Игра Лазаря

Максим Марух, 2011

Что происходит в душе первой красавицы факультета, когда однажды утром она ложится в ванну и вскрывает себе вены? Что заставляет троечника и неудачника заявиться в школу с овчаркой и спустить ее на одноклассников? Что, если за внешней оболочкой каждого человека скрыт еще один мир, совсем непохожий на реальный? Мир, где эмоции обретают физическую форму, а фантазии и реальность соединяются воедино. Мир со своими правилами и законами. Мир, населенный чувствами, воплощенными в людях и сказочных существах. И если научиться управлять этим миром, можно превратить человека в марионетку, способную на все.

Часть 2. Самый верный брат

Глава 1. Я тебя помню

«Кто уничтожает одну жизнь, уничтожает целый мир»

— Талмуд

1

В однокомнатной квартирке на Вятской царил хаос. Несмотря на практически полное отсутствие мебели, в комнате буквально яблоку негде было упасть. На первый взгляд могло показаться, что вся мебель с отвращением сбежала отсюда, предварительно сблевав содержимое ящиков на пол. Эта «блевотина» валялась повсюду вперемешку с остальным скарбом, словно вслед за мебельным мятежом квартиру встряхнули на манер свиньи-копилки. Для любой приличной горничной девять ночных кошмаров из десяти выглядят именно так.

В эпицентре сего воплощения мастерской Адриана Ван Остаде пританцовывал у мольберта Лазарь. Из всей одежды на нём были только застиранные оливковые кальсоны и домашние тапки. Голый торс блестел от пота и пестрел мазками красок, словно заменял живописцу палитру. Впрочем, обычная палитра у Лазаря тоже имелась — сейчас он смешивал на ней кистью нужные цвета.

Новая мастерская очень нравилась Лазарю. Несмотря на стойкий запах старого дерева, ржавую ванную и подтекающий унитаз, он не жалел ни копейки из той суммы, что затребовали за квартиру хозяева. Иногда ему казалось, что он платил бы даже за картонною коробку из-под холодильника при условии, что в ней не будут поминутно дёргать соседи из других коробок. Не сказать, чтобы он не выносил людей, или был социопатом. Люди его интересовали. Он довольно сносно переносил человеческое общество, но лишь в умеренных, строго контролируемых дозах. При передозировке в нём постепенно накапливался, как результат побочного действия, особо едкий яд, который невозможно подолгу носить в себе. Когда этот яд заполнял все резервуары, оставалось два варианта: распылять его повсюду, как «Циклон Б», отталкивая от себя всё живое за пределы зоны поражения, или искать подходящую коробку. Впрочем, Лазарь не исключал варианта, при котором работа его ядовитых желез не была связана с людьми или их отсутствием и являлась некой особенностью организма — этаким врождённым дефектом. Но эта гипотеза требовала проверки временем.

Сейчас в «коробке» играла музыка. Точнее, надрывно хрипела из единственного уцелевшего динамика в старом «Панасонике», висевшем на гвозде у ближайшей розетки. Эвис Костелло и его кавер-версия жизнеутверждающей «beautiful» Кристины Агилеры.

You are beautiful no matter what they say

Words can't bring you down

You are beautiful in every single way

Yes, words can't bring you down

Don't you bring me down today…

(Ты прекрасен — что бы там ни говорили

Слова не могут сбить тебя, нет, нет

Ты прекрасен, и каждый новый день

Слова не собьют тебя

Так что не пытайся сегодня)

Именно в такой обстановке Лазарь предпочитал творить. Музыка служила камертоном для чувств, которым предстояло излиться на холст. Верным симптомом того, что мелодия подействовала на организм, служило непреодолимое желание подпевать.

To all your friends, you're delirious

So consumed in all your doom

Trying hard to fill the emptiness

The pieces gone, left the puzzle undone

Is that the way it is

(Для всех друзей ты безумец

Поглощённый своей судьбой

Пытаешься заполнить пустоты

Но куски потеряны,

И ты бросаещь паззл, не так ли)

Лазарь пел, нет, кричал вместе с Костелло, часто фальшивя и перекрикивая музыку. Делал он это не в унисон, а нарочно запаздывая на секунду от певца. Не потому, что не знал текста — просто в таком случае он мог лучше слышать собственный голос и совершенствовать свой вокал. Как любой здравомыслящий человек, Лазарь прекрасно знал о понятии «не дано», и, как любой человек здравомыслящий, в глубине инсона ни грамма в него не верил.

