Алишер. Backstage

Максим Салос

Его имя знают все. Он молод, богат и знаменит. Его песни взрывают интернет. Кто он? Гений? Провокатор? Или всего лишь продукт эпохи социальных сетей? Такой могла бы быть история самого успешного артиста рунета.

Глава 2

— Где поснимаем? Дома или здесь?

— Давай во дворе, тут свет хороший.

— Ладно…

— Я в кадр вопрос не буду задавать. Просто ответ снимем. Скажи, Алишер, как на твою жизнь повлияло отсутствие образования? Ты так сформулируй, чтобы зрители поняли, какой был вопрос, хорошо?

— Да, понял…

— Ну, давай, тогда, я начинаю съемку.

— Меня совершенно не парит отсутствие диплома. Я не чувствую себя ущербным потому, что дома на полочке у меня лежит какая-то картонка с печатью. Понимаешь, та система, которую видел я, нужна только для того, чтобы встроить в нее человека. Чтобы ты в ущерб своей индивидуальности стал таким же, как все. Эти люди будут убеждать, что так проще. Что ты можешь стать полноценным членом общества только в том случае, если примешь его правила. А другие люди этому обществу не нужны. И оно будет всячески гнобить и пытаться уничтожить тех, кто хочет жить по другим правилам.

Вот ты, например, хочешь написать песню. И все вокруг говорят — она должна быть вот такой. Используй вот эти аккорды, напиши куплет-припев-проигрыш-куплет. Или, скажем, песня должна быть три минуты, чтобы ее взяли на радио. А если мой трек пятьдесят секунд? Если я за это время сказал все, что нужно было сказать? Или написал композицию на сорок минут? Да тебе любой продюсер скажет: «Пошел ты на х** со своей тягомотиной!».

А когда ты сделаешь то, что от тебя хотят, то услышишь: «Это уже было тысячу раз. Жалкий ты плагиатор. Где новые течения?». И фишка в том, что новое течение может возникнуть лишь тогда, когда найдется человек, который не будет соблюдать никакие правила, а просто пробьет стену головой. Своим упорством и терпением. Но этому нигде не учат.

Система безжалостна и одновременно очень слаба. Это может показаться сложным, но, на самом деле, очень просто. Один человек может разрушить все. Один человек может убедить многотысячную толпу. И она будет его любить. Или будет ненавидеть. Что, в общем-то, практически одно и то же.

И образование тут вообще не причем. Диплом не сделает тебя личностью. Только ты сам можешь добиться чего-то; своим упорством, преодолевая трудности, переступая через неудачи. Победитель не тот, кто казался сильнее перед боем. Победителями становится те, кто готов идти до конца.

***

Не знаю, был ли той осенью в городе еще хоть один человек, у которого снег вызывал одновременно радость и раздражение. В университете я сидел за партой у окна и грустно рассматривал, как крупные снежинки парят в воздухе, словно не желая опускаться на серую землю, густо усыпанную посеревшими листьями. Глядя на собственное отражение в стекле, мне казалось, что больше всего я был похож именно на опавшую листву. Зачахший, серый, с тоской вспоминающий лето.

Радуясь удачному началу карьеры уличного музыканта, я отчего-то совсем не подумал о том, что случится с моим маленьким бизнесом, когда в город придут холода. После того случая, когда гопники на площади сломали мой инструмент, я одолжил гитару у друга и начал все сначала. Вечера пятницы и субботы были моими любимыми днями. Площадь заполнялась людьми, охотно слушающими песни и щедро бросающими деньги в вязаную шапочку, которую я купил специально для этого. А потом…

Потом наступил ноябрь. И, стоя утром на остановке, в ожидании автобуса до университета, я, обутый в легкие кроссовки, чувствовал холод, заставлявший то и дело переступать с ноги на ногу. Все это значило только одно — мои уличные гастроли заканчиваются до весны. Можно, конечно, еще раз попробовать спуститься в переход, но, во-первых, там не намного теплее, а во-вторых, был риск снова нарваться на диких баянистов, а мне этого совсем не хотелось. Город за пару дней превратился в темное гетто — мрачные облака плевались снегом, который, едва долетая до земли, превращался в серую грязь под колесами автомобилей.

— Алишер! — Денис, сидевший рядом за партой, ткнул меня локтем.

— Чего? — нехотя ответил я.

— Слушай, как он сказал? Фруктсация? Я не понял… — спросил Денис, не расслышав термин, произнесенный нашим преподавателем психологии.

— Фрустрация… — поправил его я.

— А что это?

— Это я сейчас… — буркнул я.

