Алишер. Backstage

Максим Салос

Его имя знают все. Он молод, богат и знаменит. Его песни взрывают интернет. Кто он? Гений? Провокатор? Или всего лишь продукт эпохи социальных сетей? Такой могла бы быть история самого успешного артиста рунета.

Глава 1

Урок истории в педагогическом университете — не самое худшее, что может произойти с человеком утром понедельника. Особенно, если накануне лег спать в пять утра. Павел Валерьянович, наш преподаватель, мне даже нравился. Ему было, наверное, лет тридцать пять; в отличие от других учителей он не носил строгих костюмов, а предпочитал появляться на лекциях в простых джинсах и рубашке. И даже носил в левом ухе небольшую серьгу. Видимо, склонность к «неформату» позволяла историку не обращать внимания на синие дреды, украшавшие мою голову. И это было хорошо, потому что от других, более консервативных преподавателей, я часто выслушивал нотации по поводу моего внешнего вида.

Чтобы не уснуть, я подпирал голову кулаком левой руки и даже пытался вести конспект. Правда, не очень удачно — в моей тетради была записана только тема лекции: «Иван Грозный. Опричнина».

— И вот когда войска Ивана Грозного, разграбив Великий Новгород, подошли к Пскову, по преданию, навстречу им вышел юродивый Никола. Царь, считавший себя человеком глубоко верующим, решил его выслушать. Никола предрек Ивану страшную участь, если тот посмеет тронуть жителей Пскова…

— Павел Валерьянович, можно вопрос? — послышался голос из аудитории.

— Конечно, спрашивайте, — ответил историк.

— Вы сказали «юродивый»? Что это значит?

— Юродивый? Вы не слышали? — удивился преподаватель. — Юродивый — производное от слова «урод». Так называли людей, которые вели себя как… как безумные. Но это не психическое расстройство, а сознательный выбор. Таким образом человек пытался обличить пороки общества, это язык правды. И в данном случае за право высказывать то, что он считает нужным, юродивый платил своей жизнью. Эти люди отказывались от всего — от дома, материальных ценностей, даже от собственной личности. В христианстве юродство, можно сказать, высшая степень аскезы, т.е. добровольное самоограничение.

— А какой в этом смысл?

— Какой смысл? — повторил вопрос историк. — Ну, например, в случае с Иваном Грозным и его походом на Псков, юродивый Никола спас жителей целого города, если верить легенде. Простой человек ведь не мог ничего сказать царю, который считался наместником бога на земле. А «безумец» юродивый, как считалось, был ближе к богу, чем сам царь. Таким образом, Никола мог не только иметь собственное мнение, но и высказывал его вслух. Что в то время было невиданной роскошью.

— А сейчас есть такие люди? Ну, юродивые?

— В том виде, что существовали раньше, нет. Но, кое-кто считает, что некие, скажем так, черты юродства, сохраняются в искусстве — в литературе, особенно, сатирической; в театре, кино, музыке. Да, пожалуй, я соглашусь, в сфере искусства это возможно. Принять на себя образ безумства, чтобы тем самым донести что-то до общества. Да, считаю, это возможно…

— Слышь, Алишер, — Денис, сосед по парте, ткнул меня в плечо, — а ты, что, типа, тоже уродивый? Ты же на гитаре про пиво песню играл, да? Значит, изобличаешь пороки общества?

— Не «уродивый», а «юродивый», Денис, — нервно отмахнулся я. При слове «пиво» мне стало нехорошо. Учитывая, что сегодня ночью я выпил, кажется, три литра, это неудивительно.

Черт возьми, как же хочется спать… И, как назло, у мамы сегодня выходной. Поэтому отоспаться дома вместо лекций не получилось. Оглянувшись вокруг, я понял, что добрая половина лиц в аудитории мне до сих пор была незнакома, хотя уже заканчивалась осень. За три месяца на учебе я появился, наверное, раз десять. И, чем ближе к сессии, тем больше казалось, что карьера педагога не для меня.