No matter what we do

No matter what we say

We're the song inside the tune

Full of beautiful mistakes

(Неважно, что мы делаем

Неважно, что мы говорим

Мы — песня на мотив

Полный прекрасных ошибок)

Лазарь энергично выплясывал перед мольбертом, совершенно не заботясь о равномерном нанесении красок. Гипс сняли ещё вчера, а он всё никак не мог насладиться полной работоспособностью обеих ног.

Вообще, последние три недели выдались странными. Богатыми на события и впечатления, но странными. По мере того, как мысли Лазаря возвращались в прошлое, кисть скользила по поверхности холста всё медленнее и медленнее. Пока не остановилась совсем.

Он думал о Янике. В миру: Екатерине Николаевне Исаковой, восемнадцатилетней студентке РИНХа с первой попыткой к суициду. Три недели назад Лазарь во второй раз познакомился с ней в центральной городской больнице имени Семашко, куда его доставил Сенсор с ушибами разной степени тяжести и трещиной в голеностопе. Для Яники это знакомство стало первым, и её привезли в больницу со вскрытыми венами на обоих предплечьях.

Травмпункт и реанимация располагались не по соседству и даже не в одном корпусе, а психосоматическое отделение, куда Янику направили через два дня после госпитализации, находилось ещё дальше. Но встретиться им всё же удалось.

— Есть несколько вещей, которые тебе следует запомнить, если хочешь поскорее отсюда выбраться, — сказал ей Лазарь в их первую встречу в больнице. Янику только что перевели из реанимации в палату. Завтра утром её ожидала приятная беседа с психиатром и участковым милиционером. — У тебя есть два пути на свободу: короткий и длинный.

Он пробрался к ней тайком, в любой момент их могли застукать. Яника лежала привязанной по рукам и ногам к кровати и отрешённо смотрела в потолок. На появление Лазаря в палате она никак не отреагировала.

— Итак, ты либо сделаешь всё, как я скажу, либо нет.

Помимо Яники, в палате лежали ещё двое под капельницами. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять — оба крепко спят, вырубленные лекарствами. В ту секунду Лазарю показалось, что он общается сам с собой.

— В первом случае ты быстро вернёшься домой и, если желание не пропало, закончишь начатое. Во втором загремишь в психосоматический стационар, где тебя будут долго успокаивать аминазином, вязками и мочевым катетером, пока ты не станешь паинькой. Слушай меня внимательно и выбирай сейчас.

В стационар Яника всё-таки загремела, но ненадолго. Похоже, слова Лазаря оставили отпечаток в её памяти, хотя его визит в палату она впоследствии так и не вспомнила. Она говорила и делала всё так, как он велел.

Для начала Яника клятвенно пообещала психиатру, что повторять попытку не планирует, и с вязок её сняли. Это первое, что хотят слышать эскулапы психосоматики от человека, чьи предплечья похожи на вспаханное плугом поле.

Далее нужен был внешний усугубляющий фактор, и Лазарь нашёл его. На третий день в стационаре, в одной из бесед с врачом Яника обмолвилась о противозачаточных препаратах. Дело в том, что гормоны, которые в них содержатся, могли усилить депрессию. Это обстоятельство скостило ей срок в два раза. Купила Яника таблетки на самом деле или нет, Лазарь так и не узнал.

На третьем этапе шли власти. Участковому об изнасиловании Яника ничего не рассказала («Говоришь, синяки получила, когда поскользнулась на гололедице?»). Она вообще не упоминала отца. Никакой экспертизы, конечно, никто не проводил. Покупку противозачаточных объяснила отношениями с Кириллом — тем белобрысым на папиной тачке. Теми же отношениями (а, точнее, их разрывом) была вызвана депрессия.

Прямое попадание! Именно такого признания от неё и ждали врачи. Несчастная любовь в анамнезе молодых суицидников является обязательным и, во многом, определяющим фактором для тамошних мозгоправов при вынесении вердикта.