— В смысле? — не понял сосед.

Разговор был в тягость, мне не хотелось ничего объяснять Денису, поэтому я лишь пожал плечами. Фрустрация, как объяснили нам, это состояние, в котором человек не имеет возможности удовлетворить какие-то важные потребности. Из-за этого появляются негативные психологические переживания. Именно их я и испытывал, глядя в окно аудитории на улицу. Мне хотелось, чтобы лекция скорее закончилась, хотелось повесить на плечо гитару и пойти на площадь. Но вместо этого я должен буду отправиться на соседнюю с моим домом улицу, чтобы там напялить на ноги высокие резиновые сапоги и взять в руки шланг для мойки машин. Именно по этой причине грязный снег вызывал во мне и некоторую радость — в такую погоду на автомойку охотнее приезжают автомобили, а, значит, мне удастся сегодня немного подзаработать.

— Алишер! — не унимался Денис.

— Ну чего еще? — нехотя пробормотал я.

— Слушай, Алишер, Влад сегодня пришел, он мне три сотки должен. Давай по пиву после лекции, а? — умоляюще агитировал сосед.

— Не, не могу…

— Заболел, что ли? — искренне удивился Денис.

— На работу надо…

— Иди ты…

— Ну, вот и пойду, — отшутился я.

— А что? А куда? — допытывался сосед.

— Разведчиком работаю на западные спецслужбы. Они людей клонируют, а я здесь выясняю, у кого со здоровьем проблем нет. Если человек здоровый, я сообщаю; они его похищают и в Америку в лабораторию вывозят. За каждого по тысяче долларов дают. У тебя, кстати, как со здоровьем? Не болеешь?

— Да ты гонишь!

— Как знать… как знать… — прищурив глаза, ответил я.

— Слушай, Алишер, ты это… — спустя десять минут подал голос Денис. — Я вообще ветрянкой болел в детстве, и склонность к диабету у меня есть. Папа болел, бабушка, вроде, тоже…

— Ага…

— Я справку взять могу…

— Только на английский переведи, — рассмеялся я, — а то в американских лабораториях, знаешь, по-русски не очень читают.

Устроиться на автомойку мне посоветовал один приятель. Мы познакомились еще в школе, на скейт-площадке. Дамир мыл машины уже несколько лет и, недавно получив повышение до шиномонтажника, порекомендовал меня на свое место. В общем, я получил в руки шланг и вдохновляющую перспективу карьерного роста.

А в целом, я старался не унывать. Виктор Цой, например, работал кочегаром, да и вообще рок-музыкантов 80-х небезосновательно называют поколением «дворников и сторожей». Стив Джобс начинал в гараже…

Вот и я надеялся, что автомойка станет не самым долгим этапом в моей жизни. Нужно было продержаться до весны, когда станет тепло, и я смогу вернуться с гитарой на площадь. А мойку когда-нибудь буду вспоминать с улыбкой, а может, это даже станет главой в книге, которую напишут про меня. Как знать…

Через несколько дней после начала работы я с ужасом понял, что у автомойщика сильнее всего страдают руки. Несмотря на перчатки, кисти постоянно были влажными. Ворота мойки то и дело поднимались и опускались, руки обветривались сквозняком, а пальцы становились красными, словно я попал в плен к Рамси Болтону и бастард-садист решил содрать с них кожу. Коллеги сказали, что такое случается со всеми новичками, и через пару недель руки привыкнут.

— Это еще что! — утешали меня ребята. — У нас шиномонтажнику вообще три пальца на станке оторвало в том году.

— З*****ь! — воодушевился я, услышав эту замечательную историю.

— Заезжайте! — крикнул я подъехавшему к воротам бокса водителю «Кадиллака».

Огромный, как баржа, автомобиль солидно въехал на мойку. Интересно, кем надо быть, чтобы заработать на такую машину? Наверняка, его хозяин занимался бизнесом. И даже, возможно был знаком с моим отцом. Папа являлся одним из первых крупных коммерсантов в нашем городе.

— Комплекс сделай, — кивнул мне вышедший из автомобиля мужчина. — Я пока кофе выпью.

— Угу… — кивнул я в ответ.

Через час хозяин «Кадиллака» осматривал свой сверкающий чистотой автомобиль. Я неплохо постарался — машина выглядела как новая. Мужчина удовлетворительно кивнул, открыл барсетку и протянул мне двести рублей «на чай».

— Слушай, а чего это у тебя над бровью? Татуировка что ли? — спросил он.

— Да…

— В «малолетке» что ли был?

— Чего? — переспросил я.

— В колонии сидел?