Мне здесь скучно. Неужели, весь этот огромный и сложный мир придуман лишь для того, чтобы мы ходили в школу, потом в институт, затем устроились на работу, а через сорок или пятьдесят лет легли в могилу? И что? Это все? Следовать глупым правилам? Быть таким же, как все? И чем больше в моей голове возникало вопросов, тем отчетливее где-то внутри просыпался мой личный Тайлер Дерден, который кричал: «Какая же это чушь! Я хочу показать тебе настоящий мир!». Вот только дороги к нему я пока не знал…

— Алишер, спишь что ли? — снова толкнул меня Денис. Кажется, я и вправду задремал.

— А? Чего? — ответил я.

— Тебе передали…

Денис протянул мне сложенный в несколько раз листок. Я развернул его. На вырванной из тетради странице было написано: «Привет. Видела вчера на площади, как ты играл. Давай погуляем после занятий?».

— От кого это? — спросил я соседа.

— Да хз… — пожал плечами Денис. — Мне тоже передали…

Я оглянулся, вновь изучая аудиторию, и встретился глазами с миловидной брюнеткой, сидящей за партой у стены. Она улыбнулась и помахала мне рукой. Очевидно, записка была от нее. Я отрицательно покачал головой. Девочка обиженно надула губы и принялась что-то шептать на ухо своей соседке. Наверное, рассказывает, что у меня маленький…

— Ну что там? Что там? — прервал мои мысли Денис.

— На свидание хочешь пойти? — ухмыльнулся я.

— С кем? — поднял брови Денис.

— Вон та девчонка, похоже, свободна. Подкати на перемене…

— А что? — сосед с любопытством вытянул шею, рассматривая брюнетку. — Может и подкачу…

После истории я вышел на улицу и, зайдя за ограду института, закурил, разглядывая бензиновые разводы в луже. Осень заканчивалась и, кажется, решила вылить на город всю оставшуюся в облаках воду.

— Ну, как успехи? — спросил я подошедшего Дениса.

На самом деле, вопрос можно было и не задавать. Друг недовольно потирал покрасневшее, видимо от пощечины, лицо и, беззвучно ругаясь, попросил сигарету.

— Дикая какая-то… — закуривая, пробормотал Денис.

— А ты, наверное, ее сразу в кровать к себе пригласил? — усмехнулся я.

— Долгие проводы — лишние слезы… или нет… бери быка за рога, — каламбурил Денис, — короче, решил не откладывать дело в долгий ящик. Зато сразу выяснил, что мы с ней не пара. Видишь, какой у меня подход? И не надо по свиданиям лишний раз таскаться.

— Но в душе — ты романтик?

— Ну, конечно, Алишер, — засмеялся сосед. — Просто она не в моем вкусе.

— Угу, так и подумал.

— Ладно, я полетел. У меня еще дела сегодня.

— Давай…

Мы попрощались, Денис поспешил на остановку, к которой как раз подходил автобус. А мне спешить было некуда, поэтому я решил идти на площадь пешком.

Если представить, что я внезапно оказался героем какого-нибудь фильма, то, наверное, к моей прогулке монтажер мог бы добавить мелкий дождь. Это могло выглядеть красиво — одинокий похмельный герой, неспешно бредущий по улице с гитарой на плече. Я шел бы нарочно медленно, чтобы прохожие обгоняли меня на узком тротуаре, недовольно оглядываясь, словно именно я являюсь той причиной, по которой они сегодня не в духе. Кто-нибудь бы толкнул меня плечом, показал средний палец, и крикнул что-то обидное. Но…

Но все совсем не так. На улице не было никакого дождя, не спешили по делам прохожие, а я лишь щурился от порывистого ветра, поднимающего пыль с обочин.

