Жёлтые плитки

Максим Павченко

Мечты о прошлом: оказаться там на день, на час, на миг!.. Перенестись и вернуться обратно!Юный изобретатель Дэнивилл проходит через данный эксперимент. С помощью собранной им машины он попадает в город своего детства, а потом возвращается в настоящее. Сможет ли он побороть эмоции и вернуться к обычной жизни? Или детские впечатления и образы изменят его навсегда?«Жёлтые плитки» – роман о воспоминаниях, чувствах и ностальгии, о реакции человека на утраченное время.

Корректор Сергей Ким

Иллюстратор Ксенон

© Максим Павченко, 2022

© Ксенон, иллюстрации, 2022

ISBN 978-5-0059-1869-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

I

Говорят, еще несколько месяцев — и в Оле-Вивате появятся звездолеты. Планирование по этому вопросу уже ведется, появились даже первые, пока примитивные, модели. Предел высоты действия звездолетов будет зависеть от целей использования. Для городских полетов хватит и тысячи метров, для более дальних — космических — путешествий она будет больше искомой в миллионы раз. Обычным самолетам впору побояться конкуренции.

А вот кто ее точно не выдержит — так это машины. Вынужденные занимать нарасхват узкие полосы дорог и огороженные территории дворов, которые в принципе не бесконечны, — что они могут противопоставить звездолетам, которым любая крыша открыта?! И что говорить о большей компактности последних!..

В связи с этим особо интересным представляется вопрос, стоит ли считать самого человека машиной, или, вернее, стоит считать в какой мере, — поскольку в последнее время общее нивелирование чувственности человека и возрастание его независимости не вызывает сомнений. Машина есть автомат, человек автоматизировался настолько, что не терпит прежних идей, а новые еще не придуманы. Человек может и не придать значения утрате машин, его это не удивит, — потому что он и сам приобрел черты машины.

Тогда понятно, что звездолет — это как раз та новая идея, которая нужна человеку, — и вот почему о ней говорят.

II

— Я, правда, пока не очень понимаю, как там насчет безопасности, — заметил Рэдмонд Стай, вставая из-за стола с подносом, чтобы выкинуть оставшийся мусор. Молодому человеку еще не было тридцати; брюнет, довольно высокого роста, весьма обаятельный в чертах лица, он занимал в Институте должность старшего планировщика.

Его непосредственный подчиненный, а также верный помощник и друг, планировщик Тэликси Мин, или просто Тэл, еще продолжал обедать. Попутно он ответил:

— А что с ней?

— Да как-то ненадежно. Что, если эти звездолеты по первости будут падать?! Как насекомые от химии! — заявил Рэдмонд с ноткой солидности в голосе, садясь обратно за стол.

— Как самолеты?

— Ага!

Нашумевшие истории об упавших самолетах когда-то будоражили общественность Оле-Вивата. В этом смысле звездолеты многим казались надежным взглядом в будущее. Но не всем.

— В принципе, они ведь куда опасней, — подчеркнул еще Рэдмонд. — Во-первых, их будет больше, чем самолетов. Значит, и вероятность неисправности возрастет. И потом, как они будут летать не сталкиваясь?

Тэл, привыкший ухмыляться при подобных вопросах, насупился; обед его был закончен, он тоже пошел выкинуть остатки в урну, затем вернулся. Он был где-то на четыре года младше своего коллеги — посему, в сравнении с ним, казался легкомысленнее. Впрочем, своим родом деятельности увлекался еще как!

— Ты же знаешь, к чему все это, — произнес он весело.

— Ах! — сразу взбодрился старший планировщик и потрепал своего подчиненного по голове.

Тэл, и без того худой, как будто весь вжался в себя до плоскости, но произнес решительно:

— Да, человек — машина! Это уже определено!

— Неплохо, — рассмеялся Рэдмонд.

— Да что там? Ты же сам видишь, Рэд…

— Так-то я согласен, — перебил Рэдмонд, — и я вижу. Человек становится интереснее, лучше. Он все более независим от чувств…

— От чувств! — подняв кверху палец, прокричал Тэликси.