Всё прошло, как по нотам. Первое, второе, третье, и уже через неделю пациентка Исакова готовилась к выписке. В больнице Кирилл ни разу не навестил её. Зато Калим — он же Калимов Николай Петрович, приходил часто. По крайней мере, до тех пор, пока не убедился, что падчерица не намерена упрятать его далеко и надолго в компанию к Аслану и Батурхану. Он даже приносил гостинцы в отделение.

Лазарь видел его лишь однажды, издалека, в день выписки Яники. Калим вышагнул на проспект из ворот больницы — такой же огромный, как и в инсоне, совершенно опустошённый и на сто процентов подвластный Ведущему. Эта пустота бросалась в глаза. Карающая длань правосудия была для него теперь, как мёртвому припарка. Никакому исправлению он уже не подлежал. Кажется, в уголовном праве таких признают «невменяемыми».

Следом за Калимом показалась Яника. Бедняжка держалась рядом с отчимом, как забитая собачонка на привязи у хозяина-живодёра. Швы на руках ещё не сняли, торчавшие из рукавов куртки ладони были обернуты в бинты. Оказавшись на оживлённой улице, отец и дочь разделились — Калим быстро затерялся в потоке пешеходов, а Яника осталась стоять посреди улицы, и этот поток обтекал её, как ручей обтекает торчащий из воды камень.

Лазарь и Сенсор, всё это время наблюдавшие за ней из припаркованной на обочине машины, одновременно открыли дверцы.

— Привет, — сказал Лазарь, подковыляв к Янике на костылях. И заявил сразу в лоб: — Скорее всего, ты меня не помнишь, но я тот, кто вытащил тебя из петли.

Девушка уставилась на него такими глазами, что стоявший рядом Сенс не выдержал и быстро добавил:

— Фигурально выражаясь.

Так они познакомились в третий раз. С тех пор они виделись ещё четырежды, и это были самые странные четыре свидания в жизни Лазаря. Возможно потому, что на свидания в привычном смысле этого слова они не тянули и близко. Для Лазаря их встречи являлись некой попыткой сблизиться и заслужить хоть какое-то доверие перед тем, как перевернуть с ног на голову всю её жизнь. Для Яники — попыткой вернуть эту жизнь обратно на ноги.

Сначала дела шли неважно — Яника упиралась и настырничала, отказываясь признавать наличие проблемы. Но постепенно лёд отрицания треснул, и контакт наладился. Как любой человек, брошенный на надувном плоту посреди открытого океана, Яника хотела, чтобы её нашли. Лазарь считал, что сделать это нужно как можно быстрее — надолго оставаться в открытом море наедине с отчимом ей было просто небезопасно.

2

В дверь позвонили. Лазарь обтёр руки о штанины, сделал музыку тише и пошёл открывать.

В дверях стоял розовощёкий и припорошенный снегом Сенсор.

— Ну и дыра! — с ходу заявил он. — Я бы тебя на Антарктиде быстрее нашёл.

— Хорошая попытка, но я не съеду.

Затею с мастерской Сенсор категорически не одобрял, хотя и пытался всячески это скрыть. Официально он поддерживал Дару — та просто взбесилась, когда узнала, как и на что расходуются деньги Марса. Но Лазарь знал, что есть и другая причина.

Сенсор смерил прихожую придирчивым взглядом:

— Было бы откуда съезжать. Сюда и даром не каждый въедет.

— Ревность к людям унижает, но ревновать к квартире — здесь уже глубинные психологические комплексы. Не унижайся, Карлосн, ты по-прежнему лучше собаки. Хотя в том, чтобы не видеть каждое утро твою заспанную рожу есть своя прелесть.

— Значит, это ревность меня сейчас унижает? — с подчёркнутым равнодушием уточнил Сенсор. — Тогда понятно, почему ты до сих пор не приглашал меня в гости.

К сожалению, щёки Сенса разрумянились с мороза, и Лазарь не знал, насколько сильно зацепил его. Зато теперь он знал точно — ядовитые железы одинаково продуктивно работают как в коробке, так и вне её.

Лазарь небрежным жестом указал на комнату:

— Гардероба нет, так что не буду изображать из себя Амфитриона.

С верхней одеждой под мышкой, Сенсор замер у входа в зал и с вежливым изумлением обвёл глазами комнату. Для его педантичной натуры здешний разгром, как ножом по стеклу.