Я шел в центр, на площадь, где уже несколько вечеров подряд играл на гитаре, чтобы немного подзаработать. Эта идея пришла мне в голову недавно, когда разочарование очередной работой вылилось в скандал с начальником и немедленное увольнение.

Помню в детстве, лет в десять или одиннадцать, я, как и многие сверстники, увлеклись рэпом. В нашей компании особенно почитался американский рэп. Именно музыка чернокожих из бедных кварталов, злая и агрессивная, вдохновляла нас. Тогда я учился в элитной гимназии и неплохо знал английский. Это позволяло мне лучше понимать музыку, которую мы слушали. О чем пели эти парни? О своей жизни, об улицах, на которых выросли, о бедных семьях, в которых иногда не хватало денег на еду. Они рассказывали, как воровали еду в магазинах, не в силах терпеть голод, продавали наркотики на улицах, в надежде выбиться в люди…

О чем это я? Мы ведь были другими. На наших улицах не стреляли по прохожим из бойниц тонированных пикапов, но в деньгах мы нуждались не меньше, чем герои любимых треков. И каждый решал эту проблему по-своему.

Моя мама хорошо зарабатывала. Среди сверстников я даже считался «мажором». Но просить у нее денег с каждым годом становилось все сложнее. И нет, дело не в том, что мама не могла их дать. Мне не хотелось просить. Я взрослел, годам в шестнадцати стал проводить на улице с друзьями намного больше времени, чем дома. Дома было нечего делать. Отец не жил с нами, мама снова вышла замуж, от отчима у меня появился младший брат, с ним постоянно сидела няня… в общем, я чувствовал себя чужим, и уходил гулять на улицу. А с пустым кошельком в компании друзей было скучно — мы пили пиво, покупали сигареты. Короче, окончив школу, я решил, что не буду просить у мамы денег, потому что не смогу честно ответить на ее вопрос: «Алишер, на что ты хочешь их потратить?».

В нашем городе курьеру за рабочий день платили триста пятьдесят рублей. Если постараться, можно было заработать четыреста. Я устроился в первую контору, куда брали ребят, вроде меня. И после универа, запихнув в сумку письма и посылки, отправился разносить их по офисам и квартирам. Меня хватило ровно на три дня. Однообразность работы угнетала. Ее бессмысленность раздражала. Я понял, что денег тут не заработать.

Однажды, когда вечером мне в очередной раз не хотелось идти домой, я в одиночестве катался на скейте и, чтобы перейти дорогу, спустился в подземный переход. Там мое внимание привлек уличный музыкант. Прохожие едва обращали на него внимание, лишь некоторые из них замедляли шаг, чтобы послушать, о чем он поет. Но, главное было в другом — перед музыкантом, на потрепанной картонке, лежала шапка, в которую бросали деньги. Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять — этот парень зарабатывал намного больше, чем я, разносящий письма и посылки. И, если бы у меня все же получилось оказаться в кино, то режиссер наверняка бы вставил в кадр торжественную музыку. Или хотя бы показал, как возле моей головы зажигается лампочка. Это был момент истины. Дома у меня лежали электрогитара и маленький комбик. Осталось только купить батарейки и тоже смогу зарабатывать, как этот уличный музыкант. В тот вечер я схватил скейт подмышку и побежал домой, почему-то не догадавшись, что на «доске» ехать было бы намного проще и быстрее.

На следующий вечер я спустился в подземный переход в пяти минутах ходьбы от моего дома. На перекрестке двух улиц находились магазины, остановка автобуса, поэтому людской поток не иссякал до позднего вечера. Но, едва я расчехлил гитару, словно из-под земли, передо мной возник мужик лет сорока с испитым лицом. Он, придерживая висящий на плече баян, сообщил, что «это его переход» и, если я появлюсь здесь снова, баянист проломит мне череп. Ретироваться, убрав гитару обратно в чехол, пожалуй, было самым правильным вариантом. Что я, собственно, и сделал.