— Я так и сказал, — ласково заметил Рэдмонд. — Чувства были тормозом в других, более древних, городах. Там отдавались страстям, недугам, лжи и прочему. Мы отдаемся…

— Идеям!

— Да! От идей человек сейчас как раз и зависим.

— Ну так вот!

— Хотя… Это еще не доказывает, что человек — машина, — с некоторым стыдом заметил Рэдмонд.

— Хорошо, человек — биохимическая машина.

— Так лучше! — похвалил Рэдмонд.

— Да, нами управляют биохимические реакции, — гордо начал Тэл. — Только давай забудем, что машина — это штука на четырех колесах с мотором и двигателем. Понятие машины гораздо шире. Машина — это типичная универсалия, главное в которой — что она бесчувственна и способна выполнять автоматические операции. Человек же, получается, — усмехнулся Тэл, — вообще машина высшего порядка. Потому что она выполняет эти операции без постороннего принуждения.

Голос его, чуть высокий, то усиливался, то спадал. Тэл имел привычку увлекаться, говоря о машинах.

Рэдмонд же задумался.

— Получается, и всякие там звери — машины? — спросил он.

— Что ты имеешь в виду?

— Они тоже выполняют операции на автомате: кушают, охотятся, спят…

— Эти операции примитивны, — возразил Тэл.

— Но они доведены до крайнего автоматизма, — заметил Рэдмонд. — И притом развиты лучше, чем у людей. Гепард бегает быстрее всех!

— Это все, что он умеет, — отрезал Тэл.

Рэдмонд посмотрел на него с недоумением. Тэликси поспешил добавить:

— Они, может, и круты в этом — животные, — ухмыльнулся он, — но операции человека сложнее. Они не способны написать и пару слов. Человек проведет эту операцию в два счета.

— И все равно это не отрицает того, что животные — машины!

При этих словах Рэдмонд полуотвернулся. Тэл еще пытался что-то напеть ему про машины, но Рэдмонд его уже не слушал. Тэл заметил это:

— Что с тобой?

Рэдмонд попытался включить начальника перед Тэликси:

— Да, это известное заблуждение. Молодым сотрудникам… — тут он остановился, оглядел себя; потом последовал смешок, который поддержал и Тэликси, — свойственно иногда в процессе создания идей слишком гордиться человеком, собой, и не замечать иной мир, — здесь он резко остановился и помолчал. Потом вдруг вскрикнул: — Нет, не в том дело!

Подчиненный внимательно слушал его.

— Понимаешь, Тэл… Мне кажется, мы еще не до конца бесчувственны.

Едва ли Рэдмонд мог ожидать такой реакции, но Тэл тут же вскочил. Лицо его выражало воодушевление.

— Вот! Именно поэтому я собираюсь этим заняться! — воскликнул он, вытащил из кармана пиджака некий блокнот и бросил на стол.

Рэдмонд знавал проявлявшийся иногда пафос в действиях Тэла, потому отреагировал сдержанно:

— А, ты имеешь в виду последнюю планерку?

— Да, помнишь, ты мне рассказывал, что говорил профессор: планировщикам проанализировать новую идею, — человека как машины, — найти плюсы и минусы, доказательства и опровержения, предсказать затруднения по внедрению, выявить тенденции развития и перспективы и представить подробный отчет по работе старшим планировщикам, — здесь Тэл, конечно, уставился на Рэдмонда.

Тот замялся — эта идея еще не так сильно вертелась у него в голове, как следовало бы.

— И чем конкретно ты займешься? — скромно спросил он.

— Я выбрал доказательства и опровержения. Вот два столбца, — Тэл указал на таблицу в блокноте. — Я буду заполнять их по мере появления новых мыслей. По сути, доказательства идеи как раз и крутятся вокруг того, насколько бесчувственен человек. Так мы лишний раз и убедимся.

