю почему, и не знаю, почему именно в этот момент, но мысли порождали во мне что-то не доброе. Я записал стих в правом верхнем уголке бумаги микроскопическим шрифтом. На последней букве так сильно надавив на карандаш, что графит рассыпался. Это мой ритуал перед каждым новым изображением.

Я студент факультета дизайна, и сейчас, сидя в убогой аудитории, на уроке рисунка, всей нашей группе нужно выбрать одного счастливчика, кто станет позировать. Пятнадцать человек. В основном девушки. В основном страшные девушки! И каждая из них тянет свою руку вверх. Все хотят так или иначе оставить след, пускай даже на бумаге, пускай даже руками столь неопытными, что вряд ли можно будет узнать себя любимую. Не знаю как они, но я бы точно не хотел увидеть четырнадцать интерпретаций самого себя.

В огромное окно падал луч солнца, и мне пришлось отвернуться от раздражителя глаз. Но как только фокус снова настроился, я пожалел о том, что перестал играть с милым солнышком в гляделки. Картину, что предстала перед моим взором, я уверен, видел каждый сидя за партой. Одна из множества безликих одногруппниц наклонилась что-то поднять с пола, и пояс ее штанов съехал так низко, что задница стала проситься на свет Божий. Два огромных куска сала, с темной ложбиной посередине, отвесили моему зрению серию коротких апперкотов, от которых лицо развернуло в другую сторону.

Все эти милые дамы продолжали тянуть руку вверх, ровно до того момента, пока наш преподаватель не объяснил, что позировать нужно без одежды. Не голышом, в нижнем белье, но все же. В этот момент словно автоматная очередь прошла над их головами и все руки, что в унисон тянулись к потолку, рухнули вниз. На моем лице пробежала мимолетная улыбка. Это бывает редко, но все же я люблю подобные моменты.

Я прямо-таки представил все их мысли поочередно: «Сегодня я съела лишнего за завтраком и мой животик немного выпирает. У меня прокладка с крылышками и если это кто-то увидит, я умру со стыда. Я не в том белье, чтобы его можно было изображать на бумаге». И так далее…

И вот наступил этот момент. Все, словно единое целое, как один коллективный разум, посмотрели на меня дикими глазами. Не на второго парня, который сидел посередине и выглядел гораздо более эффектнее, чем я. Нет. Все уставились именно на меня. Видимо, пришло время отдуваться за то, что я не такой как они. За то, что я не хожу с ними глушить пиво ведрами после учебы. За то, что мне не интересно как прошли их выходные, за то, что мне собственно плевать, есть они или нет.

Эти хищные взгляды…

Я почувствовал, что начинаю исчезать, что каждая из них отрывает от меня по кусочку и, немного пожевав, чавкает и выплевывает на пол. Неприятное ощущение. Наша староста приняла общее решение и озвучила мысль:

— Девочки, — она поднялась со своего стула, словно королева. — Думаю, все вы меня поддержите. Давайте натурщиком в наш первый раз, будет всеми горячо любимый Тихоня.

Столь короткое предложение. Всего несколько слов, но после этого, они словно ощутили член между ног. Причем все одновременно. Некоторые даже провели языком по нижней губе. Этот огонь в их глазах, предвещающий час расплаты. Сейчас произойдет мое линчевание, и они жаждут этого.

— Ну что, девчонки? Все за?

И разумеется, все как одна, начали скандировать.

— Ти-хо-ня! Ти-хо-ня! Ти-хо-ня!

Кричали чуть ли не во все горло. Преподаватель посмотрел на меня грустным взглядом и пожал плечами, мол, он ничем не может помочь. И в этот момент, я сделал то, чего от меня точно никто не ожидал. Через четыре года учебы парень, который и нескольких слов не мог произнести, не сделав какой-нибудь глупый жест или что-то в этом духе, встал и показал два средних пальца всему классу. А затем, в стиле Майкла Джексона, сделал движение тазом, дав понять, что поимел их всех.

Я не солгу ни разу, если скажу, что почти все приложили ладонь к губам и запорхали намалеванными ресницами, находясь в шоке. Я не стал спорить со стадом, пусть их крылышки от прокладок и дальше находятся подальше от посторонних глаз, а животы, якобы торчащие от плотного завтрака, покоятся под плотным слоем ткани. Не мешкая, я снял с себя всю одежду, и остался в одних боксерах. Под пристальные взгляды толпы, я вышел на середину, встал на небольшой подиум, сделал серьезное лицо и прошелся испепеляющим взглядом по удивленным глазам.

— А наш Тихоня, не так уж и плох, без своего нудного балахона и серых штанишек, — с долей иронии произнесла всеми любимая староста.