— Алло? — погрузившись в мысли, я не сразу сообразил, что у меня в кармане, похоже, уже давно звонит телефон.

— Привет, Алишер. Как твои дела? — в трубке раздался знакомый голос.

— Привет, Карина. Нормально, пары кончились. Иду на площадь поиграть. Ты придешь?

— Да, приду. Но только попозже. Мама забыла ключи, придется ее дождаться.

— Ладно, — пытаясь не выдать расстройство, ответил я. — Позвони, как соберешься. Или, даже лучше, просто приходи. Я играть буду, не смогу ответить.

— Хорошо, до вечера.

— До вечера…

Наверное, нет в мире другого человека, чей голос в трубке дарил бы мне такую же радость. С Кариной я познакомился случайно, в компании приятелей. В тот вечер меня не покидало ощущение, что мы уже давно знакомы, но отчего-то забыли друг о друге. И, чтобы привлечь внимание девушки, я сыграл на гитаре песню, вставив туда ее имя. После вечеринки мы обменялись контактами и… наверное, дружили… я не знаю, каким словом лучше описать наши отношения. Мы просто общались, но, если кто-то спрашивал: «Алишер, у тебя есть девушка?», я всегда с уверенностью отвечал: «Да!». И поэтому сегодня отказал однокурснице, приглашавшей меня на прогулку.

Кстати, именно Карина предложила мне играть на площади, когда я рассказал ей о своей неудаче в подземном переходе. И оказалась права. На площади, рядом с фонтаном, я чувствовал себя спокойно — здесь мне не угрожали дикие баянисты. И в первый же вечер, за пару часов, мне удалось заработать недельную зарплату курьера. Это было так круто, что я пригласил Карину в ресторан. И все сложилось бы идеально, если бы жлоб-швейцар не отказался пускать в заведение несовершеннолетнего парня с синими дредами на голове. Я хорошо запомнил гнев, родившийся во мне тогда. К счастью, Карина отнеслась ко всему проще и ее, кажется, совсем не расстроил фудкорт в торговом центре, куда мы отправились после неудачного похода в ресторан.

Ветер и песок… для уличного музыканта не придумаешь худшей погоды. От дождя еще можно спрятаться под навесом или деревом, а от пыли, попадающей в рот и глаза, не спастись. Может, сегодня вместо гитары стоило взять с собой шаманский бубен? И наколдовать погоду без ветра? Впрочем, ладно… еще только четыре часа. Буду надеяться, что скоро ветер стихнет, и я все же смогу начать свой маленький концерт.

Рядом с площадью есть небольшой скверик. По ночам там часто собираются любители выпить пива или чего покрепче. И, чтобы не попадаться на глаза полицейским, почитатели крепких напитков оттащили несколько скамеек на маленькую, скрытую деревьями и кустами, полянку. С площади ее совсем не видно. Именно там я решил расположиться, чтобы прикинуть музыкальную программу на сегодняшний вечер.

Мои выступления не были замысловатыми. Я знал на гитаре не так много песен, но и этого вполне хватало для уличных концертов. «Сплин», Виктор Цой, «ДДТ» — хиты, которые всем знакомы. Я выучил пять или шесть композиций, и просто играл их по кругу несколько часов подряд. Признаюсь, большого удовольствия это не доставляло, но, забегая вперед, скажу, что этот опыт оказался для меня очень полезен. И дело не только в деньгах, которые удавалось заработать.