— Нет, что вы…

— А я подумал… наколка такая, — усмехнулся мужик. — На работу же не устроишься!

— Устроился же, — возразил я.

— Ну да. Ладно, бывай…

Хозяин «Кадиллака» был далеко не первым, кому не давала покоя татуировка на моем лице. Над бровью я изобразил сочетание цифр — 666. И сделано это было специально. Как раз для того, о чем говорил мужчина на автомойке: «на работу не устроишься!». Я прекрасно понимал, что с таким лицом не смогу попасть, например, в офис или в магазин; в банк или школу. Я уничтожил эту дорогу для себя. Сжег мост, по которому смог бы сбежать обратно. Мне не хочется быть планктоном. Я и не дам себе шанса им стать.

Этот мужик, солидный и успешный, глядя на меня, наверное, думал, что осчастливит своими «чаевыми». Быть может, он сейчас едет в своем намытом до блеска «Кадиллаке» и думает: «Этот странный парень просто молод. Пройдет время, он одумается, сведет наколки, закончит институт, найдет нормальную работу». Станет как все…

Не станет. Я помню, как пришел домой из тату-салона. Мне очень нравилось то, что я сделал. И хотелось показать маме свой новый облик. Лишь увидев ее глаза, я понял, что это было громадной ошибкой. В глазах пронеслась картина, где я, словно маленький пятилетний ребенок, опустив глаза, получаю от нее нагоняй. Но… мама оказалась мудрее. Она сказала: «Тебе идет, Алишер. И если нравится, пусть будет так».

Мама знает, что мир не должен быть таким, как хочется только ей. И я, ее собственный сын, могу стать тех, кем захочу. Она примет мой выбор. И за это я всегда буду ей бесконечно благодарен.

Все, кто богат, молод и силен сейчас, однажды обрастут сединами. Музыку, которую они любили, под которую танцевали и признавались в любви, их дети и внуки назовут скучным ретро. Они, наконец, поймут, что мир ничем им не обязан. И вся напыщенность, с которой они шли по жизни, превратится в ничто. На их место придут другие, но более молодые и сильные. И создадут новый мир. А потом их сменит другое поколение со своими правилами. И так будет всегда. Так стоит ли относиться ко всему так серьезно? Может, лучше, просто прожить отведенное время с удовольствием?

— Да уж, удовольствие… стоять по щиколотку в грязной пене… — пробормотал я, вернувшись из мыслей к реальности.

— Алишер! — окрикнул меня Фархуд, пожилой узбек-автомойщик. — Иди на кассу, зарплату дают.

— Ну, хоть что-то хорошее… иду!

— Это что, все что ли? — недоуменно сказал я, пересчитывая выданные администратором деньги. Это была моя зарплата за неделю. В хороший день на площади с гитарой я зарабатывал в три раза больше.

— Ну да… — ответил администратор, сверяясь с табелем.

— П****ц! — резюмировал я.

Следующие три минуты, когда я, матерясь, переодевался в маленькой каморке, служившей нам раздевалкой, стали последними в карьере автомойщика. Я твердо решил, что больше никогда не стану заниматься подобной работой. Это было до абсурда бесполезное занятие.

Но, куда же мне идти? Снегопад закончился, к вечеру температура опустилась ниже нуля, асфальт покрылся тонкой корочкой льда. Я просто шел по улице без какой-либо цели или конечной точки маршрута. Карина не брала трубку. Домой идти тоже не хотелось. Мама уехала в очередную командировку, а находиться в квартире с отчимом и маленьким братом совсем не хотелось. Была, конечно, надежда покататься на скейте у здания администрации — на маленькой площади всегда быстро чистили асфальт. Я решил зайти домой, взять «доску» и отправиться туда.

Пару лет назад, на прогулке, я случайно потерял ключи от дома. Мама, узнав об этом, решила поменять замок во входной двери. Это событие, пожалуй, стало одним из главных в моей жизни. Дорогой импортный механизм открывался абсолютно бесшумно, не в пример старому, поворот ключа в котором я слышал, даже сидя в комнате в наушниках. Я смог уходить из дома и возвращаться в любое время дня и ночи. Мама и отчим, привыкшие к тому, что большую часть времени я провожу, закрывшись в своей комнате, не замечали моих отлучек.

И в этот раз никто не услышал, как я тихонько вошел в квартиру, прошмыгнул в свою комнату, взял со стола недоеденный утром бутерброд, прицепил к рюкзаку скейт и снова отправился на улицу.