— Очень умно, — оценил Рэдмонд. Про себя он даже обрадовался выбору своего подчиненного, ибо Рэдмонду, как старшему планировщику, предстояло непосредственно внедрять идеи Института в город. Вопрос же о доказательности идеи казался ему краеугольным камнем — он принципиально считал, что эффективность работы напрямую зависит от того, насколько доказательна идея; это можно перевести просто: ему удавалось по-настоящему внедрить только те идеи, в которые верил он сам.

Идея человека как машины совпадала по времени с моделированием будущих звездолетов и рассматривалась центральной на ближайшие полгода, — поэтому работы предстояло много. И Рэдмонд это знал.

— Кстати, что там на часах? — он взял в руки лежавший на столе гаджет.

Прошло мгновение.

— Проклятье! Три часа! — Рэдмонд вскочил из-за стола, схватил свои принадлежности и потянул за собой Тэла.

Вскоре они уже вышли из столовой и помчались в Институт на собрание.

III

Город Оле-Виват — явное свидетельство проявляющейся популярности формы идеологического города-государства. В нем заметны те самые признаки, на которые опираются все без исключения сторонники данной формы. Поиски новых идей и идеологий, — говорят они, — это компенсация за то отсутствие чего-то по-настоящему стоящего, что делает скучной и бесперспективной жизнь граждан иных государств. Развитие понятия о человеке через различные идеи и мысли — таков противовес попыткам познать сверхъестественное, предпринимавшимся неоднократно в различных ипостасях, и всякий раз — безрезультатно. Наконец, особая деятельность специально созданных Институтов, «мозговой штурм» по созданию новых интересных идей — вот та изюминка, которая показывает значение и самобытность означенной формы.

Оле-Виват — это и просто развивающийся город. Он продолжает застраиваться, расширяться вместе со своими идеями. И на фоне этого развивается понятие о человеке.

Тезис легко подтвердить, если рассмотреть небольшую, но уже богатую историю «строительства пакетами», как это принято называть. При таком типе строительства не обсуждаются краткосрочные цели и не строятся единичные здания-точки; характернее определять цели по строительству как совокупность объектов, соответствующих определенной тенденции, моде, стилю. Основная такая тенденция одна — отказ от малоприятных глазу сооружений, да и всего того, что несет в себе странность, дисгармонию, уныние; отказ от всего грязного, потертого, размытого. Мало кто помнит, что первые объекты Оле-Вивата были не очень-то привлекательны. Нельзя назвать их уродливыми. Но выглядели они безвкусно, а некоторые даже и так, будто смотрели на них через непротертые очки. Что бы ни строили: школы, заводы, офисы, жилые дома, детсады — о красоте мыслей не было.

Почему?

Потому что когда-то нужно было просто начать строить город. Еще сто лет назад и о политическом направлении не задумывались — важно было создать новое жилое пространство для растущего потока жителей. И вот его создали. Унылость объектов не сильно бросалась в глаза, потому что тогда — сильнее, чем сейчас, — здания оттенялись зелеными массивами. Самих массивов было много! Лишь на некоторых трассах число объектов зашкаливало, — и тогда картина представлялась совсем безрадостной.

Но строительство росло, и таких объектов и трасс становилось все больше. И все они настолько слабо подчинялись какому-то стилю, — напротив, унынию, — что в уныние скоро стал погружаться весь город. По воспоминаниям жителей, в дождливую погоду Оле-Виват вообще напоминал всеобщего скорбящего.

Возможно, даже и все это явилось причиной принятия современной политики и переориентации на идеологический подход.

Но окончательно город стал преображаться перед появлением Институтов. Собственно, потом они и продолжат преображение как реализацию одной из идей, а в обязанность это вверят старшим планировщикам. Итак, долгосрочная цель — строительство по-настоящему привлекательных объектов — стала реализовываться. Яркие краски, четкость конструкций, внимание к деталям, широта и высота самих объектов, — и при этом простота сооружения — вот какие появились ориентиры в строительстве.

В новых условиях человек неминуемо почувствовал себя более комфортно. Он даже стал себя, что ли, больше уважать, ценить. А в научной среде ходила такая поговорка: «Подобное растворяется в подобном, прекрасное — в прекрасном».