Я побаивался, но мне очень хотелось попробовать исполнить свою песню. Хотя бы одну. Набраться смелости и вставить в свой концерт собственную композицию. Посмотреть, как воспримут люди. Мне почему-то казалось, что жизнь в городе замрет в ту секунду, когда я произнесу первые строки собственного сочинения. Мир остановится, все взгляды устремятся на меня. И я так и не смогу допеть свою песню, потому что прохожие станут хохотать и тыкать в меня пальцами, громко говоря друг другу: «Смотрите! Ну и идиот!». Я утешал себя мыслью, что каждый автор, наверное, когда-то проходил через этот страх и все в порядке. И, нервно покусывая кончик карандаша, не мог решиться — включать ли собственную песню в сегодняшний репертуар? Тем более, кое-какой неудачный опыт уже был…

Лет пять назад, мне тогда только исполнилось двенадцать, мы с другом решили снять рэперский клип. Придумали песню, пошли на детскую площадку, включили камеру на телефоне, и через несколько часов уже заливали видео на Ютуб. Мы решили, что утром проснемся знаменитыми. План удался лишь отчасти — о нашем клипе узнала вся школа. И еще долго нам приходилось выслушивать насмешки от старшеклассников. А что я мог им ответить?.. мне было двенадцать, и я мечтал стать рэпером.

Черт… кажется, телефон почти разрядился. Ладно, выключу пока, а то потом Карина не сможет дозвониться.

Я выглянул на площадь из своего убежища. Кажется, ветер стих. А, значит, можно начинать «рабочую смену». Но я решил подождать часов до шести-семи, когда площадь заполнится народом. Тем более, сегодня пятница, люди будут гулять допоздна и у меня наверняка получится неплохо заработать.

Вернувшись обратно на скамейку, я открыл чехол гитары, надеясь найти там книгу. Привычка читать осталась у меня с детства, когда я после школы ездил на автобусе к репетитору. В транспорте мне почему-то нравилось именно читать. Поэтому, на всякий случай, я держал при себе какую-нибудь книгу.

— Ну, давай, Алишер, — усмехнувшись, пробормотал я. — Удиви себя. Что ты припас на этот раз?

«Мастер и Маргарита». Я громко выдохнул, удивляясь самому себе. Почему-то из нескольких сотен книг, стоявших в шкафу у меня дома, в гитарном чехле оказался именно этот роман? Я решил сыграть в одну игру, хорошо знакомую с детства.

Правила были просты — следовало задать какой-нибудь вопрос, а затем открыть книгу в случайном месте и прочесть, что там написано. Это и являлось ответом. Ну, что ж, попробуем…

— Скажите, Михаил Афанасьевич, что меня ждет через пять лет?

Подняв голову к небу, я наугад открыл роман и, чуть покашляв, прочел:

«Слушай беззвучие, слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, — тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду… вот твой дом, твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься, и кто тебя не встревожит».

— Ну, что ж, — пробормотал я, — не самая плохая перспектива.

Кто же не мечтает о собственном доме? О месте, где наступает покой. Где после долгого дня можно забыть обо всем, что тревожит. Остаться наедине с родными и друзьями. Или, если хочется, остаться одному.

Я и не помню, когда последний раз был в своем доме один. Когда появился отчим, когда мама родила от него моего младшего брата, в нашей квартире всегда кто-то находился. Я мог уловить лишь редкие минуты, когда мама или няня гуляли с ребенком на улице. Но эти мгновения не доставляли удовольствия, потому что я знал, что они совсем скоро закончатся. И не научился наслаждаться ими. Вот, если бы и правда, у меня был собственный дом… где я мог бы оставаться один на вечер, на день, а, может быть, навсегда? Пожалуй, нет. Мне бы хотелось взять с собой кое-кого еще…

Однажды я рассказал Карине о том, что люблю читать. Среди наших сверстников это не очень распространено. Мне хотелось немного возвыситься в ее глазах. И во время наших встреч я стал показывать Карине книги, которые читаю. И, как будто случайно, в одной из них она обнаружила свою фотографию. Конечно, никакой случайностью это не было. Я специально распечатал несколько ее снимков и носил с собой, заботливо спрятав между страницами. Карина тогда ничего не сказала мне, но, кажется, план удался.