— Смотрите, — начала поддакивать ее подружка. — Он, наверное, в спортзале неплохо впахивает. Тихоня, проводишь меня после учебы до дома? Уроки вместе поделаем.

Весь женский коллектив разразился в истерическом хохоте. Я закрыл глаза, глубоко вдохнул и представил, как все они подыхают. Видимо, что-то в моем стихотворении все-таки есть. «Я как последний листок на дереве». Во мне все еще есть цвет, есть жизнь, я не уподобился их желтизне и не валяюсь на земле, вместе с кучей мертвых листьев.

Прозвучал долгожданный звонок, и под ехидные улыбки, я стал натягивать штаны. Ни одна из них не упустила возможности съязвить. Я был на расстреле, и лучше бы в меня летел свинец, чем остроты этих сук. Самая крупная из девушек приложила палец к кончику языка, а потом сделала вид, что затушила его о свой сосок. Ужаснее зрелища я не видел, бегемот на пилоне выглядел бы более сексуально. Но все-таки это закончилось, и я смогу спокойно, как и раньше пойти домой, тропой, на которой меня никто не сможет потревожить.

Ключ в замочную скважину, поворот кисти и входная дверь в квартиру открылась. Громкая музыка буквально сбивает с ног. Эти басовые композиции я слышал тысячи раз и знаю, что они означают. Моя ненаглядная сестра во всю трахается со своим Мистером Олимпия, закрывшись в комнате. Я против их любви, ничего не имею. Каждый вправе воплощать свои желания. Но то, насколько громко она орет, когда в нее попадает инородно тело, меня убивает. Словно все порно-актрисы мира слились в один хор и пытаются вещать через ее глотку. А когда она не орет, то можно понять, чем она занята. Имхо…

Я снял с себя кроссовки, повесил куртку на вешалку, прошел на кухню и нажал на чайник. У нас небольшая квартира: две комнаты, одну из которых занимаю я. В этой халупе нет ничего особенного, кроме нестабильности в обстановке и порядке. Здесь может две недели быть полный бардак, с кусками пиццы на столе и прочей дрянью, но потом моей сестре взбредет в голову, что мы все свиньи, и начинается полномасштабная уборка, после которой чистота поддерживается несколько месяцев.

А потом все заново.

Чайник вскипел. Дверь из комнаты сестры открылась, и я увидел Мистера Олимпию во всей красе. Темные волосы взъерошены, острый подбородок покрытый аккуратной бородой, нагло выступает вперед, давая понять, кто здесь главный. Влажный от пота торс переливается бликами на мускулатуре. Зрелище эффектное, не спорю. Будь я моей сестрой, я бы тоже бил себя в грудь, что у меня такой парень. Но дело даже не в его внешности. Несмотря на то, что есть такой стереотип как «тупой качок», этот качок оказался не таким тупым, как я думал изначально. Ко мне — человеку довольно скрытному и замкнутому в себе — он на редкость быстро нашел подход. Скажем так, благодаря ему, сегодня, перед лицами этих недоженщин в классе, я не так сильно упал в грязь лицом, как мог еще год назад. «Эктоморф — это не приговор», сказал он мне как-то, вызвав тем самым редкую улыбку на моем лице. С тех пор, мы с Колей очень даже ладим. Чего не могу сказать об особе, которая вышла вслед за ним.

Поправляя свои длинные рыжие волосы и застегивая лифчик под Колиной черной борцовкой, Лена зашла в туалет, сверкая задницей, с таким видом, будто она только что выиграла миллион в покер, а не орала во все горло, прыгая на куске металла, имя которому Николай.

Мистер Олимпия протянул мне руку, приглашая на очередной поединок, кто кому быстрее переломает кости на запястье. После всего, что я сегодня пережил, мне не сильно хотелось добавлять боль в правой руке, и я мило поднял ладони вверх, дав понять, что сдаюсь.

— Слабак! — подмигнув мне, Коля налил кофе и с довольной ухмылкой сел за стол. — Как учеба, художник?

— Замечательно, — я окунул печеньку в горячий чай и подождал, пока она размокнет. — Сегодня рисовали.

— Ахренеть, мужик! — Коля сжал кулак, показывая жест одобрения. — Вот это да! Вот это поворот! Ни разу не рисовали, а сегодня прям, бац, и начали!

— Смешно, — с лицом лишенным эмоций я проглотил печеньку. — А ты почему не в зале? Клиенты все вымерли или как?

Что-то в его взгляде мне не понравилось и заставило содрогнуться.

— Нам с Леной надо с тобой поговорить.

— Как загадочно, — ответил я, прищурив глаза.

В этот момент дверь ванной открылась и из нее вышла моя ненаглядная сестрица, вытирая полотенцем огненные волосы. Она вытащила табуретку из-под стола и уселась на нее по-турецки. На ней по-прежнему была борцовка, красный лифчик и черные трусы, судя по треугольнику, торчащему из-под майки.