Так и стало развиваться понятие о человеке. Человека признали гордостью, достоянием, — опять же, чем-то прекрасным; поняли, что все, что делается, должно радовать его и пробуждать желание жить; поняли также и то, что для перманентного интереса к жизни человеку необходимы новые идеи, и обязательно — чтобы они были доказательны и применимы.

Только где взять такие идеи? Строительство пакетами стало идеей само по себе. Но остановиться на этом — все равно что поставить под угрозу интерес к жизни у жителя Оле-Вивата. Житель этот — это ведь тот же современный человек, дитя всех времен, ставший независимым, все больше отрекающийся от чувств и менее подверженный страстям. Очевидно, что ему необходимо много идей.

Решением этого ключевого вопроса для идеологического города-государства стало создание Институтов.

К одному из таких Институтов направлялись Рэдмонд и Тэликси. Весь Оле-Виват поделен на несколько районов, и в каждом есть свой Институт. Район, где живут Рэдмонд и Тэликси, называется Молодежным.

Институт Молодежного района находится в северной его части — там, где проходит трасса 45, отсекающая от продолжения трассы 23 и 24, идущие прямо, севернее, за железную дорогу и приводящие через эту самую дорогу к району Привокзальному. Таким образом, к Институту можно добраться по трассе 45, которая проходит по всей северной части района с востока на запад и сворачивает на юг; другой вариант — для тех, кто живет в Привокзальном районе, — двигаться с трасс 23 или 24, но такой вариант уместен разве что для гостевых посещений, потому что сотрудники по установившейся практике обычно работают в тех районах, в которых живут. Третий вариант — трасса 58, отходящая от трассы 45 и проходящая параллельно и восточнее трассы 24 (и западнее еще одной железной дороги — второй границы района), но с продолжением на юг, — однако идти по ней — значит прийти в итоге к трассе 45. Такое же окончание маршрута поджидает и тех, кто двинется с юго-западных улиц, так как все они — по крайней мере, ближайшие — «впадают» в трассу 45.

Рэдмонд и Тэликси выбрали еще один — последний — вариант: они с портфелями в руках пошли дворами с южных улиц. Это наиболее удобный со стороны столовой путь, а еще он радует обилием деревьев и памятником Смеху в виде невысокого улыбающегося человечка на возвышении по правую сторону, близ трассы 45.

Но ранней весной маршрут оказался не так приятен, да еще осложнен: только вчера прервалась оттепель, и опять начались заморозки.

Позади осталась трасса 46, которую коллеги, конечно, перешли в неположенном месте, — и Рэдмонд, едва вступив в последний двор, раз в пятый посмотрел на часы:

— Сорок минут! Такого еще не… — он не удержался и мигом упал на лед, руками цепляясь за воздух.

Тэликси поспешил помочь.

— Рэд!..

— Проклятый лед!.. — выругался Рэдмонд, медленно вставая и выпрямляя спину. — Ай!

— Ушиб?

— Наверно… — Рэдмонд отдышался и добавил: — Это все из-за спешки…

После еще некоторой паузы, когда они уже продолжали идти, Рэдмонд разразился:

— Знаешь, в этом человек и впрямь как машина. Вечно куда-то спешит, занят, даже отдышаться не успевает. Разве только спит. Бесконечный механизм. А ему все цели дают.

Он заметил, что его коллега остановился.

— Ты чего?

Тэликси демонстративно достал блокнот и принялся записывать.

— Ты чего, сдурел? Время! — закричал Рэд, показывая на часы.

— Это же гениальная мысль! — возбужденно пробубнил Тэл, бегло делая запись. — Что за?.. — его ручка явно давала сбой на холоде, он принялся нервно чирикать. — Короче, первое доказательство человека как машины готово! — воскликнул он. — В первый столбец!

— Пойдем, — вздохнул Рэд.