А еще мне очень хотелось написать для нее песню. Это же так круто — знать, что в мире есть искусство, посвященное именно тебе. И когда миллионы человек слушают композицию, ты точно знаешь, для кого она была написана. Правда, пока что у меня не очень получалось. Мне было стыдно даже перед самим собой, когда я писал сопливые романтические рифмы вроде «кровь-любовь», а что-то настоящее, закипавшее где-то в глубине сердца, отчего-то приобретало совсем другие оттенки, к которым я, похоже, еще не был готов. Это сложно объяснить словами, но…

Это чувства, которые переполняют сердце, когда в пять утра идешь с любимой по едва освещенной фонарями улице, потирая разбитую губу, потому что десять минут назад ты отбивался от отморозков, которые решили пристать к вам из-за того, что им не понравилась прическа или одежда. Тело еще трясет от адреналина, а девушка держит твою руку и впервые дарит поцелуй. Но ты прекрасно знаешь, что завтра мир все равно останется таким же, каким был сегодня. Жестоким и серым. И больше всего на свете хочется взорвать его к чертовой матери, чтобы никогда не видеть злобных пьяных лиц, несвязно бормочущих: «А ты че? Кто по жизни будешь, а? Че такой невнятный? Это че у тебя в ухе, серьга что ли? Ты п****р, что ли?». Мир, в котором вы завтра не встретитесь, потому что твоя шестнадцатилетняя подруга после уроков пойдет на работу и будет прятать зарплату от матери, которая перероет весь дом в поисках денег на бутылку. И тебе захочется взять и увезти ее из этого ада, но ты не сможешь, потому что сам всего лишь подросток. В твоем сердце будет кипеть гремучая смесь огромной любви и огромной ненависти ко всему, что мешает стать счастливыми. И ты никогда не забудешь минуту расставания, и еще долго будешь скрежетать зубами, пытаясь уснуть в собственной кровати.

Скоро рассвет, выхода нет. Ключ поверни и полетели!

Мой жалкий гитарный комбик, работающий от шести батареек, издавал ужасные звуки. Но мне было все равно. В этот вечер я пел. Кажется, впервые по-настоящему пел, понимая и чувствуя каждое слетавшее с моих уст слово. И песни, исполнявшиеся по третьему или четвертому кругу, звучали как в первый раз. К черту песок, к черту ветер. Сегодня я хочу петь.

Я закрывал глаза, мне было все равно — слушают меня или нет. Совсем неважно, сколько денег положили в мою шапку. Сегодня в сердце столько грусти, что мне нужно либо напиться в хлам, либо петь. И, кажется, я понял, что спеть свою боль так же сложно, как испить. Но разница все-таки есть. И она огромна — утром ты проснешься без разрывающего изнутри похмелья.

Вот так, увлеченный игрой, я и не заметил, как площадь опустела. Часов в девять стало темно, а фонари почему-то не зажигались. Подсчитав прибыль, я улыбнулся — этих денег вполне бы хватило на то, чтобы сходить с Кариной в ресторан. Осталось лишь найти заведение, в которое меня пустят. Странно, но больше всего мне удалось заработать именно в тот вечер, когда я совершенно не думал о деньгах. А, может, вовсе и не странно?..

— Эй, пацан!

— Да? — ответил я, поднимая голову.

Передо мной стояли трое парней примерно моего возраста с пивом в руках. И, судя по голосам, банкет у них продолжался уже довольно давно.

— А ты, чего, слышишь, на гитаре играешь здесь? — спросил один из них.

— Ну, да, играю…

— А «Мурку» сыграй нам, а? — загоготал другой.

— Я не умею, — ох, не нравились мне эти ребята.

— А почему не умеешь? А чего ты тогда играешь?

— Разное… «Сплин», «Кино»…

— А, слышишь, Толян, — парень с синей наколкой на пальце ткнул друга кулаком в плечо. — Он из этих, патлатых… хэви-метал, там, и вот это вот… а чего ты, пацан, нормально заработал, да?