Про кого, про кого, но точно не про нее слово «застенчивая». Я столько раз видел свою сестру переодевающейся, голой, мастурбирующей, занимающейся сексом, и всегда ответ был один: «Закрой дверь с той стороны». Вот и сейчас, симофоря нижним бельем, она села за стол, не обращая внимания на то, что выглядит — скажем так — неподобающе.

— Слушай, нам надо кое-что тебе сказать, — с непривычной для нее сдержанностью, сказала Лена.

Я посмотрел на нее, как на инопланетянина, обмакнул очередную печеньку в чай и сделал жест рукой, который говорил о том, что она может продолжать.

— Мы съезжаем.

Всего два слова. «Мы съезжаем», что такого в этих словах. Но в тот момент, они меня вырубили, словно американский коп выпустил в грудь снаряд из шокера. Разумеется, на лице этого не отразилось, по крайней мере, я на это надеялся. Что, твою мать, значит вы съезжаете? Ты со своим дружком спокойно занималась утехами в комнате, делая вид, что меня не существует, а теперь вам этого стало мало? Что за херня?

— Когда? — безмятежным голосом спросил я.

— Мы еще не решили, но скорее всего в ближайшие дни, — сказала Лена. — Ты не подумай, это вовсе не из-за тебя. Просто, после ухода мамы, я на многие вещи стала смотреть по-другому. Пускай на их осмысление и понадобилось столько времени. Ты мой брат и я всегда буду тебя любить, но пойми, мне двадцать пять, и надо что-то решать. Нужно двигаться в каком-то направлении.

Коля взял ее за плечо и, с лицом полного стыда, поцеловал в макушку, отводя от меня взгляд. Не сказать, что я был полон чувств, по отношению к сестре, но я не думал, что останусь один.

— Я как последний листок на дереве, — практически шепотом прошипел я себе под нос.

— Что? — не расслышав, переспросила Лена.

— Хорошо, что вы решились на это дело, — более уверенным голосом ответил я.

— Ты не будешь кукситься?

— Я сам давно хотел вам предложить.

— Ну, — Коля встал из-за стола. — Вот и здорово, что теперь между нами нет недомолвок! — он показал мне кулак, как это делают боксеры на фото, и вышел с кухни.

— Ты правда не расстроен? — положив мне руку на плечо, спросила Лена.

— Ни капельки, теперь девчонки штабелями будут заваливаться! — в ответ на жест, я положил руку поверх ее.

— Спасибо, я думала ты воспримешь это слишком близко к сердцу. Особенно после того, как ушла мама.

— Не бери в голову. Все нормально. Мне недавно стукнуло двадцать лет, пожарить яйца я сумею.

Именно после этих слов, до меня дошло их значение в полной мере. Я одиночка, и я это понимаю, я не люблю людей, я призираю их — это да. Но остаться без них, к этому я не был готов. Я не был готов и к тому, что сквозь раскаты басистых композиций «Лил Джона» до меня не будет долетать оргазмичный стон сестры. Что эти ненавистные рыжие волосы мне больше не придется собирать пылесосом по всему дому. Что каждый раз после работы она не принесет мне очередные суши. День и впрямь выдался полным говном. Лучше бы меня освистали еще тысячу раз одногруппницы, да я бы станцевал перед ними без трусов, если на то пошло.

«Я как последний листок на дереве» — ненавижу поэзию. Теперь я ненавижу ее всем сердцем!

— Помочь тебе собрать вещи?

— Они уже собраны, — она опустила взгляд и посмотрела на край стола, теребя темную ткань Колиной борцовки.

— Ну что ж, желаю всего самого-самого.

Я встал, протянул руку сестре, первый раз, за все наше с ней существование в этом грешном мире. Она сделала выпад из танцев, когда балерины или типа того, прощаются со зрителем и пожала мою ладонь. Когда Лена выходила из кухни, я видел половину ее ягодиц, торчащих из-под майки. Все последующие встречи будут сродни родственников. Дальних родственников. С этой минуты, она мне больше не сестра. С этой минуты, она переходит в класс родни.

А я не хочу этого. Видит Всевышний, не хочу. Без нее я стану тенью самого себя. Во мне нет маленького ангела именуемого «Талантом». Во мне нет ничего, если приглядеться. Зачем такой человек нужен миру, если даже мир не нужен ему.

Отец нас бросил, мать тоже продержалась не долго. Теперь покидает сестра. Я помогу им с переездом, а потом покончу с собой. Так или иначе, плохого ничего не случится. Всем станет только легче. «На одного фрика меньше», как написано в какой-то книге.

«Я как последний листок на дереве»

Поэзия…

Все-таки что-то в этом есть