— Мог бы предупредить, я бы не разувался, — немного потрясённо протянул он. — Ты когда убирался в последний раз?

— О, он ещё впереди.

Лазарь поспешил набросить на мольберт замызганную простыню. В мире существовало всего две вещи, которые он не мог делать в присутствии посторонних — справлять малую нужду и заниматься живописью.

— Надеюсь, секретное мероприятия не затянется надолго. Мне ещё в одно место надо, — Сенс принялся прохаживаться по комнате с брезгливым любопытством посетителя анатомической экспозиции кунсткамеры. Он с интересом разглядывал вещи и обломки вещей, разбросанные на полу, многие из которых пришли из девяностых и являлись переходящим «приданым» квартиры.

— Не волнуйся, когда управимся, я сразу отправлю тебя в одно место.

— Если тебе интересно, я нашёл новую Игру, — как бы между прочим обронил Сенс.

Ничего не ответив, Лазарь отправился в ванную.

Пока он приводил себя в порядок, Сенсор крикнул из комнаты:

— Мальчишка лет десяти! Никогда не понимал, зачем Ведущему ребята, которые и дорогу-то сами перейти не могут.

Затем же, зачем и пьянствующие отцы-педофилы, насилующий своих дочерей, подумал Лазарь, а вслух сказал:

— Отдай Матвею. У меня в ближайшее время ожидается нехватка времени. А чтобы копаться в мозгах малолетнего недоумка, ещё и желания.

И потом, решил он, детские инсоны — не самое лучше место для обкатки новичков. Там содом в три раза круче, чем в этой квартире.

— Матвей занят, ему Симон подкинул шабашку. Ты же знаешь, его мои находки не интересуют. И кстати, я всё-таки предпочитаю думать, что мы копаемся в душах, а не в мозгах.

Лазарь вернулся в комнату в мятых джинсах и рубашке навыпуск. Непослушные волосы он небрежно приглаживал мокрой пятернёй.

— Существование души пока никем не доказано.

— Как и инсонов, — Сенсор аккуратно перешагнул через пыльные диванные подушки, разбросанные по полу, и остановился напротив мольберта. — «Наши проблемы не оттого, что мы чего-то не знаем, а оттого, что знаем наверняка что-то ошибочное» — Марк Твен.

Лазарь принялся вправлять рубашку в джинсы.

— Ты никогда не бывал в космосе, но знаешь, что планета круглая. Или, что на ней когда-то жили динозавры. Примерно две трети из того, что тебе известно об окружающем мире, ты узнал от других людей. С такой философией, Марк, можешь прямо сейчас отправляться на поиски края земли. Уверен, оттуда тебе откроется замечательный вид на трёх слонов, черепаху и… не трогай это!

Поздно — Сенсор уже приподнял за уголок заляпанную простыню. Кустистые брови задумчиво сошлись у переносицы.

Лазарь отфутболил валявшуюся под ногами подушку и подскочил к мольберту.

На холсте был изображён силуэт человека. Словно вырезанный из чёрной бумаги, человек замер в дверном проёме, осиянном изнутри ярко-белым светом. Одной рукой силуэт тянулся к незримой двери, которую собирался то ли открыть, то ли закрыть.

— Что там про черепаху? — рассеянно переспросил Сенсор, внимательно изучая полотно.

Лазарь забрал у него кончик простыни и снова накрыл картину:

— Собирайся. Нам пора ехать.

3

Обычно, когда он приезжал к Янике, то звонил ей на сотовый. Иногда она спускалась. Тогда они шли (ковыляли, в его случае) до ближайшей кофейни или просто на лавочку и разговаривали, пока не замёрзнут или не кончится кофе. Они могли говорить о чём угодно, но никогда не касались темы, послужившей причиной самих встреч. Такое негласное табу вполне устраивало обоих. В конце концов, Лазарь приходил сюда не как психолог (хотя бы потому, что не имел для этого ни соответствующей квалификации, ни желания), а как вербовщик.

Если Янику не пускал отчим, приходилось возвращаться ни с чем. С другой стороны, именно благодаря отчиму с ней удалось наладить контакт. Тот, кто скажет, что самоубийцы не боятся смерти, просто никогда не бывал в их шкуре. Самоубийцам страшно умирать точно так же, как и всем остальным. Но ещё страшнее возвращаться обратно. Туда, где тебя ждут родные и близкие с одним вопросом на устах: «зачем»? В отличие от других, вопроса «зачем» Яника совсем не боялась. Лазарь прекрасно понимал, что она спускается к нему, лишь бы не сидеть дома с отчимом, поэтому приезжал всегда под вечер, когда Калим возвращался с работы.