Тот подтолкнул его, и они двинулись дальше. Тэл еще продолжал что-то писать, покуда они шли. Ручка продолжала его подводить. Тогда он принялся на словах объяснять Рэду, что если человек изо дня в день выполняет схожие операции, например, по работе, то он превращается в автомат, — и таким образом теряет чувственность. Рэд, может, и соглашался с ним, но был слишком озабочен временем.

Вот наконец они миновали возвышение справа, на котором стоял улыбающийся человечек. Они успели потереть ему на счастье нос. А впереди перед коллегами через сучья деревьев вдоль тропы открывалось синее здание Института.

IV

Оставалось только перейти трассу 45. Но здание Института уже блестело в своих синих стеклах, коими было отделано со всех сторон. Этот стиль соответствует тенденции строить только привлекательные объекты — их так пакетами и строили. Они считаются геометрически правильными, четкими, яркими, блестящими; в Молодежном районе их особенно много.

Институт шириной походит на стандартную школу, а ввысь тянется на четыре этажа; многие наслышаны о его глубоких подвалах. По бокам от здания — вспомогательные помещения, в один этаж, а слева к ним примыкает еще стоянка для машин. Позади Института располагаются различные склады и зеленые массивы, которые тянутся так до самой железной дороги.

Простейший путь внутрь Института — аккурат посередине, но Рэдмонд и Тэликси, перейдя трассу 45, направились сразу к левому крылу и, обогнув угол, пошли вдоль стоянки. Здесь они увидели в очередной раз две платформы неясного цвета, с характерным оттенком ржавчины, наклоненные под небольшим углом. Располагались они в черте стоянки и заметно возвышались над всеми машинами. Никто точно не мог сказать, для чего здесь эти платформы, но главное: как они вообще уцелели при всех существующих тенденциях?!

Рэдмонд и Тэликси об этом едва ли сейчас думали — они воспользовались тем, что со служебного входа в левом крыле, куда пускают только по пропускам, можно легко проникнуть на второй этаж и дойти до зала; еще минута — и они стояли у больших ярко-красных кожаных дверей.

Отсюда ясно слышался громкий низкий голос. Грегор Лерой, нет сомнений, — директор Института; лет около пятидесяти пяти, среднего роста, брюнет, с усами и бородой.

— Началось уже… — выругался Рэдмонд.

Лерой традиционно открывал собрания Института. Они проводились четырежды в году, и на них присутствовали все без исключения сотрудники. Значимее были только межинститутские собрания, по два в год, но в них участвовали только администрации всех Институтов и составы профессоров.

— Давай аккуратно, — шепнул Тэликси.

— Да знаю, — буркнул Рэд.

Только кожаные двери помогли коллегам бесшумно войти в зал. И все же, когда они пробирались к первым приглянувшимся пустым креслам, их услышали. Здесь произошли некоторые столкновения взглядов, только и всего. Затем Рэд и Тэл аккуратно сели — и чуть не замерли. Тэл лишь аккуратно достал свой блокнот с ручкой, Рэд — специальный планшет и электронный карандаш.

В зале царила сдержанная яркость. Она обеспечивала максимальный комфорт, потому как, с одной стороны, было очень уютно, а, с другой, данный тип освещения не мешал делать записи. Для большего удобства кресла были скреплены с дощечками, на которые обычно клали всякие гаджеты, тетради, блокноты и тому подобное.

Много писать не приходилось — разве что отмечались интересные идеи. И вообще, собрание представляло собой скорее череду отчетов (которые в устной форме предъявляли выступавшие на сцене) да отдельные монологические выступления наподобие того, что сейчас давал директор Института.

В этих выступлениях новые идеи и озвучивались. Впрочем, открывая очередное собрание, Лерой с этим пока не спешил:

–…и так как это первое собрание после принятия данной идеи, да и вообще первое собрание в этом году, то я хочу услышать сегодня в отчетах, как обстоят дела. Дозвольте я вам подскажу! — напутствовал он своим басом. — Мы тут зачастую произносим наше любимое слово — «универсалия», — потому как мы в принципе любим работать с универсалиями, — отметил Лерой с улыбкой. — Вспомните прошлогодние собрания и январское: культура, счастье, искусство, мораль… Вспомните наши размышления о неоморали! Все это — универсалии. Очевидно! Так вот, машина, — произнес он твердо, — это тоже универсалия. Типичная универсалия! И я предлагаю выступающим расширить свои представления о машинах!