Парень, которого назвали Толяном, протянул руку к шапке, в которой лежали деньги, и бесцеремонно вытащил оттуда несколько купюр.

— Серый, — сказал он другу, протягивая деньги, — на пузырь «белой» хватит нам?

— Не, — улыбаясь, а, вернее, оскалившись, Серый выхватил шапку из моих рук. — А вот этого хватит.

— Отдайте деньги! — громко сказал я.

— Чего он сказал? — переспросил у приятеля Толян.

— Про деньги говорит, — подыгрывал ему Серый.

Третий парень, до этого не сказавший ни слова, подошел к чехлу, на котором лежала моя гитара, и взял инструмент в руки. Мне было противно и мерзко видеть, как он трогает гитару.

— Положи на место! — сказал я.

Но парень и не думал слушать. Тогда я толкнул его в грудь и выхватил инструмент из рук. Этого они и ждали.

— Э, слышишь, — оживился Толян, — вот и косяк за тобой. Мы культурно подошли побеседовать, а ты толкаешься, буровишь тут. Серый, что делать с ним будем?

— В зубы дать бы надо! — Серый подошел ко мне, я рефлекторно сделал шаг назад.

— Ну, ладно, чего ты? — парни продолжали разыгрывать свой спектакль. — Добрый я сегодня, понял?

— Значит, деньги у тебя забрали за косяк твой, понял, нет? — продолжал мне истолковывать свои «понятия» Серый. Я лишь молчал в ответ.

— Так что не быкуй больше на улице, ананас! — загоготал Толян, обратив внимание на мои дреды.

— Да пошел ты, козел! — не выдержал я.

Через несколько минут я сидел на холодном асфальте, потирая разбитую бровь, и глядел вслед уходящим с площади гопникам. Они уходили спокойно, не разбегались, громко смеялись, видимо, радуясь, что смогут сегодня нажраться в хлам на украденные у меня деньги. Парни чувствовали безнаказанность. Ведь в этом мире намного проще быть такими, как они.

Еще минут через двадцать на площади появилась Карина. Ее мама задержалась на работе, поэтому девушка только сейчас смогла выйти из дома. Мы вышли на улицу и, в свете фонарей, Карина рассматривала синяк на моем лице.

— Знаешь, Алишер, могло быть и хуже, — пожав плечами, сказала она.

— Куда уж хуже… — пробормотал я.

Гопники отняли мои деньги, разбили бровь, а, самое главное, сломали гитару. Это был подарок от мамы. Она привезла инструмент несколько лет назад из заграничной командировки. Гитару я очень любил, но теперь от нее остались лишь жалкие осколки.

— Г******ы, — ругался я, выпуская облако табачного дыма.

— Не расстраивайся, — утешала Карина. — Ты же можешь попросить маму купить новую гитару, правда?

Знаешь, это ведь кажется таким простым — попросить. Тем более маму. Тем более, когда она хорошо зарабатывает. Но я не мог. Вернее, мог… но не хотел. Понимаешь, важнее всего для меня свобода. Одно дело получить в подарок от мамы гитару, когда тебе четырнадцать лет. И совсем другое — сейчас, когда я уже считал себя взрослым.

О какой свободе можно было мечтать, когда для счастья тебе нужно кого-то просить? Нет… я должен разобраться с этим сам. И вот тогда строки о свободе, спетые мной, приобретут смысл. Я до сих пор верю в это.

— Нет, Карина, просить мне не хочется, я как-нибудь сам разберусь, — улыбнулся я.

— Ну, ладно, — ответила девушка, — можно я хотя бы угощу тебя кофе?

— Я бы лучше пива выпил, — честно признался я.

— Алишер! — укоризненно покачала головой Карина. — Тебе вчерашнего мало было? Кто мне утром жаловался, что его тошнит?

— Ладно, ладно… кофе так кофе…