Но сегодня всё получилось иначе. У подъезда Лазарь, как обычно, позвонил Янике, и она попросила подняться.

— Подняться? — усмехнулся Сенсор. — Вы уже зашли так далеко?

— Её «не» предок на работе, — Лазарь принялся набирать на замке старую добрую комбинацию кода. Есть вещи, которым лучше не меняться. — В разговоре используй паспортные имена. Она Катя, я Ваня, ты… ну, если назовёшься Сенсором, будет даже забавно. Запомни — она пока ничего не знает о наших играх.

— Но скоро узнает, так ведь? — подмигнул Сеснор.

Замок щёлкнул, дверь открылась.

4

На пороге до боли знакомой квартиры их встречала симпатичная рыжеволосая девушка, совсем не похожая на свой инсоновый прототип, каким его запомнил Лазарь. Со времени их последней встречи Яника похорошела и набралась сил. В сравнении с инсоновым двойником, иссушенным жаждой, истощённым ранами и опустошённым морально, это были два совершенно разных человека. Какими, по сути, они до сих пор и являлись.

— Привет, — поприветствовала она гостей и отступила в сторону. — Разувайтесь, проходите.

Ещё одним отличием от сестры-близняшки из инсона было то, как держалась хозяйка этой квартиры. Неуверенно и чуть зажато. Ничего удивительного — в своих инсонах люди действуют быстрее и решительнее, чем в жизни, ведь все решения сначала принимаются там.

Лазарь шагнул в прихожую и почувствовал лёгкий укол ностальгии. Всё здесь казалось ему знакомо, как Шурику из «Наваждения». Там кухня, там зал, а там спальня и балкон, откуда… впрочем, Джуда вряд ли когда-нибудь справлял малую нужду отсюда.

Яника уже переоделась в свитер и тёплые джинсы. У стены под зеркалом Лазарь заметил небольшую спортивную сумку, набитую и застёгнутую на все молнии.

— Знакомьтесь, Катя Исакова, — Лазарь жестом указал на Янику, — Сен…

— Макс Райновский, — быстро представился Сенсор, метнув в Лазаря недобрый взгляд. — Мы с тобой уже виделись. У больницы, помнишь?

— Помню, — на щеках Яники появились две милые впадинки, и Лазарь понял, что она врёт. — Ой, Вань, тебе сняли гипс? Поздравляю!

— Я уже начал к нему привыкать, — Лазарь скользнул взглядом по кистям Яники. Из правого рукава свитера выглядывал хвостик бинта. — А вот тебя поздравлять пока рано.

Яника перехватила его взгляд и как-то устало отмахнулась:

— Порезы были слишком глубокие.

Удивительно, как легко она теперь говорила об этом. Ещё две недели назад она бы стала похожа на подавившуюся куском мяса в Макдоналдсе, упомяни он о бинтах. Лазарь поспешил поставить себе это в заслугу.

— Врачи сказали, я молодец, что резала правильно и не повредила сухожилия, — сообщила Яника и покрутила кистями. — А я-то думала, я дура.

Посетительницу Макдонолдса вернули к жизни методом Хаймлиха-Лазаря, и теперь она снова может говорить.

— Циничный народ врачи, — с усмешкой заметил Лазарь. — Ну, что — готова?

— Я собралась, если ты про это, — Яника кивком указала на спортивную сумку. — Но прежде чем я выйду отсюда, хотелось бы знать, куда мы едем и зачем. Вот почему я попросила вас подняться.

— Она ещё не знает?

В голосе Сенса скользнула нотка, подхваченная у Дары, и Лазарь сразу распознал её — упрёк. В это мгновение он снова почувствовал себя обезьяньим дрессировщиком.

Лазарь действительно ничего не рассказывал Янике о том, куда они направляются и зачем. Лишь в общих чертах дал понять, что отчий дом ей придётся покинуть надолго. Может быть, навсегда. И, тем не менее, она всё равно собралась.