Тэликси заулыбался — директор говорил ровно то же, о чем он толковал в столовой с Рэдом. Он был явно горд этим.

После директора на сцену вышла его заместитель, Роланда Фойи — высокая женщина сорока лет, со светлыми волосами, звонким голосом и мудрым решением в одежде. Это решение заключает в себе одновременно стиль и строгость. И то же относится к ее высказываниям.

Мнения о ней разнятся даже меж Рэдмондом и Тэликси.

–…вот я опять хочу вернуться к принятой идее, — решила она в середине монолога. — Конечно, она нова. Но, если мы ее приложим к какой-либо другой универсалии, выяснится, что она совсем не нова. Допустим, это будет искусство! — звонко, с возбуждением воскликнула Фойи. — Лично я давно убедилась, что в искусстве успеха добиваются два типа людей: таланты и красавчики. Рассмотрим истинных людей искусства — таланты. Кто они? Театральный актер, который проводит по две репетиции в день неделями и который повторяет один и тот же текст с утра до вечера, днем и ночью, шлифуя все свои слова, эмоции и движения, — это ведь похоже на машину? — обратилась Фойи к публике. — А рука художника, делающая взмахи кистью так, словно они доведены до почти абсолютного автоматизма, — не рука ли это машины?! Или пианист, играющий с закрытыми глазами в быстром темпе, — как мало в нем человека, когда он так играет!

Зал, заведенный Роландой Фойи, оживился.

— Опять бред какой-то сказала, — буркнул Рэдмонд.

Тэликси достал блокнот и пополнил первый столбец.

— Это не приходило мне в голову, — признал он с радостным откровением.

После выступления Фойи началась малоинтересная пора отчетов. Но она была необходима для понимания состояния, в котором находились принятые идеи.

Отчитывались сначала профессора, а потом контроллеры.

Профессора много говорили об идее человека как машины, следуя почину, данному Лероем и Фойи. Если среднее выступление длилось восемь-десять минут, то четыре-пять минут занимали размышления как раз о главной идее, а потом вспоминались идеи более ранние: обсуждали снова строительство пакетами, принципы неоморали, касались вопросов развлечений и нового гедонизма… В основном в отчетах профессора указывали на пути развития идей, придирались к деталям, апеллировали к условиям реализации идей, — то есть отчитаться конкретно и со всей строгостью они предоставили контроллерам.

Контроллеры в свою очередь мало что могли сказать по строгости об идее человека как машины, так как идея эта была нова, реализация находилась в самом начале, да и результатов получить не успели. Они все пообещали отчитаться более подробно по этой идее на следующем собрании, а пока жестко проехались по другим идеям и рассказали о последней рекламе.

По лицам представителей администрации было заметно, что они не слишком довольны отчетами. Выступления и профессоров, и контроллеров регулярно прерывались, задавались вопросы. От профессоров хотели услышать о конкретных действиях, предпринятых для реализации идей, в том числе главной идеи. К контроллерам претензии вертелись вокруг малого количества результатов по реализации все той же главной идеи.

Зал временами даже гудел. Тогда и Рэдмонд с Тэликси обменивались репликами.

— И чего они хотят? — недоумевал старший планировщик. — Идею только две недели назад озвучили на планерке…

— От нас хотят, чтобы мы были как машины, — пошутил Тэл.

— Тебе весело. А мне кажется, это несправедливо.

Тэликси знал, что Рэдмонд если к кому-то не бесчувственен, то точно к контроллерам. Его начальник как-то упоминал, что и сам подумывает к ним перевестись.

После всех отчетов слово взяла администрация. В этом промежутке представителям ее полагалось заговорить о новых идеях и дать, так сказать, ориентир на будущее.