Я оказался прав — асфальтовое поле у администрации уже почистили. Скейт легко скользил по тонкой корочке льда, которая, словно зеркало, отражала свет ярких фонарей. Правда, минут через пятнадцать, я уже сидел на скамейке, потирая ушибленный при падении локоть — здесь, и правда, было очень скользко.

— Привет, братишка! — неожиданно я услышал чей-то голос. — С «доски» упал?

— Ну да… — ответил я, повернув голову.

Рядом стоял какой-то парень, на вид — мой ровесник. Похоже, мы были знакомы, но мне никак не удавалось вспомнить — кто он? Возникла неловкая пауза — не мог же я просто сказать, мол, чувак, ты кто такой вообще?

— Извини, я не представился, — нарушил молчание собеседник. — Меня Стас зовут. Я тебя видел несколько раз на площади, когда ты на гитаре играл.

— Ааа… понял. А я — Алишер.

Мы пожали друг другу руки. Стас присел рядом на скамейку, закурил и угостил меня сигаретой. Я заметил, что из рюкзака моего нового знакомого торчат барабанные палочки. Стас, кажется, поймал мой взгляд и сказал:

— Я на ударных играю. У нас с ребятами группа есть — ЗСД. Может, слышал?

— Нет, — честно пожал плечами я.

— Ну, как есть… — улыбнулся Стас. — У нас вокалиста два недели назад в армию забрали. Я случайно шел, узнал тебя и подумал — может, ты к нам на репу заглянешь как-нибудь? Попробовали бы поиграть вместе.

— А что? — задумался я. — Можно…

— Вот и отлично! — обрадовался мой новый знакомый. — У нас песен шесть своих есть, каверы играем. У басиста сосед админом в «Планете» работает, так что мы там выступаем иногда.

Точно! Меня вдруг осенило. «Планета» была одним из двух баров в нашем городе, где выступали начинающие рок-музыканты. Кажется, там я однажды слушал эту группу.

— А почему ЗСД? Это же в Питере? — удивился я. Так называлась питерская автомагистраль — Западный Скоростной Диаметр.

— Не… — улыбнулся Стас. — У нас это расшифровывается как «З*****о Сидеть Дома»!

— Огонь! — засмеялся я.

Мы договорились о встрече. Ребята репетировали на старой ткацкой фабрике — она закрылась еще в середине 90-х, теперь многочисленные помещения сдавались в аренду. В одном из бывших цехов, как рассказал мне Стас, были обустроены три небольших комнатки, куда ребята и приходили репетировать.

Я шел по вечернему городу, шаркая ногами по замерзшим лужам. Мне казалось тогда, что нет ничего лучше этого — просто идти по улицам и мечтать. Я закрывал глаза, представляя, как выхожу на сцену под восторженные крики толпы. Подключаю гитару, беру первый аккорд, звук которого утопает в шуме голосов. Мне хотелось молчать, стоя на сцене — чтобы переполненный зал пел мои песни вместо меня. Ведь зрители, конечно, уже знают слова наизусть. А потом, когда мы начинали играть медленную композицию, в зале загорались фонарики; и тысячи огоньков превращали зрительный зал в звездное небо, на которое я смотрел, словно оказавшись в безоблачную ночь высоко в горах, где до небес, кажется, можно дотронуться рукой.

Мне казалось, что все это случится со мной очень скоро. Я с улыбкой вспоминал сегодняшнюю смену на автомойке. Она казалась такой далекой, словно это было тысячу лет назад. Я представлял, как сижу под софитами в телестудии и рассказываю ведущему о том, каким был мой путь. С улыбкой вспоминаю обветренные руки, грязную мыльную пену и…

— Куда ты лезешь?! Идиот! Не видишь — красный свет!

Вместо улыбающегося телеведущего передо мной возникло искаженное злобой лицо таксиста, под машину которого я едва не попал. Задумавшись, я не обратил внимания на светофор и вышел на дорогу на красный свет.

— Тихо, дядя, извини, задумался…

— Задумался он, б***ь… — негодуя, таксист, резко нажал на газ и шумно умчался.

А время, между тем, было уже позднее. Мне совсем не хотелось думать об этом, но завтра в универе первой парой стоял семинар по социологии. Наверное, стоило хотя бы немного к нему подготовиться. Я решил отправиться домой и попробовать что-то почитать. Вроде в группе скидывали какой-то материал.