Они по-прежнему торчали в прихожей, одетые в куртки, блестевшие от подтаявшего снега, поэтому Лазарь предложил:

— Пройдём в комнату. Надеюсь, полчаса у нас есть?

— Найдём, — чуть подумав, сказала Яника. Она выглядела заинтригованной и, в то же время, немного растерянной. — Раздевайтесь и проходите на кухню.

5

В кухне Лазаря снова кольнуло дежавю. Комната была почти такой же, какой он её запомнил, с небольшими мажорными отличиями. Здесь не было дефицита с водой или едой, кухонная посуда находилась на положенных местах, холодильник мерно гудел компрессором. Лазарь взглянул в окно и не поверил — неужели ему хватило духу спуститься отсюда по верёвке, свитой из простыней?!

Чай-кофе Яника не предлагала. По всему было видно, что она боится рассиживаться подолгу.

— Ну, так куда мы едем? — она оперла на руки беззаботно улыбающееся личико. Вся её поза излучала неприкрытый скептицизм.

— Поедешь к нам жить, — без обиняков выдал Лазарь.

Брови девушки поползли вверх. Она обвела взглядом сначала его, потом Сенса, и улыбка стала ещё шире.

— К вам — куда? Вы вместе живёте?

Сенсор вспыхнул, как новогодняя ёлка, и разъярённо зашевелил ноздрями. Ещё немного, и он достигнет точки кипения.

— Мы не любовники, если ты об этом, — пояснил Лазарь, и Сенс заалел ещё ярче. — Что касается куда, то в Недвиговку — это в пятнадцати километрах от города. Там у нас дом. Есть крыша, кровати и даже толчок. Общежитие, конечно, то ещё — людно, шумно и всё такое. Но, как говорится, в тесноте да не в обиде, — он обвёл кухню мрачным взглядом. — Всяко лучше, чем здесь.

Яника продолжала подпирать голову руками с вежливым недоумением на лице. На мгновение оно показалось Лазарю фальшивым, как шестой палец, но он сразу отогнал от себя эту мысль.

— И что, у вас там какая-то община или секта? — шутливо спросила она. — А вы, типа, вербовщики?

Сенсор достиг точки.

— Да какие ещё вербовщики! Лазарь не так выразился…

Он умолк, запоздало сообразив, что сам выразился сейчас как-то не так.

Недоумение на лице девушки сменилось страхом. Она, наконец, подняла голову и выпрямилась.

— Лазарь? Значит, действительно секта…

А ведь она права, подумал Лазарь — мы и есть секта. Для непосвящённого человека любые уверения в обратном прозвучат так же убедительно, как откровения Джорджа Адамски о венерианских звездолётах. Без эмпирических доказательств их организация есть не что иное, как культ. По некоторым признакам даже деструктивный. Поговорка «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать» в данном случае возводится в разряд правила.

— Я тебе сейчас кое-что покажу, — сказал Лазарь прежде, чем Сенсор успел раскрыть рот. — Тебя это может напугать, даже шокировать. Скорее всего, будет и то и другое. Но это многое прояснит, причём быстро и без лишней болтовни.

Лазарь протянул руку через стол и коснулся пальцев Яники. Кожа была тонкой и сухой, как папирус, будто кровь, вытекшая из её тела в ту злосчастную ванну, так и не восполнилась до конца. Яника не отдёрнула руку, и Лазарь крепко сжал её ладонь. Вот тогда она испугалась по-настоящему.

— Ты что делаешь? — она напряглась и попыталась вырваться, но хватка Лазаря была крепка. — Ваня, отпусти!

Лазарь ещё крепче сжал пальцы:

— Меня зовут не Ваня.

Удалённый контакт через прядь волос в сравнении с прямым контактом — всё равно, что телефонный разговор в сравнении с личной встречей. Погрузиться в инсон не труднее, чем войти в посудную лавку. Но сейчас он должен войти туда не один — предстояло протиснуть с собой ещё одного человека. А это гораздо труднее. Примерно так же, как тащить за хобот в лавку слепого слона.

— Вам надо соединиться.

Пальцы Лазаря быстро занемели, стало трудно говорить. Его ладонь и ладонь Яники слиплись друг с другом, как будто на каждую выдавили по тюбику супер-клея.

Конец ознакомительного фрагмента.