Но они этого не сделали, а вместо этого продолжали уже в индивидуальных выступлениях комментировать прослушанные отчеты.

Почему так произошло, сначала никто не понял — то ли на сей раз они не хотели перебивать главную идею человека как машины другими, менее интересными, идеями, то ли им кто-то просто наставил поступить именно так.

Разрешился вопрос со вторым появлением Лероя. Второе появление директора обычно означает скорое завершение собрания.

Итак, все ждали, как он сейчас объявит традиционные благодарности за собрание и скажет что-нибудь очередное напутственное.

Но Лерой не собирался так скоро завершать собрание. Для начала он поддержал администрацию:

— Итак, мы прослушали выступления уважаемых коллег. Должен сказать, у меня остались вопросы. Во-первых, по части материалов вашей работы. Такое впечатление, что вы все недоработали. Я не помню такого малого количества статистики на собраниях.

Рэдмонд с Тэликси переглянулись. Они поняли: в этих словах директора проявилась некая помешанность на статистике. Вся администрация тяготела к статистике, — и происходило это явление не без влияния Лероя.

— Впрочем, это еще ничего, — тут же всех ободрил директор. — Мне показалось, что вы все немного… скучали.

Зал опять возбудился. Лерой тут же взял его голосом:

— Тихо, тихо… Я вижу в этом не проблему, а симптом.

Пока его никто не понимал.

— Возможно, он хочет нас удивить, — прошептал Рэдмонд, всегда относившийся к директору с некоторым недоверием.

— Да, я мог бы сослаться на усталость или на нехватку времени, — продолжал Лерой, — но эти причины априори не совмещаются с тем, чем мы занимаемся. Я напомню, когда-то люди нашли универсальный источник интереса — то немногое, что компенсирует утрату опасных для жизни страстей и стереотипов. Я говорю об идеях.

Так стали появляться новые города, впоследствии ставшие государствами, которые построены по уникальным принципам. Так появился и наш Оле-Виват. Принципы эти — создать условия для максимально интересной жизни. И это коренное отличие от того, как жили и живут в других городах.

И заметьте, идеи — это полноценный заменитель чувственности. Современный человек сделался независимым от чувств, но зато ему вечно нужны новые идеи, чтобы он хотя бы не жалел о потерянном. Возможно, не все даже понимают, насколько понятие идеи выше и безопаснее того, что осталось в прошлом. А между тем идеи помогают открывать новое в старом, заново познавать, расширять понятия… Идеи способствуют развитию нас с вами, делают нас умнее, сильнее, интереснее, разнообразнее!..

Я увлекся. Я лишь хотел сказать, что на волне этого я искренне не понимаю, как можно устать или не успеть по времени. Устать от идей невозможно в принципе. Да ведь и не на скорость мы пытаемся внедрить наши идеи. По-видимому, что-то с интересом… — Лерой склонил голову и выставил кулак за подбородком. Всем было видно, как он глубоко задумался.

— Хм, неужели идеи стали неинтересны? — размышлял директор. — Судя по вашей работе, да, но… это странно, — долгая пауза. — Нет! Я понял! — воскликнул он. — Наверно, выбор невелик. Идеи принимаются в ограниченном количестве и требуют долгой обработки. Возможно, это вам надоело?

Раздалось несколько отзывов. Из них стало понятно, что слова Лероя все-таки нуждаются в уточнении.

— Хорошо, как бы то ни было, сегодня наступают некоторые… новшества, назовем их так, — Лерой наконец улыбнулся. — С этого дня наш Институт станет шире.

Лерой сделал жест рукой, раздалась веселая музыка — и на сцену стали выходить никому не известные люди. Появлялись они из-за кулис, довольно уверенной походкой; кто-то даже взмахнул рукой. Наконец, они встали в три ряда по правую сторону; директор сместился влево.