По дороге я зашел в интернет, но вместо университетской группы набрал в поиске сообществ: «ЗСД». Пролистав вниз, нашел то, что искал. «Рок группа ЗСД» — гласило название. В эту секунду на экран моего телефона упала снежинка. Она моментально растаяла, оставив крупную каплю воды ровно на том месте, где было указано количество подписчиков. Я открыл рот от удивления — 7 миллионов?! Да не может этого быть! Но, смахнув каплю, понял — она исказила цифру, отразив несколько нулей. В группе было семьсот человек. Ну, что же — для начинающей группы в небольшом городе очень приличная цифра. А, может быть, чем черт не шутит, однажды я проснусь и на самом деле увижу количество подписчиков в 7 миллионов человек? Мечты, мечты…

Я просмотрел несколько фотографий, а потом экран неожиданно погас — сел аккумулятор. Так и не добравшись до материалов по социологии, я спрятал телефон в карман и побрел домой.

— Карина? Привет, ты как здесь?

Еще издалека, подходя к дому, я заметил, что у подъезда на скамейке кто-то сидит. К моему удивлению, это оказалась Карина.

— Привет, — грустно ответила она. — С мамой поругалась…

— Понятно… — я присел рядом и обнял ее. — Из дома ушла?

— Ага…

Я вытащил из кармана сигарету. Мы молча закурили. Карина понимала, что пригласить ее к себе я не могу — вряд ли отчим будет этому рад. Мы просто сидели на обледеневшей скамейке и глядели на звезды. Снегопад закончился и небо, переставшее скрываться за облаками, было так похоже на мою мечту — сотни и тысячи фонариков в зрительном зале…

— Слушай, Алишер, я хотела тебе предложить — пойдем сейчас к Даше? У нее родители уехали, там ребята собрались…

— А чего сама не пошла? — спросил я.

— Не хочется одной, — ответила Карина. — Там ребята незнакомые. Мне с тобой спокойнее.

— Пойдем тогда, а то я, честно говоря, замерз уже… — я протянул Карине свою ладонь, помогая подняться со скамейки. Хрен с ней, с этой социологией…

К Даше, Карининой подруге, мы шли долго, наверное, минут сорок. Я окончательно замерз, поэтому был невероятно счастлив оказаться в теплой квартире. Там шумели гости, в комнату и кухню, набилось человек двадцать. Распределившись по компаниям в три-четыре человека, ребята пили пиво и вино, курили кальян; на кухне кто-то играл на расстроенной гитаре «Звезду по имени Солнце». А мне жутко хотелось есть и спать — сегодняшний день был долгим.

Карина раздобыла пару кусочков пиццы, а я забрал половину бутылки вина у какого-то парня, уснувшего в кресле в нелепой позе. Кажется, ему уже хватит. Через час я с трудом удерживал опускающиеся от усталости веки. И, чтобы не уснуть, тихо подпевал парню, играющему на гитаре частушки под мотив «Все идет по плану»:

Шел я мимо мавзолея и в окне увидел х**.

Это дедушка наш Ленин шлет воздушный поцелуй.

— Кому че, кому ниче. Кому х*** через плечо… — вяло бормотал я.

— Алишер, пойдем…

Услышав голос Карины, я прервал свои вокальные упражнения и вместе с ней вышел из комнаты в коридор. Оказалось, что в квартире есть еще одна комната — спальня Дашиных родителей была закрыта на ключ, чтобы избежать разгрома собравшейся компанией. Карина смогла уговорить подругу, и Даша позволила нам переночевать там.

— Только аккуратнее, ладно? А то родители меня убьют! — сказала Даша, пропуская нас с Кариной.

— Спасибо! — улыбнувшись, Карина, поцеловала подругу. Я выразил благодарность молчаливым рукопожатием.

Засыпая рядом с Кариной, я отчего-то совсем перестал думать о сцене, которая мерещилась мне весь вечер. Пока мы шли от моего дома, я прожжужал подруге все уши о сегодняшней встрече со Стасом, о группе, в которую меня пригласили поиграть. Но теперь в моем воображении оживал образ дома, нашего с Кариной дома, в котором мне хотелось оказаться. Двухэтажный, обязательно с бассейном во дворе. Надо будет поставить какую-нибудь беседку или навес, где можно жарить мясо на огне. И терраса. Я очень хочу, чтобы в доме была терраса. Где по ночам мы сможем смотреть на звезды.

Мне тогда казалось, что до всего можно дотронуться рукой. Что утром я открою глаза не в спальне Дашиных родителей, где мы случайно нашли приют на сегодняшнюю ночь, а в собственном большом доме. Звуки, доносившиеся из соседней комнаты, становились все тише, я проваливался в сон, чувствуя на своей груди теплую ладонь Карины. И, конечно же, мне в голову даже не пришла мысль поставить на зарядку севший телефон. Поэтому о двадцати шести пропущенных звонках от отчима я узнаю только утром.