— Я хочу, чтобы вы поприветствовали наших стажеров. Все это время, пока шло собрание, они сидели за кулисами и наблюдали собрание со специальных камер. Я посчитал это необходимым для скорейшего вовлечения в работу. Более того, как видите, я угадал с ситуацией. С завтрашнего дня их распределят к старшим планировщикам — и они начнут работать. Соответствующие распоряжения будут даны завтра же утром. Просьба не опаздывать!

Лерой заметил руки, тянущиеся из зала. Кто-то один, с первого ряда, — кажется, профессор, — не выдержал и спросил:

— Про какую ситуацию вы сказали?

Лерой вздохнул:

— Я предвидел вопрос… Ясно, какую. После сегодняшнего собрания стало очевидно, что нам необходимо много идей. И я хочу, чтобы они были совершенно новыми — такими, до которых мы в своем сегодняшнем составе, видимо, додуматься не можем. В этом, — он оглянулся назад, — наши новые кадры нам и помогут.

— Поясните, в чем конкретно вы видите новизну идей? — раздался еще один вопрос.

Лерой сделал вид, говоривший, что и этот вопрос он предвидел.

— Это очень сложно описать… — признался он, — но я… Я хочу, чтобы новые идеи стали венцом нашей работы. Пусть они будут великими и излучат силу. Ищите точку величия! — заключил он. — Собрание окончено.

Лерой обернулся и моментально ушел со сцены. И никто больше не успел задать вопрос.

Стажеры недолго находились на сцене. Завидев, что директор ушел, они и сами медленно потянулись — кто за кулисы, а кто сразу в зал.

В этот момент можно было услышать нестройные аплодисменты. Финал директора многим показался эффектным и неожиданным, словно сам нес в себе некую идею.

В то же время он оставил много вопросов и даже недовольств. Гам продолжался до самого выхода участников собрания из зала.

V

— Это просто странно! — прокричал Рэдмонду его коллега, также старший планировщик, Стилл Хонни. Он работал в Институте дольше Рэдмонда, был старше его и любил предаваться сравнениям. — Не помню такого. Он фактически оборвал собрание!

— Ну, собрание и так завершалось… — заметил Рэдмонд.

— И что? На него же посыпались бы вопросы!

— Ты намекаешь на то, что он убежал от них?

— Конечно! Еще и стажеров вывел. Зачем?! По-моему, он слишком многого от них ждет.

— Это мы узнаем. Мне кажется, он что-то задумал, — обобщил Рэдмонд.

Кучек в два-три человека, наподобие пары Рэдмонд-Стилл, было много по всему коридору после собрания. Где-то среди них потерялся и Тэликси. Своего непосредственного начальника он увидел, когда потом зашел в один из больших кабинетов, где обычно собирались и работали планировщики.

Рэдмонд сидел за столом в отдалении и перебирал какие-то папки.

— Не спрашивай ничего! Я понятия не имею, что завтра делать, — посетовал он, заметив вошедшего друга.

— Он же сказал: завтра будут распоряжения, — напомнил Тэл.

— И пусть! Вдруг мне придется все ему рассказать?! Я же не помню и половину принятых идей!

— Я тоже, — рассмеялся Тэл.

— Тебе-то что? Отвечать мне придется… — заметил Рэдмонд.

— Расскажи ему про идею человека как машины, — она сейчас главная! — посоветовал Тэл.

Тут Рэдмонд отвлекся от папок и провел ладонями по лицу.

— Да уж…

— Что? — спросил Тэл.

— Просто интересно, к чему все это. Каков все-таки план?

— Ты имеешь в виду…

— Я все имею в виду! — заявил Рэд. — В первую очередь, что значит… точка величия.

— Наверно, это какой-то математический термин. А он его приложил к словам, — поразмыслил Тэл.

— Но ведь имеется в виду просто что-то великое… Вопрос только, что считать великим. Каков критерий?!

Тэл тоже присел за стол и задумался. Зачем-то полез в свой блокнот.

— Хм, может, это действительно что-то новое? Чего еще не было! — Рэд встал и пристально посмотрел на друга.

Тот пока не нашел, что ему ответить.

— Ладно, — решил Рэдмонд, — перейдем пока к работе…